Текст книги "Николай Васильевич Парин в письмах и воспоминаниях. Жизнь, посвященная океану"

1961 г. НИС «Витязь», рейс 34

Порты заходов – Гонолулу, Гавайи (Хило), Нукухива, Папаэте, Муреа, Сува, Токио. Письма из этого рейса, к сожалению, отсутствуют, и я кратко попытаюсь изложить то, что помню из твоих описаний этого плавания по южным морям тропических районов Тихого океана, где сияет созвездие Южного креста и из твоих кратких записей. Кроме этого, воспоминания об этом рейсе В.Г Неймана приведены в Приложении 1 в конце книги.

Этот рейс в Полинезию в августе – декабре 1961 г. на островной архипелаг неповторимой красоты, конечно, оставил у тебя ошеломляющее впечатление, о чем ты рассказывал, перебирая фотографии в альбоме, который я оформила к твоему 50-летию (к сожалению, только черно-белые). Волнующие душу одеяния, зажигательные танцы хула, красивых девушек а, главное, жизнерадостность и общительность «алоха» окружающих. И вновь Н. Гумилев:

 
«Темнокожие мулатки
И гадают и поют,
И несется запах сладкий
От готовящихся блюд»
 

Ты побывал на о-ве Оаху в Гонолулу с потрясающим пляжем Вайкики и видел тропическую экзотику Полинезии, где серферы совершают головокружительные пируэты по поверхности гигантских волн. Посетил цветочную столицу орхидей в городе Хило, где бушуют водопады с великолепием радуг. Да разве перескажешь все, о чем ты рассказывал: об извержении вулкана, когда фонтаны лавы стекали огненно-красной рекой вниз по склону, сжигая все на своем пути, и остывали, лишь достигнув побережья, о парках, где удивительные орхидеи, мангровые деревья, кактусы и птицы – розовые фламинго, всевозможные попугаи, а в прибрежных водах – сотни видов тропических рыб. Но на вершину горы Мауна-Кеа – самой высокой в мире от подножья на океанском дне, ты почему-то не пытался забраться. На берегу бухты отмечено памятной доской место, где был убит Джеймс Кук, который первым ступил на землю этого архипелага Сандвичевых островов. Из даров моря тебе понравилось блюдо из рубленного сырого лосося, а запеченную в земляной яме свинью ты почему-то не пробовал, а только любовался таитянками, танцующими «хулу». Венком из цветов таитянки, мило улыбаясь, одарили тебя и даже предлагали показать некоторые пируэты танца вместе с ними.

Всё это было незабываемо, но, как оказалось, повторимо в рейсе на НИС «Академик. Курчатов» в 1973-1974 гг. Папаэтэ – столица Таити и всей Французской Полинезии – крохотный город в глуши райской природы, ароматных цветов, ботанических садов и в окружении океана. Лагинариум – музей океана. Решил, что можно позавидовать Гогену, который жил здесь, а, увидев всё это, ты понял, что для тебя:

 
«Как будто не все пересчитаны звезды
Как будто наш мир не открыт до конца»
 

Покрывало тану отбитое из пальмового луба и раскрашенное растительными красками, которое закрывало вход в хижины под пальмовыми листьями жителей Папаэтэ, теперь красуется на нашей стене. Ты вспомнил о нем, когда увидел в Тунисе много лет спустя, как странные люди – троглодиты, живущие на плато Матмате в ямах, вырытых в земле холмов саванны, завешивали вход в свои жилища пестрыми покрывалами с вырезанным над входом контуром рыбы и рукой Фатимы от сглаза.

Там, в Тунисе ты соприкоснешься с изъеденными временем, вековыми руинами Карфагена – ранее прекрасной столицы древней Финикии, и помечтаешь о возлежании в белой тунике на мраморном сидении еще сохранившихся терм, ведя, как римский патриций с подобными тебе, как-то Олегом Кузнецовым и Витей Нейманом, непринужденные беседы о предстоящих хождениях на галерах за три моря а, главное, о пополнении молодыми невольницами своих гаремов. В Эль-Джеме с высокой трибуны величественного Колизея будешь представлять себе бой гладиаторов с безжалостно опущенным вниз большим пальцем. Необозримая пустыня Сахара пленит тебя своим безмолвным величием, и ты, одетый как туарег, гордо оседлаешь одногорбого дромадера, который, подчинившись, покорно будет вышагивать под палящим солнцем по сыпучему песку пустыни, после чего, вернувшись, слава богу живым, ты долго не сможешь выпрямить согнутые колесом ноги, почти вплоть до прибытия в город Кайруан – святого места для исповедующих ислам.

