Текст книги "Бутырка"

Ротация: Доктор Смерть, похоже, сядет

Дневник жены

А у нас в Бутырке перемены. Посадили главврача по прозвищу Доктор Смерть. Сегодня была премьера у новенького доктора. Тоже неплох.

Вообще бутырский доктор принимает у родственников лекарства для заключенных по четвергам, с 10 до 12.00. Чтобы попасть к нему с лекарствами, нужно записываться часов с 6–7 утра. Очередь – живая. Список начинает вести самый первый, прибывший на место. В Бутырке всегда, везде и на все дикие очереди. Никогда, ни разу не видела склоки среди многонациональных посетителей, хотя они представляют собой полный срез всего российского общества. Здесь железный порядок и взаимное уважение, сочувствие и желание помочь друг другу. Здесь много старушек, инвалидов и беременных женщин – их как-то стараются опекать, особенно старушек, которые все путают. Смуту вносят либо сами работники Бутырки, либо менты, которые пришли с передачей или еще с какой нуждой для своих посаженных, и первым делом предъявляют очереди свои корочки: мол, мы менты, мы первые пойдем. Ага. Нашли, кому предъявлять: очередь обычно молча начинает аккуратно оттеснять ментов, а к заветной двери мирно подходят два – три мужичка из очереди же, и следят, чтобы все прошли строго по списку. Забавно, что менты, поначалу наглые, начинают чувствовать звериную силу очереди и отходят. Впрочем, и не встают в хвост никогда: идут каким-то своим путем.

Каждый раз, сколько бы я ни ходила в Бутырку, я встречаю Сумасшедшего Адвоката. Он всегда среди нас. У него наметанный глаз и он выбирает новеньких, чтобы предложить им свою копеечную помощь. При мне ни разу еще никто не согласился. Да он особо и не навязывается. Он всегда в центре внимания – и одет ярко, и коммуникабельный запредельно, и политически грамотный: любит рассуждать про текущую ситуацию, в стиле «Голоса Америки». Он все знает про то, где мы все оказались. Он дает советы, причем всегда полезные, особенно в бытовом (тюремном) плане; не найдя клиентов, он делает это совершенно бесплатно. И он всегда в курсе событий в тюрьме. Вот и сегодня – захожу, а он уже собрал вокруг себя кружок и рассказывает, что сегодня с лекарствами у всех будет облом. Даже и не пытайтесь.

Да, действительно, на облом очень похоже: очередь не движется, и часам к 11 становится окончательно понятно, что сегодня многие страждущие не получат своего валидола. Обычно примерно из 100 человек к доктору успевают попасть человек 20. А сейчас – ну никак не движется дело. Поднимается небольшой, но внятный ропот. На ропот выходит новый доктор: в синем форменном кителе, лысоватый такой дядечка в довольно дорогих очках. Майор, что ли – никогда я не научусь звезды считать. Объявляет: не буду ничего принимать, пока не покажете мне таких и таких бумажек вот с такими и такими подписями и печатями. И порошков никаких не приму. Это что-то новенькое, правила резко поменялись: раньше нужны были другие бумажки, и порошки было можно в фабричной ненарушенной упаковке, хотя и в ограниченном количестве. Девушка в офисном костюме спросила про витамины: мол, аскорбинку она принесла. «А вдруг Вы туда подмешали чего, а мне потом сидеть, как предыдущему доктору, вон в апреле его уволили и дело там теперь уголовное. Я в тюрьму не хочу». Да ты и так в тюрьме, Гиппократ.

Похоже, это в связи с историей про передоз у сокамерника, о которой писал мой муж. Запалил-таки положенец свой канал доставки наркотиков.

Пока моталась по очередям, рассмотрела внимательно объявление о приеме на работу в Бутырку. Воспроизвожу с сохранением орфографии: «Бутырка приглашает на работу мужчин и женщин в возрасте от 18 до 37 лет. Полный социальный пакет. Возможность получения бесплатного высшего и среднее-специального образования. Иногородним предоставляется общежитие. Зарплата от 15 000 до 27 000 руб в месяц. Тел. (495) 251-89-80».

И адрес сайта Бутырки имени известной деревни Потемкина. Вот он: www.butyrka-sizo.ru

Там на одной из фотографий есть мой муж. Далеко, правда, в архиве. Давно сидит.

