Текст книги "Бутырка"

Арестант уже с трудом ходит – а в остальном чувствует себя нормально, по мнению руководства СИЗО

15.04.09

Время в тюрьме идет не спеша и размеренно. Дни протекают монотонно за чтением книг, газет и журналов, изредка смотрим ТВ. Новости в газетах интереснее, хоть и с опозданием. А смотреть одни и те же фильмы про бравых ментов уже сил нет. Настоящих, хороших передач мало – и все идут в основном по Пятому каналу. Да вот еще ТВ-спорт иногда показывает отличный футбол-хоккей.

Несколько дней назад меня перевели с другую камеру, здесь же, на Большом Спецу. Камера – самая большая из четырехместных на Бутырке. Мы с моим новым сокамерником в ней вдвоем. Мы за день все обустроили по стандартной схеме свет+вода. Так что условия вполне приемлемые. Событий вокруг почти не происходит: выхожу из камеры на сборки редко, потому что суд закончился. Но все же иногда пересекаюсь со своими старыми знакомыми. Встретил недавно бизнесмена П., сына моего знакомого сидельца, бизнесмена В., которого арестовали вместе с отцом за нежелание расстаться с проектом по жилой застройке одного из районов Пречистенки. К сожалению, здоровье В. сильно ухудшилось, его перевели на больничку в Матросскую Тишину, где он две недели (!) стоял в очереди на УЗИ. Теперь он будет минимум месяц ждать специалиста, который сможет осмотреть его и поставить предварительный диагноз. Без такого предварительного осмотра и диагноза руководство СИЗО не сможет выдать В. соответствующую справку для суда о необходимости его помещения в городскую больницу для прохождения дальнейшего курса лечения в связи с отсутствием в СИЗО соответствующей возможности. В. уже с трудом ходит – а в остальном, конечно, чувствует себя нормально, по мнению руководства СИЗО. Будем надеяться, что за этот как минимум месяц В. еще сможет самостоятельно вставать с кровати и не потеряет шансов на выздоровление. А ведь он, В., сейчас всего лишь обвиняемый, такой же обычный человек, как и люди по другую сторону решетки, не насильник, не убийца. Вся его вина на данный момент состоит лишь в том, что он родился и вырос в этой стране, дал детям высшее образование, создал компанию, и, соответственно, рабочие места, а потом отказал чиновнику-хапуге и бизнесмену, взявшему этого чиновника в долю, в лакомом куске. Он сидит потому, что чиновник так захотел. Никакая государственная программа помощи молодым семьям, или поддержки малого и среднего бизнеса, или инноваций не сможет компенсировать стране тех людских, интеллектуальных и финансовых потерь, которые создаются при прямом участии чиновников или при их преступном попустительстве. Вот в Госдуме сейчас очень подробно, скрупулезно обсуждают закон об инсайдерской информации – закон, бесспорно, важный для развития экономики, как важен хороший автомобиль для хороших дорог. Но пока у нас деревенские ухабы, давайте обсуждать строительство самих дорог, а не хороших авто, ибо, как говорят англичане, First things come fi rst.

Пока мы в экономике перешли от убийств неугодных в 90-х к посадкам неугодных же в двухтысячных. Тенденция, бесспорно, положительная. Но в девяностые мы откровенно признавали и обсуждали проблемы, пытались их решать и бороться, а сейчас мы стремимся сделать вид, что ничего такого особенного не происходит, что в кризисе виноваты кто угодно, только не мы. Мы стремимся диктовать кому-то какие-то условия, сделать из Москвы или Петербурга финансовые Нью-Васюки, а сами подавляем на корню все, что не вписывается в установленные рамки, не живет по «понятиям» и не платит, когда скажут, а не когда в законе или в договоре написано. Мне кажется, что всему деловому сообществу стоит задуматься, а власть имущим предпринять конкретные шаги по созданию более комфортной оболочки, внутри которой бизнес мог бы жить и развиваться.

Я не встретил в тюрьме ни одного бизнесмена, который изъявил бы желание продолжать заниматься бизнесом в России, выйдя из тюрьмы. Мысли у всех одни: продать все, что осталось, и начать с нуля где-нибудь в более благоприятном для ведения дел месте – хоть на Украине, хоть в Грузии, но только не в России.