Из писем:

Заход в порт Сува на о-ве Фиджи сопровождался непрерывными ливнями, но на городском рынке удалось побывать и приобрести кое-что из местной ихтиофауны.

«После посещения гористого архипелага Фиджи в юго-западной части Тихого океана со столицей Сува на о-ве Вити-Леву где огромные папоротники и мангровые заросли во влажном тропическом лесу состоялось прибытие в Токио, где меня взял под опеку в лаборатории ихтиологии профессор Университета Токахара Абе-сан, хорошо известный ученый среди ихтиологов всего мира, доброжелательное отношение которого я очень ценил.

Как-то после работы проф. Абе-сан угостит меня рыбой фугу, приготовленной ко дню рождения императора Акихито (кстати, тоже ихтиолога). Я ел ее, не опасаясь отравления. Оказалась очень вкусной. Абе-сан сказал, что император очень обеднел и не позволяет себе широких пиршеств. Тогда я впервые посетил Токийский оптовый рыбный рынок вместе с Сенсеем Абе-сан, инспектором которого он являлся. Здесь у пристани осуществлялась продажа только что выловленных рыб и впечатление от увиденного осталось огромное.

Н. В. Парин и Токахара Абе-сан, Токио, 1961 г.

Обратил внимание на таких довольно редко встречаемых рыб как алепизавр с огромным флаговым плавником на спине и пятнистый ярко-красный опах».

Интеллигентное худощавое лицо Абе-сан я видела на фотографии. Ряд статей по летучим рыбам написан совместно с ним.

Во время длительного пребывания в Японии в 1992 г. через 30 лет после этого рейса на «Витязе» ты будешь приглашен профессором Изуми Накамурасан в город Майзуру для научной работы в Музее и чтения лекций в Киотском университете и опять посетишь рыбный рынок, расположенный прямо на морском причале на берегу окруженной холмами бухты Вакаса у выхода в Японское море, где с лодок выгружали только что пойманные дары моря.

Изуми-сан должен был просматривать подготовленные для аукциона лоты, чтобы не допустить продажу ядовитых рыб и приобрести рыб, не известных в ихтиологии. Огромные туши марлинов и меч-рыб лежали рядами, соседствуя с тушами крупных акул и тунцов, высились пронумерованные многочисленные ящики и коробки, заполненные переложенных льдом лососями, скумбриями, сайрой, сардиной, летучими рыбами, сверкающими серебром рыбами-саблями и золотом корифенами, некоторые из которых еще слабо шевелили хвостами, а кальмары более активно щупальцами. Громкие крики многочисленных продавцов и оптовых покупателей в цветных кепочках с номерами оглушали. Редких экземпляров рыб тебе не удалось обнаружить и, проходя без видимого удивления мимо рыбьих туш, ты определял их сразу же «в лицо», называя по-латыни. Но я была потрясена всем увиденным, наверное, также как и ты, когда впервые посетил подобный рынок в Токио вместе с Токахара Абе-сан. Видя, как японцы для приготовления их классического блюда суши тщательно подбирают тела лососей и тунцов по их упругости, ты полюбил это блюдо, конечно, только изготовленное в Японии.

Н.В. и О. В. Парины и Изуми Накамура-сан. В лаборатории Биостанции Киотского университета. Майдзуру, остров Хонсю, 1992 г.

