Текст книги "Оптинские дневники"

История, случившаяся на Пасху

Эту историю рассказал мне оптинский паломник Игорь. Я живу в Оптиной на послушании шесть лет, постоянных обитателей монастыря уже знаю. Ещё паломников много приезжает. Их, конечно, не запоминаешь. Приедут сотни людей в пятницу вечером или в субботу на воскресную службу, а в воскресенье вечером уедут. Может, раз в год такая поездка у них и удаётся. Всех не запомнишь.

А Игорь – паломник постоянный. Живёт он недалеко, в Туле, вот на выходные и приезжает. Примелькался уже. Почти свой, оптинский. Несколько раз я с ним сталкивалась близко. Один раз вёдра с водой он помог мне донести, я для старенькой монахини воду носила. В другой раз они с другом на машине ехали, и меня подбросили, я из Козельска по монастырскому поручению до Оптиной добиралась.

В следующий раз увидела Игоря в Оптиной вместе с двумя молоденькими девушками. Сначала удивилась – что за девушки? Вроде бы Игорь – человек серьёзный, возраст значительно за сорок. Что за подруги такие? Подошли поближе – вижу: а девушки-то – вылитый папа. Дочки! Одна другой симпатичней. Одеты элегантно, но скромно. Видно, что к поездке в монастырь готовились.

Поздоровались мы с Игорем. И дочки, на папу глядя, со мной поздоровались. С отца глаз не сводят. Видно, что любят очень. А в храме рядом со мной оказались. И опять мне очень приятно было видеть, как кланяются они дружно, крестятся одновременно. Лица светлые, добрые. Я ещё подумала: какая хорошая, благочестивая семья! Видно, отец к Богу пришёл и дочек в вере воспитал.

А где-то через неделю я ездила в Москву в книжное издательство. Возвращалась уже вечером на электричке. День будний, электричка почти пустая. Смотрю: мужчина привстал и рукой мне машет. Подошла поближе – Игорь. Так и ехали мы с ним вместе до Калуги все три с половиной часа. Давно я знала, что в дороге почему-то бываешь откровеннее. Иногда случайному попутчику рассказываешь то, что давним знакомым не открываешь.

Так и с моим попутчиком случилось. Рассказал он мне о своей жизни и об истории, которая случилась с ним на Пасху. Разрешил пересказать эту историю, изменив имена и город.

Женился Игорь по большой любви. Девчушку полюбил детдомовскую. Росла она, как былинка в поле, без любви, без ласки, без заботы. Тоненькая, хрупкая, одетая в обносках. У Игоря при виде её сердце сжималось. Хотелось опекать её, заботиться. Что и пришлось делать на протяжении всей не слишком долгой семейной жизни.

Тоня не умела готовить, стирать, делать покупки в магазине. Точнее, она умела делать покупки, но не для семьи. Наберёт себе побрякушек, а хлеба забудет купить. Зарабатывал Игорь хорошо, но денег в доме постоянно не хватало. Желания обучаться умениям хозяйки дома у Тони тоже не было. Постепенно жизнь в семье сложилась таким образом, что Игорь один работал, зарабатывал деньги, и дома тоже всё делал сам. Готовить он и раньше умел, а теперь ещё и стирал и следил за порядком.

Внешне Игорь не выглядит так называемым подкаблучником, видно, что характер твёрдый, мужской, решительный. Поэтому я в недоумении спрашиваю: «А ты не пытался настаивать на том, чтобы жена готовить научилась? Чтобы в доме порядок наводила?»

Игорь молчит. Потом отвечает медленно:

– Наверное, так и нужно было сделать. Но я любил её очень. Жалел. Всё думал: хрупкая она такая. Без отца и матери росла. Отогрею заботой её сердце, и она научится тоже заботиться о других.

Но Тоня принимала заботы как должное. А заботиться о ком-то, кроме себя, учиться не спешила. Видимо, невозможно было дать ей во взрослом возрасте то, что не получила она в детстве. Не знавшая родительской любви, она не умела любить сама. Возможно, с другими детдомовскими детьми дело обстояло иначе. Возможно, они и умели любить. А вот с Тоней дела обстояли именно так. Родилась дочка Машенька, Маня. Через год ещё одна – Анютка, Нюта. Но у Тони к ним никаких особенных материнских чувств не появилось.

