Текст книги "Все мои дороги ведут к тебе. Книга первая"

Тем временем страсти в столовой накалялись. Довольно громко и воинственно прозвучало поверх всех голосов:

– Контроль на море – вот первоочередная цель! Ослабив Турцию, мы смогли бы продвинуться дальше в Иран, а оттуда – прямые торговые пути в Азию. Контроль над торговыми путями – это гарантия огромной прибыли. Поэтому надо приложить все усилия и двигаться не только на запад, но и на юг, дожать турков, вытеснить их с Босфора! – угрожающим тоном произнес немолодой, подтянутый господин, в строгом темно-коричневом костюме и с широкой окладистой бородой – владелец чайных плантаций, Гусейнов Исмаил Надирович.

Его воинственная речь многим пришлась по вкусу. Снова зазвучал звон бокалов и громкие тосты:

– Взять под контроль весь Каспий!

– Продвинуться в Иран!

– Взять контроль над проливами!

Никита скептически наблюдал за происходящим, невольно заметив, как старый Пурталес, один из богатейших гостей этого дома, сидел в глубоком кресле у самого камина, свесившись над малахитовым столиком, где остались пара тарталеток с мясным паштетом. Старик, ни мало не смущаясь ни своего модного дорогого костюма, ни сидевших вокруг гостей, сдвинул к себе оставшиеся тарталетки и, слюнявя старческий морщинистый палец, отправлял в рот крошку за крошкой, будто не ел несколько дней подряд.

Отворачиваясь от него, Шацкий насмешливо произнес:

– Ну, господа, с таким настроем мы и до Китая доберемся!

Видимо, его слова прозвучали довольно громко, потому что сразу несколько мужчин обернулись в его сторону.

– Кажется, вы не поддерживаете перспективу войны? – с вызовом спросил мукомольный магнат Гайджи-оглы, в упор уставившись на Шацкого.

– Не поддерживаю. Но порох предпочитаю держать сухим, – Никита усмехнулся, заметив, как от его слов по столовой прошелся возмущенный гул, и сразу несколько десятков глаз обернулись к нему. Не меняя позы, покручивая в руке бокал, он добавил: – Совсем недавно мы с позором закончили войну на Востоке, что обернулось двумя годами беспорядков и колоссальными убытками. Вам ли, господа, не знать? Кажется, здесь, в Баку, ситуация была катастрофическая? Господа военные желают отыграться? Что ж, в этом мы солидарны с французами1818
  Имеется в виду поражение Франции во Франко-прусской войне 1870 г., после чего Франция яростно жаждала взять реванш и вернуть утраченные территории.


[Закрыть]. Они тоже давненько точат зуб на Германию и будут всеми силами подталкивать нас к очередной войне. Однако, говоря о проливах, надо понимать, что это уже война не на Востоке, а в центре Европы. Здесь наши интересы тесно сталкиваются и с германцами, и австрийцами, а еще не забывайте британцев и турков. По-моему, гораздо эффективнее заключать мандаты, играть на понижении цены, сталкивать лбами наших конкурентов, чем ввязываться напрямую в войну всех против всех. Надо играть умнее, тоньше, чтобы игра стоила свеч. Однако, к сожалению, мы всегда предпочитаем ввязаться в драку, вместо того, чтобы холодной головой оценить свои шансы, – и он широко улыбнулся своей привычной насмешкой.

Некоторые господа задумчиво перешептывались, Мансур Мансурович тревожно повернул голову влево, вправо, очевидно, пытаясь найти еще хоть парочку союзников.

– Есть споры, которые могут разрешиться только войной, – усмехнулся г-н Ревякин, постукивая толстыми пальцами по подлокотнику и наблюдая за Шацким. – Сегодня Россия уже не та, что хотя бы двадцать лет назад. Сегодня мы выпускаем довольно машин и техники, а еще – лучшие в мире винтовки. Взгляните, как расширилась железнодорожная сеть, а пароходство? И если на Востоке, согласен, были допущены ошибки при снабжении, да и в командовании, то здесь все карты у нас на руках. Наша промышленность сможет обеспечить армию. Только Баку может бесперебойно снабжать войска топливом двадцать четыре часа в сутки, да и продовольствия мы способны дать предостаточно. Поэтому нам не надо бояться войны, господин Шацкий, – заключил он весьма снисходительно, смерив Никиту взглядом.

