Текст книги "Путь к себе: 6 уютных книг от Ольги Савельевой"

Пусть болит

Я знаю одну спортсменку, Марию Н., которая пришла в спорт через психологическую травму.

Она в детстве была очень болезненным ребенком, мама ее постоянно лечила, носилась по врачам и неврачам (бабкам, целителям), и папа однажды сказал маме: «Ты не жена, а педиатр» – и ушел.

Ушел от мамы, но и от Марии.

Быстро нашел новую семью, родил там себе новую дочку. Как раз появились соцсети, и Маша смотрела там, в этих соцсетях, как растет маленькая улыбчивая девочка с лицом ее папы, и на многих кадрах она была с ее папой. Ее…

Внутри Маши бурлило много чувств, разных, но в основном деструктивных: и ярость, и злость, и обида, и зависть, и что-то еще, от чего ноздри так раздуваются, а кулаки сжимаются, что хочется очень быстро бежать не разбирая дороги и кричать «помогите», хотя ты не горишь и не тонешь – как тебе помогать?

Мария пошла в спорт, чтобы выпускать эту энергию из себя. Если оставить ее внутри, можно с ума сойти!

Так в ее жизни появился бокс. Много занятий и тренировок. Очень много тренировок. Так много, что вся жизнь – сплошная тренировка.

ГОВОРЯТ, ЧТОБЫ СТАТЬ СУПЕРПРОФИ, НАДО ПОСВЯТИТЬ СВОЕМУ ДЕЛУ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ЧАСОВ. МАША ЭТОГО НЕ ЗНАЛА, НО ВЕЛА СЕБЯ ТАК, БУДТО ЗНАЛА. БУДТО У НЕЕ БЫЛ ПЛАН.

Потом появились награды. Медали, титулы, звания. Маша вешала их на стены, кубки ставила на полки.

Маша очень хотела, чтобы папа узнал, что она – чемпион. Чтобы ахнул. И сказал какие-то слова, которые, как пластырь, заклеят рану и перебинтуют душу.

Что-то типа: «Прости меня за каждый день, за каждую минуту, что я не был рядом. Это моя самая большая боль». Или что-то вроде восхищенного: «Какая же ты сильная».

Но папа так не сказал.

Он переводил маме деньги в качестве алиментов, и это было, в принципе, основное его участие в жизни Маши.

А слов никаких не было.

Говорят, что новая жена у него очень ревнивая – поэтому.

Он был на двух боях Маши, но ничего не понял, суетливо смотрел на часы, нервничал. Обидно, что нервничал не за нее, а за кого-то там, в своей новой жизни. В которую Маша никак не умещается, не утрамбовывается.

В итоге он ушел, не дождавшись конца раунда. Трехминутного. То есть вот не мог утерпеть и трех минут…

Потом папа экстренно переехал в другую страну.

Он работал прорабом на стройке, и там был нелепый несчастный случай: несоблюдение техники безопасности, пострадали люди.

Было уголовное дело, заметали следы, и папа с семьей вынужденно эмигрировал, прикрыв соцсети.

В жизни Маши в принципе ничего не изменилось, ну, алименты перестали поступать, ну так она совершеннолетняя давно.

Но что-то все же изменилось. Маша внезапно перестала побеждать. Ну, то есть физически она была в отличной форме, а психологически будто смысл пропал, азарт испарился.

Победила – хорошо, проиграла – нормально.

Что воля, что неволя.

Маша по совету подруги пошла к психологу. Разбираться.

Хотя что там разбираться, всем же все очевидно: секрет ее побед – это доказать папе, что он зря ее бросил.

И что это было ошибкой. Как вообще жить потом с такой совестью?

На каждой сессии Маша все глубже подбиралась к сути. Что спорт – это месть папе за отверженность, за нелюбовь…

– Скажите, Маша, а вы планируете продолжать спортивную карьеру? – спросил ее вдруг психотерапевт.

– Конечно.

– Тогда, может, не будем исцелять эту травму? Смотрите, сколько энергии для вас в этом!

– В смысле? – не поняла Маша. Она же вроде за этим и пришла. За исцелением. А тут вдруг «не будем»?

