Текст книги "Бутырка"

Каждый старается поделиться своим опытом коррумпирования местных старших

10.02.09

Вчера произошли ожидаемые мною события (см. заметку от 31.01.09). Ребят из соседней камеры, в том числе и бизнесмена А., перекинули на Малый Спец – за телефон. Только что я получит от них маляву, через «ноги»: на Малом Спецу по-прежнему все так же плохо: комары, плесень, ремонт от 1938 года. Ну и, конечно, самые маленькие камеры в тюрьме. Вид из окон у них во внутренний двор тюрьмы, что полностью исключает возможность телефонных звонков (из-за заглушек) даже при наличии телефона.

С их отъездом у меня возникла существенная проблема. Дело в том, что моя камера была соединена с остальными камерами на Централе по «дороге» именно через камеру бизнесмена А. «Конь» – то есть основа «дороги» – также остался у ребят. Проблемой это стало по двум причинам: во-первых, прерывается общение с друзьями, которого здесь и так не хватает, а главное – общение это очень полезное. Многие бытовые нюансы обсуждаются в малявах. Каждый старается поделиться своим опытом коррумпирования местных старших и другими не менее актуальными вопросами. Малява – единственный оперативный способ общения в тюрьме, так как пересечься на сборках можно только случайно, а в храме особо не поговоришь, да и выводят далеко не каждый день.

Во-вторых, мы с моим другом М. стали использовать «дорогу» в последнее время как средство доставки в наши камеры мобильных телефонов. С начала ноября по начало января у нас отобрали пять или шесть трубок. Мы опытным путем установили, что в камере просто нет такого места, куда можно спрятать телефон. К тому же нас взяли под усиленный контроль, предупредив, что если при обыске у нас найдут еще хотя бы один телефон, то наши бытовые условия резко ухудшатся. Это могло произойти – хотя бы потому, что в Бутырке за найденную sim-карту людей отправляют на карцер суток на 10–15, а у нас в общей сложности нашли шесть аппаратов. И пока никто не пострадал. Мы приняли решение хранить трубу в третьей (нейтральной) камере, которой бы мы доверяли, и которая была бы на хорошем счету у оперов, а ночью («дорога» работает с 21.00 до 06.00) по «дороге» затягивать ее в наши камеры и спокойно звонить. Таких нейтральных камер мы подобрали несколько, что, конечно, стало неудобно – ведь каждый за услугу просил позвонить. Это, с одной стороны, сократило время общения по телефону, но с другой – сделало его безопасным. С начала января в моей камере и камере М. прошло суммарно около 10 обысков – и они ничего не дали. Более того: чтобы закамуфлировать сам аппарат – а нам известно, что на «дороге» между нашими камерами сидят стукачи – мы стали убирать трубу то в пачку из-под чая, то в пачку из-под сигарет, делая вид, что мы получаем чай и сигареты от братвы. Это тоже уменьшило время общения по телефону, так как ежедневная помощь братвы (и наоборот) выглядела бы очень подозрительно. Но явилось бы дополнительной гарантией безопасности для камер, где труба хранится.

Так вот, с переселением бизнесмена А. «дороги» не стало, а стало быть, пропала связь. «Застрелиться» или соединиться с другой камерой было, конечно, возможно, но существовала одна большая проблема: отсутствие «коня». «Коня» обычно плетут из шерсти, распуская свитера, и добавляют какую-то прочную основу (обычно распуская баулы, с которыми ездят «челноки»). Баул для таких целей мы затянули в камеру за две пачки сигарет Kent N1 еще давно, а вот распускать свитер было жалко – все-таки на улице зима. Решение пришло сегодня само собой. Слева от нас находится тупиковая камера, с которой у нас тоже есть «дорога», и которая постоянно получает по ней из общака чай и сигареты (видимо, им заходит совсем мало). Сегодня они как раз пытались отправить через нас маляву с просьбой о сигаретах. Я сделал им предложение: мы вам тусуем баул, вы находите шерсть и плетете нам «дорогу», а мы соединяемся с остальными камерами и даем вам возможность получать чай и сигареты. Ребята согласились. Опять сработала тюремная взаимовыручка: каждый внес свою лепту и получил то, что хотел (как там у коммунистов – от каждого по способностям, каждому по потребностям). Так и вышло. Кому-то чай и сигареты, а кому-то телефон под видом чая и сигарет.