Игорь же дочек своих, Маню с Нютой, любил без памяти. Теперь он еле успевал крутиться между домой и работой. Ходил с синяками у глаз от недосыпания. Вставать ночью к детям для Тони было непосильной задачей. Купал дочек тоже отец. Он же стирал пелёнки, готовил еду. Теперь Тоня звала его «мамуля». Часто он, придя с работы, заставал малышек грязных, мокрых, предоставленных самих себе. А жена возвращалась от соседки, и от неё пахло табаком. А потом стало пахнуть и вином.

Когда Игорь начинал возмущаться, вместо «мамули» звучали слова из комедии, которую когда-то посмотрела жена: «Мамуля, ты у нас Муля! Муля не нервируй меня!» Семейная жизнь катилась в пропасть. Игорь слишком уставал. Он похудел, осунулся. Хрупкая Тоня, наоборот, набрала вес. Она хвасталась мужу: «Меня назвали сочной и аппетитной! Вот! Я мужикам нравлюсь! Ты, Муля, меня мало ценишь! Мне тут один мужчина сказал, что я дорогой бриллиант! И что для такой драгоценности, как я, нужна дорогая оправа! А я вон пальто демисезонное уже три года ношу!»

Игорь слушал молча. Он не понимал, куда исчезла та тоненькая, тихая девушка, которую он так любил и жалел. И откуда с ним рядом взялась эта совсем чужая громкоголосая женщина? Радость была только в дочках. Маня с Нютой росли не по дням, а по часам. Рядом с домом был храм в честь иконы Пресвятой Богородицы «Нечаянная радость». И Игорь всё чаще стал заходить с дочками в храм. Они росли спокойными, добрыми. Игорь окрестил их. Укладывая дочек спать, он им рассказывал сказки, пел колыбельные. И чувствовал себя счастливым человеком.

Беда пришла нежданно. Дочкам было четыре и пять лет. В субботу Игоря попросили помочь в храме. Восстанавливали колокольню. Игорь работал, но какое-то уныние лежало камнем на душе. А отчего – он не понимал. Когда поднялся на колокольню, вдруг чётко услышал женский голос: «Возвращайся домой!» Игорь оглянулся, но вокруг никого не было. Через минуту прозвучали те же слова: «Возвращайся домой. Там неладно».

Игорь бросился по ступенькам вниз. Прибегает домой. А в квартире – пусто. Ни дочек, ни мебели. А соседки говорят: «За твоей женой приезжал мужчина какой-то усатый. Вещи в машину грузчики перетаскали. И уехали они. Дочки твои только плакали сильно».

Раньше Игорь слышал слова: «И земля ушла у него из под ног», – и не понимал, как это так. А теперь понял. На самом деле земля из-под ног ушла. Сел Игорь посередине пустой комнаты, обхватил голову руками. И подумал: «Вот теперь всё. Конец моей жизни настал».

Два дня он пил. С непривычки тошнило. На третий день поехал искать жену. Помогли знакомые – нашёл быстро. Тоня дочек не показала, вышла из квартиры, готовая к бою.

– Я его люблю! Понимаешь?! Он настоящий мужчина! А ты и не мужчина вовсе! Ты… Ты… мамуля!

Игорь взял жену за шиворот и встряхнул, она заголосила. Новый муж на защиту возлюбленной не вышел. На истошные крики Тони выбежали соседи. Вызвали милицию. Забрали Игоря. Сам небритый, пропах алкоголем. Ночь провёл в КПЗ. Правда, на следующий день отпустили. Седой участковый сказал ему: «Иди с Богом. На жене твоей ни синяков, ни царапин. Она нам тут халат демонстрировала порванный. А я ей сказал: «Хочешь, я тебе от себя добавлю?!»

Но и план Игоря забрать дочек провалился. Не отдали ему Маню с Нютой. Остался он жить один. Раньше старался заработать побольше. Да и работа хорошая была. А тут как-то потерял интерес к жизни. Шеф сказал: «Я тебя понимаю. Но и ты меня пойми. Если работать по-прежнему не сможешь – придётся тебя уволить».

Игорь встрепенулся. Ожил немного. Если с работы уволят, денег не будет. А кто Мане и Нюте поможет? Новый муж семью содержал впроголодь. И Тоня сначала робко, а потом всё смелее стала приходить за деньгами. А то и дочек посылать. Отказу им не было. Игорь так радовался их приходу, что готов был отдать последнее. Спал несколько лет на полу, потому что на кровать денег не было. Всё уходило на дочек.

