Текст книги "Сын гетмана"

IV
Приезд в Яссы

Прошло два года. Богдан Хмельницкий изменил панам и стоял во главе разгоревшегося восстания. Он приобрел такую силу, какой никогда не пользовались ни Наливайко, ни Гуня, ни Сулима, ни Павлюк. Теперь он считал себя вправе породниться с молдавским господарем, женить Тимоша на Локсандре. Это казалось тем возможнее, что господарь сам искал помощи могущественного казака в своей распре с волошским князем Матвеем Бассарбой.

Для этой цели Богдан снарядил казаков под начальством самого Тимоша.

– Ну, сынку, – сказал он ему на прощанье, – громи волохов, добывай себе славы, а когда вернешься в Яссы, требуй себе в награду невесту.

Тимош радостно собрался в путь и как птица полетел в Молдавию.

Князь Василий Лупул сидел с великим логофетом в своем рабочем кабинете, когда вошел к нему второй постельник и доложил, что прибыли казаки под начальством молодого Хмельницкого.

– Вот видишь, Стефан, – обратился князь к своему канцлеру, – теперь у нас сил прибыло, и мы можем потягаться с врагом. Верный боярин наш позаботится, чтобы гостям нашим было хорошо, – обратился он к постельнику. – Начальникам отвести лучшие комнаты во дворце, войска же разместить по квартирам, и чтобы всего у них было вдоволь.

Постельник с низким поклоном удалился, а князь обратился к Стефану Георгине:

– Завтра я им дам аудиенцию, а послезавтра можно будет тронуться в путь. Пусть этот палач Радул воображает, что отпразднует над нами победу, а мы нагрянем неожиданно, разгромим врага, опустошим его границы и принудим его продолжать перемирие.

– Я бы не советовал вашей светлости действовать слишком круто, – возразил Георгица. – Могут возникнуть неудовольствия с Портой, да и трансильванский князь не замедлит воспользоваться этим случаем, чтобы восстановить против нас султана.

– Я не первый начал, – возразил князь. – Матвей стягивает войска у моей границы под начальством кровожадного Радула. Не сидеть же мне сложа руки и ждать, когда им угодно будет лишить меня престола. Это решено, Георгица, и ты меня не отговаривай, – закончил господарь тоном, не допускающим возражений.

Он встал.

– Довольно я терпел обид, пора и рассчитаться!

Георгица отвесил почтительный поклон и вышел, а князь отправился на половину своей жены.

У господарши сидела гостья, супруга великого логофета. Она была родом из Валахии и принадлежала к одной из знатнейших фамилий. Обменявшись приветствиями, Василий сел к столу, на котором стояли сухие засахаренные плоды, розовая пастила и халва из орехов. Гостья эта была не особенно приятна господарю; он рассчитывал переговорить с женой наедине; у него вошло в привычку советоваться с ней обо всех делах, так как она обладала недюжинным мужским умом, соединенным с женским чутьем и тактом; но уйти было неловко, и Василий молча слушал разговор женщин, вертевшийся на пустяках.

– Ваша светлость, – обратилась Георгица к князю, – правда ли, что приехали казаки и татары? Я слышала об этом мельком, от ворников, когда шла во дворец.

– Да, приехали, – сухо ответил господарь.

– Они поступают на службу к вашей светлости? – допрашивала неотвязчивая гостья.

Ее бестактность вывела из себя князя.

– Позволю себе заметить, – отвечал он сурово, – женщинам не след мешаться в военные дела.

Гордая валашка побледнела и закусила губы.

– Прошу извинения у вашей светлости, – ядовито проговорила она и стала откланиваться.

– Зачем ты ее оскорбил? – укоризненно проговорила господарша. – Валахи очень злопамятны. Как бы она не отомстила! У нее много родни при валашском дворе.

– Что она может нам сделать? – отвечал Василий. – Пустая и вздорная женщина! Я удивляюсь Георгице; такой умный человек и не нашел себе лучшей жены; как будто мало знатных молдаванок.

– Не доверяй Георгице, – заметила господарша. – Ты увидишь, что при первом удобном случае он перейдет на сторону Бассарбы, недаром двоюродная сестра его замужем за Радулом.

Князь Василий сомнительно покачал головой.

– Не у всех женщин такая светлая голова, как у моей господарши, – шутливо проговорил он. – Пусть женщины сплетничают, строят козни, что нам до них за дело? Георгица же слишком умен, чтобы перейти на сторону Матвея, ему и здесь хорошо.