Кстати, ты говорил, что из рыбных рынков в Музеи многих стран поступают коллекционные экземпляры видов рыб, порой неизвестные науке. Это касалось и латимерии – кистеперой рыбы – пришелицы из палеозоя, существовавшей в океане миллионы лет тому назад и дожившей до наших дней. Институту океанологии по заказу удалось приобрести зафиксированный экземпляр латимерии, но в очень плохом состоянии. Его тело с мощными чешуями было покрыто коркой красноватой ржавчины, тщательное очищение от которой произвел почитающий тебя аспирант – теперь старший научный сотрудник Дима Астахов – как ты считал, лучший химик среди ихтиологов, и лучший ихтиолог среди твоих аспирантов, по возможности пополнявший твою коллекцию каури. Эта латимерия, уже утратившая свою сиреневато-синюю окраску, помещена в большую стеклянную ванну с раствором спирта и формалина в Институте океанологии. Но живого целоканта к твоему превеликому сожалению ты так и не увидел, хотя на судне «Рифт» проводились траления почти на том месте, где они обычно ловятся – на глубине 500 м у побережья Мадагаскара, почти вблизи Коморских о-вов, но ловля их тралом около изрезанных расщелинами склонов гор оказалась невозможной. Потом ты узнал, что этот редчайший вид был пойман сетью у крутого вулканического склона в Целебесском море у Индонезии. Подарок панцирной щуки из мезозоя с ромбовидной чешуей и удлиненной зубатой пастью очень обрадовал тебя, и она – вековая древность, стала одним из украшений твоего кабинета.

Твоя работа в Музее в Майзуру с формалинными образцами рыб, уже давно не испытывающими желания быть определенными, проходила ежедневно до позднего вечера. После доклада на Ихтиологическом симпозиуме присутствующие корреспонденты и ихтиологи, приехавшие из Киотского университета, прослушав доклад и узнав твое мнение по поводу несомненной принадлежности Курильских островов Японии, под бурные аплодисменты дружно вынесли тебя на руках, а в газетах появлялись статьи с фотографиями русского ученого – Сенсея рядом с профессором Изуми Накамурой-сан в лаборатории Музея, а также его супруги в виде сотрудницы и активной помощницы, чему я не возражала.

Доклад Н. В. Парина. Япония, Майдзуру, остров Хонсю, 1992 г.

При поездках в город Нару ты проникнешься древним миром Страны Восходящего Солнца, где увидишь буддийских монахов в широкополых шляпах и оленей, сотни оленей и больших и маленьких, которые ходят по тротуару, по лужайкам и кланяются, прося пищу. После посещения пропитанного ароматным кедровым составом Великого Восточного храма – одного из древних храмов мира, где восседает Великий Будда из черной бронзы – Умиротворенный и Благославляющий, Пробужденный и Просветленный, ты, завороженный и опьяненный от аромата дымящихся трав и сандаловых свечей, в большую чашу с песком поставишь свечу в память о Василии Васильевиче, который был в этом храме много лет тому назад.

В древнюю столицу Японии в город храмов – Киото ты прибудешь, когда горы вдали были еле различимы в утренней дымке, а разноцветные черепицы на крышах домов сияли в лучах восходящего солнца. В Императорском дворце 9-го века, окруженном вековыми платанами с фантастическими наростами на причудливо изогнутых стволах и водоемами с красочными сазанами и карпами, обойдешь бумажные пустые покои и церемониальный зал с тронами для Верховного правителя Японии – Сегуна и императрицы. Муляжные фигуры повсюду, одетые в кимоно с высокими прическами. Их лица забелены, губы ярко накрашены. А ты, маленький и добрый, но в душе величественный и неподкупный, как и сам Сегун, после осмотра дворца будешь сидеть в парке на ступеньках невзрачной лестницы, прижавшись спиной к бамбуковой ограде, и поедать бутерброд, запивая его водой из баночки (правда и я, «первая леди», занималась тем же).

Потоки нисходящей воды в саду будут навевать тебе мысль о быстротекущей жизни, всевозможные камни – о твердой основе, заложенной в тебе, а ухоженная природа – о красоте твоей души и тела. И наступит умиротворение.