Нового мужа Тони дочки звали Шуриком. Тоня, похоже, была бы рада их совсем отправить к отцу, но тогда ей денег не видать. И она дочерей не отпускала. Так Маня с Нютой и жили на два дома. Стали подрастать. Одежду грязную отцу принесут. А через день чистую забирают. Папа постирал.

Боялся очень за них Игорь. Какими вырастут? Тогда и молитве стал учиться. Начал и в Оптину ездить. И дочек с собой брать. Тоня этому не препятствовала. Смеялась только: «Мамуля малохольный по монастырям таскается и дурочек за собой таскает. И они туда же, книжки читают всё про монахов каких-то да про святых. У самого крыша съехала, и эти такие же. Яблочко от яблоньки недалеко падает».

Дочки по характеру различались. Маня на Игоря похожа. В церковь ходить ей нравится. Книжки читать. А Нюта всё больше обновки любит. Наряжаться. Но Маню слушает. Маня – авторитет.

И вот как-то, дочки уж подросли, в девушек превратились, договорились они, как обычно, в Оптину на Пасху поехать. Пришли к нему Маня с Нютой за пару дней до праздника. И мнутся чего-то, мнутся.

– Ну, говорите уже, чего случилось?

Нюта покраснела вся и отвечает:

– Пап, мы сейчас с Маней в магазине были. Мы знаем, что ты недавно нам денег давал… Но там такие красивые джемперочки! И как раз на нас! Мы померили! Пап, ну выручи с деньгами! Нету?! А ты возьми на дорогу в Оптину отложенные! Обойдёмся мы без твоей Оптиной! Надоело уж каждый год одно и то же!

– А как же праздник? Пасха?

– Пап, отстань со своим праздником! Ты как будто не понимаешь, что мы молоды и хотим хорошо одеваться! Мать права, ты ничего не понимаешь в жизни! Ты… Ты… просто Муля какой-то!

Нюта хлопнула дверью. Маня молчала. Игорь как во сне достал коробку с документами, взял деньги, отложенные на Пасху. Протянул дочке. Маня взяла и молча вышла.

Игорь сел на пол как когда-то много лет назад. Всё, всё было напрасно! Не смог! Не получилось у него ничего в жизни. И дочек не сумел воспитать. Он – плохой отец. Он просто мамуля – Муля. Глупый Муля неудачник. У которого нет ничего. Никакого счастья в жизни нет. И уже не будет. Потому что он ничего не понимает в этой самой жизни. И его никто не любит.

Он прожил пару дней до Пасхи как во сне. Ходил на работу. И чувствовал себя роботом. В Оптину решил не ехать на Пасху. Всё стало каким-то бессмысленным. И сил не было. Он дошёл до своего любимого храма «Нечаянная радость». Посидел на лавочке у входа. Заходить не стал. Не смог. Сидел и думал, что первый раз на Пасху у него не будет крашеных яиц. И кулича. И вкусных конфет. Денег нет. Да и покупать их больше не для кого. И не с кем встретить праздник. А раньше он сам всё готовил к Пасхе. И прибегали дочки. И это было очень хорошо и радостно – вместе с ними готовиться к празднику и встречать его.

Он вяло подумал: «Ну какой ты христианин… Ты не умеешь достойно переносить скорби. Ты впадаешь в уныние». Потом сам себе ответил: «Да, я впал в уныние. И мне очень плохо. И я плохой». Голова очень болела. И всё тело ломило. Пошёл домой, с трудом лёг не раздеваясь. И провалился куда-то.

С трудом очнулся от звуков чужого голоса. Открыл глаза. Возле него сидел врач.

– У вашего отца грипп. Температура высокая, будете давать жаропонижающее, и вот рецепты ещё выпишу, надо что-то противовирусное. Пить больше жидкости.

Врач ушёл, и рядом остались Маня и Нюта. Его дочки. Вид у них был виноватый. Нюта помялась и сказала:

– Пап, прости меня… Ну, папочка, прости меня, пожалуйста! Ты же самый лучший отец на свете! Я тебя люблю очень! Я даже не знала, как я сильно тебя люблю! И как мы испугались с Маней! Мы пришли – а ты лежишь как мёртвый… Не пугай нас так больше, ладно?!