– Кто знает, какие планы у этого человека, – заметила господарша.

– А вот посмотрим, – проговорил князь.

– Я пришел тебе сообщить, – прибавил он после некоторого молчания, – что приехали казаки с татарами. Я намереваюсь послать их на границу Валахии; пусть побьют своевольного Радула. Гетман нам прислал своего сына.

– Это тот витязь, о котором так много говорила Локсандра? – с любопытством спросила господарша.

– А разве Локсандра знает его? – с удивлением спросил Василий.

– Как же, она видела его в Варшаве.

Василий сурово сдвинул брови.

– Не люблю я этих польских обычаев, – проворчал он. – Побывав в Польше, Локсандра набралась прыти, слишком уже свободно себя держит с молодежью. Ты ей заменяешь мать; внуши ей, что это мое дело найти ей мужа.

– Я ей не родная мать, – тихо ответила господарша.

– Что ж такое? – возразил князь. – Скажи ей, что это моя воля, что я желаю, чтобы она себя держала скромнее, как этого требуют обычаи нашей страны.

* * *

Домна Георгица вернулась домой, задыхаясь от гнева. Она прошла прямо на половину своего мужа.

– Что с тобой? – спросил Стефан, взглянув на взволнованное лицо своей супруги, ставшее еще непривлекательнее, еще злее.

– Это невозможно! – задыхаясь проговорила она. – Этот тиран думает, что может повелевать всеми нами, как слугами, может обращаться с нами, как с рабами!

– Что случилось? – с беспокойством спросил Стефан.

Путаясь в выражениях и останавливаясь, чтобы перевести дух, жена его рассказала об оскорблении, нанесенном ей князем.

Стефан вздохнул с облегчением.

– Я думал, Бог знает, что случилось! – сказал он хладнокровно. – Это тебе наука: вперед будь при дворе осторожнее!

– Давно бы следовало вам, боярам, – со злостью отвечала домна, – свернуть шею этому кровожадному Лупулу.

– Помилуй, – иронически заметил Стефан, – он считает себя благодетелем народа. Еще не далее как сегодня он назвал армата Радула палачом.

– Вот прекрасно! – воскликнула домна. – Я бы желала знать, какая между ними разница? Радул подсылает тайных убийц к своим врагам и бросает их тела в реку, чтобы скрыть следы своих преступлений, а этот явно сажает на кол тех, кто становится поперек его дороги... Радул натравливает на своих противников господаря, обвиняя их в небывалых проступках, а этому никчему и прибегать к каким-либо уловкам, он сам отрубает головы тем, кого заподозрит в измене.

– Молчи, жена, – испуганно озираясь, проговорил Стефан. – Твой язык не доведет нас до добра. Самые стены могут нас услышать. Потерпи, будет время, и Лупул узнает нас, а теперь надо молча нести иго, действовать осторожно, не спеша, чтобы не могло на нас пасть и тени подозрения.

Жена Стефана с недовольным видом замолчала и ушла к себе.

– Позвать ко мне цыганку Заиру! – приказала она.

Через несколько минут старая, сморщенная колдунья стояла перед своей госпожой.

– Я рассчитываю на твою верность, Заира, – проговорила боярыня. – Сейчас же собирайся в путь и отправляйся в Валахию к жене великого армаша, скажи, чтобы она прислала ко мне немедленно кого-нибудь из доверенных ее людей, кто бы умел писать и мог быть моим секретарем. Скажи ей также, что приехали к нам татары и казаки. Только поторопись, время не терпит.

* * *

На другой день Тимош имел торжественную аудиенцию у князя Василия. Князь изложил ему свои планы нападения на границу Валахии, занятую войсками, насказал много комплиментов насчет казацкой храбрости и просил как можно скорее присоединиться к молдавским войскам, уже выступившим в поход. У Тимоша вытянулось лицо. Он думал, что будет принят во дворце, увидит прекрасную домну Локсандру, но князь говорил с ним холодно-вежливо, деловым тоном и, по-видимому, не имел никакого намерения вводить его в свою семью. Впрочем, молодой казак недолго горевал, возможность показать себя в ратном деле вскоре заняла все его помыслы, и он живо собрался в путь. В числе лиц, присутствовавших на аудиенции, были и два пана: Кутнарский и Доброшевский. Пан Доброшевский был чем-то вроде секретаря у неизменного своего товарища Кутнарского, который вел частные дела господаря и вместе с тем, по своей врожденной склонности, служил ему чем-то вроде шута. Господарша часто посылала за ним в те минуты, когда Василий был особенно не в духе. Он являлся, начинал играть с князем в шахматы или сочинял остроты и каламбуры на придворных, и к князю возвращалось доброе расположение духа.