Зачарованный и потрясенный, ты будешь любоваться Золотым павильоном, сияющим в лучах солнца, и его отражением в глади озера. А в монастыре с садом Реандзи, где мох и хаос разбросанных по белому песку необработанных камней всех цветов и размеров, один из которых всегда остается невидимым, проникнешься Великой философией японцев, что познать в жизни всё – невозможно (кстати, и в ихтиологии тоже), что-то обязательно должно остаться непознанным. Здесь же в Киото ты чуть не задохнешься от фимиама сандаловых свечей, горящих в священном зале города, где в таинственном полумраке рядами стоят 1001 позолоченных изысканных многоруких статуй, символизирующих богов, а в центре восседает Великий Будда среди огромных лепестков лотоса.

Потом над бурными реками, залитыми водой рисовыми полями и рукотворными песчаными островами совершишь перелет из Киото в Кочи (остров Сикоку) в Университет к профессор Окамура-сан для чтения лекций и для работы в Музее. Студенты будут радостно приветствовать тебя в лаборатории, где ты будешь помогать им в определении рыб и с удовольствием отвечать на многочисленные вопросы и не только по ихтиологии.

При переправе на огромном пароме через черные воды Японского моря на остров Хоккайдо ты попытаешься вступить в контакт с отрешенным от бытия айном – древним жителем Японии, ни по внешнему виду ни по укладу жизни не похожего на японца. Но он не поддался твоему обаянию и остался полностью равнодушным.

В городе Хаккодате в Университете ты, обремененный саном Сенсея и Основоположника ихтиологии, прочтешь лекции на кафедре профессора Кунио Амаока сан, вызвав большой интерес у присутствующих, а потом примешь участие вместе со студентами в обязательном дружеском вечере в ресторане. Сидя на подушке со скрещенными ногами, ты, разговорчивый и радостный, будешь в центре внимания и процитируешь хокку Басе:

 
«Чужих меж нами нет
Мы все друг другу братья
Под вишнями в саду».
 

Н.В. и O. B. Парины и Окамура-сан. Япония, Кочи, 1992 г.

После избытка выпитого саке даже попытаешься спеть нечто русское, кажется, «Бродяга к Байкалу подходит…», что будет сопровождаться криками восторга.

Не могу не написать, как в аэропорту в Киото ты озадачил японского таможенника тем, что захотел пронести в самолет штангенциркуль с острыми углами, предназначенный, как ты спокойно объяснил, для определения размеров рыб, а также коробку со скальпелями, иглами, ножницами и резиновыми перчатками красного цвета, которую ты повсюду и всегда возил с собой. Устрашающий вопль на японском: «И это тоже для рыб!», остановил то преступление, которое ты явно хотел свершить. Оправдаться ты даже не пытался. Изъяли весь тщательно продуманный криминальный набор инструментов под расписку до следующего приземления. А могли бы завести уголовное дело.

Япония, Кочи, 1992 г. Танцы после застолья

В дальнейшем ты посетишь многие другие города Японии для изучения ихтиологических коллекций в различных музеях страны, осмотришь огромные аквариумы, побываешь в Университете в городе Наха на тропическом острове Окинава, где удивит тебя роща гигантских кедров, побываешь в г. Гокашо в Институте аквакультуры, в Гюшимизу недалеко от святой горы Фудзи и опять прибудешь в Токио для работы в частной коллекции летучих рыб профессора Абе-сан. И всегда будешь принимать активное участие в обязательных последующих пиршествах с изобилием саке, и жалеть, что меня уже не будет с тобой. Выделенный для меня месяц закончится.

Работая в Институте океанологии в лаборатории микробиологии, я с 1964 г. находилась в ожидании твоего возвращения после докладов на конференциях сначала в Гамбурге, а потом в Париже, где ты был вместе с уважаемым тобой В. Г. Кортом – тогда директором Института океанологии. Ты рассказывал, как в Гамбурге, по возможности быстро, вы старались пройти по знаменитой улице Риппербан – квартале развлечений с ночными клубами, барами и ресторанами, тайно подглядывая за слегка приоткрытые занавески застекленных комнат, чтобы попытаться увидеть нечто недозволенное советскому человеку. Все эти прогулки, конечно, происходили помимо обязательного написания глав в монографию «Биология Тихого океана. Рыбы открытых вод» (1967) в многотомник «Тихий океан», все тома которого, изданные под редакцией В.Г Корта, получили государственную премию. Но ты, любознательный, позже всё же признался, что, увиденное мимоходом, несколько вдохновило тебя для дальнейшей более активной научной работы.