Последнее свидание

Дневник жены

Была на свидании в Бутырке. Наверное, оно последнее в Москве. На неделе у нас Мосгорсуд, от которого никто ничего не ждет, потом будем подавать документы в Верховный суд. Параллельно уже можно заниматься Страсбургом. В Мосгорсуд мужа наверняка не повезут: это заведение у нас модное, там по видеосвязи судят. И туалеты там в порядке, и чистота, и тишина, и электроника: на Счетную палату похоже, по размеру инвестиций и по общему стилю. Конечно, туда никто арестантов и не возит. Суд – он для судей. А я поеду обязательно. Мне интересно: все дело против Александра построено – сфальсифицировано, уж если называть вещи своими именами – на основании ксерокса с факса документа, которое следствие «случайно нашло» на полу у адвоката «потерпевшей стороны», у адвоката заказчика. Причем следствие даже поленилось отрезать номер факса – это номер приемной заказчика в Совете Федерации. А один том дела, который в какой-то краткий миг вел нормальный следователь, по фамилии Кмедь (у нас сменилось три или четыре следователя), вообще куда-то делся. Испарился, как не было. Пресненский суд и ухом не повел. Ну, ладно, пресненского судью заказчик «опекал» – по его же словам. А эти-то что? Просто хочу в глаза посмотреть.

После Мосгорсуда муж отправится на зону. В какую, куда, когда – неизвестно. Его какое-то время подержат в Пресненской пересыльной тюрьме, она одна на Москву, и он уедет. Мы с ним оба думаем, что увидимся теперь нескоро. Впрочем, бывший сокамерник мужа (тот, у которого генерал отобрал актив в Сочи) уже дал кое-какие наводки. Скорее всего, буду коррумпировать зону: говорят, в любой зоне все дешевле, чем в той же Бутырке – а может, и по правилам что-то удастся сделать.

О последнем – наверное – свидании. Я сказала мужу, что его дневник опубликован в интернете. И что люди читают. Попросила что-то сказать для читателей. Он, по-моему, не поверил до конца, что так оно и есть, что опубликовано: может, решил, что я просто хочу его морально поддержать. Я записала, что он сказал: «Многие в тюрьме знают, что я веду дневник. Все спрашивают, будет ли он опубликован. Вот недавно спрашивал С., (который занимал важный пост в «Томскнефти»). Мы все ждем этого. Для многих моих знакомых по тюрьме очень важно, чтобы о них знали. Важно знать, что о нас знают».

Александр обещал, что попробует передать еще одну свою тетрадку на неделе. На свидании это сделать невозможно: общение идет по телефонным трубкам, мы сидим друг напротив друга в двух стеклянных кабинках, отделенных друг от друга и относительно звукоизолированных. Кабинок 18, так что одновременно к двум десяткам родственников (можно приходить по двое и втискиваться в одну кабинку) приходят 18 арестантов.

В пятницу, когда пришедшие на свидание стояли в «накопителе» одновременно с теми, кто пришел за разрешением на свидание (день в день свидание получить нельзя – сначала разрешение, потом его рассмотрят, потом, быть может, свидание), пришла милая молодая женщина с мальчиком лет четырех, может. Оставить, видимо, не с кем было – она за разрешением как раз пришла. Мальчик вцепился в решетку, коей обильно украшен накопитель, и, в общем, поначалу почувствовал себя как в зоопарке. Все время говорил слово «клетка». Ему было забавно и непонятно, почему мы тут в очереди по одну сторону решетки, а в клетке – дядя в форме (лейтенант, выдающий разрешение). И вдруг неожиданно до мальчика дошло: это ж тюрьма. Боже, как он рыдал. Он боялся, что его сейчас тоже посадят. Вся очередь, как по команде, отвернулась к стене и тоже завсхлипывала. Подрасти сначала, мальчик. А там уж как повезет.

Мосгорсуд взял тайм-аут

Дневник жены

Мосгорсуд у нас сегодня был, вторая инстанция. Странная какая-то вышла история.

В Мосгорсуде я была третий раз в жизни. И третий раз вышла с высоко поднятыми бровями. Каждый раз страшно удивляюсь и развожу руками. Впервые я там была почти год назад, когда рассматривали кассацию по поводу решения Тверского суда об аресте мужа. Районный суд был безобразным – как мне тогда казалось, сейчас-то я понимаю, что других и не бывает – и я была уверена, что уж Мосгорсуд-то все увидит, мы обнимемся со справедливыми судьями, пожмем друг другу руки и будем жить долго и счастливо подальше от тюрьмы. Поначалу вроде к тому и шло: судьи смотрели на дело, наклонялись друг к другу, на что-то показывали пальчиком в строчках, потом переносили слушания недели на две. И в итоге решили минуты за три: во всем отказать, пусть сидит.