А Маня сказала:

– Всё, Нют, ему покой нужен. Пап, мы вот принесли всё, что нужно для праздника. Кулич купили. Смотри, какой красивый. Мы его в нашем храме «Нечаянная радость» освятили. И деньги мы не истратили. На билеты до Оптиной оставили. Мы же всегда в Оптину Пустынь ездим на Пасху. Мы же семья. Это ж наша семейная традиция. А традиции нужно поддерживать. Вот поправишься и поедем. На светлую седмицу. Да, пап?

Любовь к жизни (почти по Джеку Лондону)

«Дождись меня, пожалуйста! Не умирай! Тёплое весеннее солнышко так ласково пригревает, и скоро будут проталины. И зажурчат ручьи. И звонкая капель зазвенит весёлой песенкой. А если ты не умрёшь, мы с тобой дождёмся лета. И пойдём на травку. И она будет такая молоденькая, нежная, сладко пахнущая. И ты найдёшь свою особенную кошачью травку и будешь уминать витаминчики и жмуриться на солнышке.

А я сяду рядом с тобой и тоже пригреюсь и почувствую себя моложе. Как будто позади нет череды этих долгих лет, будто скинула я их, как тяжёлую сумку с плеч. Мы представим с тобой, что мы совсем юные. И нас никто не обижал. Мы не знаем, что такое предательство. И одиночество никогда не стояло угрюмо за нашими плечами. И по нашим щекам не текли слёзы потерь, безвозвратных потерь. Я что, плачу? Нет, это просто ветер. От него слезятся глаза. Главные слёзы – их не видно. Это когда плачет душа. Ты знаешь, что такое душа, Кот?»

Я еду в поезде и вспоминаю своё знакомство с одним оптинским котом. И надеюсь встретить его по возвращении. Вообще-то оптинские коты – образец неги и покоя. Их обычно никто не обижает, и они толстые, сытые и медлительные. Кот, с которым я познакомилась в прошлый приезд в Оптину, был исключением из правил.

У меня было послушание – помогать одной старушке, духовному чаду оптинского игумена Н., которая жила рядом со стенами Оптиной Пустыни. В её небольшой комнате – тепло и уютно. Вместе с этой бабушкой жила белоснежная кошка Мурашка. Мурашка, подвергнутая в юные годы стерилизации, никогда не имела котят, была очень спокойной, покладистой и аккуратной. Питалась она исключительно «Вискасом» и проводила дни в сонном безмолвии. Казалось, мало что волнует Мурашку, иногда она больше напоминала мне растение, а не кошку.

И вот как-то, когда в особенно морозный денёк я возвращалась с утренней службы, в приоткрытую мной дверь проскользнул кто-то лохматый, нечёсаный, с опилками на спине. Кот! Как я его не заметила?! Кот казался очень больным. Дышал он хрипло, с трудом. Смотрел на меня обречённо, как будто ждал, что сейчас я пну его ногой и он окажется за дверью.

Бабушка с трудом поднялась с постели и, заметив кота, велела мне выгнать его вон. Объяснила, что это бездомный кот. Живёт на улице уже много лет. Как до сих пор не умер – непонятно. В драках ему порвали ухо, на сильном морозе он простыл и с тех пор дышит так тяжело и хрипло. Его все гоняют – кому нужен такой облезлый страшный кот?! А он всё ещё не умирает и, судя по всему, продолжает на что-то надеяться. А на что ему надеяться-то?! Уж лучше бы скорей сдох – отмучился бы. А он – смотри-ка – живёт! Вот это любовь к жизни!

И она тяжело вздохнула. Раньше она любила кошек. А сейчас, тяжело болея, не обращала внимания даже на любимицу Мурашку. И иногда грозилась выгнать её из дома. Что уж говорить про бродячего кота!

А меня зацепили её слова о том, что кот этот всё продолжает на что-то надеяться. Когда надежды на лучшее уже нет. И вдруг так странно защемило сердце. Ах, кот, как мы похожи! Ты тоже знаешь, как это – стоять под окном, в котором так уютно, так призывно горит свет. Но горит не для тебя. И не для тебя тепло его очага. Да и где он, этот дом? В каких краях его искать?

И вот теперь между мной и этим бездомным котом протянулась какая-то тонкая ниточка. И эта ниточка не позволила мне хладнокровно выставить его за дверь на мороз.