В Париже ты общался с ученым физиком Костей Федоровым, какое-то время живущим там с семьей, бродил по Елисейским полям, любовался Эйфелевой башней и с удовольствием поглощал кофе с круасанами и повидлом, отведал суп буйабес из различных сортов рыбы и овощное рагу рататуй. Обратно вернулся с аккуратно постриженными усами и бородкой, которые были тебе очень к лицу и впоследствии, по моей просьбе, ты никогда их не сбривал.

Вся твоя жизнь, Сенсей, связана с Институтом океанологии. Куда только не заносила тебя благосклонная фортуна во время бесчисленных рейсов на судах «Витязь», «Академик Курчатов», «Дмитрий Менделеев», «Профессор Месяцев», «Профессор Штокман», «Рифт», а иногда и на промысловых судах, которые длились несколько месяцев, а порой и до полугода. Конечно, первооткрывателем новых земель ты не стал, как Христобаль Колон, но он прошел только Атлантический океан и открыл только Антильские о-ва (Америка была открыта до него). А ты побывал в Тихом, Атлантическом и Индийском океанах, побывал в Антарктике, пересек все меридианы и почти все параллели, кроме Полярного круга. Интересно, сколько морских миль ты прошел, исколесив четыре океана? И опять Н. Гумилев:

 
«На полярных морях и на южных
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.»
 

Вспоминаю, как в 2005 г., будучи на Антильских островах, в Сайта-Доминго ты, великий мореплаватель, и хоть не «открыватель новых земель», но первооткрыватель множества новых видов морских рыб, побывавший на островах, куда, возможно, не ступала нога белого человека, стоял в кабинете Христобала Колона за его большим письменным столом и, твердо опершись на него зажатой в кулак рукой, как бы выражал мысль: «Ты и я одной крови». В память о Колумбе в Санта-Доминго сооружен огромный ступенчатый маяк из белого мрамора, освещаемый многочисленными огнями.

В общей сложности ты принимал участие во многих длительных рейсах Института океанологии и провел в море почти 8 лет чистого времени. Думаю, что вечные звуки океана, то часто бушующего и штормящего, то неумолимо что-то шепчущего, то успокаивающе нежные, всегда незыблемо царили в твоей душе, напоминали прошедшие годы и со временем вновь возвращали тебя в неугасающую стихию, хотя «прикачиваться» к его неспокойному нраву тебе всё же приходилось с трудом.

Самым любимым местом нашего совместного пребывания был незабвенный Урал, которому мы отдали свою душу. После очередного посещения Урала и его благословения возник и ты, Коленька, появившись на Свет Божий в роддоме в 8 часов утра 23 мая 1967 г., что помог мне осуществить профессор Персианинов, который принял его в свои объятия. Мой отрицательный резус фактор был способен в любой момент проявить себя, и переливания крови, как и Вове, избежать маленькому так и не удалось.

Не могу не привести некоторые из твои трогательных писем в роддом:

«Аленушка, моя, родная, вчера узнал у Персианинова, что сегодня у тебя решающий день. Душой целиком с тобой, моя самая любимая. Уверен, что все будет хорошо…».

«Прибыл вновь под твои окна. Доклад сегодня сделал, рекомендован к защите. Остается немного – написать диссертацию. Получил зарплату 400 руб. Лапульку целую воздушным стерилизованным поцелуем»,

«Родная моя. Мои родители вчера были очень рады, прямо на редкость. Мы выпили за тебя и нашего потомка по рюмке водки, а потом распили совместно с мамой и Василием бутылку вина. Отец особенно рад, что появился, наконец, внук, который сохранит свою фамилию на всю жизнь и передаст ее в следующие поколения…».