– Ну, в этой злости, ярости на отца много топлива для побед. Наверно, есть и другое, но вы… вон буксуете даже из-за его переезда. Он вам нужен, именно такой, именно в этой роли – предателя. Если захотите закончить карьеру, мы поработаем с этой травмой и исцелим ее. А пока подумайте: может, пусть?

Ого. А разве так можно? Выбрать боль?

ПУСТЬ БОЛИТ, НЕ КРОВОТОЧИТ ЖЕ? НУ И ВОТ, ЗНАЧИТ, ОТ ПОТЕРИ КРОВИ НЕ УМРЕШЬ. А БОЛЬ – ЭТО МАРКЕР ЖИЗНИ.

Жива, Машка, жива! В тебе вон сколько жизни. Наваляй ей, этой груше, нарисуй мысленно на ней его лицо, и… хук справа! Хук слева. Апперкот!

Маша выбрала остаться в точке боли.

Осознанно. Потому что это скважина ярости, энергии для побед.

– А разве так можно? Выбрать нечто деструктивное? – аккуратно так спросила.

– Если это в ваших интересах, почему нет?

Вы выгуливаете демонов, но они все прирученные, скачут на поводках вашего разума. Больнее не делают, не прогрессируют, просто живут внутри…

Надо же. Иногда травму можно выбрать не лечить, а наоборот. Пусть она болит, напоминая тебе, что ты – живая.

Ручник

Когда я в молодости училась водить автомобиль, то вместе с инструктором почти сразу, на втором практическом занятии, выехала в город. Там мы попали в пробку, а дорога была в горку.

И на этой горке машина «девятка», за рулем которой восседала вспотевшая от ужаса я, вдруг покатилась назад. А сзади – другие машины.

– Ручник, – строго сказал инструктор.

Меня парализовало ужасом, и я не понимала, что он от меня хочет.

– Ручник! Поставь на ручник! – заорал он и сам рванул ручник за секунду до аварии.

Я пережила жуткий стресс. Когда мы тренировались останавливаться и трогаться на эстакаде, было не страшно, ведь рядом не было других участников движения. А тут…

– Всегда страхуй себя ручником, ручник тебя спасет, – посоветовал инструктор.

Я кивнула. Я послушная. Я усвоила: «Ручник – хорошая страховка».

Это было почти 20 лет назад. Припаркуем тему, вернемся к ней через пару абзацев.

Однажды я размещала пост в одной из соцсетей, но меня отвлекли вопросом про мой райдер. Я его скопировала и отправила потенциальному организатору, а потом скопировала пост (а он не скопировался, но я не знала этого) и разместила в соцсети. Нажала «опубликовать», не проверив.

В общем, получилось, что я вместо поста опубликовала свой райдер, он провисел какое-то время в моем аккаунте, и многие успели его увидеть.

Ничего страшного в этом, конечно, нет: райдер как райдер – гонорар, условия, ИП, все дела.

Но несколько человек, успевших ознакомиться с ним, меня потом подкалывали:

«Посмотрели ваш гонорар. Помножили на количество выступлений. Прикинули зарплату. Нехило живете. Скоро в „Москва-Сити“ переедете, от людей оторветесь, станете писать про спа и обертывания?»

Или: «Гонорар – огонь. Ждем прямых эфиров с Мальдив. Скоро зазвездишься…»

И все в таком духе. Мол, красиво жить не запретишь.

Такой вроде и юмор, а вроде и скепсис.

Мол, эх, Ольга. Хорошая ты баба, из народа. Живешь среди нас, на метро ездишь, простая. Но растет коронушка, отрываешься ты от народа, куда-то в сторону Рублевки. Жаль, ведь скоро ты совсем перестанешь понимать простых людей. Эх, блогеры-блогеры, бездельники с большими зарплатами.

Мне почему-то больно было это читать. Неприятно. Я злилась. Настроение портилось. В больное куда-то били эти дротики. Не пойму только куда.

Я пошла на сессию к психологу.

Говорю запрос:

– Я хочу хорошо жить. Разве это плохо? Все хотят – и я хочу. И стремлюсь. Я же не ворую, я работаю. Иду своим путем, пишу о том, как это сложно, но я расту, взрослею, наполняюсь ценностью. Рассказываю, как постепенно учусь себя любить и стремлюсь к комфорту. Перерастаю условные «хостелы», приглядываюсь к условным «люксам». Это же нормальное желание, правда? Тогда почему так стыдно? Будто я не заслужила? Будто это… не моя жизнь. Будто вхожу в пятизвездочный номер, а настоящая «я» говорит внутри: «Ты этого не достойна, давай сбежим обратно во что-то бюджетное».