Из 2500 заключенных в храм могут ходить человек 15—20

18.02.09

Сегодня утром удалось, наконец, сходить в храм. В последние три недели сделать это все никак не получалось из-за постоянных судебных заседаний, которые приходились на дни службы.

Храм в Бутырке целиком еще не восстановлен. Но староста храма Б. старается организовать и службы, и процесс восстановления в разгар финансового кризиса. В храме восстановлен иконостас, выложена мозаика при входе, но купола пока нет. Зато справа от входа пристроена деревянная колоколенка – именно оттуда каждый раз возвещают о начале службы. Каждую службу сопровождает хор певчих. Во время каждой службы есть возможность исповедаться и причаститься. Атмосфера в храме особенная, о мирских делах почти забываешь, переступая через его порог. По площади сам храм небольшой, поэтому из 2500 заключенных постоянно есть возможность его посещать человек у 15–20. Эти люди оказывают посильную помощь храму. В основном это бизнесмены, хотя есть и бывшие чиновники. Некоторое время назад произошла курьезная история: бывший чиновник Минимущества К. встретил в храме бизнесмена А. Оказывается, в последний раз они встречались на торгах по продаже государственного пакета акций одного любопытного предприятия – на торгах как раз победил бизнесмен А. Тесный мир.

Перед службой каждый близкий храму человек имеет возможность обсудить свои насущные вопросы со старостой храма Б. Начальник тюрьмы уважает этого человека и прислушивается к его мнению, а он, в свою очередь, старается помогать постоянным прихожанам выстраивать нормальные (не гулаговские), человеческие отношения с руководством тюрьмы, что крайне важно. Вообще здесь, в тюрьме, самое важное – это создание приемлемых (слово «комфортных» даже не приходит в голову) бытовых условий. Нормальные человеческие отношения помогают решать бытовые вопросы оперативнее, а главное, эффективнее, нежели жалобы в прокуратуру или уполномоченному по правам человека. Но руководство тюрьмы не всесильно. Сегодня я встретил бизнесмена С., с которым удалось пообщаться после службы, на сборке, куда нас привели. Он сидит по той же статье, что и я (самая бизнесменская), 159 часть 4, сидит уже 22 месяца. Из них суд идет 6 месяцев. Проходит по одному заседанию в месяц, и сколько еще продлится, неизвестно. При этом он очень больной человек, у него серьезные – и реальные – проблемы с почками. Ему все, как могут, стараются помочь – но что толку, если ни в Бутырке, ни даже на Матросске (где больничка считается гораздо лучше) нет даже УЗИ, не говоря уже о возможности сделать диализ и другие процедуры. С. убежден, что следствие, а теперь и суд, «морозят» его специально, чтобы он был сговорчивее. Как и у меня, у бизнесмена С. – спорный актив арестован, и социальной опасности, окажись он в вольной больнице, не представляет. Однако его неоднократные ходатайства были отклонены. Все.

Банный день за три пачки сигарет

19.02.09

Сегодня очень спокойный день. Завтра суд, поэтому моя задача – как можно лучше подготовиться к нему: не только документально, но и физически. Не исключено, что суд будет продолжаться и в четверг, и в пятницу, а стало быть, не будет возможности сходить на прогулку или в баню.

Баня – это особое место в тюрьме. Туда я хожу постоянно, несмотря на наличие душа и горячей воды в моей нынешней камере. Баня – это большая душевая, для 4-х человек, скорее похожая на очень влажный хамам. В камере, поскольку она небольших размеров, горячей водой особенно не отогреешься: долго держать воду включенной нельзя из-за влажности. А вот в бане можно.

