Текст книги "Оптинки. Записки экскурсовода"
Автор книги: Ольга Рожнёва
Жанр: Религиоведение, Религия
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
30 ноября
Вот тебе и тишина! С утра – скандал! Я вечером потихоньку стащила пуховые штаны матушки. Похоже, их не стирали вообще никогда. Постирала и зашила. Но вот беда – к утру они даже на батарее не успели высохнуть. Матушка кричит на меня и стучит палкой. Мне кажется, что сейчас сюда сбежится вся Оптина. Причём крики примерно такие: «Отдавай мои штаны, нахалка!» Наверное, со стороны можно подумать, что теперь я ношу их сама.
Достаю из сумки матушки другие штаны, потом колготки. Но она наотрез отказывается их надевать. Ей нужны старые и любимые. Она надевает подрясник, пальто, ботинки и собирается идти в храм с голыми ногами.
Я сначала ругаюсь: за окном минус пять. Но меня не слушают. И я неожиданно для себя начинаю плакать. Крики и стук палкой прекращаются. Матушка внимательно смотрит на меня. И я обращаю внимание, что это глаза абсолютно умного и здравомыслящего человека. Она ласково спрашивает у меня:
– Чего же ты плачешь-то? Ну не всё равно тебе, надену я эти штаны или нет?
– Нет, не всё равно! – всхлипываю я. – Ты простудишься, заболеешь, а я буду переживать и мучиться!
Она печально вздыхает:
– Мучиться! Если б ты на этом свете помучилась – хорошо бы было! Здешние-то мучения от тамошних мук спасают. Ладно, давай сюда свои штаны! Как вы мне надоели!
Прикрывает глаза и опять превращается в прежнюю – сварливую и ворчливую.
Но я уже смотрю с недоверием. А матушка-то совсем не так проста! Неужели она юродствует?
1 декабря
Всё! Я ухожу к крокодилам! Думаю, с ними мне будет комфортнее! Кошмарный день!
С утра меня отругала гостиничная за котов, потом сестра, моющая пол, за серого нахала, который приспособился ходить по углам в туалет. На улице-то холодно!
Затем я, как обычно, вела матушку под руку к причастию. У самой солеи она остановилась, оттолкнула меня и закричала: «Иди отсюда! Что ты ходишь за мной как тень!» И все смотрели на меня пристально и недоверчиво: а на самом деле, чего это я не даю покоя монахине?!
В довершение ко всему после службы вышел к паломникам старец, схиигумен Илий. Матушка ухватила меня за руку и потребовала, чтобы я транспортировала её к старцу. Это её духовный отец. С большим трудом я протащила её через толпу, и нам удалось подойти к старцу. А он уже уходить собирается. Я так испугалась, что теперь мне её придётся за ним транспортировать дальше по проходу через толпу, что громко сказала: «Батюшка, благословите мать С.!»
Старец улыбнулся и обратился к матушке: «А-а, мать С.! Ну что, всё ворчишь?» А матушка оттолкнула меня с громким криком: «А ты чего лезешь? Как ты мне надоела! Батюшка, я от неё скоро откажусь!» Старец посмотрел на меня, улыбнулся и говорит громко матушке: «Надоела, говоришь? А ты её бьёшь?» Матушка завертела головой: «Нет-нет, я её пока не бью!» И вся толпа паломников начала смеяться.
Я чуть сквозь землю не провалилась. Матушка сделала меня посмешищем для половины монастыря. Вторая половина будет смеяться чуть позже, после рассказов первой половины.
В конце дня, в довершение к мои злоключениям, матушка неожиданно падает с ведра. Я и отвернулась-то только на минуту, воды подогреть для её вечернего умывания. У неё, видимо, закружилась голова. Падать-то, конечно, ей с пластмассового ведра ― переносного туалета невысоко было, но ведро перевернулось, и она боком стукнулась о его край. Полулежит – полусидит на этом ведре на животе и кричит.
Я, испугавшись, начинаю её поднимать. Поднимаю, сажаю на кровать. Бок мажем маслом от преподобного Амвросия Оптинского. Пол мою, ведро выношу. Только что-то, по-моему, я пострадала больше матушки. Поясница отнимается. Весит матушка не так уж много – килограммов пятьдесят – шестьдесят. Ну да и я-то не штангист – тяжеловес. Видимо, её поднимание не прошло для моей поясницы безвредно.