– Согласен, – Шацкий довольно любезно ему улыбнулся, словно не заметив его иронии, – нам надо бояться тех, кто нас к ней толкает.

Несколько военных недовольно смотрели на него, в то время как с разных сторон раздалось с воодушевлением и явным осуждением:

– Нам нужна блестящая победа!..

– Стоит возродить славу русской армии!..

– Война для промышленников сулит большие прибыли. Толковая война решит многие проблемы!

Мансур Мансурович, нервно проведя рукой по лицу, неожиданно коротко кивнул Шацкому и, не говоря больше ни слова, ретировался из столовой, не выдержав всеобщего осуждения и недовольства. Тем временем Шацкий насмешливо пригубил бокал с шампанским и уже приготовился ответить, как вдруг с заметным восточным акцентом заговорил известный бакинский промышленник и меценат Тагиев Гаджи Зейналабдин:

– Господа, вы говорите о выгоде, – он сидел чуть поодаль, у самого камина, до этого не участвуя в обсуждении, а теперь мельком кивнул в сторону г-на Ревякина, даже не взглянув на него, – что ж, она будет, и кто-то неплохо устроится, если начнется война. Но также война потребует людей, затрат, миллионов пуль и снарядов. А война в Европе потребует всего этого в два, в три, в десять раз больше. Многие из нас – люди не призывного возраста, но наши сыновья, наши зятья будут призваны. Война – это не только военные заказы, это еще и большие потери и горе.

– При всем уважении, – произнес Мурат, слегка поклонившись в сторону Гаджи Тагиева, – но что может быть достойнее, чем умереть за интересы России?

– Конечно, дорогой Мурат Павлович, – отозвался г-н Тагиев и улыбнулся ему мягкой отеческой улыбкой. – Но когда надумаете геройски умирать, подумайте о матери с отцом.

Снова по столовой прошелся гул не то одобрения, не то осуждения. Мурат же заметно смутился слов Гаджи Тагиева и перевел взгляд в сторону отца, который стоял у дальнего кресла и тоже смотрел на него.

В это время заговорил Никита Шацкий, ни мало ни смущаясь того, что его позиция явно была в меньшинстве:

– Господа, любая война ломает прежний мир и влечет за собой тяжелые времена. Вспомните Макиавелли. Войны начинаются, когда вы их начинаете, но они не останавливаются, когда вы этого захотите. Чем обернется эта война? Или вы всерьез надеетесь, что в этой драке вам удастся увернуться?

– О чем вы говорите? – с вызовом произнес г-н Абдуллаев, по-щегольски встряхнув своей блестящей черной шевелюрой, уперев руки в боки, всем своим видом готовый прямо сейчас броситься в атаку. – Вы боитесь, как будто войны, – он оглядел всех, стараясь найти поддержку.

– А вы не боитесь? – убийственно посмотрел на него Шацкий, не меняя позы.

– Я – нет! – гордо заявил Гайджи-оглы, решительно вскинув голову, глядя на Шацкого.

– Наверное, потому что надеетесь отсидеться здесь, в Мардакяне, попивая горный чай и поедая ваши булочки? – едко заметил Шацкий, сверля его взглядом и продолжая покручивать в руке бокал.

При этом кто-то невольно хихикнул, а сидевший у камина Гаджи Зейналабдин согласно усмехнулся, похлопав по тугому крупному животу. Г-н Абдуллаев пурпурно покраснел, практически слившись цветом лица со своей жилеткой, и резко развернулся к Шацкому на высоких каблуках модных ботинок. Никита, не шелохнувшись, насмешливо наблюдал за Гайджи-оглы с высоты своего роста.

– Простите, господин Шацкий? – голос Гайджи-оглы слегка взвизгнул, а сам он сделал пару шагов в его сторону.

– Господа, господа! Прошу вас, – Кадашев подскочил к Абдуллаеву и, ласково похлопав его по плечу, сказал, встревожено поглядев на Шацкого: – Гайджи-оглы, дорогой, не горячитесь. Никита Васильевич неловко выразился. Успокойтесь. Никита Васильевич всего лишь хотел сказать, что…

– Не стоит тешить себя иллюзиями по поводу возможной войны, – бросил Шацкий, насмешливо наблюдая за мучным магнатом. – Если помните, последний раз затея с проливами закончилась полным крахом1919
  1853—1856гг. – Крымская война, Россия претендовала на контроль над проливами Босфор и Дарданеллы в войне с Турцией.