– Что должно случиться, чтобы ты поверила, что ты этого достойна? Ты ведешь блог – и его читают. Ты пишешь книги – и их покупают. Ты даешь концерты – и на них ходят. Что еще должно случиться, чтобы ты поверила? – уточняет психолог.

– Не знаю.

ИНОГДА МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО Я В ЭТОМ ВОПРОСЕ БЕЗНАДЕЖНА. МОЙ САМОЗВАНЕЦ ВНУТРЕННИЙ НИКОГДА НИКУДА НЕ ДЕНЕТСЯ. Я – БЮДЖЕТНАЯ ЖЕНЩИНА, МОЙ ПОТОЛОК – ЭТО «ЭКОНОМ», ПОЭТОМУ МНЕ ТАК СЛОЖНО, НЕУЮТНО В КОМФОРТЕ. БУДТО Я НЕ В СВОЕЙ ЖИЗНИ.

– А ты и не в своей привычной жизни. Ты проходишь трансформацию, ты хочешь расти, стремиться, взлетать. Но ты говоришь: «Я безнадежна». Эта твоя… «безнадежность». Почему ты держишься за нее? Что в ней ценного для тебя?

– Не знаю… Меня же вот такую любят. Простую. Неуспешную. Неказистую. Безнадежную. В метро, в джинсе, лохматую. Свою. А «Мальдив» мне не простят. Мне пишут вон скептически: «Что, на Рублевку собралась?» А я не собралась, я только мечтаю, но после таких слов даже мечтать перестаю.

– То есть ты уверена, что самое ценное в тебе – бюджетность?

– Нет. Самое ценное – искренность. Но людям успешным успех не прощают. И мне, если случится успех, не простят.

– Кто не простит?

– Ну кто… читатели.

– Читатели? Это вот те люди, о которых ты мне рассказывала с восторгом? Вот те, с которыми тебе важно быть честной? Которые – твоя цитата – в зеркалах твоих текстов узнают себя и проживают вместе с тобой разные чувства, благодарят за искренность? Вот эти читатели? Мудрые, понимающие тебя люди? Или есть какие-то другие?

– Ну они разные, конечно. Кто-то вон сарказмом кроет, а кто-то, наоборот, всегда поддерживает меня.

– А ты в этих людей совсем не веришь, да?

– В каком смысле?

– Заметь, что происходит. Ты мне сейчас говоришь: я останусь в «хостеле» и на «Мальдивы» не поеду, даже если будет возможность, потому что мои читатели мне этого не простят, они-то точно никогда из хостела не выберутся, они же… безнадежны и беспомощны, обречены жить в своих условных немальдивах.

– Я такое говорю? – ужасаюсь я.

– Транслируешь, да. Я безнадежна, они безнадежны, и поэтому мы вместе.

– Божечки… Я так не думаю…

– Если ты в них веришь, то почему твоя трансформация, твой взлет, твои новые высоты должны их разозлить и оттолкнуть, а не вдохновить? Почему они, читая о твоих преодоленных страхах и сомнениях, не подумают: «Ух ты, она смогла – и я смогу», а подумают: «Эх, ясно все, зазналась эта ваша Ольга, замальдивилась».

– Господи, неужели я такое транслирую… Я вообще не так думаю…

– Оля, почему тебе нельзя замальдивиться? Ты хочешь туда, но блокируешь себе все возможности. Что тебе дает твоя эта… «безнадежность»?

– Ну… она меня страхует… Она… Не знаю, как бы понятно объяснить… О! Она – мой ручник! А ручник – это же страховка от аварии!

– Оль, ты едешь по трассе жизни, хочешь разогнаться, хочешь скорости и результатов, как любой нормальный человек. Но ты едешь… на ручнике. Ты уверена, что в данном контексте ручник – это страховка, а не убийца движения? У тебя дымятся колеса, у тебя изнасилованный перегретый двигатель, тормозные колодки стираются, других участников движения ты бесишь: еле плетешься… Это то, чего ты хочешь, Оль? Вопреки законам физики и динамики разогнаться, не снимаясь с ручника? Набрать скорость, одновременно блокируя ее?