Ну и в конце – заключительный аккорд. А как нам без заключительного аккорда?! Матушка, рассерженная своим падением, начинает копаться в сумке. Достаёт пакетик с кашей, которую мы забыли отдать котам. Один пакетик с рыбой отдали, а про кашу забыли. Она в гневе с размаху бросает пакетик об пол. Пакетик разрывается, каша с брызгами разлетается по всему полу. Всё в каше: её руки, подрясник, пол. Матушка молчит и смотрит на меня внимательно.
Подхожу к ней. Тихонько говорю: «Господи, прости меня грешную и пошли мне, пожалуйста, немножко терпения». Вытираю ей руки, снова мою пол, с трудом наклоняясь – поясница болит. Матушка наблюдает за мной молча.
Мой духовный отец в отъезде. Пожаловаться и то некому. Вечером написала ему короткое письмо: «Моё послушание так спасительно, что боюсь не дожить до твоего возвращения. Ты вернёшься, а я уже спаслась, причём в чине мучеников».
Внутри всё кипит! Я стираю кучу белья в ледяной воде, таскаю эти тяжёлые тазы, эту тяжеленную коляску, вожусь с котами и серым толстым наглецом, а взамен получаю только ругательства. Нет у меня смирения, нет терпения, рано мне такие подвиги, как уход за этой матушкой, совершать. Пускай это делает кто-нибудь более продвинутый в духовном плане! Тот, кто сможет по Патерику жить!
И вообще, в Патерике наставники были благодатные. Таких старцев можно было слушаться! И по спинам крокодилов ходить! А мою улетевшую матушку с какой стати я должна слушаться?! Тоже мне старица-наставница!
Решено. Завтра я отказываюсь от этого послушания. Если доживу до завтра.
2 декабря
С утра матушка кроткая как овечка. Говорит мне: «Мы с тобой будем всегда вместе жить». Думаю: «Нет, только не это!»
Вслух говорю: «Ты же сказала, что я тебе надоела?!» Она: «Так это ж я просто так сказала».
Отвожу её в храм. Стою на службе. После «Отче наш» иду за обедом в трапезную. Приношу обед, закутываю в полотенце, чтобы не остыл. Сажусь. Думаю. Если отказываться от послушания, то надо идти сейчас к старшей. Собирать вещи и переходить в другую келью. Сижу. Думаю. Вообще-то мой духовный отец не благословляет самочинно менять что-то – послушание, работу. Как там говорится? «К стропотным стропотные пути посылает Бог».
Ещё я недавно выписывала хорошие слова. Надо найти, перечитать. Вот: «Когда мы в каких-то обстоятельствах стараемся сохранить мир, согласие, любовь, и это не получается, то нужно знать: или это не наша мера – или же есть на то воля Божия, значит, нужно просто терпеть».
Иду в храм. Оказывается, все уже ушли. В храме тишина. Сидит одна моя матушка.
Головушку повесила. Ждёт меня. Голодная, наверное. Так мне её жалко стало. Ладно уж. Ну что, Олечка, потерпим ещё? Да, пожалуй, пару дней ещё можно потерпеть.
3 декабря
Удивительное дело! Сколько лет я бываю в Оптиной и живу подолгу, никогда у меня не получалось со старцем толком поговорить. Несколько раз, правда, он на мои вопросы отвечал, благословлял меня, просфоры давал. А, ещё записочки мои брал, молиться чтобы. Но вот исповедаться ему или долго поговорить – такого никогда не было!
А сегодня – просто чудо! Я исповедалась старцу, покаялась в ропоте и раздражении на матушку. И отец Илий со мной довольно долго разговаривал! Расспросил о моих рассказах и о моей книге. Сказал, чтобы писала дальше, что дело это хорошее. И ещё спросил меня о матушке. Я сказала, что она добрая. Потому что не хотела её осуждать. Тем более что она так любит своего духовного отца! А он: «Добрая, говоришь?» И улыбнулся. Накрыл меня епитрахилью и довольно долго молился. А потом ещё банку варенья мне подарил! Вот здорово!
Правда, после исповеди матушка ехидно мне сказала: «А в чём ты каялась-то? Ты ж у нас святая!» Но я почему-то даже не обиделась. И настроение не испортилось!
Хорошо-то как! Долго стояла у иконы Божией Матери. Вот святые отцы пишут, что когда мы просим послать нам смирения и терпения, то Господь посылает нам людей, которые нас смиряют и обстоятельства, которые учат нас терпению. Это, конечно, хорошо. Но как не хочется лично с такими обстоятельствами встречаться! Вот если бы можно было стать терпеливым без того, чтобы что-то терпеть! Да, видно, такого не бывает. Неискушённый – неискусен.