«У меня уже выработался рефлекс, приходить под твои окна. Лапулику самые нежные приветствия. Правда ничего не знаю о его resus-conflict. Все же интересно взглянуть на его беззубое, безбровое и безресничное личико»

И еще письмо от Алеши: «…хоть у меня это пятый племянник, но твердо уверен, что ему найдется в моем сердце особое место, и мы будем с ним дружны, тем более что он – продолжатель рода Париных. Рождение крон-принца приветствует буйное цветение сирени…».

Принес новорожденного, такого маленького, но с ярко голубыми глазами, нежно обнимая, Алеша на Ходынскую улицу в 2-комнатную квартиру, где жили мы тогда вместе с мамой и моим сыном Вовой. Будущий ихтиолог и охотник, каким ты так надеялся видеть потомка, назван был в честь твоего прадедушки Николаем или просто Юниором. Крещение состоялось в церкви Вознесения, где регентом церковного хора был давний знакомый вашей семьи, сокурсник Василия Васильевича по Казанскому университету, Александр Александрович Третьяков, который и стал его крестным отцом и подарил ему золотой крестик, который и сейчас оберегает его.

Твои письма и телеграммы из бесчисленных рейсов оживляли наше каждодневное существование, и вот уже более 40 лет они, как безмолвные свидетели начала нашей совместной жизни, нашей тоски в разлуке и радостного ожидания встречи, хранятся в папке в твоем кабинете. Много строк и оригинальных рисунков цветными фломастерами посвящены и Юниору, тогда ещё маленькому. Ты интересно описываешь, как на атолле Нининго в Новой Гвинее наблюдал, «как хищная мурена, находясь в подводном гроте, с удовольствием открывала зубатую пасть для обслуживания ее маленькой рыбкой губанчиком, которая помогала крупным рыбам избавляться от паразитов». Как тебе удалось увидеть редкое событие – процесс размножения атерин гурионов, которые откладывали икру раз в году порционно на водоросли во время отлива на пляже города Ла-Хойя в Калифорнии. Редко, кому приходилось наблюдать подобное удивительное зрелище, но тебе они продемонстрировали этот процесс, что, конечно, произвело неизгладимое впечатление. Из каждого рейса ты писал ему письма почти до окончания биофака МГУ.

Дома мы находились в непрерывном ожидании твоего очередного возвращения, захватывающе интересных рассказов о тех загадочных странах и притаившихся в океане экзотических островах, где тебе посчастливилось побывать и, конечно, просмотра цветных слайдов, которые, к счастью, ты тогда делал в рейсах и всегда с нескрываемым удовольствием устраивал дома сеансы их просмотра. Все присутствующие жаждали рапет et circenses и тебе было приятно видеть их удивление и восхищение… Теперь, когда я вижу на этих слайдах тебя, такого радостного и родного, моя душа переполняется любовью и тоской, и я вновь проживаю жизнь, которая всегда проходила рядом с тобой, даже в твоем отсутствии, и вновь возвращаюсь к длительным ожиданиям встречи, которая теперь с неустанно вершащимся временем становится все ближе и ближе. Безжизненно эти слайды лежат в коробках в ожидании дальнейшей, думаю, очень печальной участи, но это произойдет только тогда, когда меня уже не будет.

Полученные с детства географические знания помогли тебе хорошо ориентироваться в тех посещаемых экзотических странах и городах, которые порой для меня были просто трудно произносимы. Тебе нравилось втыкать иголки в глобус, который вскоре стал похож на ежика для меня в тумане, вместе с теми местами, куда они были воткнуты. Дома, находясь за изучением ихтиологического материала среди книг и рукописей, ты порой забывал о моем существовании, что давало мне, по возможности, проявлять свободу действий в отношении выбора наших поездок в различные страны, хотя лично тебя они не особенно интересовали. Пытаясь отвлечь тебя, одичавшего, от работы, иногда просила показать на глобусе перстом ту страну или тот остров, где ты еще не успел побывать, преимущественно в любимом тобой Средиземном море.