– Нет, я хочу скорости.

– А что тебе мешает?

– Что на меня смотрят люди, которые…

– Которые что? Ты в них веришь?

– Верю. Очень верю.

– И они в тебя верят, Оля, а иначе зачем бы им тебя читать среди миллиона других блогеров. Зачем бы ты им с твоими вечными терзаниями сдалась? И они верят и думают: «Что она так медленно плетется? Что за звук? Что за дым?»

Я плачу.

– Почему слезы, Оль?

– Не знаю. Очень отзывается…

– Что надо сделать, Оля? Чтобы не разочаровать себя и вдохновить по-настоящему близких тебе людей?

– Снять с ручника. И ехать. Тем самым показать всем, кто читает, что это сложно, но возможно. Я же вот… смогу. А я же такая, как они. Значит, и они смогут.

– Смогут. Каждый, кто действительно хочет, сможет.

Плачу. Расту. Прям физически это чувствую.

Разрешаю себе мечтать о комфортном будущем без стыда.

Я. Не. Безнадежна.

– С чем уходишь, Оль?

– С инсайтом про ручник. Ручник – вещь хорошая, но пользоваться им важно там, где нужно, а не всегда.

– Я так рада, столько энергии в твоих прозрениях. Такое счастье проехать с тобой на пассажирском кресле…

– Ага. Давай подкину, куда тебе? Туда же, куда и всем? Сейчас забью в навигаторе «Зябликово – Мальдивы», ручник опущу – и погнали!

Пишу честно о своей внутренней работе, потому что знаю, что многим отзывается.

Эту работу я называю «Разрешить себе счастье».

Поехали со мной? Пункт назначения – счастье.

Ручник. Ручник снимите!

Голоден

Когда я приезжала к маме в гости, она говорила: «Садись есть. Все готово».

Я не хотела есть. Но обижать маму я тоже не хотела.

Мама всегда готовила еду к моему приезду. Старалась. Говорила: «Я стояла у мартена».

Мартен – это человек, который изобрел металлургическую печь.

Мама имела в виду, что готовка – это тяжелый труд.

Она не спрашивала, голодна ли я, – просто готовила. Много: резала хлеб, жарила картошку, запекала мясо, варила борщ.

Для маминого поколения глагол «накормить» означает позаботиться.

Потому что в голодные времена еда становится коммуникацией про любовь.

Выкинуть еду – немыслимо. На столе всегда много хлеба: «Ты почему без хлеба? Бери-бери, свежий!» И обязательно доедать, через сытость запихивая в себя остатки еды с тарелки (ну не выбрасывать же).

Но времена изменились. Уже не голодно, а очень даже сытно.

И коммуникация любви меняется. В тренде сейчас не человек сытый, а человек услышанный.

Идеально – это спросить: «Ты голодная?» – и покормить в случае положительного ответа. А не «садись ешь» уже в прихожей.

Но чтобы слышать других, надо научиться слышать себя. Захотеть и разобраться с собой.

Например, есть популярная книга про интуитивное питание, и она учит есть, когда голоден.

А не когда обед.

Не когда угостили.

Не когда вкусно.

Не когда за компанию.

Не когда мама сказала: «Садись ешь».

Надо есть, когда голоден. Так просто, но так сложно.

Многие до сих пор не знают, как понять: я голоден или просто ем, потому что все едят? Или потому, что заедаю стресс?

Не умеют слышать себя эти многие.

Они не виноваты – их правда не учили. Потому что их родители тоже не умели.

Жить в сытые времена и жить в голодные времена – это совсем разные жизни и разные языки коммуникации.

Люди послевоенного поколения не спрашивали: «Как ты?» Они говорили: «Садись ешь».

Потому что, когда ты поешь, будет понятно, как ты.

Ты сыт, а значит, счастлив.

И вопрос «Как ты?» отпал сам собой.

Мама говорила: «Садись ешь».

Я садилась и ела. С хлебом, как велела мама.

И уезжала от мамы всегда с тяжелым животом. Пила таблетки для пищеварения.