Предложили скидываться по 500 000 рублей в месяц, чтобы сидеть спокойно

19.04.09

Мне порою кажется, что наше современное общество – с гордым названием Россия – напоминает большую общую камеру, только с более жесткими понятиями и условиями содержания. Не пора ли подумать об амнистии – в глобальном смысле? Кажется, что наш талантливый народ заслужил другой участи.

А в тюрьме, как и на воле – или наоборот – все по-прежнему коррупционно-понятийно. Причем «понятия» в общении между заключенными – это дань традиции, некий исторический уклад; а вот в общении по цепочке «начальник СИЗО – арестант» это звучит дико. Особенно для страны, входящей в G8, ну и для начала XXI века, соответственно. Между прочим, это общение «по понятиям», а не по закону, между руководством СИЗО и заключенными происходит не где-нибудь за тысячи километров в арктических льдах, и не в Магадане даже, а в четырех с половиной километрах от российской твердыни и центра борьбы с коррупцией – московского Кремля. Я побывал вчера на приеме у начальника СИЗО и еще раз в этом убедился.

В разговоре я затронул интересующие меня вопросы, которые вполне могут быть решены в рамках формальных процедур, но тормозятся сотрудниками СИЗО. Я просил начальника ускорить эти процедуры. Он внимательно выслушал, все аккуратно записал в свой ежедневник и вернулся к старому разговору: «Ну как же так, вот мы тебе помогаем, а ты нас подставляешь перед нашим начальством. Не по понятиям получается. Вот тут мне проверяющие сообщили, что вы с Максимом им рассказали про какие-то 300 000 рублей, которые с вас требовал один наш общий знакомый (по совместительству староста храма Б.) – на ежемесячной основе для руководства СИЗО. Получается, что кто-то из нас не был в курсе – а мы не были в курсе. Теперь у бедного Б. из-за вас проблемы – а ведь он вам помогал: опять же не по понятиям, нехорошо получается».

Я подробно объясняю начальнику, что действительно, Б. нам помогал: не бесплатно, но за деньги – честно. Мы ему за это благодарны, но он перешел границу «помощь-вымогательство». Он предложил скидываться не по 300 000, а по 500 000 рублей в месяц: 200 000 – ему, 300 000 – руководству СИЗО, чтобы сидеть тихо-спокойно. – Так мы и так сидели спокойно, – говорим. Все ок. «Ну, тогда будут проблемы», сказал он. И они начались.

В общем, после этого разговор с начальником Бутырки у нас быстро закончился. Он, видимо, решил не задавать мне больше вопросов, дабы не услышать еще что-нибудь интересное о своих подчиненных и партнерах.

Так и староста, и начальник СИЗО лишились денег. А я лишился нормальных условий. Жаль – ведь староста храма действительно помогал. Правда, если бы у нас в стране были бы человеческие, а не звериные, законы, то я смог бы получать домашние котлеты не с черного хода, а через официальную передачу. И все остальные тоже.

Расплата за откровения: «особо опасен»

23.04.09

…Вчера я встретил на сборке нашего общего – в прошлом – с Максимом сокамерника, Диму. Он меня огорчил: оказывается, сразу после завершения проверки в нашем СИЗО со стороны вышестоящих структур Максима перевели сначала в общую камеру, а затем – буквально через день – на воровской продол, о котором я писал раннее. При этом у него изъяли на склад большую часть личных вещей: одеяло, одежду и т. д. И самое главное: в его личную карточку наклеили красную полосу, то есть он теперь особо опасен. Вот и борись теперь с коррупцией в милицейских рядах.

Это не кончится никогда

18.05.09

С тех пор писем (переданных нелегально, за деньги) от заключенного Александра не было. Его свидания с женой также оказались невозможными – в связи с резким служебным ростом судьи, который давал разрешения на свидания, и занятостью других судей, которые могли бы его дать. Поэтому дальше будет писать жена: сколько и кто у нее вымогал взяток на стадии следствия и суда, сколько взяток она раздала в тюрьме, как подкупала конвой в суде, и как судья Пресненского суда Москвы в ответ на реплику адвоката «Это не доказано следствием» отвечал: «А следствие догадалось…»

Заключенный Александр «заморожен»: помещен в камеру со стукачами, свидания с ним негласно запрещены. Возможно, он получает передачи. По крайней мере, их берут: доставляют ли – неизвестно. На жену была формально записана половина бизнеса Александра. То есть в момент кризиса ей достались выплаты по кредитам (миллионы долларов), не говоря уже об обязательствах перед работниками. На сегодняшний день у жены пять гражданских исков от банков в судах Москвы. Имущество не продается – кризис. Заказчик дела против ее мужа тоже перестал платить исполнителям: дело-то сделано. Спорный актив, за который сидит Александр, приносит отрицательную доходность. В Арбитражном суде Москвы за «решение вопроса» попросили предоплату почти в полмиллиона евро.