Сегодня, несмотря на большое количество дел, в списке которых наше первым не значилось, моих адвокатов вызвали первыми. Сразу стало понятно: будут откладывать. В зале суда установлен большой плазменный монитор (видеосвязь с тюрьмой), и арестантов нам видно (им нас – нет); мужа в телевизоре не было. Председательствующий – а здесь всегда трое судей – говорит: мол, дело большое, сложное, объемное, нужно внимательно изучить. Ну да, 19 томов. В прошлом году было 17. Ничего там с тех пор нового не появилось: как не были опрошены ключевые свидетели, так и нет; как не было подлинников документов, так и нет; как не было экспертиз, так и нет. Изучать-то нечего. Кроме того, что пресненский судья назвал «а следствие догадалось…»

Мой адвокат (бывший следователь, так часто бывает) рассказал, что встретил недавно кого-то из следственной группы по делу мужа. Тот спросил, мол, сколько дали. Дали восемь, отвечает адвокат, причем в суде прошло даже «покушение на легализацию» (есть такое извращение: как будто следствие провело трепанацию и обнаружило в черепной коробке затаенные мысли). «Как прошло, эта хрень прошла? Во дают!» – хохотал следователь. Ага, прокурор 11 лет просил, обхохочешься.

Когда я узнала, что мой адвокат – бывший следователь по особо важным делам, я спросила, почему ушел. «Ты понимаешь, в нашем деле всегда есть выбор: расследовать, судить или в адвокаты. Насмотрелся, плюнул и ушел, зато в глаза могу смотреть». Тот, что хохотал, тоже может смотреть: как говорится, плюй в глаза…

Этот блог читают: во всяком случае, на суд пришли журналисты, сложив, видимо, некоторые вещи в какую-то картинку с фамилиями. Девочка из ИТАР-ТАСС подошла к моим адвокатам, стала спрашивать про дневник. Они и правда впервые слышат, поверь. Дневники я получаю из того же места, куда заношу запрещенные к передаче яйца, творог и котлеты. Это не адвокатские, конечно, руки, о чем ты. Есть много других возможностей в нашем строгом государстве, где можно все и всем, но не всегда и не везде, и очень дорого.

Кстати, я час сидела с ИТАР-ТАСС в судебном коридоре на одной лавочке. И девочка меня не вычислила. Как говорил по аналогичному поводу товарищ Саахов, «плохо мы еще воспитываем нашу молодежь…»

Санкции за дневник: перевели в камеру провинившихся, забрали одеяло, потеряли телевизор

Дневник жены & мужа

Была в Бутырке. Вообще я там бываю практически каждый день: то передачи, то заявления какие-нибудь надо написать – хоть и без толку. В связи с тем, что отложили рассмотрение наших жалоб в Мосгорсуде, неожиданно появилась возможность свиданий. И – вот она, Волшебная Сила Печатного Слова: в Пресненском суде встретили примерно как Сергей Сергеича Паратова, разве только чарку не поднесли. Разрешение на свидание дали за 5 минут. Да и в тюрьме перемены: дурацкое объявление о приеме на работу сняли, в окошках приема передач больше не требуют 500 рублей за передачу каких-нибудь сушек с маком (нельзя ничего с начинкой, например, а уж тем более с маком). Зато и не берут, с маком-то, или с кунжутом, или с повидлом. Там вообще все странно: лимоны и апельсины можно передавать, а вот мандарины – нет. Ни за что. Передо мной сегодня стояла пожилая, очень отекшая женщина на больных ногах – я уже ее знаю, часто вместе попадаем в очереди, она только после операции из больницы вышла. Ее сын уже осужден и его отправляют на этап, ему сумку нужно передать. Она два дня с этой сумкой ходила: сначала не приняли, сказали, иди к начальнику на прием, на приеме офицер сказал – не моя компетенция, я могу только справку в ЖЭК дать, что сидит твой сын, – а сегодня другая смена в окошечке взяла сумку без проблем. Там как повезет – правил вообще-то нет, только настроения. Лейтенант Миша, который свиданиями заведует, как-то раз не пустил к сыну приезжую бабушку: бабушка сказала, что она издалека, денег нет, нет справки из гостиницы и ночует она в машине – так Миша ПТС потребовал, и без ПТС не пустил. А сегодня добрый был, веселый. Просто отличник бытового обслуживания. Так что удалось поговорить с мужем. Записала за ним вот такой пост:

«Как только начальство в Бутырке ознакомилось с моими дневниками, тут же начались перемены. Сначала был очень тщательный обыск, с пристрастием. Ребята из шмон-команды не знали, что ищут, и прямо спросили: «Чего натворил-то?». Забрали в итоге одеяло, переданное нелегально зимой, когда можно было околеть. Перевели на Малый спец, в камеру провинившихся. Старая, грязная камера, с тараканами и клопами. Сокамерники – три человека, люди кавказские и бывалые. Они научили меня, как использовать по назначению 19 томов моего уголовного дела: надо их равномерно разложить на шконке, сверху матрас, так спать теплее и приятней. Хоть здесь пригодилось. А еще уголовное дело может пригодиться в карцере: там кровать откидная, ее можно использовать только в часы отбоя, и ничего с собой брать нельзя, только документы. Уголовное дело – это как раз документы. На 19-ти томах можно и днем прекрасно разместиться. Правда, у меня до карцера пока дело не дошло.

Пока перемещали в камеру провинившихся, по дороге «потеряли» мой телевизор. Тоже, видимо, мера пресечения. Но у меня еще есть недочитанные книги: Даниил Хармс из серии ЖЗЛ и «Государь» Макиавелли на английском. Хармс здесь особенно хорошо идет.

В своей новой камере я обнаружил и несколько плюсов: во-первых, здесь не так жарко, как было на Большом спецу. Окна моей новой камеры упираются в соседнюю стену и в жару это комфортно. Во-вторых, прогулки сидельцев с Малого спеца проходят в больших двориках, что тоже приятно: хоть небо видно. Исписал уже несколько тетрадей дневника – рано или поздно передам.

Подходил ко мне тут недавно дежурный офицер. Говорит: «Я читал, это ж все правда. А ты, наверное, жалеешь, что сделал это?».

Конечно, я не жалею».

Мосгорсуд: им с нами скучно

Дневник жены

Никак не могу понять, как у некоторых людей устроено то место, где должна была бы помещаться профессиональная гордость, например, или чувство собственного достоинства. Ну, это как встретить пожарного, который в свое рабочее время на пожаре подбрасывает в огонь дровишек на глазах у изумленной публики, прикуривая цигарку от полена и щурясь на крики погорельца из пылающего окна.

Это Мосгорсуд навеял. Кассационная жалоба у нас там сегодня была. Сначала по коридору прошел прокурор. Прошла. Уже год за ними, за прокурорами, наблюдаю – где, интересно, их берут? Из каких глубин подсознания черпают эти нежные крошки в погонах свои представления о прекрасном, а также об общечеловеческих правилах поведения в присутственном месте? Сегодняшняя, например, сразила ярко-розовыми, со стразами, лакированными босоножками на платформе – знаете, такими, в каких отплясывают совсем уж отчаявшиеся стриптизерши вокруг шеста, предвкушая приближение знакомого дальнобойщика. Видела я недавно другую прокуроршу, в серьгах с вензелями до самых погон: пригляделась – а это не вензель, это сердечки, и в каждом написано «Sexy». Никогда не забуду и прокуроршу на нашем процессе в Пресненском суде: стиль «красавица», образ – обложка журнала Vogue, победитель конкурса красоты Малодербетовского района Калмыкии, в феврале с голыми ногами, без чулок, но на шпильках, на телефоне висит плюшевая мартышка, и весь процесс она увлеченно шлет эсэмэски кудрявому коллеге, с коим бежит пить чай, чуть только выдастся перерыв. А потом она встала, одернула юбку и сказала: прокуратура просит приговорить к 11 годам. И снова уставилась в телефон с мартышкой.

Конечно, им с нами скучно.

Вообще вся наша судебная система представляется мне этакой гламурной куклой в погонах: вот и звезды есть, и форма отглажена – а под ней в лучшем случае красные кружевные стринги, и такса обозначена в твердой валюте. Это, собственно, и было краткое описание сегодняшнего суда.