Каждый раз, думая о том, что надо к маме, вздыхала и готовила таблетки.

Я уезжала и чувствовала себя… изнасилованной в желудок. Потому что я не хотела есть. И не умела говорить о своих чувствах – тогда это было не принято.

Я не могла сказать: «Мам, ты хочешь меня накормить, потому что любишь. И я тебя тоже люблю. Но я совсем не хочу есть. Давай просто обнимемся и поговорим. Или помолчим. Или… поделаем что-то, не пахнущее солянкой? Без хлеба, мам. Давай?»

Но я не умела выстраивать границ, понимать, что хочу. Защищать свое право хотеть то, что хочется, а не то, что сказали хотеть.

А еще я всегда боялась расстроить маму.

Мне что, сложно съесть? Если что, у меня таблетки с собой.

Сейчас совсем другой мир.

Например, сейчас правильно есть без хлеба, а не с хлебом. И правильно есть меньше, а не больше. А еще желательно что-то полезное, а не питательное.

И если не хочешь есть, лучше выбросить, чем пихать в себя: ты ж не мусорный бак. Мы учимся жить в новом мире.

Мой сын приходит из школы.

– Как ты? – спрашиваю я.

– Отлично.

– Я сегодня в налоговую ездила, только вернулась. И в редакцию заскочила. А у тебя что? – Я жду в ответ развернутый рассказ.

– А мы сегодня ко Дню космонавтики делали планету.

– О, планету! А какую?

– Марс.

– Ух ты! Марс! Вот это да! Ты голоден?

– Нет.

– Тогда расскажи про Марс…

И я слушаю рассказ сына про Марс. Он огненный. В смысле Марс, а не сын или рассказ. Хотя почему? Все огненные.

Я люблю сына.

И в качестве коммуникации любви я кормлю его, когда он голоден. И не кормлю, когда не голоден.

И спрашиваю, как он. Потому что мне интересно, как он.

А если у него проблемы, то мы подумаем вместе, как ему их решить.

Потому что ему 11, а лучшее, что я могу для него сделать, – научить жить самостоятельно. А для этого я не должна решать его проблемы за него.

Я могу просто поддержать его. Быть рядом…

Хвалить.

Верить.

Любить.

Его.

И его огненную планету…

Ежик иголками внутрь

Я постоянно пишу о том, что я неконфликтная. Мне это важно.

Для меня «неконфликтная» равно «хорошая». Потому что внутри меня живет старая установка, что конфликтуют – плохие.

При слове «конфликтная» сразу рождается образ сварливой бабуленции, которая жалобы строчит во все инстанции, ссорится со всеми подряд, и никто ее не любит, и ни с кем она не дружит, даже с головой.

Однажды я слышала, как про меня отозвались фразой: «Да с ней невозможно поссориться!»

И я внутренне согласилась: да, невозможно. Для меня это прямо лучший комплимент.

Описывая свою неконфликтность, я в качестве примера постоянно приводила… овощную палатку.

Когда мы в Балашихе жили, она около дома стояла. Там овощи и фрукты продавались значительно лучше, чем в магазине. И я предпочитала покупать именно там.

Я даже «дружила» с нагловатой продавщицей. Ну как дружила, знала ее историю. Что она переехала сюда с холодного севера, еле тянет одна съем комнатки для себя и ребенка.

Я покупала фрукты и овощи. Сразу много.

Продавщица щелкала по калькулятору и говорила сумму. Я не сильна в математике, но понимала, что сумма сильно преувеличена.

Мамочки на площадке рассказывали, как однажды одна из них пришла со своим безменом и калькулятором и после того, как продавщица вынесла ей приговор, перевесила все на своем безмене и пересчитала сумму.

Оказалось, что продавщица ей назвала сумму на 145 рублей больше, чем надо.

То есть если она всех обвешивала в среднем на сотку, то меня точно на двести.

Я это знала. И по-хорошему тоже могла бы достать безмен, и калькулятор есть в каждом телефоне, но.

Но я забирала свои огурцы, яблоки и помидоры, говорила «хорошего дня» и уходила.

Я покупала себе не случившийся конфликт. Он стоит 145 рублей. Может, больше. Может, меньше.

Я ненавижу конфликтовать и поэтому веду себя именно так.