Сегодня день у нас прошёл мирно. Матушка вроде бы поспокойнее стала. Серый ко мне ласкался. Ах, хитрец! Ладно, положу тебе каши побольше.
4 декабря
Сегодня вспоминала из Патерика историю. Там один брат жил в монастыре. И всё было хорошо. Только была одна загвоздка. Девять братьев его любили, а один терпеть не мог и всячески ему досаждал. Терпел он, терпел и решил: «Больше не могу. Никакого житья нет от этого брата. Пойду в другой монастырь». И ушёл. Пришёл в другой монастырь. А там восемь братьев к нему хорошо относятся, а двое невзлюбили. Терпел он, терпел, нет, думает, надо уходить, тут ещё хуже, чем было. Пришёл в третий монастырь. А там уже только пять братьев к нему хорошо относятся, а пять досаждают. И решил он больше никуда не ходить. И терпеть на месте. Решил меняться сам. Стал просить у Господа любви. На досаждения не отвечать и терпеть. И постепенно вся братия стала хорошо к нему относиться. Вот такая история. Да, правильно батюшка сказал: «Теория – придворная дама, а практика – медведь в лесу».
5 декабря
Буду искать у матушки хорошие стороны. Надо помолиться, чтобы Господь открыл.
6 декабря
Господи, да что ж я такая глупая-то! Хорошие стороны матушки на самом виду! Почему же я раньше это не замечала? Сейчас некогда писать, в храм идём, вечером напишу.
Дописываю вечером после службы. Так вот. Матушке 80 лет. Ходит она с трудом, в храм ездим на коляске. Утром встаёт – ноги дрожат. Зрение плохое. Другая бы легла и лежала. А она с трудом, но идёт на службу. Не пропускает ни утренней, ни вечерней. Приходит первая и уходит последняя. Причащается очень часто, исповедуется. Сама читает все правила и все молитвы. Она практически не говорит на мирские темы. Либо молится, либо книги духовные читает. Да какие книги-то! Феофана Затворника, Игнатия (Брянчанинова)… Книг у неё много. Да она же подвижница настоящая!
Я раньше думала, что она рыбу не ест из-за котов. Чтобы любимца серого кормить. Нет, это не из-за котов. Она и молочное не ест. И вообще никакой скоромной пищи. Это она такой пост на себя взяла…
Да, уж. Старец, отец Илий так просто не будет человека постригать в монахини… Значит, она достойна.
Сегодня уговаривала её пряник съесть, он постный был. Видно было, как ей хочется пряничка. Но она отказалась. Надо будет ей хоть фруктов купить. А то она ещё слабеет от постоянного поста.
7 декабря
Сегодня мы с матушкой рассказывали друг другу о себе. Она мне рассказывала про то, как она в монастыре жила. Про свою семью. Про братьев и сестру. Вся семья у неё верующая. А один брат умер за чтением Евангелия. Очень он любил читать Евангелие. Сама она родилась без признаков жизни. И только потом ожила.
А я ей почему-то про свою бабушку стала рассказывать:
– Она добрая была, моя бабушка. Правда, она всегда ворчала на меня. Но я знала, что она меня любит. Она мне оладушки пекла.
Начинаю я рассказ о бабушке легко. Но на последних словах передо мной так ярко встаёт образ бабушки: вот она поднимается ни свет ни заря и к моему завтраку печёт пышные оладушки.
Вот она ругает меня за то, что я не хочу надеть тёплый шарф и рейтузы: мне кажется, что в них я выгляжу толще.
Вот она лежит в больнице, в онкологическом отделении. Я прихожу навестить её, а она засовывает мне в сумку пакетик с котлетой, которую она не ест, чтобы я пообедала этой котлетой. Ходит в туалет по стеночке сама, качаясь от слабости, потому что не привыкла никого обременять и стесняется попросить судно. Толстая медсестра не пускает меня к ней в палату, хотя врач разрешил. Она громко кричит на всё отделение: «Бабка твоя здоровая, сама в туалет ходит! Может и вниз, значит, сама спуститься к посетителям! Здоровая, значит! Нечего тут!» А бабушка тихонько улыбается мне и толстой медсестре и просится домой. Это было за десять дней до её смерти.
Вот она дома лежит и морщится от боли, но даже не стонет, чтобы не потревожить правнуков – моих детей.