Кот дышал хрипло и обречённо смотрел на меня. И я схитрила. Сказала хозяйке, что сейчас выгоню кота и даже приоткрыла дверь. А потом закрыла её. Кот поднял голову и смотрел на меня с удивлением. Неужели он всё ещё в тепле? Бабушка, успокоившись, легла и, как все старые люди, быстро уснула. А я разогрела суп и дала коту тёпленького супчика. Положила на бумажку свой кусочек рыбы из монастырской трапезной.

Я думала, что он набросится на еду и сметёт её мгновенно. Но кот вёл себя как воспитанный аристократ. Он ел очень аккуратно. И внимательно посматривал на меня. Закончив есть, тщательно умылся и только тогда подошёл ко мне. Он подошёл к моим ногам вплотную, и из его лохматого и больного тельца раздалось неожиданно ласковое и благодарное мурлыканье. Оно прерывалось тяжёлым и хриплым дыханием, и от этого казалось ещё более трогательным.

Я показала ему на стул рядом с печкой, и он вспрыгнул на него и сел как вкопанный, всем своим видом демонстрируя, что готов слушаться меня и подчиняться. Я удивилась. А потом поняла, что он был очень умным. Не знаю точно, кто умнее: коты или собаки. Владельцы тех и других обычно спорят по этому поводу. Часто говорят, что кошки ничуть не глупее собак, просто не хотят подчиняться и выполнять приказы хозяев.

Мой кот больше напоминал собаку. Когда он попытался перебраться на мягкий диван, то вопросительно посмотрел на меня и изготовился к прыжку. Но я отрицательно покачала головой и сказала тихонько: «Нельзя! Здесь твоё место – на стуле!» И он замер на стуле и больше не делал попыток перебраться куда-нибудь ещё. А когда кот приходил потом в другие дни, то по моему слову: «На место» – он вспрыгивал именно на этот стул.

Моя близкая подруга Людмила, добрейшей души человек, рассказала мне, что хорошо знает этого кота. И тоже поражается его воле и любви к жизни. Несколько раз в трескучие от мороза вечера она спасала его: заносила в тёплый домик общественного туалета. Но взять его ей некуда.

Так у меня появился Кот. Я пыталась придумать ему имя, но все кошачьи имена, типа Барсик или Рыжик, казались для него неподходящими, слишком умный взгляд был у него для Пушка или Снежка. Я так и продолжала звать его – Кот. Он согрелся и ушёл. И стал приходить ко мне. Как будто знал, когда я вернусь в келью.

Как-то у меня не получилось накормить его обедом дома – хозяйка не уснула, как обычно, а сидела за столом. И я вынесла тёплую еду в миске на улицу. Когда вернулась в комнату, услышала громкий лай. У дома обитали несколько собак, принадлежащих жителям барака. Они дружно носились по улице и изображали охранников и сторожей. На незнакомых лаяли. Меня они признали быстро. Несколько раз я выносила им еду, и теперь они, встретив меня на улице, дружно изображали преданность и верность. Возможно, они напали на моего Кота из-за еды?! Я выскочила на улицу в ожидании беды.

Глазам моим предстала следующая картина: на старом шкафу сидели два местных домашних кота в ошейниках от блох. Они даже близко не решались подойти к моему Коту. Где там изнеженным домашним любимцам тягаться с бродягой?!

Но ещё удивительнее было то, что недалеко от Кота, спокойно поглощающего обед, с привычным хрипом простуженных лёгких, сидели два здоровых местных пса. Они тоже не решались подойти к миске и делали вид, что они-то никого не боятся, тем более какого-то драного и больного кота. Просто на данный момент они сыты и отдыхают. А что близко к миске, так просто любопытно – и чего там жрёт этот проходимец.

А проходимец ел не торопясь, иногда останавливался и поднимал взгляд на собак. На домашних котов он даже не обращал внимания. А во взгляде, обращённом на собак, читалось: «Ну, попробуйте, кто смелый?! Кто попытается отнять мою пищу, которую дала мне моя хозяйка?! Рискните здоровьем! Может, кто-то хочет полюбоваться на мир одним глазом?! Давайте!» И собаки не решались подойти близко.

Я остановилась как вкопанная, увидев такое необычное зрелище: лохматый и драный бродячий кот спокойно и неторопливо обедает, и за этим обедом робко наблюдают два здоровых домашних кота и два здоровых пса. А Кот, увидев меня, ещё и начинает своё тихое, такое нежное на фоне его хриплого дыхания мурлыканье. Ах, Кот, да ты у меня самый храбрый кот на свете! Моё храброе сердечко!