А еще, если бы я набралась смелости и сказала ей: «Ну-ка, перевзвесьте» – и продавщица перевзвесила бы товар, я поймала бы ее на лжи, то она, может, даже извинилась бы, но я… Я бы больше никогда не ходила в эту палатку.

Я Шерлок, раскрывший преступление века стоимостью 145 рублей.

Мне было бы стыднее, чем ей.

Это называется «испанский стыд», когда вам стыдно не за себя.

Поэтому я молчала и уходила. Продавщица улыбалась мне вслед. Мне кажется, она меня любила.

Думала: «Какая хорошая, щедрая женщина. И ребенок у нее симпатичный. Не то что у той, которую я не смогла на 145 рублей нагреть».

Я довольно часто рассказывала этот эпизод. Мне казалось, что он наглядно характеризует мою неконфликтность и щедрость.

Однажды у меня была сессия с психологом.

Она вообще была про другое, а эту тему мы должны были проехать мимо, без остановок. Но как-то случайно заехали в эту овощную палатку из прошлого и забуксовали в ней.

Я обмолвилась, что в отношении с деньгами я достаточно щедра, и в качестве доказательства описала эту ситуацию.

Ну, про продавщицу и обвес, который я заметила, но промолчала.

И тут… о боже.

– Подождите-подождите, – останавливает меня психолог. – Эта история точно про щедрость?

– Да. Ну, про неконфликтность.

– А откуда тут вообще конфликт, если все герои истории молчат? Вы знаете, что вас обманули, но молчите. И она знает, что вас обманула, и молчит. Вы обе это знаете, но делаете вид, что не знаете. Да тут мхатовские страсти!

– Ну… я… мне неловко сказать правду.

– Неловко… Это очень милое слово. Подходит знаете куда… Ну, например, если вы жонглер, а все мячики, которыми вы жонглировали, упали прямо один за одним, на глазах у зрителей. Вот это неловко. А разве свое мнение выражать неловко?

– Я ненавижу конфликты.

– Почему сразу конфликты? Вы же ни на кого не наезжаете. Не кусаете. Вы просто показываете, что вы достаточно умны, чтобы заметить, что вот тут она перешла ваши границы. Если вам наступят на ногу, вы же скажете об этом наступившему человеку? Или человек так и будет стоять на вашей ноге?

– Скажу.

– Ну вот. А тут почему не говорите?

– Я боюсь сказать свое мнение «наступившей» на меня продавщице, потому что я в ее глазах перестану быть щедрой, неконфликтной, хорошей.

– Серьезно? Вы считаете, что вы именно такой были в ее глазах?

– Да. Я ухожу, а она думает про меня, что…

– Оль, когда вы уходите, она думает про себя. Не про вас. Про себя! Она думает, как она эту глупую женщину смогла удачно обмануть. Вот что она думает.

– Ну…

– Щедрость, Оль, – это если она вас обслужила, а вы настолько довольны, что говорите: «Спасибо вам, Тамара. Вы просто молодец. Вот 145 рублей чаевых за то, что вы продавец от Бога». А то, что у вас, Оль, – это воровство. Она берет у вас из кармана деньги, вы видите это, но отворачиваетесь, чтобы не смущать ее разоблачением. По ее меркам это ближе к глупости, чем к щедрости.

– Правда?

– ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО ОБОЗНАЧИТЬ СВОИ ГРАНИЦЫ – ЭТО РАВНО ПОЙТИ НА КОНФЛИКТ. НО ЭТО НЕ ТАК. ВСЕ НАОБОРОТ. ЭТО ПОКАЗАТЬ, ЧТО ВЫ ЛИЧНОСТЬ, ЧТО У ВАС ЕСТЬ ХАРАКТЕР, ГОЛОС И ПРАВА.

Личность имеет право, например, самой решать, кому помогать, а кому – нет. Это вы решаете, как и на что потратите свои 145 рублей – на яблоки для детей или на чаевые для продавщицы. Вы решаете, а не за вас. Ловите разницу?

– Поймала. То есть я купила себе не неслучившийся конфликт, а иллюзию щедрости, за которой стоит на самом деле неуважение ко мне. Я позволяю не уважать себя другим…

– Как думаете почему?

– Потому что я сама себя не уважаю… – вздыхаю я.