Жена арестованного: в день ареста мужа мне объявили таксу. Полтора миллиона долларов до и столько же после

* * *

Самый большой кошмар в жизни жены арестованного – это друзья. И твои, и его, и общие. Самые честные из них те, кто в первую же секунду отказался от тебя и от него. Сначала ты негодуешь, а потом, спустя месяцы и, наверное, годы, понимаешь – эти были лучше. Лучше, чем те, кто звонил и предлагал помощь в первый месяц. А потом тихо уходил. Уже зная досконально твои реальные проблемы. Вот этим – уходящим – ты отдашь все. И среди этих встретишь мародеров. Тех, кто без тебя залезет в твой дом и вынесет оттуда все, включая батареи отопления. «Тебе ведь это уже не нужно».

Когда это случилось, когда мародеры – лучшие друзья – вынесли из нашего дома все, включая батареи, мне позвонил «смотрящий по Москве»: «Отбирать последнее у зека нехорошо», – сказал он мне. Я знаю. Я не дам их адрес. У них новорожденные двойняшки.

* * *

Зато – за то, видимо – бывает и другое. Бывает, когда люди, которых ты считал приятелями, оказываются друзьями. Это главное ощущение в жизни. Вообще – главное.

Ужасно видеть жен. В смысле жен арестованных. Я два раза в месяц (если повезет, больше не положено) хожу на свидания. Везло раза два. Первые четыре месяца вообще свиданий не давали. Дали – не дали, не важно, таскаюсь в Бутырку сильно чаще, чем на работу. И всегда – ВСЕГДА, МАЛЬЧИКИ, у меня грамотная подборка респондентов – 90 процентов жен приходят в первый и в последний раз. На ком вы женитесь?

Впрочем, есть три вида жен арестованных. С первым видом понятно, тут красок не хватит. Второй вид – Мурки. Ну, не знаю, как еще живописать. Это – соратницы. Но это к блатным. Они хорошие, правильные, по возможности верные. А если и не очень верные, то как-то по-честному, в очереди на свидание первой встречной все расскажут, и ему тоже, и порыдают, и покаются, и колбасу принесут… Третий вид – железные курицы. Безмозглые дуры, которые скрывают от детей, что случилось с их отцом. Потому что им «стыдно». Это в основном жены крупных чиновников. Чиновники женились на «правильных девочках». А теперь «девочкам» стыдно. А замуж выходить не стыдно было? Тьфу на них. Я Мурок люблю.

Фиг бы с ними, с женами. Матери – из железных куриц – тоже иногда отказываются от своих сыновей, попавших в беду. Редко, но бывает.

Я – нелегально, конечно – дружу с сокамерниками мужа. Это когда его куда-то запирают, они мне звонят, предупреждают, и мы начинаем общаться. Первым делом они дают телефоны своих жен, чтобы у меня была связь «на всякий случай»: им-то они первым позвонят, а со мной может и не получится. Сколько я уже пережила таких жен – не сосчитать. Потом они перестают брать трубку, потом сокамерники (скорее всего, уже бывшие сокамерники мужа – их часто перетасовывают) начинают звонить только мне, предают приветы мужу (понимая, что он тоже сейчас позвонит), и говорят страшные слова: «Нас никто не ждет». Да знаю я, давно знаю. Да вы и сами понимаете. Какая жена крупного, или даже среднего, бизнесмена будет вас ждать восемь лет? Так и деньги кончатся. Восемь – это как минимум, если не по «делу ЮКОСа». Если по ЮКОСу – больше. И неважно, что ваша фамилия не Ходорковский. Если по ЮКОСУ, начинайте с одиннадцати. Кинг сайз, как говорили на свободе.

Ей-богу, судьи знают это лучше меня. Во всяком случае, судя по приговорам.