После завтрака идем на прогулку. Я выдаю старшому пачку сигарет Kent, и он приводит нас в самый большой дворик, в котором гуляют общие камеры. Здесь гораздо чище, чем в других двориках, да и воздуха больше. Несмотря на плохую погоду, настроение становится просто отличным, так как мы гуляем часа полтора вместо обычных 40 минут. Это хорошее настроение не смог испортить даже обыск нашей камеры, который неожиданно начался сразу после прогулки. Более того, этот обыск даже еще больше поднял настроение: потому что, как и традиционный милицейский план «Перехват», результатов не дал. Просто дети.

По утвержденному графику баня у нас должна быть в пятницу. Я пятницу пропустил, так как был в суде. Я попросил старшого после обыска отвести меня в баню – сегодня. Старшой соглашается при условии, что пойдут и остальные, а в грядущую пятницу он наше время отдаст другим. Я выдаю ему еще одну пачку сигарет, на этот раз уже «Парламент». Он ведет в баню, объясняя по дороге, что готов придти за нами и в четверг (после суда), и в пятницу, если мы этого захотим, а мыться мы можем полчаса вместо положенных 15 минут. Я благодарю его и отвечаю, что не знаю, когда смогу сходить в баню еще раз – из-за своего суда. Ничего, отвечает он, как сможете – позовите.

В бане нас ждет банщик. Это осужденный, который решил остаться работать в хозотряде. Зеки называют таких работников козлами. Я же называю банщика по имени – Андрей; более того, даю ему пачку сигарет, Kent. Дело в том, что одна из функций банщика – обмен постельного белья, грязного на постиранное. Белье здесь – так себе, а стирка этого белья окончательно превращает его в грязные лохмотья. Я же за одну пачку Kent получаю каждый раз абсолютно новый комплект, еще с бирочками. Что тоже приятно. В общем, день заканчивается на позитивной ноте. Пью официально запрещенный к передаче и не найденный шмон-командой чай Earl Grey из пакетиков и готовлюсь читать последний из поступивших номер газеты «Коммерсантъ». И «Ведомости» тоже принесли.

Соавтор закона о рынке ценных бумаг связался с силовиками. И сел

20.02.09

При выезде на суд встречаю на сборке бизнесмена А. Начинаем общаться. Он оказывается совладельцем и генеральным директором (бывшим, конечно) брокерской компании. Он долго рассказывал, как принимал участие в создании закона о рынке ценных бумаг, участвовал в экономических форумах и т. д. Ну а далее – он связался с людьми в погонах, которые привели ему ряд федеральных клиентов – госкомпаний. Как я понял, А. советовал им, как инвестировать деньги, даже, возможно, управлял их деньгами. Но это все происходило в рамках обычного договора на брокерское обслуживание, а не в рамках договора на доверительное управление. Суть в том, что эти компании деньги потеряли – или люди в погонах своей доли не получили. В общем, по мнению неких силовиков, их кинули. А далее все по стандартной схеме. Человека арестовывают в конце октября, держат три неделе на централе в Медведково без решения суда. Только 18 ноября судья Тверского районного суда Подопригора выносит постановление о заключении под стражу – причем с конца октября! Само следствие развивается по такой же «правовой» схеме. Бизнесмена обвиняют в том, что он лично нецелевым образом использовал средства госкомпаний и лично же обогатился. У него возникают сразу два вопроса: во-первых, по всем договорам ответственность перед клиентом несет юридическое, а не физическое лицо, а исков к юридическому лицу никто не предъявлял; во-вторых, бизнесмен удивляется, как следователи смогли определить нецелевое использование средств – ведь на расчетном счете брокерской компании находятся средства всех клиентов и выделить или персонифицировать их невозможно. Я сразу вспомнил появившееся несколько дней назад в газете «Ведомости» статью про финансовые претензии, которые возникли у Елены Батуриной к компании, которая управляла средствами ее ПИФов. Я не могу оценить реальность или нереальность претензий Батуриной, но очевидно одно: Батурина старается выяснить вопрос в рамках правового, а не беспредельного поля.