– Где вы тут, Оль? Как себя чувствуете?..

– Больно.

– Почему больно?

– Я ежик. Но не люблю колоться иголками, я прячу их обычно, но получается, что без них никак.

– Оль, вы видели ежика без иголок? Он беззащитен. Чтобы защитить себя, он может только свернуться калачиком в случае опасности, умереть от сердечного приступа. А вы не можете себе позволить такое поведение, тем более что иголки – это базовая комплектация, они в вас точно есть.

– Надо мне учиться быть ежиком.

– Это да, но быть ежиком – это вовсе не значит быть агрессивным, кидаться и колоть всех подряд.

НЕ НАДО УЧИТЬСЯ БЫТЬ БЕШЕНЫМ ЕЖИКОМ. ЕЖИК – ОН ДОБРЫЙ. ОН КОЛЕТСЯ, ТОЛЬКО ЕСЛИ НА НЕГО НАПАДАЕТ ДРУГОЙ ЗВЕРЬ. ЭТО ЗАЩИТА – ИГОЛКИ. ОНИ ГОВОРЯТ: «Э-Э-Э, НЕ НА ТОГО НАПАЛ». А КОГДА ВСЕ ХОРОШО И ЕЖИК ПО ТРАВКЕ БЕЖИТ, ЕГО ДАЖЕ ПОГЛАДИТЬ МОЖНО.

– Я ежик иголками внутрь.

– Метафора хорошая. Внутрь – это больно. Где тут Оля?

– Оля тут плачет, свернувшись калачиком. Оля, выходит, никакая не щедрая. Оля, выходит, дура, да?

– Да бросьте. Оля, выходит, честная с самой собой. Это дорогого стоит. Правда. Оля проявляется, как черно-белая фотография в проявителе, становится четче, понятнее самой себе. Познакомьтесь. Это ежик Оля.

– Значит, это моя бессознательная стратегия – «быть для всех хорошей» – на самом деле проигрышная? И выигрышной никогда не была? А я так гордилась, что меня все любят. Даже самые сложные люди вроде этой продавщицы.

– А зачем вам расположение этой продавщицы? Ну ведь это не совсем порядочный человек, как мы выяснили. Она использовала вас в своих целях. Зачем вам ее лояльность? Разве это авторитетный для вас человек?

Я качаю головой.

– А зачем тогда? Оль, эти деньги – ваши. Они вам даны, вами заработаны. И ваша ответственность – как вы ими распорядитесь.

– Мне почему-то не хочется в ее глазах выглядеть нищебродом…

– Нищеброд… Какое интересное слово. Образовано от «нищий» и «бродяга», наверное. Оль, про что это? Почему вы рядом с этими словами прописали себя?

– Про страх быть неуспешной? Вдруг кто-то узнает, что я живая и у меня бывают проблемы с деньгами? И я шлифую их показной своей щедростью, а потом переживаю, злюсь на себя и колю себя своими же иголками внутри. И чтобы не было больно от своих же иголок, придумываю версию про покупку вместе с килограммом огурцов неслучившегося скандала…

Звенит будильник на моем телефоне. Сессия подходит к концу.

– С чем уходите, Ольга?

– С внезапно обнаруженными иголками внутри себя. Я постараюсь себя вывернуть иголками вовне.

– Постепенно. Не внезапно. Аккуратно. Пока просто наблюдайте, смотрите, где больно, где комфортно. Мотайте на ус. У ежей есть усы?

– Не знаю. У моего будут…

– Отлично. Что важное уносите с собой, усатый ежик? Прозрения, инсайты…

– Быть личностью, способной защитить свои границы, не значит быть плохой. Наоборот. Это значит проявить свой характер, обозначить себя. Кому-то рядом это будет некомфортно, но ведь нельзя быть удобной всем. Попробую для начала самой себе стать удобной.

– Знаете, Ольга, вы самый классный ежик в моей практике. Ежик, который учится включать колючки…

– Спасибо. Колючки – они у меня как поворотники в машине, включаются в случае маневра. Когда мне нужно, чтоб меня заметили и убрали ногу с моей ноги, я буду говорить: «Эй, уважаемый! Я есть!»

– Круто. «Я есть!» звучит как тост.

– Ага. Так выпьем же за 145 рублей…