Случайно везло и выпадали интересные двухнедельные поездки, и ты активно не возражал, когда я организовывала их, и, кажется, даже получал удовольствие от посещения еще неведомых мест. Так произошло и с островом Мальта в 2003 г. Еще в школьные годы тебя интересовали исторические события во время Великой французской революции и в эпоху Наполеона, а знание Библии, прочитанной еще в ранние годы, удивляло нас. В городе Ла-Валетта ты смотрел с крутых склонов на панораму Великой гавани с гротами и расщелинами, на остатки стен древней крепости, построенной Рыцарями Иоаннитами, и рассказывал о том, как Наполеон после пребывания в Египте высадился в этом заливе во главе огромного флота, и Рыцарский Орден, правивший на Мальте почти 300 лет, без боя прекратил свое существование, а Мальта была разграблена. Лишь икону Филермской Божьей матери, руку Иоанна Крестителя и частицу животворного креста передали в Россию императору Павлу I. Ты поведал о дальнейшей судьбе Рыцарей госпитальеров и о судьбе святого Павла и святого Луки, корабль которых на пути в Рим потерпел крушение у берегов Милеты. Величавый купол собора св. Павла возвышается над островом, а на полу его под мраморными плитами, по которым мы ступали, находятся многочисленные захоронения знатных рыцарских семей, которые гласят: «Сегодня мы внизу, а завтра вы вместе с нами». Во время войны в купол собора попала бомба, которая не взорвалась, что считается чудом Господним.

В подземном гроте фигура св. Павла с покачивающимся на цепях кораблем в руке благословила нас от всех бед. На тебя впечатление произвел единственный в мире памятник погибшему матросу с колосником, привязанным к его ногам, который возвышается на постаменте над Великой гаванью.

На острове Родос ты поражал всех своим благородным обликом, когда спускался по узкой средневековой улице мимо домов – ранее представительств разноязычных «Семи Орденов Ордена», круто ведущей от дворца Великого Магистра вниз к морю к стопам уже несуществующего Колосса Родосского:

 
«Там был рыцарский орден: соборы,
Цитадель, бастионы, мосты,
И на людях простые уборы,
Но на них золотые кресты»
 

Накинув черную плащ-накидку с крестом на груди, в городе Ла-Валетта ты смело мог бы сойти за одного из рыцарей, сосредоточенного заботами о страждущих больных, которых они сами кормили из серебряной посуды, в построенном ими Странноприимном доме на выступе скалы, озаренной солнцем. Как я мечтала попасть туда для лечения, а потом так надеялась вылечить тебя. Почти все священные законы Рыцарей ты одобрял, хотя не всегда соблюдал. Так, например, Милосердие, Честность и Справедливость были тебе свойственны, а насчет Целомудрия и Праведности сомневаюсь.

Знание латыни и твою эрудицию в отношении научного обобщения данных по ихтиофауне открытого океана отмечал уважаемый тобой ученый ихтиолог Анатолий Петрович Андрияшев. Почти по любому вопросу ты мог дать исчерпывающий ответ. А память у тебя была прекрасная. Так, английский язык ты выучил самостоятельно, поражая иностранцев безупречной научной перепиской и общением. Ты рассказывал, в каком угнетенном состоянии из-за незнания языка ты находился при первых поездках за рубеж на научные конференции, когда тебе приходилось делать доклады. Научные статьи на немецком, хорошо усвоенном еще в школе, ты понимал свободно.

Ты делил людей, независимо от их положения, на тех, с кем можно было говорить о чем-либо для тебя интересном, и на тех, с кем разговаривать об этом просто не стоило. В тебе было полное равнодушие ко всякому авангарду во всех жизненных проявлениях и к людям, гордящимся своей интеллектуальностью. Терпеть не мог громогласных выступлений и предпочитал не привлекать к себе внимание своими речами, эмоциями, своим поведением и своими знаниями, даже давать интервью по вопросам ихтиологии. Не проявлял активную радость, скорее, всегда был печален, замкнут, погруженный в свои собственные мысли. Лишь среди людей приятных тебе, ты становился оживленным, остроумным и разговорчивым. Твой любимый писатель Виктор Астафьев, произведениями которого ты зачитывался, прислал тебе из Красноярска свой двухтомник с автографом и трогательными пожеланиями благополучия.