Несмотря на всю профессиональную комичность ситуации, следствие завершается. Утверждают обвинительное заключение и в прокуратуре г. Москвы у зампрокурора Козлова, и направляют дело в суд. Мы едем в суд вместе с бизнесменом А. У бизнесмена А. сегодня очень важный день – предварительные слушания, на которых он рассчитывает заявить ходатайство о возврате дела на доследование, поскольку само дело абсурдно.

Обратно мы тоже едем вместе – и я искренне удивлен: судья (та самая, которая уполовинила срок моим прошлым попутчикам) приняла решение в пользу обвиняемого. Дело возвращается на доследование. Видимо, там совсем все сыро.

Главное в тюрьме – жить по-людски

21.02.09

Вчера я достаточно долго спал – как обычно после возвращения из суда. Утром выясняется, что сотрудники администрации порвали длинным крюком нашу «дорогу», а после ужина всем дали 2 часа на сбор вещей – нам предстоит переезжать в другую камеру. Причем, судя по информации от старшого, нам предстоит переехать в разные камеры. Ребята помогли мне вытащить мои вещи и книги, на что ушло минут 15. Я поинтересовался у старшого, что происходит, и получил лаконичный ответ: администрацию не устраивает, что вы поддерживаете межкамерную связь. Для любого человека, кто хоть немного посидел в тюрьме, это смешно: межкамерную связь поддерживает 90 процентов камер.

С учетом того, что мне предстоял переезд в противоположную часть тюрьмы, мне явно был нужен помощник. Я быстро нашел носильщика. Им стал работник хозотряда. Цена вопроса – одна пачка сигарет «Парламент».

Меня перевели в общий корпус № 6. Это последний этаж одного из двух самых старых и длинных зданий Бутырки.

Камера оказалась общая, то есть самая большая в тюрьме. Площадь камеры метров 40–50. При входе с левой стороны – отгороженная комнатенка. В ней душ и туалет. Горячей воды в душе нет. С правой стороны при входе находится так называемый «вокзал» – или галерка, на студенческом языке говоря. Здесь курят и тусуются «простые» арестанты – и спит на матрасе, лежащем на полу, молодой человек, сидящий по «плохой статье»: он изнасиловал девочку. Далее с правой стороны стоят 14 шконок, с левой 8. Камера заканчивается двумя большими окнами, практически от пола до потолка. С учетом того, что высота потолка в камере где-то метров 5 – окна действительно большие. Между окнами стоит большой двухкамерный холодильник Liebherr, на котором стоит большой плазменный телевизор. В метре от холодильника начинается дубок (стол с приделанными по бокам скамейками), который на 4 метра уходит в сторону входа. Дубок, как и сама камера, разделены на две части. Камера разделена массивной аркой. Нижние шконки, стоящие между окном и аркой, занимает братежня (то есть братва – но сами себя они называют братежней) и просто уважаемые арестанты. Стол (дубок) разделен пополам скатертью, которая расстелена на ближайшей к окну части стола. За застеленной частью стола может сидеть только братежня и уважаемые арестанты. В том числе я.

После переноса всех вещей в камеру ко мне подошел самый старший. Им оказался положенец централа И., который предложил выпить с ним чаю. После чашки чая он предложил мне занять вторую от окна шконку, внизу, с левой стороны. Сам И. занимает вторую шконку от окна справа. В процессе разговора И. рассказал мне, что это особая камера, так как вместе с И. здесь сидят два его «заместителя». Один, мусульманин по вероисповеданию, из Дагестана, другой грузин. Сам И. русский, но бабушка его была еврейкой, так что в нем течет и еврейская кровь. Есть в камере и смотрящий, но он занимает лишь четвертую строчку в арестантской иерархии и руководит теми, кто спит по другую сторону арки (то есть ближе к тормозам – к двери).

И. говорит мне, что все понимает, более того – знает обо мне. Поэтому я не должен поддерживать образ жизни братежни. Главное в тюрьме – жить по-людски. «Ты не наш, не блатной, – говорит он, – так что живи, как тебе удобно». Мне выделили отдельную полку под продукты и показали, куда я могу положить те из них, которыми могут пользоваться все. В камере есть связь, что очень здорово.