Выходя из аудиенц-зала, Кутнарский тихо сказал своему приятелю:

– А ведь не добре, пане Доброшевский! Как пан полагает? Нашему патрону-то не на руку.

– Не на руку, пане! – мрачно подтвердил пан Доброшевский. – А что не на руку? – осведомился он вдруг, немного помолчав.

– Эх, голова-то у пана тугая! – презрительно заметил Кутнарский. – Разве я не говорил пану, что князь Дмитрий не любит казака Хмельницкого? Разве я не читал пану писем князя, после пребывания домны Локсандры в Варшаве?

– Читал, пан! – лаконически подтвердил секретарь.

– Ну, и значит...

– И значит... – протянул Доброшевский, недоумевая, какой сделать вывод.

– И значит, что у пана куриные мозги, – с досадой проговорил Кутнарский. – Зная то, что мы знаем, всякий ребенок поймет, зачем сюда приехал этот казак. Мы с паном даже знаем больше, чем сам князь, ну да я открою ему глаза при случае.

В тот же вечер пан Кутнарский, приглашенный веселить князя, посматривая на домну Локсандру, завел речь о Тимоше и его воинах. Княжна скромно опустила глаза на вышиванье, делая вид, что вовсе не слушает разговора, но сердце ее усиленно билось и дрожащие пальцы невольно путали шелк и бисер.

– Ужасный народ эти казаки, – рассказывал пан Кутнарский, – казаку ничего не значит оскорбить молодую панну, убить ребенка, задушить беззащитную старуху...

– Что ж, – улыбнулся князь Василий, – нам таких бойцов и надо.

– А это правда, что Хмельницкий прекрасный наездник? – спросила господарша. – Локсандра рассказывала, что он ездит лучше всех молодых панов.

Василий строго взглянул на дочь.

– Где это домна Локсандра научилась оценивать казачьи подвиги в наездничестве? – резко спросил он.

Княжна вспыхнула и взглянула на отца.

– Я присутствовала на скачках у великого канцлера Оссолинского, – с достоинством проговорила она. – Тимофей Хмельницкий остался тогда победителем.

– Я искренно сожалею, что отпускал тебя в Польшу, – с досадой проговорил князь.

– Мне бы очень хотелось увидеть этого казака, – проговорила господарша. – Ты ведь пригласишь его к нам, Василий? – обратилась она к мужу.

– Пани господарша напрасно желает видеть грубого казака, – вставил Кутнарский. – Эти казаки не знают ни звычая, ни приличия. Он ни сесть, ни повернуться не сумеет в княжеском дворце.

Княжна с досадой взглянула на пана.

– Пан Тимофей умел отлично сидеть и держать себя за обедом у великого канцлера, – спокойно возразила она из-за пялец. – И даже сумел ответить на дерзкие выходки князя Вишневецкого, – прибавила она.

Князь Василий даже рот открыл от изумления. Он с минуту молча постоял за спиной дочери; потом его тяжелая рука опустилась к ней на плечо, и грозный громовый голос глухо раздался под сводами залы:

– Локсандра, ты забываешься! – крикнул он. Девушка гордо встала. Она молча посмотрела отцу в глаза и, не говоря ни слова, медленно вышла из залы. Господарша последовала за ней.

Пан Кутнарский, посмеиваясь в ус, любовался этой сценой и с нескрываемым удовольствием смотрел теперь на взволнованного князя, шагавшего взад и вперед вдоль залы.

– Я имею нечто доложить его светлости, – сказал он вкрадчивым голосом.

Князь остановился перед ним с заложенными назад руками.

– Говори, пан, – разрешил он.

– Его светлости следовало бы поскорее выдать замуж прекрасную княжну. Я знаю одного из знатнейших панов, который давно по ней вздыхает.

– Кто такой? – угрюмо спросил князь.

– Известный уже его светлости князь Дмитрий Корибут-Вишневецкий, потомок славных Мнишков, близкий родственник князя Иеремии.