Вот моя трёхлетняя дочка подходит к её кровати, ласково гладит бабушку по голове и спрашивает: «Милая бабуся, тебе плохо?» А она улыбается, целует её ручонку и говорит: «Что ты, кнопочка моя, мне хорошо». А через час засыпает и умирает.
Рассказ я начинаю легко, а в конце отчего-то у меня текут слёзы.
– Ну, поплачь, поплачь, ― слышу тихий голос. Она что, меня утешает? Она, что, правда добрая?
8 декабря
А кот-то серый – умный такой! Ждёт нас вечером, после службы. Заходит в коридор, сам в кресло прыгает и под платок лезет. Это ж просто кот учёный! У нас с матушкой свой собственный кот учёный! Сегодня кормили нашего кота рыбой. На улице мороз, и он спит у батареи внизу. Углы больше не метит, воспитанный стал!
Привезла матушку на коляске из храма. Она стала укладывать серого спать под свой тёплый платок. Спать он не хочет. Матушка отправляет меня за едой для кота. Поднимаюсь в келью вверх. Спускаюсь вниз. Приношу ему рыбы. Теперь он хочет пить. Поднимаюсь вверх за водой, спускаюсь вниз. Кот наелся и напился. Лёг спать.
Поднимаю матушку вверх, спускаюсь с её памперсом вниз. Так, куда я шла? Вверх или вниз?!
Пожилая сестра, которая живёт в нашей гостинице, проходит мимо и ворчит:
– Ты чего ей потворствуешь с её кошками?! Гнать их всех! Прошлые-то келейницы не в пример тебя умнее были, всех её кошек гоняли!
И негромко, в сторону:
– Такая же полоумная, как твоя наставница!
Я молчу. Сестра уходит. Тише – тише, серый, не бойся, я тебя не выгоню. Она просто не понимает, что ты у нас не обычный кот, а учёный!
9 декабря
Писать особенно нечего. Жизнь идёт своим чередом. Теперь я знаю, как лучше одеть матушку на прогулку, какой должна быть температура воды, которой она привыкла умываться, как удобнее положить ей подушки.
Купила ей хурму. Вот хурму она ест. Это ж постное – фрукты. Хорошо, что ест, а то от её такого строгого поста можно совсем ослабеть.
Сегодня матушка меня удивила. Я очень люблю во время службы стоять впереди всех, чтобы всё было видно. А она сидит на скамеечке в самом конце храма. Предложила ей завозить коляску в храм и подвозить её поближе, а то перед ней встанут люди толпой, а ей ничего не видно. И слышит она плохо.
А она говорит:
– Нет, мне и тут хорошо. Нельзя мне ближе.
– Да почему нельзя-то? Вот другую матушку-монахиню подвозят на коляске ближе, значит, можно.
– Ну, она достойна, наверное, а я плохая монахиня, недостойная.
Да уж, видимо, мне есть чему у матушки поучиться…
Пожалуй, я не буду просить менять мне послушание. Как она без меня будет-то?
2009 год, Оптина пустынь
О знаках в нашей жизни
Эти истории рассказала мне постоянная оптинская паломница Марина. Разрешила записать истории, изменив имена всех героев. Марине около пятидесяти лет, невысокая, живая, она ездит в Оптину вместе с мужем Иваном много лет. Последние пять лет приезжают они в монастырь ещё и повидаться с сыном Максимом, который выбрал для себя иноческий путь.
Выбрал он этот путь с детства, когда вместе с глубоко верующими родителями ходил в храм. Став старше, пел на клиросе и даже алтарничал. Как-то мальчику приснился монастырь, и он испытал во сне такое чувство радости, умиротворения, благодати, что, проснувшись, никак не мог забыть свой сон и описывал родителям вид этого монастыря и его храмы. Да так подробно, что они только удивлялись. Их удивление возросло ещё больше, когда приехали они первый раз в Оптину пустынь и подросток сказал: «Мам, пап, вот это место я видел во сне! Я его узнал! И я хочу остаться здесь!»
Отслужив в армии, Максим приехал в монастырь и действительно остался в нём. Сейчас он уже послушник (а в Оптиной годами ходят в трудниках, потому что много желающих остаться, и выбирают самых достойных). Также Максим поёт на клиросе и учится в духовной семинарии.
Познакомившись близко с этой дружной семьёй, я и услышала следующие истории.