[Закрыть]. Как раз благодаря британцам и французам. А теперь вспомните их роль в Берлинском договоре2020
  Берлинский договор (или трактат) по итогам Русско-Турецкой войны 1877—1878гг., на котором настояли западные страны, вынудив Россию пойти на уступки Турции.


[Закрыть], который перечеркнул все заслуги русского солдата на Балканах. История-то ведь должна чему-то учить…

– К чему вы клоните? – спросил г-н Гусейнов, невольно подаваясь вперед, пытаясь уловить мысль Шацкого. – С кем же нам союз создавать? По вашей логике, не с кем?

Шацкий снова пригубил шампанское и уже хотел ответить, как вмешался Павел Иванович, с тревогой поглядывая на гостей, явно не желая, чтобы спор перерос в ссору:

– Господа, но ведь союз уже создан, и это было неизбежно. Что и говорить, англичане и французы – наши союзники, которые не раз подкладывали России свинью, – он несколько озадаченно посмотрел на всех, надеясь, что с ним согласятся.

– Что касается Берлинского договора, – сухо заметил Мурат, взглянув на Шацкого, – это вы верно заметили. С такими союзниками держи ухо востро. Однако, нам не привыкать в одиночку отстаивать свои интересы. Россия готова принять любой вызов.

Несколько человек согласились с его словами. А Никита Шацкий неопределенно повел бровью и спокойно добавил:

– Просто мы должны понимать, что и в этот раз не будет иначе.

– Зачем же тогда такой союз, в котором нельзя доверять своим союзникам? – все еще обиженно, а потому с вызовом усмехнулся г-н Абдуллаев и вперил взгляд в Шацкого, стоя в паре шагов от него. – Вы совсем не допускаете в людях чести?

Никита скучающе взглянул на мукомольного богача.

– Чести? Вы всерьез думаете, что в очередной войне они станут воевать за наши, а не за свои интересы? По-моему, это даже не наивно.

Абдуллаев Гайджи-оглы снова вспыхнул, но ничего не успел вставить, потому что его опередил Ревякин, громко и нетерпеливо спросив:

– Ну, господин Шацкий, вы нас совсем запутали. Так с кем же нам тогда стоило бы заключить союз?

– А, правда, с кем? – подхватили его вопрос и другие господа, поворачиваясь друг к другу и бурно жестикулируя.

– Я же говорю, стоило бы сблизиться с Германией, – произнес Абдуллаев. – И с Турцией.

– Исключено, – снова заявил Мурат.

– Почему? Кайзер приходится дядей Его Величеству, пожалуй, это было бы логично, – добавил кто-то.

– Я вас умоляю, причем тут это? В политике нет места для родственных связей. Если уж на то пошло, то мать Ее Величества англичанка, – усмехнулся г-н Гусейнов.

– А отец – немец, – усмехнулся Абдуллаев в ответ.

Шацкий, явно устав от этой болтовни, переступил с ноги на ногу и произнес:

– Господа, бог с ними с немцами, с англичанами, французами. Мы должны думать о своей собственной стране и ее интересах. Умные люди советовали дать России двадцать лет мира и спокойствия2121
  «Дайте Государству 20 лет покоя, и вы не узнаете нынешней России» – слова принадлежат П.А.Столыпину.


[Закрыть]. А вы всерьез обсуждаете вопрос войны. Уверен, что союзники нужны в торговле и для развития. А в войнах нам всегда приходилось самим защищать свои рубежи. Поэтому, неважно, с кем, главное – зачем. Нам не нужна война, господа, вот мое убеждение. А теперь позвольте, откланяться, – с этими словами он отстранился от окна и сделал шаг к выходу, как вдруг услышал тихое:

– Так рассуждают только трусы.

Никита остановился и столкнулся с надменным взглядом Гайджи-оглы, который стоял к нему вполоборота, заложив руки за спину. Испепеляюще глядя на мукомольного богача, Шацкий с угрожающим видом сделал к нему шаг и вдруг ткнул ему в грудь пустым хрустальным бокалом и выпустил его из рук, отчего Гайджи-оглы на миг растерялся и машинально схватил пустой бокал. А когда осознал это, то густо покраснел, нервно бегая глазами по лицу Шацкого.