Жизнь в камере имеет круглосуточный режим. Круглосуточно работает и телевизор, так что надо привыкнуть спать при круглосуточном шуме. Это, оказывается, не так сложно.

За уборкой в камере закреплены определенные арестанты, которые подметают и моют полы каждое утро; это на местном жаргоне «шныри». За нашей частью стола закреплен молодой человек, который режет хлеб и моет посуду. До тюрьмы он работал в ресторане «Хлестаков» поваром. Мне повезло, что в камере оказался паренек, который в родной Киргизии выигрывал шахматные турниры своей Ошской области, так что у меня появился партнер по шахматам. В камере оказался и парикмахер, который сразу же меня подстриг. В общем, есть в общей камере как свои минусы, так и существенные плюсы. Важно, куда попадешь. Для меня самое важное здесь – наличие постоянной связи. Конечно, сокамерники тоже играют немаловажную роль. Но я стараюсь не замечать некоторых из них, общаясь в основном с тремя-четырьмя.

Специфика этой камеры состоит в том, что из-за того, что здесь сидит И., из нее можно «дотянуться» практически до любой московской тюрьмы и очень многих российских зон.

У государства вся карта крапленая. Сидим при этом мы

26.02.09

Сегодня у меня было свидание, а потом приходили адвокаты. Я, соответственно, побывал на двух сборках, где встретил старых знакомых, с которыми смог подробно обсудить специфику их уголовных дел, а также экономическую ситуацию в стране. Первым был бизнесмен В., который до дня ареста активно занимался девелопментом в Москве. Проблемы у него начались, когда он сумел оформить участок под жилую застройку на Пречистенке. Участок он получил «сладкий», с возможностью построить несколько десятков тысяч квадратных метров. Проблемы у него начались с одним банком из СНГ, который выдал ему деньги на строительство и который решил сам заработать на стройке, а не только на банковских процентах. Банк заручился очень серьезной поддержкой: договорился о сотрудничестве с Еленой Б. В результате усилия В., который пытался привлечь в проект новых финансовых партнеров, провалились. А имена тех, к кому он обращался, впечатляют: это и Александр Халдей, и Сергей Чемезов, и т. д. Все эти влиятельные люди, наводя справки о проблеме, отказывались входить в проект. Далее бизнесмен В. получает предложение: нужно отдать проект бесплатно и на несколько лет выйти из девелоперского бизнеса. Он, естественно, отказался и довольно быстро оказался в Бутырке, где сидит уже полтора года. Суд идет три месяца, за это время прошло всего два заседания. Его пытаются «морозить», мотают нервы, сажали, как и меня, в камеру с убийцами. В общем, стандартный джентльменский набор.

Второй мой собеседник сидит по делу ЮКОСа. В ходе разговора с ним приходим к выводу, что если во втором квартале экономика США не покажет позитивной динамики, а будет так же падать, то уже к августу цена на нефть может упасть до 25–30 долларов за баррель. Далее перешли к делу ЮКОСа. Мой собеседник поведал мне неизвестные до сей поры факты.

Во-первых, уже в первый год после «покупки» «Юганскнефтегаза» себестоимость продукции увеличилась в 1,7 раза. Во-вторых, у «Юганскнефтегаза» как была задолженность по налогам, так она, в общем, и осталась непогашенной до сих пор. В-третьих, поскольку «Роснефть» купила «Юганскнефтегаз» на заемные средства, то денег в бюджете РФ от этого больше не стало, так как долги надо будет возвращать. Соответственно, не понятен и экономический смысл данной операции. В-четвертых, он упомянул, что в его время, при ценах на нефть $40–45 за баррель, у дочек ЮКОСа оставались значительные денежные остатки на расчетных счетах, а у госкомпаний – таких, как Роснефть – при ценах в 100 долларов за баррель велика кредитная задолженность, чего лично он никак объяснить не может. С его слов, за такой менеджмент Ходорковский уволил бы его сразу. В-пятых, он не понимает, почему в список стратегических компаний, попадая в который компания получает индульгенцию от банкротства, попали «Газпром» и «Роснефть», но, к примеру, не попал «Лукойл». Данный факт, по-моему, подтверждает старую поговорку, что у государства вся карта крапленая. Самое обидное, что сидим при этом мы, а не реальные воры и жулики.