* * *

Суд и следствие – это отдельная песня. Перефразируя поэта, скажу: «Суд и следствие: кто более матери-истории ценен?». Однако ценники одинаковые, что там, что там. Они продают надежду. Они хотят взять денег, дать взамен надежду, а потом отключить мобильники. Не верьте им, девочки.

В день ареста моего бизнесового мужа посредник – не хрен собачий, а цельный генерал-лейтенант – объявил мне таксу: полтора миллиона долларов сразу, и муж выйдет. Потом еще полтора – за закрытие уголовного дела. Я пошла с шапкой по всем знакомым и незнакомым, занимая ненадолго – как я думала. Вот муж выйдет, и все отдаст, и все получится. Дура.

Потом – сильно потом – я поняла, что «честное вымогательство» заканчивается в точке «арест». Люди в погонах – у меня где-то завалялись их визитки – относительно честно вымогают деньги за то, чтобы не арестовали. Арестовывают за отказ платить. Мой муж, как оказалось, готов был им платить, его партнеры – нет. Где-то за месяц до ареста муж сунул мне в тумбочку конверт, пусть, мол, у тебя полежит, а то потеряю. И в момент ареста успел позвонить и сказать: «Конверт». В конверте была записка для меня: номер его уголовного дела, фамилия следователя и телефон генерала-посредника. Конспираторы хреновы вы, а не мужики. Дело передали другому следователю, а предыдущего отстранили по итогам какой-то там проверки. Так всегда делают, когда вымогательство переходит в другую стадию. Новая следователь, толстая истеричная бабища в звании полковника, подняла таксу в два раза. За себя и за того парня. Я дала. Полтора миллиона долларов США. Аванс. Через посредника, генерал-лейтенанта, того, из конверта. Когда мужа не выпустили, а бабища сказала, чтобы я ей больше никогда не звонила, я собралась в прокуратуру. «Не ходи, – сказали мне адвокаты, – Там был посредник, и посадят, конечно, тебя, за ложный донос. Ничего не докажешь». Зашла на сайт генеральной прокуратуры, почитала УК – и не пошла. Не хочу сидеть. Its only money.

* * *

Ах, эти московские суды… А ну-ка, потягайте меня за ложный донос. Я не буду писать в какие-то там мифические квалификационные коллегии. Я знаю вам цену, до копейки. Я здесь напишу, с фамилиями.

Тверской суд был первым в моей жизни и жизни моего мужа. Суд должен был санкционировать его арест. Это было почти год назад. Вот в этом суде я впервые окунулась в судебную атмосферу: знатоки меня поймут. О… Ооооо. За прошедшие со дня ареста моего мужа 10 месяцев я побывала во всех судах Москвы, кроме Зюзинского и Кузьминского, и не горю желанием пополнить коллекцию, хотя, похоже, придется.

Когда нормальный человек приходит в суд, первое, что его сшибает, это запах. То есть вонь. Чемпионы по этому делу (по моему опыту, первенство присуждать не буду) – это Пресненский и Тверской храмы правосудия, самую малость отстает Мещанский. Вонь – это от туалетов. Сотни людей приходят сюда каждый день, на один толчок, мужчины и женщины. Многие, я извиняюсь, ссут просто на лестнице, так гигиеничнее. Судьи имеют отдельный толчок с ключом. Не ссать же им с простыми налогоплательщиками, право слово.

Так вот, Тверской суд, первый мой опыт (наивная была, странно вспомнить). Ну, вонь – к которой я еще не привыкла, не то, что сейчас. Сижу с адвокатами, волнуюсь еще, ожидая победы здравого смысла. Тут же представитель прокуратуры – усатый мужик сверкает крупным камнем в печатке. Приходит помощник следователя, рыжая бабка в подледниках, с мокрыми подмышками, и на наших глазах, сидя за компьютером судьи, начинает печатать постановление суда. Который еще и не состоялся. До которого еще два часа. Я дергаю адвокатов. Они смотрят на меня сочувственно, но, видя мой напор, начинают снимать процесс на камеру телефона. Бабка говорит: пошли, мол, вон отсюда, суд не дал разрешения снимать. Тут же и суд подоспел. Дело было вечером: первым делом судья сообщила, что ее ждут дома и ей некогда. Потом послушала протесты адвокатов. И – не выходя из зала – зачитала свое решение. То есть решение суда. Выданное ей бабкой. Арестовать. Протесты адвокатов в протокол не вошли. А как же они могли войти, если протокол был напечатан загодя? Ну, уж потом-то я не удивлялась.