Как-то глава семьи, Иван, трудился для одного монастыря. Делали ажурную красивую чугунную лестницу для спуска к чудотворному источнику. Работы было много. Начальник этого строительства оценивал нелёгкий труд достойно, но вот прораб попался нечистоплотный и постоянно недоплачивал работникам. Долг рос, и, когда строительство было завершено, Ивану недоплатили довольно крупную сумму.
Прораб платить отказался, придумав какую-то невразумительную причину. Расстроился Иван: проработав несколько месяцев на строительстве, он не имел другого источника дохода, а семью кормить надо. И вот прошло около месяца после расчёта с прорабом, и было ясно, что долг Ивану уже никто не отдаст.
Четвёртого ноября, в праздник Казанской иконы Божией Матери (а это любимая икона семьи), поехали они втроём в тот самый монастырь на службу. Приезжают и идут по дорожке в храм. И вдруг Иван видит: рядом с дорожкой, в траве, что-то блестит. Наклоняется он, поднимает – булавочка золотая. А на булавочке перстенёк золотой и пара золотых колечек. Иван даже ахнул.
Показывает он золото жене и сыну, те тоже ахают. Потом Марина задумчиво так и говорит:
– Слушай, а может это тебе Божия Матерь посылает за неуплаченные деньги? Смотри, сколько народу прошло, и никто не заметил! А тебе – прямо в руки! Чудо-то какое! И ведь смотри – новое всё! Может, мы должны это себе оставить? Или отдать? Что скажете, мужчины?
Муж и сын задумались. А потом Максим и говорит:
– Мам, ты ж меня всегда учила, что чужое брать нельзя! Помнишь, мне лет пять было и я нашёл десять рублей? И мы с тобой их в храме в ящичек опустили на пожертвование. Помнишь?
Иван подумал и тоже говорит:
– Не, чужое это золото! Давайте его в храм отнесём!
Посмотрела Марина на своих мужчин:
– Ну и хорошо! У меня даже от сердца отлегло! Не наше это золото – мы его брать и не будем! Вот если бы нам кто-то подарил – тогда другое дело! А так – нет! Отнесём в храм.
Отнесли они золото в храм. Попросили, если не найдётся хозяина, истратить на монастырь. Может, ризу нужно к Казанской иконе Божией Матери заказать… Или украсить…
Марина признаётся, что, пока было у неё это золото в руках, чувствовала себя тревожно – как будто какое-то испытание она проходит. А как отдали – на душе стало так радостно, так легко!
Стоят они на службе, на сердце празднично. И вдруг к Ивану подходит высокий мужчина и шепчет что-то. Оборачивается Иван – а это начальник строительства. А сзади за его спиной прораб маячит. Начальник Ивана благодарит шёпотом за отличную работу и спрашивает:
– Вы деньги все получили?
– Нет, не все.
И Иван называет сумму долга. Начальник кивает головой и поворачивается к прорабу. Иван лица начальника не видит, но замечает, что прораб испуганно пятится, разворачивается и убегает. Удивляется Иван такому обороту, но молчит. Через пять минут прораб прибегает, в присутствии начальника Ивану долг отдаёт, несколько раз кланяется и, пятясь, исчезает за колонной.
Вот такой праздник у семьи получился… Была ещё одна история с долгами. Работал Иван в строительной фирме, занимался монтажом. Монтаж закончили, рабочие ждут расчёта, а директор объявляет, что денег не будет. Фирма-де разорилась и ликвидируется. Стали рабочие возмущаться: работали несколько месяцев, все семейные, нужно семьи кормить. А получается, что бесплатно работали. Зашумели. Вышел к ним начальник и говорит:
– Вам что, непонятно сказано?! Фирма ликвидируется! Кому я должен – всем прощаю! Претензии можете отправлять к Господу Богу! Всё поняли?!
Развернулся и скрылся за бронированной дверью.
Иван только и подумал: «Зря он так про претензии… Когда лишают человека заработанного – это ведь такой грех, который на самом деле, по Библии, вопиет к Богу о наказании … Лучше было бы ему так не шутить с обманутыми людьми…»
Пришёл домой, рассказывает жене, что рабочие собрались в суд подавать. Адвоката нашли. Что делать? Может, тоже заявление писать? Сели – написали. Правильно или нет – не знают. А Марина как раз хотела в храм на службу идти. И решила вместо службы сбегать к тому самому адвокату, узнать, правильно ли заявление составили. Если правильно, то уж и отдать сразу.