– Ну, это не вам судить, булочник, – не сбавляя голоса, отчеканил Шацкий и, насмешливо оглядев, как Гайджи-оглы неловко вертел в руке его пустой бокал, словно официант, плавно двинулся прочь из столовой, нарочно задев Абдуллаева плечом.

Кадашев, очевидно, заметив произошедшее, поспешил в их сторону и, проводив Шацкого взглядом, предупредительно накрыл плечо Гайджи-оглы рукой. Г-н Абдуллаев нервно сунул под нос пустой бокал Кадашеву, брезгливо стряхивая руки, и беспокойно огляделся в столовой, пытаясь понять, видел ли кто-то его конфуз. И снова густо вспыхнул, столкнувшись взглядом с Муратом. Прочие господа были заняты обсуждением вопроса о войне и как будто вовсе не заметили того, что произошло. Гайджи-оглы нервно потеребил ворот рубашки, выдохнул, стараясь не смотреть на Мурата и, приняв невозмутимый вид, встряхнул своей черной шевелюрой и снова отошел к камину, пытаясь уловить суть продолжавшегося разговора. Кадашев лишь с досадой повертел бокал в руке, а потом сердито подозвал к себе официанта.

1.8.

Саша неслась в очередном вальсе с каким-то весьма привлекательным офицером и была особенно красива в своем платье, похожем на оперение сказочной птицы. Волосы ее немного выбились, платка уже не было на плечах. Красивые, слегка покатые, еще совсем по-девичьи тонкие плечи, острые ключицы и глубокое декольте так и приковывали взгляд.

Шацкий прошел в свое укрытие в углу гостиной, на ходу взяв два бокала лимонада со стойки с напитками, обрадованный тем, что его место никто не занял. Здесь можно было покурить после утомительного никчемного спора. Откинувшись в кресле, вынув из кармана пиджака сигару, он закурил. Отсюда он видел, как после окончания музыки Саша вновь оказалась в окружении многочисленных кавалеров. Она смущенно переводила взгляд с одного на другого, от чего ее сережки с продолговатыми жемчужинами озорно покачивались вдоль шеи. И вот заиграл новый вальс, и какой-то очередной офицер завладел ее вниманием, и Саша вновь понеслась в танце, прекрасная и невесомая.

Сигара была выкурена наполовину, когда, наконец, музыка стихла. Он видел, как Саша, затянутая в тугой корсет, раскрасневшаяся от духоты и танцев, с виноватой улыбкой отказала офицеру в очередном вальсе, покачав головой. Подхватив пышные юбки, она быстро пересекла зал, пытаясь ускользнуть от навязчивых поклонников, бросая виноватые взгляды направо и налево. И было заметно, как она смутилась, слишком поздно обнаружив возле фортепиано Шацкого. Она замедлила шаг, но не захотела уйти, а с легким кокетством приподняв подбородок, подошла к банкетке и опустилась рядом с его креслом, расправляя свои шуршащие юбки.

– Мое искреннее восхищение, сударыня. Вы просто неутомимы! – с тихим подтрунивающим смехом произнес он и, слегка подавшись в ее сторону, добавил, протягивая ей бокал с лимонадом: – Держите, это вам. А то от всех этих поклонников вы скоро совсем лишитесь сил, – не сводя с нее глаз, он на ходу раздавил сигару о подошву ботинка и бросил в фарфоровую пепельницу на крышке фортепиано. – И замечу, что сегодня вы какая-то другая. Совсем не похожи на ту задумчивую и сторонящуюся людей незнакомку.

Не глядя на него, Саша с трудом переводила дыхание, а ноги еще продолжали слегка пританцовывать в такт музыки. От его слов еще сильнее бросало в жар.

– Разве я не могу быть веселой и танцевать? – все же спросила она, бросив на него игривый взгляд, и приняла лимонад. – С чего вы взяли, что я должна быть всегда одинаковой? – снова это желание поспорить всколыхнулось в ней. Глядя в упор в его темно-карие глаза, удивлялась тому, как ее подмывало его дразнить. Это вызывало странное волнение внутри, как если бы она стояла с глазу на глаз с опасным хищником, понимая, что он в любую секунду может схватить ее и растерзать.