Тебе нравилось вневременное существование в домашнем пространстве, где у тебя был свой угол за письменном столом в кабинете, и не только в кабинете, когда пространство там оказывалось недостаточным для размещения всего необходимого научного материала. Сидеть в своем углу и заниматься, чем хочешь, а порой, когда мысли не посещали тебя, рисовать схематические фантастические рисунки зверей или птиц на полях страницы. И даже в нашем доме в деревне Гуляево, куда мы выезжали в летнее время, ты не давал себе отдыха и вновь предавался написанию научных статей, привозя из Москвы чемоданы с книгами и рукописями, заполняя все свободное пространство единственной комнаты, пока не соорудили тебе кабинет на чердаке дома. Много общего в характере по отношению к работе у тебя было от Василия Васильевича, который считал, что наука ни в чем не терпит разбросанности, она требует непрерывного мышления, любви к поиску и к творчеству. Поэтому обыденная жизнь должна проходить рядом с кабинетом, где ты работаешь. И зачем только я всё время хотела тебя вытащить из этого угла, где тебе было так хорошо и уютно, и снаряжала во всякие поездки, которыми ты уже успел насытиться вдоволь.

Основная помощь, которую я старалась оказывать тебе в научных изысканиях, это размещение в определенных картонных коробках бесчисленных оттисков работ твоих иностранных коллег и занесение их поименно в определенную тетрадь, а также подшивка в различные папки присылаемых тебе писем со всех концов света и ответов на них. Кстати, в рейсах ты начал активно собирать марки и монеты тех стран, где приходилось побывать, а потом к этим сборам с интересом присоединилась и я.

Не очень интересуясь политикой, ты всегда просматривал газеты, имел мнение о происходящих событиях, о чем иногда спорил со мной за чашкой чая на кухне. К воцарению Горбачева, как к проблеску чего-то нового, ты относился положительно, приветствовал выступление Ельцина на Манежной площади, даже в 1993 г. строил вместе с Димой Цейтлиным баррикады на Тверской, а последующую смену ты воспринял с полным негативом, как возврат к ужасному прошлому – воцарению КГБ. Ты считал, что всё происходящее в последнее время при воцарении Путина, как варварские игры с безликой толпой, оболванивание которой происходит через программы ТВ для утверждения его имиджа. У тебя вызывали раздражение люди, которые высказывали мысли об особом пути России и о загнивающем Западе.

Во время стоянки «Витязя» в порту Калининграда довольно много лет тому назад состоялось неожиданное малоприятное посещение корабля председателем совета министров СССР А. Н. Косыгиным, который, будучи далёк от ихтиологии, как науки, перепутал ее с рыбохозяйственной, и с претензией заявил тебе: «Опять вы оставили страну без трески, товарищ Парин?» (хорошо, что не без всех продуктов), что, судя по фотографии, вызвало полное недоумение у ошарашенного тов. Парина. С этим вопросом он мог бы обратиться и к профессору Анатолию Николаевичу Световидову, автору многочисленных монографий, в том числе и «Трескообразные».

С Анатолием Николаевичем, замечательным человеком и ученым, тебя свела судьба с середины 1950-х гг., и общение с ним продолжалось долгие годы. Когда происходили еженедельные совещания бюро Отделения общей биологии Академии, Анатолий Николаевич всегда приходил к нам в гости в ожидании курьерского поезда в Ленинград. В связи с этим я невольно вспомнила, как, однажды, поинтересовалась у Анатолия Николаевича, как ему понравилось блюдо из отварной трески в белом соусе, которое я приготовила, чтобы угостить его, и в ответ услышала: «Очень вкусно, но скажите лучше, где вы взяли треску?» (тогда треска была дефицитом, впрочем, как и всё остальное). Он делился с тобой некоторыми подробностями своей жизни и рассказывал о сложных отношениях с сотрудниками лаборатории. С особенной любовью Анатолий Николаевич вспоминал об учебе в Московской сельхозакадемии им. КА. Тимирязева (позже Мосрыбвтуз), об уважаемых учителях В. К. Солдатове, ГУ. Линдберге, Н. М. Книповиче, Л. С. Берге, которых, как и ты, он очень чтил. Совместная фотография этих ученых стоит на столе в твоем кабинете.