На следующий день бабушка мирно спит, и я кормлю Кота дома. Мурашка смотрит на него как на чудо. И взгляд у неё сонный и глупый. А он не обращает на неё внимания. Ах, Кот, наверное, твоей подругой могла бы стать та, кто знает холод январских ночей и одинокую участь бродяги.

Как-то бабушка просыпается внезапно, и я не успеваю выставить Кота за дверь. Он понимает, что дело туго и всё может закончиться для него печально, и вдруг – исчезает. Ах, Кот, ты, случайно, не родственник Чеширского кота? Куда ты исчез? Я беру веник. Но не столько подметаю, сколько пытаюсь понять, куда делся Кот? Что за мистика такая?! Как сквозь землю провалился?! И хриплого дыхания не слышно… Бабушка, походив по комнате, ложится опять и засыпает.

И вдруг из глубин шифоньера показывается нос, ухо, и вот мой Кот медленно и важно вылезает на белый свет. На морде написано: «Кто прятался?! Я не прятался! Просто немного отдохнул в темноте. Прости уж, что не на стуле. Но я ж тебя подводить не хотел». Мурашка выглядит как придворная дама на балу: «Ах, я сейчас упаду в обморок!» Она тоже не успела разглядеть молниеносных перемещений бродяги. А он проходит мимо и наконец, будто в первый раз, замечает её – белоснежную, кроткую. И весь его вид, кажется, говорит: «Ну, что смотришь?! Жить захочешь – и не такому научишься!»

Постепенно Кот начал выглядеть лучше. Гуще стала шерсть, чище и яснее глаза, и даже ободранное ухо уже не казалось таким страшным. Близилась весна. Это значило, что зиму мы с Котом пережили и теперь совсем скоро – и травка, и солнышко. Небо над оптинскими храмами стало высоким и ярко-голубым. По утрам звон колоколов сопровождало бодрое пение пташек: весна – весна, тепло – тепло!

Мне нужно съездить на пару недель домой: ждут неотложные дела. Вот уже получено благословение духовного отца. И собраны вещи. «Кот, я не могу взять тебя с собой: у меня тяжёлые сумки, ноутбук, да и как мы поедем через полстраны с тобой на поезде? И я скоро вернусь, понимаешь?»

Кот смотрит внимательно. Он не мурлыкает, как обычно. И не пытается приласкаться у моих ног. Он что-то понимает? Отворачивается от меня и уходит. Спина напряжена. И вид у него необычно несчастный. Или мне это кажется?! Когда мы выходим с Людмилой на улицу, кота нет. А я хотела проститься…

Мы идём с Людмилой к автобусу, и я думаю: дождётся ли он меня? Может, умрёт? Кот, не умирай! Я ведь тоже больна и с трудом иду за Людмилой по тающей вязкой тропинке. Мне стыдно отставать от неё: она старше меня почти на двадцать лет. И несёт мою тяжёлую сумку. У меня в руке ещё пакет, а за спиной ноутбук. Сердце частит, и я задыхаюсь. Останавливаюсь, чтобы отдышаться. Людмила возвращается, молча отнимает у меня пакет и бодро шагает дальше. Останавливается, ждёт меня и вздыхает по-матерински: «Оль, ну как ты там одна в Москве пойдёшь?! С твоим здоровьем нельзя тяжести носить! Нужно беречь себя!» «Ничего, Кот! Я буду учиться у тебя – твоей воле и храбрости!»

Я иду и думаю, что Кот может решить, что его предали. Эта мысль не даёт мне покоя. Когда ты уже знаешь, что такое предательство, бывает тяжело, невозможно довериться, открыть свою душу и впустить в неё любовь ещё раз. Когда не любишь – тебе не могут причинить такой боли. Самую сильную боль нам причиняют те, кого мы любим. Кот поверил мне. Поверил в то, что у него появился кто-то, кто заботится о нём, кому он небезразличен. И я представляю себе, как придёт он к двери, которую никто перед ним не откроет. И он будет долго сидеть на сыром весеннем ветру. Потому что теперь ему будет всё равно. И он равнодушно ляжет на снег и замёрзнет, потому что не захочет возвращаться в ту жизнь, где он был так одинок.

«Кот, дождись меня, пожалуйста! Не умирай! Я вернусь!»