И, задумав проверить саму себя, насколько долго она сможет выдержать его прямой взгляд, она пригубила лимонад, продолжая смотреть на него. Но, очевидно, сделала слишком большой глоток, потому что целая сотня пузырьков резко ударила в нос! От неожиданности Саша зажмурилась и отчаянно принялась обмахивать себя рукой, пару раз совершенно некстати чихнув. Видимо, это выглядело очень забавно, потому что Никита рассмеялся, наблюдая за ней, и не без удовольствия произнес:

– Боги, как вы очаровательны! – с этими словами он придвинул кресло ближе к банкетке и сел практически вровень с ней, любуясь ею без малейшего стеснения. – Нет, пожалуй, не должны. И мне отрадно снова видеть этот дерзкий взгляд. Признаюсь, за вами очень любопытно наблюдать… Черт, даже несмотря на этих болванов, – он куда-то неопределенно кивнул головой, – я искренне рад, что не поддался своему утреннему настроению. Ведь я совершенно не хотел сюда приезжать.

Она вскинула на него глаза, смущенно потерев нос тыльной стороной ладони, пытаясь избавиться от навязчивых щекочущих пузырьков, сняла с запястья веер и активнее прежнего начала им обмахиваться сразу двумя руками.

– Почему же? Ах, да, вы же не умеете танцевать, – сказала она как бы мимоходом, в надежде уколоть его, и метнула на него быстрый взгляд.

– Вас мне точно не перетанцевать, милая Саша… – он тихо рассмеялся. – А, если серьезно, то у меня была бессонная ночь. После встречи… м-мм… с вами на берегу, я вернулся в Баку и всю ночь усердно работал, и даже хотел отказаться от поездки сюда. Но отец ваш оказался человеком слова и прислал за мной свой фаэтон. Так что отказаться я не смог.

– И вот вы здесь, – с едва уловимой досадой сказала она, – и в новом костюме. А что со старым? Безнадежно? – Саша почувствовала некую вину, снова метнув на него взгляд.

– Ерунда, не вините себя… И, кстати, спасибо за оставленную воду. Это было мило с вашей стороны.

Саша бегло кивнула, чувствуя, как от слова мило щеки опять предательски вспыхнули. Хотя было приятно, что он оценил ее жест.

– Это всего лишь восточное гостеприимство, – проронила она, как бы, между прочим, стараясь вести ни к чему не обязывающий разговор, продолжая разглядывать танцующих и слегка пританцовывая ножкой в такт. – Многие приезжие жалуются на страшную жару… И потом, вы спасли мою шляпу, – она снова мельком бросила на него взгляд. – Значит, вы не любите балы?

– Честно говоря, мне просто хотелось развеяться, но я и забыл, насколько это скучное занятие. Дамы слишком жеманны, а мужчины слишком стараются показать, кто умнее. Каждый напяливает на себя маску, стараясь произвести впечатление. Тоска!

Она вскинула на него глаза. Да, пожалуй, он был из тех, кому было совершенно плевать на то, какое он производил впечатление. Однако, желая его подловить, еще помня, как он разглядывал Ольгу, с плохо скрываемым интересом Саша спросила:

– А как вам моя сестра? Ее считают одной из самых красивых дам высшего света…

Он едва заметно насмешливо улыбнулся, не спуская с нее слишком внимательных глаз, и произнес:

– Надо быть полным ослом, ну, или слепцом, чтобы не видеть ее красоту. Но просто красота – это скучно. Намного веселее обнаружить среди скал пугливую нимфу, читающую стихи под шум моря, и попытаться разгадать ее тайны.

Глядя в его весело поблескивающие темно-карие глаза, Саша почувствовала, как краска стремительно заливает ее лицо, смущаясь этого странного комплимента и понимая, что там, вчера на берегу, он явно за ней наблюдал намного дольше, чем она думала, пока она предавалась мечтам об Андрее. Он слышал, как она читала стихи? От этого почему-то стало тревожно и неловко, будто бы это не она, а он увидел ее внезапно обнаженной. Не в силах выдержать его взгляд, отчаянно нервничая от мысли, что он слышал, как она разговаривала сама с собой в мечтах, Саша в замешательстве опустила черные пушистые ресницы на бокал. Он был пуст. Она глазами поискала, куда бы его поставить, пытаясь так справиться со своим волнением и смущением. Шацкий молча протянул руку за ее бокалом, продолжая с улыбкой за ней наблюдать. Возникла странная напряженная пауза.