Тут же впервые мне предложили купить свидание с мужем. Предложила следователь МВД, бабища-полковник. Деньги брали конвойные. Две тысячи рублей минута. Я была еще неопытная, у меня с собой – кроме денег, здесь иллюзий не было – случилась только вода. Девочки, берите с собой еду – не себе. Кормить надо и мужа, и конвой. Плюс деньги. Впрочем, такса Тверского суда – самая высокая (они прикреплены к Следственному комитету МВД, то есть дважды менты, поэтому дорого). В других центральных судах – вдвое ниже. В окраинных – вчетверо.

Пресненский суд почти такой же. Такса незаконного свидания – тысяча рублей минута. Вход с крыльца, который слева, если стоять лицом. Без звонка не соваться. Конвойные менты сами позвонят на мобильник и сами предложат придти. Деньги давать сразу при входе.

Заказчик дела против моего мужа – член Совета Федерации, с неприкосновенностью – открыто сказал мне, что он «простимулировал» судью и что «за ним присматривают» представляющие его адвокаты. Сказал, через кого занесли и сколько – не стесняясь. И сколько мужу в связи с этим дадут. Заказчик обещал, что дадут 8 лет. Через несколько месяцев дали ровно восемь. Пресненский судья ушел на повышение, в Мосгорсуд, как и обещал член Совета Федерации. Минута в минуту. Как дело закрыл. Думается мне, совпадение. Так и напишу, на всякий случай.

Береженого бог бережет, а не береженого конвой стережет (русская народная пословица и поговорка).

Без справки из психдиспансера в суд посетителей не пускать

Пока продолжает писать жена. При первой же возможности Александр пришлет очередной дневник – следующую синюю коленкоровую тетрадку, купленную в тюремном магазине. Мне вчера звонил его бывший сокамерник, тоже из бизнеса – Александр его упоминал, это тот человек, бизнес которого понравился генералу из МВД. Его, генерала этого, многие арестанты – из деловой среды – поминают. Оборотистый, видать, мужик, и жадный. Сокамерник передал, что видел Александра в тюремном храме, у него все без изменений, даже относительно хорошо, насколько это вообще может быть в тюрьме. Сокамернику, кстати, дали 5,5 лет, а актив отняли – это была земля в Сочи. В тюрьме никто не знает, что дневник опубликован. Судя по всему, об этом не знают и в Пресненском суде.

Сегодня я провела там полдня. И чуть не угодила в обезьянник. Для меня даже судебного пристава с двумя конвойными вызвали, дабы те препроводили меня из храма правосудия в соответствующее место. Но пристав попался сообразительный – и вообще, похоже, хороший человек. Он помог получить мне разрешение на свидание с мужем – это вместо того, чтобы препроводить – а я не спросила, как его зовут. Ты уж извини, парень, я даже не поблагодарила. Это от неожиданности. Я уж было в обезьянник собралась.

Вообще получение разрешения на свидание – процедура изуверская. Мужа арестовали в июле, а первое разрешение на свидание я получила только в феврале, когда начался суд. Когда дело находится в стадии следствия, разрешение дает следователь, в моем случае бабища-полковник. Не дала ни разу. Хотя в первый месяц, когда я через посредника генерал-лейтенанта занесла деньги, она провожала меня из своего кабинета до выхода на улицу лично, и жарко шептала в ухо: да, заходил тут генерал, какой ужас, какая роковая ошибка получилась с Вашим прекрасным мужем, сейчас разберемся и выпустим быстренько, я ж не зверь. Потом уже, из разговоров с женами, выяснила, что это классика жанра. Не давайте им ничего, девочки. Вы будете надеяться до последнего, и после этого последнего все равно будете. А когда все сроки выйдут, следователь начнет орать, кидать телефонную трубку и не давать никаких разрешений ни на что. Моя бабища после передачи мною денег посреднику хотя бы обыски прекратила. В ту же секунду. Я видела потом в деле бумагу, что запланированные обыски в квартире и на даче не состоятся, потому что «нецелесообразно», хотя ордера – вот они, приложены. И дата стоит на бумаге: ровно тот день, когда посредник получил деньги. Вот я и поверила тогда, что за деньги все обойдется. Да, а посредник сменил мобильник примерно через месяц.

Когда следствие закончено, дело поступает в суд. И разрешения на свидания выдает уже судья. Ему тяжело мотивировать отказ в разрешении. Не то, что следователю: бабища всегда могла сказать, что, мол, в интересах дела и следствия нельзя. А тут все, дело закрыто. Поэтому мне дали разрешение на первом же судебном заседании. Суд длился месяц. После приговора, если есть кассация и надзорная жалоба (а в нашем случае есть), заключенный получает статус: осужден, но приговор в силу не вступил. Это до решения Мосгорсуда. И разрешения на свидание выдает осудивший арестованного суд. Тот судья, который его осудил. Одно разрешение – одно свидание. Положено два раза в месяц.

Но наш-то судья на следующий день после приговора отъехал на месяц в отпуск, после чего, загорелый и неожиданно белозубый, сразу перешел в Мосгорсуд. В таком случае разрешение на свидания должен давать любой другой судья по уголовным делам соответствующего суда. Ага, сейчас. Сейчас он все бросит и даст. Нас много, а он один.

До сегодняшнего дня у меня работала следующая тактика: я приходила к помощнику и.о. председателя суда, заходила в кабинет и плотно садилась на лавку (стулья в суде не положены). На меня орали, меня гнали – я сидела, как гвоздь: мол, никуда не пойду, пока не получу положенного мне законом разрешения. Вызубрила все законы о судьях и сыпала цитатами. В итоге помощник и.о. председателя суда плевалась в мою сторону и лично отводила меня за руку к какой-нибудь сердобольной судьице. И та, не глядя, подмахивала бумажку с разрешением. Однажды мне выдали разрешение на черной бумаге. Что-то там у них с принтером случилось. В тюрьме, получив черную бумагу, не удивились.

Сегодня я допустила ошибку: меня отправили к судье, но не за руку. То есть сначала за руку, но как-то все судьи и судьицы куда-то подевались в разгар рабочего дня. С полчаса искали хоть кого-нибудь. И в итоге меня отправили к судье через три этажа. Ладно, думаю, справлюсь. Вот тут-то и началось.

Первым делом помощница федерального судьи сказала, чтобы я вышла и не мешала ей работать. Потому как у нее здесь сверхсекретные документы повсюду раскиданы. Душенька, говорю, я ж выйду немедленно и навсегда, только паспорт у меня возьмите и бумажку, положенную мне законом, дайте. И – цитату ей, цитату про свидания, из постановления Пленума Верховного суда. Это я зря ей сказала. В общем, помощник федерального судьи мне сообщила, что без справки из психдиспансера о состоянии посетителя в суд никого пускать нельзя. А мне такую справку точно не дадут. И вызвала приставов (они внизу при входе суд охраняют) для препровождения. Прибывший с конвоем пристав послушал ее и попросил бумажку мне таки выдать. Тут как раз на шум-гам и судья подоспел. И тут – вы не поверите – они хором выдали мне чужие документы. Дескать, надо заявление написать, вот отсюда перепишите (до сих пор только один раз такое заявление писала, больше не требовали). Я говорю, это же чужое дело. Тут пристав меня плечом аккуратно пихнул и пошли мы с ним в коридор с чужими документами. Так я их сфотографировать могу, говорю я всем присутствующим, включая судейских. А пофиг. Так я и сфотографировала, на телефон, в разных ракурсах, не прячась. А пристав мне помогал: и подсветить пытался, и книжку держал, чтобы удобнее было заявление писать, и диктовал, и всячески деликатно ухаживал.

Так мне дали разрешение на свидание (не факт, что оно состоится – там еще тюрьма должна одобрить). А в телефоне у меня остались интимные подробности чужой жизни: некий гражданин грузинской национальности, сидит по такой-то статье, в Бутырке же, вот номер паспорта, вот прописка и проживание, вот ходатайства от родственников и их данные – все, дата обновления – 15 мая сего года. Это выдали мне сегодня федеральный судья Пресненского суда и его помощник. Поэтому с удовольствием назову фамилии: судья Шипиков А. И. и его помощник девушка Семитко О.А.

А про грузинского сидельца ничего не скажу. Я ж не судья. Документы из телефона отсканировала.