– Об этом надо подумать, – отвечал князь. – Княжна еще молода. Может быть, найдутся женихи и познатнее.

– Но все-таки его светлость, может быть, разрешит князю Вишневецкому заслать сватов, – настаивал Кутнарский.

– Сваты девушке не укор... Что же тут разрешать? – уклончиво ответил князь.

Вернувшись вечером домой, Кутнарский усердно принялся расталкивать спавшего Доброшевского.

– Вставай, пане! Слышишь, вставай, дело есть! – кричал он ему над самым ухом.

– Дело? А, дело? Не убежит, – бормотал Доброшевский.

Недолго думая, Кутнарский взял ведро холодной воды и вылил на спящего. Тот вскочил как встрепанный.

– Пан всегда позволяет себе неприличные шутки! – сердито бормотал он, вытирая лицо и отряхиваясь. – Так можно схватить лихорадку, – с неудовольствием продолжал он. – И к чему это будить человека среди ночи, когда все добрые католики отдыхают.

– Полно болтать пустяки! – сердито остановил его Кутнарский. – Бери чернила, бумагу и пиши.

– Дай мне хоть переодеться! – возразил Доброшевский.

– Ну, хорошо! Только поскорее!

Через четверть часа они уже сидели за столом и при тусклом свете ночника сочиняли послание к князю Вишневецкому.

V
Сватовство

Тимош блистательно исполнил возложенную на него задачу. Как орел налетел он на Радула с его войском, сбил и смял передовые отряды, ворвался в Валахию, все уничтожил на пути и заключил чрезвычайно выгодный для князя Василия мир.

Вернувшись в Яссы, он вполне был уверен, что князь Василий пригласит его наконец к себе; но князь одарил его богатыми подарками, окружил полным почетом, и только.

Между тем гетман прислал сыну письмо, где прямо приказывал ему просить руки Локсандры.

Княжна несколько недель не видела отца. Она грустно сидела в своих двух комнатках и избегала общества молодых боярышень из своей свиты. Наконец до нее дошли вести о победе Тимоша. Она встрепенулась и повеселела. Образ молодого богатыря постоянно носился перед ней; теперь она надеялась вскоре его увидеть. Придворный этикет требовал, чтобы князь устроил для него пир, познакомил бы его с княжеской семьей. Князь Василий и сам хорошо это понимал, но странное заступничество княжны за молодого казака не давало ему покоя. «Кто знает этих девушек? – думал он. – Одному Богу известно, что у нее сидит в голове». Наконец он придумал выход. Он устроит в честь гостя охоту и пир в лесу, в охотничьем замке, а Локсандре прикажет сидеть дома... На охоте ее отсутствие никому не бросится в глаза, к тому же она может отговориться нездоровьем. Он назначил день для охоты, послал приглашение Тимошу и объявил свое решение жене.

– Это мужская забава, – сурово заметил он. – Вам с Локсандрой там нечего делать, вы можете сидеть дома.

Но тут случилось то, чего он никак не ожидал. Всегда спокойная и уступчивая, господарша на этот раз ни за что не уступала.

– Я хочу видеть храброго казака, который доставил нам победу и покрыл нас славою, – упорно настаивала она. – Хочу сама отблагодарить его. Мы не рабыни, чтобы нам сидеть взаперти, как преступницам, мы ничего не сделали, за что бы нас нужно было наказывать.

– Да что вы будете делать на охоте? – урезонивал князь. – Еще, пожалуй, медведя или буйвола встретите.

– Медведи-то сидят здесь, во дворце, – сердито возразила господарша, – и давят нас своими железными лапами. Говорю тебе, Василий, что я хочу быть на охоте и буду. Ты не смеешь меня запирать в хареме.

– Ну, поезжай, – согласился Василий, – только пусть Локсандра сидит дома. Ей-то уж не для чего видеться с казаком.

– И Локсандра поедет! – упрямо настаивала господарша. – Зачем ей сидеть дома? Довольно, что ты и так ни за что ни про что накричал на бедную девушку. Какая за ней вина? Она ничего дурного не сделала. Ее тоже не для чего прятать под замок.

Василий махнул рукой.

– Делай, как знаешь, – проговорил он.

В решительных случаях господарша всегда брала над ним верх. Он ее слишком любил и уважал, никогда не относился к ней со всей строгостью, какая была в его власти.