Глядя в зал, всей кожей чувствуя его взгляд на себе, Саша с облегчением заметила, корнета, с которым она пару раз танцевала за вечер. Поймав ее взгляд, юноша в парадном темно-зеленом мундире с золотыми погонами и блестящими латунными пуговицами двинулся в ее сторону через всю залу с явным намерением пригласить ее на начинавшуюся московскую кадриль. Желание ускользнуть, скрыться от этого Шацкого было столь велико, что она с радостью помахала корнету рукой. Однако едва молодой светловолосый юноша подошел, как Шацкий неожиданно встал и, решительно закрыв офицера своей широкой спиной, тоном, не терпящим возражений, произнес:

– На сегодня довольно этих разряженных юнцов. Пожалуй, моя очередь, – с этими словами он решительно взял ее за руку и уверенно потащил в центр залы, даже не взглянув на оторопевшего офицера.

– Вы же не танцуете, – едва успела промямлить Саша, возмутившись такой наглости, но не в силах противостоять ему. В своих пышных юбках с удлиненным шлейфом она едва поспевала за его шагами, увлекаемая его рукой, с замиранием сердца предвкушая что-то необычное.

– Вы плохо меня знаете, Саша, – произнес он с веселой насмешкой, продолжая сжимать пальцами ее ладонь в перчатке и склоняясь почти к самому уху. Тепло его дыхания на щеке и едва уловимый приятный аромат одеколона, смешанный с запахом табака и его самого, странным щекочущим волнением отозвались в ее теле, и что-то непонятное заволновалось внизу живота.

Остановившись в центре зала, прямо посредине выстроившихся для танца дам, он довольно ей улыбался, затем уверенным движением завел левую руку за спину и сделал несколько шагов назад, не сводя с нее глаз, вставая в ряд кавалеров. Отсюда он был особенно заметен: высокий, угрожающе сильный, с этой своей обескураживающей улыбкой, от которой волнительные мурашки пробегали по ее коже и румянец не сходил с лица. На мгновенье мелькнула мысль скрыться, затеряться в толпе, бежать от него, пока не поздно…

Но заиграла музыка. И с первыми нотами дамы и кавалеры двинулись навстречу друг другу. И с досадой на себя, она тоже двинулась ему навстречу, глядя в его темно-карие глаза, отчаянно боясь сбиться с ритма. Взмах рук – и их ладони соприкоснулись. То ли от тепла его рук, то ли под его нахальным взглядом, но отступая назад, Саша чувствовала, как отчаянно дрожали ее пальцы, а дыхание становилось тяжелее, сердце не умещалось в груди.

Снова три шага навстречу, взмах рук – и опять их ладони соприкоснулись. Он неотрывно смотрел на нее и улыбался, и было что-то возмутительное в его глазах, будто бы он видел ее насквозь: без платья и чулок, без плотного слоя рисовой пудры! От этого что-то щекочущее поднималось в ней. Хотелось, чтобы стало темно, дабы скрыть свои слишком явно блестевшие глаза и зарумянившиеся щеки. И удивлялась, как он плавно и уверенно двигался! И с чего она решила, что он не умеет танцевать? Его движения завораживали, напоминая осторожного грациозного ирбиса, притаившегося средь гор. В нем угадывалась сила и энергия искушенного хищника, который умело усыплял бдительность своей улыбкой и прямым гипнотическим взглядом. Но она догадывалась, что, попробуй она сбежать, он одним рывком нагонит ее, и уже ничто ее не спасет! Во время очередного соприкосновения рук она почувствовала, как его пальцы сильнее сжали ее ладони, будто пробуя: вырвется или нет? И, заглянув в его глаза, глубокие, словно бездна, лишь чувствовала, что не в силах унять эту странную дрожь в пальцах, которая волнами расходилась по всему телу.