Заказчик моего дела за несколько месяцев до приговора рассказал всей Москве, сколько мне дадут

04.03.09

Несколько дней назад мне вынесли обвинительный приговор. Как проходил сам процесс и выносился приговор – это отдельная история. Интересно другое: прокурор запросил для меня 11 лет общего режима, а судья вынес приговор 8. В этом нет ничего удивительного: заказчик моего дела за несколько месяцев до приговора рассказал всей Москве, сколько мне дадут. Хотя мой случай оказался, видимо, рядовым по сравнению с уголовным делом бизнесмена Александра, которого я встретил в день вынесения приговора на нашей бутырской сборке. Его судили по делу ЮКОСа. Прокурор запросил для него 11 лет строгого режима. Приговор поставил Александра в тупик: судья в преамбуле упомянула, что с учетом запрошенного прокурором и с учетом того, что Александр был не судим раннее, что у него имеется на иждивении малолетний ребенок и т. д., срок ему назначается 11 с половиной лет строгого режима – то есть на полгода больше, чем запрашивал прокурор. В общем, хоть плачь, хоть смейся.

Потом я встретил на сборке любопытного молодого человека В. Он нацбол, арестованный за проникновение в МИД РФ и оказание сопротивления сотрудникам МВД. Любопытно то, что его уже 50 суток держат в Бутырке в карцере и выводят только на суд. Дело в том, что по закону максимальный срок пребывания в карцере не может превышать 15 суток. Но это особый случай. Таких, как В., в Бутырке несколько человек. В. попал в карцер за то, что отказался выполнять чересчур жесткие требования местного режимника. Всякое бывает – парню не исполнилось еще и 20 лет. Далее – в карцер пришел замначальника тюрьмы по оперативной работе Горчаков, который в жесткой форме объяснил В., что раз он задержан за сопротивление сотрудникам милиции, то есть его коллегам, то с него и спрос особый. И пока В. не будет ходить перед Горчаковым по струнке, то будет сидеть в карцере. Причем В. рассказал, что в отличие от него, другим таким же страдальцам, в основном грузинам, везет больше. Их после 15 суток поднимают на 2–3 часа в камеру, где они могут нормально поесть – в карцер не разрешены передачи. А также они могут нормально покурить, так как в карцере курить запрещено. В. же просто выводят на сборку на 2–3 часа и все – обратно в карцер, в той же одежде. Предельно цинично и беззаконно. Арестанты стараются помогать попавшим в карцер с куревом. Дело в том, что ребят из карцера выводят утром гулять в те же дворики, что и нас. И многие курящие оставляют для карцера сигареты и спички во двориках. Но местные режимники «а-ля ГУЛАГ» решили, что курить они будут сами. Перед приходом карцера дворики обыскиваются, и сигареты со спичками изымаются в личный фонд старших. Арестанты пытаются прятать сигареты, но это редко удается, так как старшие уже набили руку. Возникает вопрос: кто кого должен охранять, и кто должен сидеть?

Я делаю вывод, что помимо Малого спеца и воровского продола, можно вполне быть замороженным в карцере, что хуже всего. Чем дольше я сижу в Бутырке, тем больше и больше ценю то отношение и те условия, которые у меня здесь есть. В карцер можно попасть просто за отказ расписываться в журнале дежурств, а у меня неоднократно находили один из главных запретов здесь – телефон. Все это результат человеческого контакта. Мне просто повезло пока. Но как мне с каждым днем все менее приятны окружающие меня «гулаговеды». Чем больше узнаешь об их беспределе, тем сложнее общаться с ними цивилизованно. Но никуда не денешься: главное здесь – сохранить здоровье, а вежливо улыбаясь им, можно сжимать в кармане фигу. В общем, все как на воле.