Охота, назначенная не в обыденный срок, произвела особенное оживление в Яссах. Обыкновенно князь охотился только в известное время года: в последние дни Великого поста или перед Рождеством. Охота длилась несколько дней, зверей затравливали массою и потом делили добычу между князем и всеми боярами. Эти сроки назначались для того, чтобы зверь не переводился в лесах. Вот почему все спешили теперь принять участие в непредвиденном удовольствии; боярыни, услышав, что господарша и ее падчерица тоже будут участвовать в охоте, наперерыв упрашивали мужей взять их с собой.

Блестящее многочисленное общество собралось в замке. Сеймени, вооруженные шестоперами, в красивых полукафтаньях, перетянутых блестящими ремнями; богато вооруженные пажи-апроцы в блестящих одеждах; княжеские трабанты с длинными алебардами и космами заплетенных волос, падавших на плечи; множество бояр в бархатных и атласных кафтанах, вышитых золотом, серебром и шелками, в качуле из белых барашков на голове, верхом на богато убранных конях с золотыми и серебряными чепраками, со сбруей, горевшей золотом и камнями; отроки-мосмеги, окружавшие их, в одинаковых одеждах, и среди всей этой пестроты несколько боярынь и боярышень с разгоревшимися от удовольствия лицами и блестящими глазами – все имело какой-то сказочный торжественный характер; Тимош невольно залюбовался на эту процессию, когда она выступила из замка.

Князь Василий не представил его ни господарше, ни дочери. Это было немного против этикета, но он считал себя выше приличий. Тимошу, вследствие этого, пришлось только издали любоваться на прекрасную Локсандру и на статную господаршу, ехавшую с ней рядом.

Несколько тысяч крестьян из соседних деревень оценили огромный лес, в котором была назначена охота. Между ними установили псарей и тенетщиков, охотники же встали плотной цепью у поля и в лощине, куда должны были выгнать зверя.

Домна Локсандра, господарша и боярыни верхом на статных конях стояли поодаль, окруженные своими трабантами.

Раздался звук призывного рога, затрубили егеря. Крестьяне, вооруженные вилами и кольями, с криком, гиканьем и свистом двинулись в лес, тенетщики растянули тенета; собаки рвались и заливались громким лаем; их должны были спустить позже, когда появится крупный зверь.

Вот выскочил испуганный заяц, за ним другой, третий, показалась одна, другая лисица, выбежал молодой лось, на бегу взрывая ногами рыхлый снег; сердца охотников не выдержали, дрогнули, один за другим бояре помчались за дичью, следуя примеру князя, тоже страстного охотника... Лес загудел, затрепетал, никто уже не думал о заранее составленном плане, всякий действовал по своему усмотрению, выслеживая и преследуя зверя намеченного.

Господарша с Локсандрой тоже поскакали в лес: за ними следом рассеялись по лесу и боярыни. Княжне привольно было скакать на свежем морозном воздухе. Она смеялась, как ребенок, когда при быстрой езде на нее валились с ветвей хлопья снегу или когда конь ее скакал по колени в снегу, перепрыгивал через мелкий валежник, как вихрь, взносился на холмы. Княжна опередила свою мачеху, обернулась и, заметив, что едет одна, тихо опустила поводья, задумчиво склонясь в седле.

Вдруг напротив нее в конце поляны за столетним дубом поднялось что-то черное, громадное. Конь ее захрапел и шарахнулся назад. Она не успела опомниться, как саженный медведь вышел из-за дерева, стал на задние лапы и глухо зарычал...

Локсандра выросла среди этих лесов и свыклась с опасностями, но, увидя раскрытую пасть зверя и его блестящие зубы, она невольно побледнела и всячески старалась повернуть коня назад, рассчитывая спастись бегством. Конь, однако, точно окаменел; он фыркал, дрожал всем телом, но не трогался с места, несмотря на все усилия княжны. Между тем громадный зверь, находившийся шагах в пятидесяти, медленно приближался с ужасным ревом, подняв передние лапы и не спуская глаз со своей жертвы.

В это мгновение с противоположной стороны послышался конский топот; за спиною зверя, уже прошедшего половину расстояния, отделявшего его от княжны, показался всадник.

Княжна почувствовала, что силы ее оставляют: взор ее помутился, она не могла различить всадника, но в последний момент, теряя сознание, с облегчением подумала, что будет спасена. Зато всадник сразу узнал княжну.