Если поподробнее, то ощущения все те же. Вот судьи в мантиях, три штуки. Вот он, мой муж, вещает по телемосту сквозь решетку, из Бутырки. Вот адвокаты. Муж говорит так: «Приговор абсурден, он полностью не соответствует фактическим обстоятельствам дела… Ходатайства о проведении экспертизы копии единственного документа (оригинала нет) все отклонены… Ключевые свидетели не вызывались и не допрашивались ни следствием, ни судом… Я заплатил деньги за акции, в хищении которых меня обвиняют – вот в деле документ об оплате, оригинал, никем не оспоренный, вот оценка независимого оценщика, которого вызвал суд – я заплатил больше суммы оценки. Акции хранились в почтенном депозитарии, вот показания работников депозитария… В деле не заявлен ущерб, потому что я его никому не нанес…». Все это мы уже слышали. И тут вдруг мой муж говорит: «Мое дело является ярким примером коррупции в правоохранительных органах. Немотивированный следователь не мог возбудить уголовное дело на основании ксерокопии документа, найденного на полу. Я стал окончательно убежден в коррумпированности следствия, когда прикомандированный к следствию оперативный работник (такой-то – фамилия, инициалы, звание), такого-то числа, угрожая мне физической расправой в тюрьме, требовал от меня дать ложные показания на третьих лиц…». И дальше – подробности: вот следы заказчика в уголовном деле, вот заявление его жены, а вот ордер от его адвоката, а вот так у меня выбивали показания, и обо всем об этом вот мои официальные заявления. На этом месте связь с тюрьмой обрывается. Видимо, муж продолжает говорить. Ему же нас не видно. А стало быть, и не видно, что нам его уже не видно. И не слышно.

Ну, ладно. В любом случае, дал человек понять, что хочет заявить о коррупции в суде и уже заявил в тюрьме. Начали говорить адвокаты. Они старались не повторять то, что уже сказал мой муж. У них одним из главных пунктов был статус людей, назвавших себя потерпевшими. Это швейцарские и американские адвокаты, которых никто никогда в глаза не видел, не допрашивал, не беседовал по телефону, они не были в России, и никаких официальных бумаг от них тоже нет. Зато есть их российский представитель, обладающий от них доверенностью, выданной и изготовленной в Панаме. Подлинность панамской доверенности тоже никто и никогда не проверял. Более того – эта компания не оплатила акции, которые через несколько лет купил мой муж у другой компании, через депозитарий «Русские фонды». Почему при этом в тюрьме сидит мой муж, непонятно. Адвокаты практически хором говорят: «Дело считаем заказным и таким же считаем приговор». Потому что – ну, вот выше аргументы, бери любой. Там вообще все очевидно первокласснику: рейдеры отнимают акции, за которые не платили, у последнего их приобретателя. В арбитраже отнять нельзя – нет оснований. Зато можно купить уголовный суд, человека посадить, а акции отнять (то есть их выставят дешево на торги, а это же завод, он не любому нужен – купит тот, кому надо, и почем надо). И с заказчиком понятно: вот заявление его жены (сам не может – сенатор, типа бизнеса в глаза не видел), а сам он давний интересант насчет завода, партнером мужа был. В общем, говорят адвокаты суду: это рейдерский захват и коррупция. В Пресненском суде коррупция и в СК МВД коррупция. Я как жена и детали могу добавить – меня, впрочем, никто никогда о них не спрашивал.

То есть мы в Мосгорсуде имеем два серьезных и публичных заявления о коррупции. И публичное заявление о рейдерстве, которое никто не опровергает.

Что делает суд?

Суд удаляется для вынесения определения. Возвращается минуты через три. Мне потом адвокаты сказали, что это еще прилично вполне: в Мосгорсуде часто не успевает за третьим закрыться дверь, как первый уже выходит. Не обсуждать же им, право, наши скучные дела. Определение: все оставить как есть, срок уменьшить на год. Не 8, а 7. Лет. Коррупция, конечно, не вошла – куда ж она войдет, если определение пишут утром.

В принципе ничего другого и нельзя было ожидать. Уж такова слава, традиции и подход заведения.

Вот что примечательно: один из моих адвокатов утром был на приговоре в Преображенском суде. Дело об убийстве с особой жестокостью: пять ножевых ранений, два из них смертельные, оставил нож в глазу у убитого – от досады, что не смог отпилить голову. Знаете, сколько дали убийце? Ровно семь лет. Через три выйдет – убийц легко отпускают по УДО.