…Она всеми силами пыталась сосредоточиться на танце, боясь сбиться с ритма. Один, два, три, четыре – отсчитывала машинально. Его руки жаром накрыли ее руки, большими пальцами он едва заметно провел по ее ладоням, вызывая новую волну трепета, и чуть дольше держал ее ладони в своих руках.

– Не бойтесь, я держу вас, – прозвучал совсем рядом его тихий голос, и вдруг с легкостью, словно она вообще не имела веса, он приподнял ее в прыжке, взметнув в воздухе белоснежный, расшитый жемчугом подол ее платья. И так же легко опустил на паркет, удерживая за талию.

…Сердце готово было выпрыгнуть из груди. А ноги!…С досадой на саму себя она понимала, что надо бы с этим покончить, уйти, бежать, от греха подальше! Но какая-то неведомая сила заставляла ее снова идти ему навстречу, касаться плечами его плеч, покорно вкладывать свои ладони в его пальцы, приподниматься на его руках, чувствуя, как странно замирало сердце под лифом платья, когда грудью едва касалась его лица. И не могла совладать со своим дыханием, когда, взлетев, стремительно опускалась вниз, не чувствуя земли под ногами, и беспомощно хваталась за его плечи, дабы не упасть…

Наконец, музыка стихла… Сердце неистово прыгало в груди. Голова слегка кружилась. Ноги и руки не слушались совершенно.

Откуда-то издалека послышался его тихий обволакивающий голос:

– Держитесь за меня, Саша, вам надо отдышаться, – от его близкого дыхания снова что-то предательски заволновалось внутри. Понимая, что может сейчас упасть, с трудом различая голоса и звуки залы, она вцепилась в его локоть и послушно последовала за ним. И пока шла, глядя в пол, не решалась поднять глаза на гостей, боясь раскрыть свои странные ощущения и недопустимое волнение, и только с изумлением понимала, что, если прямо здесь и сейчас, он, как колдун Черномор, решит похитить ее, у нее не будет сил сопротивляться!

Он отвел ее туда же, к фортепиано, не давая прочим мужчинам и шанса завладеть ее вниманием. Саша была рада присесть и отдышаться, не в состоянии пойти снова танцевать. Щеки горели. Она сидела, с трудом вдыхая воздух, прижавшись спиной к прохладной стене, радуясь ветерку, шедшему от окна. Взмокшие волосы кое-где выбились. Саша отчаянно двумя руками обмахивала себя веером, не в силах смотреть на Шацкого, но чувствуя его взгляд на себе. Какое-то смущение поднималось в ней перед этим человеком. Оно было неприличным, странным, пугающим, и столь непохожим на все, что ей до этого приходилось испытывать. И вроде бы хотелось уйти, ускользнуть от него, но что-то тайное, щекочущее толкало остаться в его компании. Единственное, что ее волновало – лишь бы никто не заметил слишком ярких ее щек и волнения. Вуаль давно была где-то потеряна, а потому всей кожей голой спины и плеч, открытой частью шеи ощущала его взгляд на себе, от чего еще сильнее то бросало в жар, то предательские мурашки разбегались по всему телу.

– Вы вся дрожите, Саша, – едва заметно улыбаясь, произнес Шацкий совсем рядом. Он сидел в своем кресле и, забавляясь, поглядывал на нее, покачивая ногой.

Она пуще прежнего принялась обмахивать себя веером, чувствуя, что уже и рисовая пудра не спасала от растекавшегося по лицу и груди румянца. Шацкий же, будто наслаждаясь ее смущением, еще тише произнес:

– Вы невероятно пленительны в танце…

Она готова была провалиться сквозь землю. Пленительна?! Опять что-то затрепетало внизу живота. И снова чувствовала, будто стоит на краю и заглядывает в пропасть, от чего перехватывало дыхание, и слегка кружилась голова. Но встать и уйти, не смела, а сидела, глядя в одну точку перед собой, пытаясь унять бешеное биение сердца.

– Что ж… Пожалуй, можно перейти к подарку, – сказал он вдруг совершенно беззаботно.

От этих слов она невольно обернулась, не в силах скрыть недоумения.

– Но… вы же не знали, что это я?… – произнесла Саша, чувствуя подвох.