– Локсандра! – крикнул он и, как безумный, соскочил с коня. Умный татарский бакемат встал как вкопанный и рыл копытом землю, похрапывая время от времени, а отважный боец быстро двинулся вперед, – он решился один на один схватиться с медведем. Крепко сжимая в руке рукоять ножа, выхваченного из-за пояса, он пристально смотрел зверю в глаза, несмотря на то что тот шел теперь прямо на свою новую жертву. Медведь был уже от него шагах в четырех; зверь, видимо, колебался, пристальный блестящий взор охотника приводил его в смущение; тем не менее он ступил еще шаг вперед и поднял свои огромные лапы, чтобы своротить противнику череп. В эту минуту Тимош ловким быстрым движением отскочил немного влево, наклонился и распорол ему живот. Медведь грохнулся на землю, заревел от боли и забился в предсмертной судороге; Тимош, не взглянув даже на чудовище, подбежал к полумертвой княжне. Он бережно снял ее с коня, схватил, как ребенка, на руки и стал прикладывать к вискам снег.

Княжна открыла глаза.

– Пан Тимош! – воскликнула она с изумлением. – А где же медведь?..

– Не беспокойся, княжна! – отвечал казак, бережно ставя ее на землю и стараясь притоптать вокруг нее глубокий снег. – Вот он! Теперь он тебе ничего не сделает! – и он указал на страшное чудовище, во всю длину растянувшееся на снегу.

Княжна невольно содрогнулась.

– Какой огромный! – прошептала она в ужасе. – И вы убили его? Какой же вы храбрый и сильный, вы точно сказочный витязь! Я удивляюсь вам и... и... – заикнулась она и зарделась.

Вдали между тем послышался топот приближающихся всадников; на поляне показался князь Василий, господарша и их свита.

– Локсандра, мы тебя ищем по всему лесу. Зачем ты забралась в такую глушь? Что это? – с испугом проговорил он, увидав убитого медведя и наклонившегося над ним охотника.

– Меня бы растерзал медведь, если б пан Хмельницкий не убил его! Смотри, отец, какой страшный зверь!

Все спешились, окружили Тимоша и зверя, удивлялись величине медведя, хвалили неустрашимость охотника, решившегося один на один, без вил и рогатины, состязаться с таким чудовищем. Только один князь Василий холодно поблагодарил казака. «Ох уж эти мне непрошеные витязи!.. – думал он с досадой. – А все бабьи капризы, не слушать бы мне жены, было бы спокойнее».

Охота была очень удачная: затравили много мелкого зверя, лисиц, волков, зайцев, кроликов, убили несколько вепрей, двух буйволов и трех медведей; из них медведь Тимоша занимал первое место по величине и возрасту.

На пиру в охотничьем замке Тимош улучил минуту и подошел к господарю.

– Мне надо тебе сказать два слова, князь, – смело промолвил он.

Василий повел его в маленькую башенку, слабо освещенную лунным светом.

– По нашему обычаю, князь, – начал Тимош, – когда хлопец хочет сосватать дивчину, он должен заслать сватов. У меня сватов нет, так позволь мне самому открыть тебе свое сердце. Я люблю твою дочь, князь! Хоть я и не знатного рода, но отец мой, мощный гетман, повелевает сотнями тысяч храбрых воинов. Если ты мне отдашь Локсандру, и мое оружие, и оружие моего отца защитят тебя от твоих врагов.

Василий готов был разразиться гневом на дерзкого казака, но привычка к дипломатии одержала верх над чувствами отца и природной спесью. Он быстро сообразил все невыгоды своего положения: казаки народ опасный, а с ними пришли еще и татары; они только что оказали чудеса храбрости; если их теперь оскорбить, они перейдут на сторону его врага. Князь моментально придал своему лицу самое любезное выражение и со свойственным ему красноречием рассыпался в похвалах молодому витязю.

– Я несказанно польщен предложением храброго пана Хмельницкого, – проговорил он, – хотя и удивляюсь, как мог пан так быстро полюбить мою дочь; она еще почти дитя, ей рано думать о замужестве. Пусть пан Хмельницкий подождет год-другой; если чувства его тогда не изменятся, быть может, Локсандра и предпочтет стать казачкой. У нее всегда были странные вкусы, – прибавил он с досадой в голосе.

Но, спохватившись, тотчас же опять рассыпался в любезностях, благодаря Тимоша за спасение дочери.