Отправилась к адвокату. Надела новый плащ. А она только на днях купила плащ ― красивый, польский. В то время трудно было такой купить. Хоть Марина никогда и не была к вещам привязана, но тут даже она любовалась, глядя на себя в зеркало: красивая обновка и пошита качественно.
Входит в здание суда, а там две двери: входная, чугунная, и дальше, через вестибюль, – ещё одна. И вот – вроде не за что было Марине и зацепиться, а зацепилась она спинкой нового плаща об какую-то чугунную загогулину и порвала свою обновку. Да так сильно, что и непонятно, как это всё зашить можно. В общем, вещь испорчена. (Так она потом этот плащ уже и не носила.)
Заплакала Марина, развернулась и отправилась туда, куда с самого начала собиралась, – в храм. Успела на конец службы, подошла после службы к священнику, всё рассказала. А он ей и говорит:
– А это ведь знак вам! Может, и не стоит вам это заявление подавать…
И рассказал ей про Оптинского старца Льва.
К старцу пришел горшечник, один из его духовных детей. Украли у него колеса от повозки, на которой он отвозил на базар приготовляемые им горшки. Он и сказал старцу, что знает вора и может отыскать колеса. «Оставь, Семёнушка, не гонись за своими колесами», – ответил старец. И объяснил горшечнику, что тогда он малою скорбью избавится от больших. Горшечник послушал старца, и, по его свидетельству, затем ему грозили большие несчастия, но Господь всегда уже избавлял его от них.
Так и не стали Марина с мужем подавать заявление. Прошёл год. И вот встречает Иван рабочего, который вместе с ним работал в той фирме. Спрашивает у него, чем закончилось дело, выплатили ли им долг.
Оказывается, директор после ликвидации фирмы открыл новую, назвал её по-другому и стал преспокойно работать дальше, наняв новых работников. Проработал несколько месяцев, выполнил заказ и стал поговаривать о разорении и ликвидации уже новой фирмы. Новые работники стали свои деньги требовать, а он по старой привычке: «Кому я должен – всем прощаю! Претензии – к Богу!»
Только в этот же день поехал он на своей машине куда-то по делам. С ним ехал его старый бухгалтер, который и помогал ему творить все эти махинации. Также в машине сидели трое новых рабочих. Произошла авария. И вот что удивительно: у рабочих – ни царапины. А директор с бухгалтером – насмерть. Вот такая история печальная…
Марина, видя, что погрустнела я от последней истории, пытается меня развеселить и рассказывает ещё одну. Произошла она с её приятельницей Светланой.
Светлана купила себе красивую норковую шапку в форме женской ушанки. Когда было холодно, она ушки закрепляла, подшила незаметно резинку, так и носила. А в это время в их небольшом городке какой-то воришка стал шапки с женщин срывать. Подкараулит одинокую женщину, сорвёт с головы шапку и убежит, – попробуй догони его.
И вот идёт Светлана вечером с работы, припозднилась, темно уже. Вокруг никого. Слышит – идёт кто-то за ней. Она шаг ускорила, и преследователь ускорил. Не выдержала Светлана – побежала, и мужчина за ней бежит. Вот уже и остановка рядом троллейбусная, только преследователь-то её почти догнал. Светлана чуть обернулась и видит, что он руку к её шапке протягивает.
А когда назад посмотрела на бегу ― равновесие потеряла, поскользнулась и упала. Да так упала, что сбила с ног похитителя шапок. А когда руками всплеснула, падая, почувствовала, как кулак её пришёлся ему прямо в нос. Сама-то упала небольно, а вот преследователя сшибла с ног основательно. Чувствует – шапку свою уронила. Она руками пошарила возле себя, схватила шапку, поднялась и бросилась к подъехавшему троллейбусу.
Вскочила в троллейбус, он и поехал. Смотрит Светлана в окно: сидит мужчина на снегу и уходящий транспорт растерянным взглядом провожает. Опустила взгляд на шапку, что в руках держит, – а это и не её шапка вовсе, а преследователя. А где же её собственная шапка-то? Она, оказывается, с головы слетела, но не упала: на резинке держится и висит сзади.
После этого случая как-то перестали шапки срывать с женщин. Пропал куда-то шапочный вор. Может, к сведению принял потерю своей собственной шапки? Как знак?
Я слушаю эти истории и думаю: как всё взаимосвязано в нашей жизни… Просто иногда легко проследить причинно-следственные связи, а иногда – трудно… Но они – точно есть…
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?