– Не знал. Это правда, – он усмехнулся сам над собой, – и я до сих пор удивлен таким совпадением. Но подарок-то я приготовил, я же был приглашен на день рождения… Э, правда, – он замешкался, – я особо не задумывался над тем, что подарить, приобрел кое-какую безделицу… но, пожалуй, оставлю ее для более формального случая, – он все с той же пресловутой насмешкой посмотрел на нее. – Кажется, для вас, прелестная нимфа, у меня есть что-то особенное, – с этими словами он опять тихо рассмеялся, заметив, как она снова смущенно отвела взгляд, не в силах справиться с собой.

Шацкий же достал из кармана пиджака маленький мешочек из черного бархата и, покрутив его в руках, взял Сашину руку в белой лайковой перчатке. Не отрывая глаз от ее лица, он медленно провел пальцами по ее ладони, раскрывая ее пальчики. Снова что-то досадно недопустимое всколыхнулось в ней. Тем временем Никита высыпал на ее ладонь какой-то небольшой шероховатый камень со странными вкраплениями причудливой формы, размером с половину перепелиного яйца.

Саша, не понимая, смотрела на камень, ощущая приятное тепло пальцев Шацкого на своей руке. Камень?

– Знаете, что это, Саша?

Она отрицательно покачала головой, не в силах поднять на него глаза.

– Это – золотой самородок, большая природная редкость. Я нашел его год назад на берегу одной из золотоносных рек в Южной Сибири. Носил с собой, как талисман, все это время… А сейчас хочу подарить вам, – заметив ее недоумение, он снова насмешливо улыбнулся и добавил: – Пусть вас не смущает его стоимость. Цену вещам назначаем мы, люди. Там, где я его нашел, он был всего лишь камнем, частью великого безмятежного пространства. Не более. Но истинная ценность его совсем в другом. Видите ли, его можно переплавить во что угодно, как и вас, милая леди. Он как возможность, как иллюзия безграничной фантазии. Что может сделать из этого куска металла искусный ювелир? Хоть что! Оттого цена его в разы больше пока он вот в таком, нетронутом состоянии, – он улыбнулся, сжимая ее пальцы в кулачок, и продолжал держать ее за руку, не отрывая глаз от ее лица. – Постарайтесь сохранить вашу природную редкость, не позволяйте себя переплавить, Саша. С восемнадцатилетием.

Она в замешательстве смотрела на него, периодически переводя взгляд на самородок, чувствуя, как под его пальцами подрагивает ее кулачок.

– Вы… Спасибо, но я… вряд ли можно это принять, – едва смогла произнести Саша.

С этими словами Никита молча выпустил ее руку и откинулся на спинку кресла, словно показывая, что церемония дарения окончена.

– Можете выбросить. Я не приму его обратно, – бросил он и, слегка поразмыслив, произнес, вновь поворачиваясь к ней: – А лучше давайте еще потанцуем, Саша…

Но Саша уже сидела с изменившимся лицом и, совершенно не моргая, смотрела куда-то в зал.

В дальнем углу, в дверях стоял полковник Бессонов! Среднего роста, подтянутый, с годами сформировавшейся военной выправкой, в походном темно-зеленом мундире он был заметно растерян и напряжен. Он торопливо снял свою фуражку и, держа ее за козырек в левой руке, о чем-то напряженно говорил с родителями Саши, оттирая рукавом мундира взмокший лоб и небрежно откидывая на бок темно-русые волосы.

Краска совершенно отхлынула от ее лица! Не помня себя, Саша поднялась в полный рост, пытаясь разглядеть Бессонова из-за проходивших мимо гостей, не заметив, как веер упал к ее ногам, а грудь учащенно взволнованно заколыхалась.

– Вы в порядке, Саша? – совсем рядом раздался голос Шацкого.

Она не сразу сообразила, о чем он. А когда перевела на него взгляд, совершенно растерянный и счастливый, поспешно схватила его руку, вложила в нее самородок и сдавленно прошептала:

– Простите, если я дала вам повод. Простите! Заберите это. Все это не нужно! Мне это не нужно…

И больше не говоря ни слова, подняв юбки, Саша бросилась сквозь толпу гостей в сторону родителей, не замечая ничего, желая только увидеть Андрея!

++++

Павел Иванович, стоя в центре зала, громко кашлянул и рукой показал музыкантам прекратить. Затем он взглянул на Бессонова и громко заявил: