Текст книги "Лето прошло"

Сережа видит, что Мария Игоревна черного человека заметила, но не закричала и в милицию звонить не кинулась.

Варежки полагается класть в сушильный шкаф. Монстр теперь совсем беззащитен.

Мама в коридоре:

– Сережа, а что тебе Колина мама сегодня утром сказала? Опять просила с Колей играть?

– Да.

По дороге домой мама рассказывала:

– Представляешь, какой ужас?! Ты же знаешь Максима из второй старшей группы. Ну, такой кудрявый. Так вот, мы уже давно заметили, что у нас стали игрушки пропадать. Не знали, на кого думать. Сначала решили, что это Ваня – он самый бедный. А вчера застукали – Максим! И его мать якобы ничего не замечала! У них, говорит, столько игрушек, что и не упомнишь все. Вот так! Денег куры не клюют, а ребенок позарился на детсадовское старье. И знаешь, что противно: мы его спрашиваем: мол, ты украл? А он нам в лицо так нагло: «Нет, я из дома принес». Шесть лет, а уже врать научился. Вор и обманщик. Что же с ним дальше будет?

Мама шла в сумерках на грохот проспекта, держала Сережу за руку, обходила лужи и думала о том, какой он впечатлительный. Вон как помертвел после ее рассказа. Как тяжело ему будет жить среди таких ловкачей, как Максим и его мамаша. Папашу не видела, но наверняка он не лучше. А эта Вера! Пронюхала, что у Сережи скоро день рождения. Надеется небось, что Колю пригласят. Да куда приглашать? Кого? В однокомнатную, заставленную? А эта все лезет, все навязывается со своим малахольным сыночком. Еще возьмет и подарит что-нибудь вредное. Заплатила директрисе, чтобы больного ребенка приняли. Платит воспитательницам за дополнительный уход. Что за время такое поганое! Все деньги решают. Какой ты хороший, какой родной, мой Сережа! Ты будешь хорошим человеком. Самое главное во все времена – оставаться человеком.

Откуда эта злоба?

Проснулся с ненавистью к жене. Идиотка! С утра накрашенная, свежая, в новых джинсах и красной блузке. Ах, как продуманно! Красное идет брюнеткам. Это тебе не халат допотопный да шлепанцы стоптанные.

– Андрей! Я ставлю кофе! Глаженая рубашка в шкафу.

Как приветлива, как вежлива. Как же – кандидат филологических наук. Теперь только перед гостями выпендриваться: «Все в прошлом. Я домохозяйка со степенью». Вроде переживает, а сама рада-радехонька, что не надо мотаться за тридевять земель в задрипанный институт на другой конец Москвы. Первое время, когда пошли хорошие деньги и он стал задерживаться допоздна, а потом вставать, как сегодня, в одиннадцать-двенадцать, закатывала сцены, будила по утрам, чтобы отношения выяснить. В новой квартире у каждого своя комната, и жена спит как сурок, когда он, радостный или удрученный, но всегда измотанный, возвращается домой.

Лупанул дверью в ванной. Вслед ангельское:

– Боже мой!

От душа – ни свежести, ни облегчения. Кое-как вытерся и прошлепал в комнату, мстительно оставляя мокрые следы на паркете.

Причесываясь в коридоре, рассматривал себя в зеркале. Обычно он себе или нравился, или не нравился. Сейчас видел одно белое пятно вместо лица. Ноющее неспокойствие в пояснице. Проклятые почки!

Выскочила Марина, ласкалась.

– Папочка, почему ты с нами не едешь?

Ах ты, моя хорошая! Даже почки отпустили. Но хлестнул телефонный звонок. Похолодели руки и ноги. Рванулся, но жена уже декламировала в трубку:

– Да нет, мама, не едет. Да я сама не понимаю. Переполошил, снял с дачи, купил путевки, на целый месяц. В кои-то веки вместе. И тут на тебе – не едет, деньги пропадают… Собрались, собрались. Он нас проводит, не волнуйся. Я тебе еще перед отъездом позвоню.

Схватил за руку:

– Не ломай комедию! Актриса погорелого театра. И мамочка тоже недовольна?

Дочь вертелась рядом, что-то лопотала.

– Да уберешься ты, наконец, в свою комнату? Опять разгром оставишь.

Марина не убралась, скрестила руки на груди и отчеканила:

– Ты невоспитанный, грубый человек. Ты думаешь только о деньгах.

Вот паршивка. А кто только что новый мобильник выклянчил? Жена тоже подключилась: «И правда, Андрей, что она, хуже всех в классе?»

И карманных денег недавно пришлось прибавить, чтобы не страдала деточка. А сейчас получай подзатыльник. Дочь ушла – не убежала – без плача, со стиснутыми губами. Уж лучше бы… Что за тоска, тяжесть на сердце. Глаза жены набрякли слезами.

– Откуда эта злоба? – Наконец-то! Ну давай, давай! Но голос по-прежнему ровен. – Андрей, объясни, что случилось? Чем мы с Мариной провинились? Если тебе нужна помощь, скажи! Ты не заболел?

Какая помощь, дура несчастная?! «Сам виноват, это твой выбор»? Слышали, слышали! Объясню, объясню, когда вернешься. Может, и объяснять не придется. Может, обойдется. А пока что отстань, не лезь, не трави душу. Крикнул:

– Да мне одно надо – чтоб ты отчалила с Мариной в Турцию!

Жена слезы сдержала, тихо открыла дверь в свою спальню, так же тихо закрыла.

На кухне пробурчал в пустоту:

– Говорил, надо покупать синюю.

На самом деле в мебельном салоне именно жена мучилась, выбирала: ей нравилась синяя кухня, а продавец навязывал натуральное дерево. Еще бы – на четыре тысячи долларов дороже. И убедил-таки. И жена-то теперь и вздыхала: дерево, хоть и натуральное, выглядело громоздко, безжизненно. Ему самому все равно – синее, коричневое.

Глотнул кофе, морщась, отодвинул тарелку с бутербродами. На выходе крикнул в коридор:

– Чтоб к шести были готовы!

Начало рабочего дня. Самого обычного. Каких тысячи. Один лучше, другой хуже. Борьба с неприятностями, не больше. Не смертельно. Думать только о простом, привычном. Остальное затолкать, забить в темноту мозга. Еще есть силы поверить: это ты сам сжимаешь внутри себя кольцо опасности.

Пустая лестничная клетка. Дверь на лестницу закрыта. Чертов лифт! Остановился где-то внизу? Показалось.

Дом хоть и не самый элитный, но солидный, кирпичный, на этажах цветы в кадках, лифт чистый. Но медленный. Неторопливый мучительный спуск в тесном полумраке.

На первом этаже – возбужденные женские голоса. Женские – это хорошо.

– Раньше к праздникам хоть флакончик духов дарили, а теперь дождешься от этих…

Вахтерша и дворник поперхнулись, поздоровались чуть не с поклоном. Перевертыши проклятые. Такие кого угодно за пять баксов на лестницу пустят.

На улице тепло, солнечно, зелено. Дорожка перед домом – хуже нет, припаркованные машины с одной, с другой стороны. Никогда не разъедешься толком. И обзора никакого. А сейчас и вовсе – взгляд волей-неволей упирается в черную гору джипа перед подъездом. Водитель Саша кидается с собачьей преданностью, распахивает дверцу. Парень красивый, высокий, только глаза порой сходятся к носу и закатываются под веки. Когда оформлялся, видно, держался изо всех сил или лекарство какое принял, не заметили. А сейчас, похоже, бензин на свою «девятку» проводит как служебный и левачит. Это на джипе-то! Надо увольнять. Но потом, потом. Хорошее слово – «потом»!

Саша видел – шеф не в духе, сидит мрачный, молчит. Ему бы тоже помолчать, а он со страху тараторит, несет несусветное:

– Андрей Андреевич, а вы слыхали, что у Пугачевой в Швейцарии сын и дочь незаконные в интернате учатся?

В ответ рявканье:

– Да заткнешься ты, наконец?!

Но и в тишине плохо. Сам не выдержал:

– Ты почему не перестроился? Так и будешь в хвосте тащиться? Да поддай, черт тебя побери!

Саша превзошел себя. Подрезал, теснил черным танком автомобильные стада. Позорно улепетывали пешеходы. Жалкий старичок достойно доковылял до середины. Есть такие хмыри – думают, на испуг возьмут. Нет, побежал как миленький. Погрозил вслед сухим кулачком. Грози, грози, дуралей.

Впереди на перекрестке замаячили темные фигуры монашек с ящиками в руках. Саша проворчал:

– Опять эти попрошайки. Как же, «на восстановление храма»! Небось на «мерседес» боссу.

Сам он тоже считал их аферистками, никогда не подавал. Но сегодня черные платья, платки, кресты, неестественно бледные, кукольные лица до испуга резанули по сердцу. Миражи.

Саша опять с комментарием:

– Монаха встретить – к несчастью. А если он липовый?

Только на то и надежда.

– Много ты понимаешь! Ну-ка, останови.

Сзади гудели, орали, а он не спеша полез во внутренний карман, вытянул из пачки банкнот десять долларов. Постное белое лицо за окном – ни радости, ни благодарности. Глухое:

– Благослови вас Господь.

– А пошла ты!

Поднял стекло.

– Поехали!

Пока что Саша выходил победителем из всех стычек с иномарками, не говоря уже об отечественной мелочи. Но вдруг справа возник точно такой же черный джип. Только стекла тонированные, слепые. Чуть оторвется, чуть отстанет – и снова пристроится, обязательно справа, впритирку. Показалось: за черным окном скалится, грозит кто-то страшный. Муторно, нехорошо. Ждал в оцепенении. Перед светофором Саша нагло влез из третьего ряда в крайний левый, свернул. Ушли. Сволочи, сволочи! Саша что-то заметил, осмелился успокаивать:

– Андрей Андреевич, это же так, дорожные игры. Я его подрезал немножко, вот он и…

Ну погоди, недолго тебе косые глаза передо мной к небу заводить.

У офиса еще больше накатило. Когда пошли хорошие деньги, сотрудники и клиенты начали под руку толкать: надо бы для ремонта фирму посолидней нанять, с архитектором. Наняли, денег вбухали уйму. Получился блеск. Но сейчас нелепость бросилась в глаза: в двухэтажном здании соседка слева – последняя в Москве неотремонтированная аптека, обшарпанная, с тусклой вывеской, сосед сверху – захудалый магазин, рядом помойка вонючая, а у них на первом этаже – рамы беленькие, пластиковые, ступеньки мраморные, перед входом травка искусственная. Марсианская база. Беззащитная, глупо открытая всем ветрам. Кто поосторожнее, пристраивался без показухи в институтах, конструкторских бюро, общежитиях. Без вывески, вернее, под старым прикрытием. Идешь по улице – «НИИ такой-то». А сам НИИ ужался раз в пять и по-братски, за божескую плату делится площадью с фирмачами. Внутри можно и блеск устроить. Самые богатые, и наши, и не наши, замыкались в башнях из стекла и бетона, дорогих гостиницах, офисных комплексах. Межпланетные гиганты, способные держать оборону против всей бесприютной вселенной.

Дверь открылась от одного поворота ручки. А ведь приказано – пускать только через домофон. Охранник, приосанившись, разговаривает с чернявой девицей, помощником бухгалтера, не сразу оглядывается. С ума они посходили, что ли? Не стал связываться, но так глянул, что глупые рожи вытянулись. Девица порскнула к себе.

В холле перед кабинетом подскочила секретарша:

– Андрей Андреевич! Вам сегодня склад смотреть. Вы помните?

– Помню, помню!

Эта сразу схватывает, что к чему. Улыбку прочь, лицо строгое, деловое, без обиды. И к столу, за работу. Но свою любимую штучку отколола. Будто случайно натолкнулась на шефа, да прямо грудью. Извинилась томно. Дешевка! Нет уж, секретарш с него хватит. Прежнюю трахнул сдуру в гостинице после переговоров. Так вообразила бог весть что. Жене звонила, дышала в трубку. Еле отделался.

В кабинете любимое кожаное кресло услужило – подставило подголовник, подлокотники. Злоба улеглась зализывающей раны тигрицей и глухо ворчала, скалилась в тревожном ожидании. За стеной у секретарши звонки:

– Але! Але! Я слушаю!

Хлопнула трубку. Не соединили или ошиблись номером. Мобильный на столе притянул взгляд. Сейчас зазвонит! Ерунда. Если и зазвонит, ничего страшного. Номер только что поменял, о новом извещены только нужные люди.

Стук в дверь. Юрист Илья Моисеевич. Из каких только передряг не спасал, какие лазейки не отыскивал, чтобы не запутаться, не пропасть. Друзьями никогда не были, но ценнее сантиментов уверенность в том, что придет такой толстенький, остроумный и даст дельный совет. Но сейчас Илья Моисеевич, как всегда ироничный, понес бред о своей больной печени, о перегрузках, о предложении родственника перейти в маленький спокойный банк рядом с домом, правда, на меньшую зарплату. О том, что сам уходить не хочет, но заставляет жена. При этом на тяжелобольного в этом кабинете походил совсем не он. Было заметно, что ироничному юристу не терпится оттарабанить заготовленную речь и скорее – на свежий воздух.

Какая, к черту, печень?! Глаза так и бегают. Переманили большими деньгами? Нет, хитрая крыса что-то почуяла. Попробовать выпытать, расспросить? Бесполезно. «Да, многоуважаемый Андрей Андреевич, ваш корабль идет ко дну». Этот ответ не нужен ни тому, кто бежит, ни тому, кто бежать не может.

Ну и катись – и пинка под зад, чтоб не слышать мерзкого писка.

Пинка, конечно, не дал, но разглагольствования Ильи Моисеевича прервал достойно:

– Ну, ясно, ясно. Печень вашу щупать не собираюсь. Что нужно, оформите у секретаря. Все, счастливо.

Тяжелым взглядом давил, гнал толстячка к двери. Кажется, удалось на прощание произвести впечатление.

Опять телефон за стеной. Крики секретарши:

– Але, але! Вы меня слышите? Говорите!

Секретарша стучала к нему, вошла, не дождавшись ответа.

– Андрей Андреевич, кто-то к вам пробиться не может. Межгород или заграница.

– Сто раз говорил: не входить без приглашения! Ты вот что – сегодня никого со мной не соединяй. Мол, я весь день на переговорах. Будет звонить кто новый, спрашивай телефон. Я сам потом перезвоню.

Когда за секретаршей закрылась дверь, отключил мобильный. Мелькнуло – а если жена? Нет, все равно, он имеет право на передышку хоть на пару часов.

Опять стук, опять секретарша. За ее спиной менеджер Дима. Черт с ним, пускай заходит. На его должность он собирался взять одинокую женщину без амбиций, но знакомые упросили. Сын их знакомых, милый мальчик, окончил тот же институт, что и Андрей, один год проучился за границей, случайно остался не у дел.

Милый мальчик, хотя и работал неплохо, раздражал с первого дня, в последнее время невыносимо. Вот стоит – новенькие джинсы «Босс», новенькая футболка поло. На ногах – боже упаси, не кроссовки! – хорошие итальянские туфли с ремешками. Слегка загорелый, мускулистый, аккуратно причесанный.

От молодежи из хороших семей исходит некий свет. Кажется – красоты. Но нет, присмотришься: глаза маловаты, рот кривоват. Тут другое – большие родительские квартиры, большие дачи на просторных участках, желудки, не загубленные магазинными котлетами. Сам Андрей начал разбег почти с самых низов, в институт попал через рабфак, пополняя рабоче-крестьянский процент. Еле остался в Москве, женившись прямо перед распределением на москвичке. Так что классовая неприязнь к золотой молодежи сидела давно. Но, ей-богу, не было при социализме таких молодых людей – столь непоколебимо уверенных в своей способности не ошибаться. Рядом с ними хочешь не хочешь – почувствуешь себя мертвецом.

Так всего и передернуло, когда рука с ровно подстриженными ногтями протянула пестрый буклетик.

– Добрый день, Андрей Андреевич. Вот, китайцы прислали каталог.

Паршивец, и где только так говорить научился: деловито, но не сухо, дружелюбно, но без подобострастия, на равных, но не фамильярно. Бывало, за границей поражал такой же тон – какого-нибудь портье. Ну, сейчас ты у меня попляшешь!

Механически листал глянцевые страницы с сияющими шампунями, кремами, кусками мыла.

– А почему перевода нет? Мы что тебе, просто так деньги платим? Протри глаза – это ж не иероглифы, это английский! Тут тебе не институт и не заграница на родительские денежки! Все на папочку с мамочкой надеешься?

И дальше – крещендо. С надуванием шейных жил, багровением лица, стучанием кулаком по столу.

Пару месяцев назад в ресторане, наболтавшись с американцами, блеснув идиомами и пословицами, похлопал Диму по плечу:

– Вот так-то. Мы и без заграниц в свое время кое-чему научились! А ты мне все бумажки с английского переводишь. Я ж его лучше тебя знаю. Так что кончай, не трудись, впредь обойдусь без перевода. Вот с немецкого – будь добр! Я только «хенде хох» понимаю, да и то на слух.

Дима к словам подвыпившего начальства отнесся серьезно и на следующий день пришел за разъяснениями. Рядом стояла секретарша, да Андрей и впрямь английский не забыл, так что переигрывать не стал.

Поэтому сейчас ждал суеты, обиженных оправданий: «Вы забыли, вы сами говорили, я бы перевел…» Получил совсем другое. Мальчишка не раскололся, смотрел прямо, спокойно, будто хотел сказать: «Беснуешься – значит, у тебя неприятности. Какие – мне знать неинтересно. Жалеть или презирать – тоже ни к чему. Это твоя игра. А я пойду дальше своей прямой дорогой».

И уже вслух:

– Перевод я вам через час принесу.

И принесет, можно не сомневаться.

Теперь он ненавидел себя. Взбесился, что ли? Что за злоба его крутит, водит? Ведь запретил себе о плохом думать. И все равно темное рвется наружу. Трус, слабак! Распустился. Есть же еще время осмотреться, принять решение. Только отправит своих в Турцию. И к врачу надо опять сходить. Почки о себе напоминают. Позвать секретаршу, чтобы принесла то немецкое обезболивающее, что всегда помогает, и воды. Вот так-то лучше.

Через пятнадцать минут вышел из кабинета повеселевшим, подмигнул секретарше. Та чуть не прослезилась: слава богу, прежний Андрей Андреевич! Сделал пару звонков, проинструктировал сотрудника, уезжающего в Екатеринбург, и поехал на склад.

Прекрасный склад – большой, чистый, территория с надежной охраной. Слишком большой и слишком дорогой. Хозяин, солидный, седой, из советских торговых работников, всем видом показывал: хочешь, бери, не хочешь – желающие быстро найдутся. Арендную плату сбить не удастся. Можно было сразу попрощаться. Но Андрей блефовал до конца. Расхаживал, осматривал, вслух сравнивал с другими складами – реальными и мифическими. Находил варианты получше. Давал понять: а мы и сами не лыком шиты. Сцену надо доигрывать, не теряя лица.

Когда выходил со склада почти победителем, в голове мелькнуло: «А зачем, собственно, это все?»

Надо отвечать китайцам, продолжать искать склад. Озабоченный, доехал до офиса, вошел в холл к секретарше. А там сидел и во весь рот улыбался непонятный морщинистый мужичок. Секретарша вскочила, спешно оправдываясь:

– Андрей Андреевич, он говорит, что с вами условился на сегодня. Я объясняю, что у меня ничего не записано, а он…

Бог ты мой, да это же Коля Лебедев, одноклассник! Раздобыл где-то домашний телефон, позвонил на прошлой неделе в двенадцать ночи, напросился на встречу. Забыл, совсем забыл! Что Коле Лебедеву надо – ясно: или денег, или работы. Судя по мятым костюмным брюкам и трикотажной доисторической рубашке. Не получит ни того ни другого. А вот в ресторан сводить можно. Тем более что время давно обеденное.

Водитель Саша ухмылялся, глядя, как одноклассник шефа неловко забирается в джип. И дверцу, когда приехали, захлопнул нелепо, со всего размаху.

Саша был противен, но и сам он выбрал ресторан не без тщеславного умысла – «Древний Китай» в Камергерском. Знал прекрасно, что для ресторанного новичка знакомство с китайской кухней обернется мучением.

Коля, натыкаясь на стулья и посетителей, добрался до столика. Слепо уставился в меню.

– Да я по ресторанам не хожу. Заказывай сам.

Потом одноклассник с видимым отвращением хлебал кисло-сладкий суп, ковырялся в пекинской утке, черных грибах, мычал:

– А что, ничего, вполне, вкусно…

А вот пиво ему действительно понравилось.

Тяжело просить, сознаваясь в своих бедах. Потому Коля все вспоминал, вспоминал о математичке и физруке, походе по Крыму и курении в туалете. Наконец решился:

– Слушай, Андрей, такое дело… В общем, служил я на Украине, кончил майором. Начались эти дела, перестройка и так далее. Демобилизовался, перебрался в Подмосковье. С работой никак. Левачил на «жигулях». Потом купил в кредит грузовичок, занялся перевозками. Погорел, блин, по-черному. Жена уборщицей пошла. На картошке сидим. Помоги! Возьми хоть охранником, шофером.

Человека с клеймом неудачника на рано постаревшем лице нанимать нельзя. Сейчас бедолаге об этом не сообщим. Потреплем его по руке:

– Да брось ты, смотри веселее. Посмотрим, поищем. Позвони через пару дней.

Через пару дней скажем сочувственно:

– Ты уж прости. И так пытался, и этак. Нет свободных вакансий. Но ты звони, может, что наклюнется.

Если Коля не полный дурак, поймет, что больше соваться не стоит.

С делом покончено, и можно без задних мыслей получать удовольствие от взаимных «а помнишь?». Недолго, поскольку осоловевший от пива мужичок придвигается морщинистым лицом и круто меняет тему:

– Я тут книжки умные начал читать. Парапсихология, все такое. И хочешь верь, хочешь нет – почувствовал в себе что-то. В общем, силу какую-то. Стал людей понимать. Ну, что в них скрытое сидит. Так вот, только тебя увидел… На тебе как будто печать какая нехорошая. Ты знаешь чего, я через эти книжки с одной бабой познакомился. Ясновидящая Ирэна. Так она и судьбу предскажет, и порчу снять может. К ней попасть трудно, но я тебе устрою.

Стало совсем весело. Видение: Коля Лебедев в офисе раздает сотрудникам иконки или с криком «Чур меня!» отпугивает клиентов с неподходящим биополем. Между тем одноклассник, не заметив на лице капиталиста должного почтения, сделал новый заход:

– Да, Андрюха… Вот ты богатый, да? Машина, квартира по высшему разряду. А счастье – где оно? Нету. Глаза-то печальные. Все бегаешь, суетишься. Чего, зачем? Жизнь проходит. Ты когда последний раз на рыбалке был? То-то же! А я – святое дело! – частенько рыбачу. У нас там речка недалеко, так даже с ночевкой. Свобода – великая вещь. Да ты не горюй, Андрюха, и тебя вытащим. А вообще раньше лучше было.

Тут ясновидец с трудом поднялся и побрел в туалет. И правильно сделал, потому что было уже совсем не смешно.

Так что же – эта рвань его жалеет, что ли? Скажите, какая вольная птица! Суету презирает! А деньги тоже? Что же ты, такой свободный, прибежал ко мне работы просить? Ну ладно, вернешься – я с тобой поговорю по-свойски. А еще лучше – уйти сейчас, официанту сказать: приятель заплатит. Пусть выкручивается.

Кругом жевали, разговаривали. Бритоголовый парень с золотой цепью на шее обучал девицу обращению с палочками. До чего противны эти выскочки из темных подворотен. А вот совсем другое. Семья – бабушка, дедушка, муж с женой и девочка лет восьми. Чинно едят. Несколько смен с десертом. Отличные вина. Выложат долларов триста. Одеты неброско, но после обеда сядут во что-то солидное, возможно с шофером. Сначала отвезут бабушку и дедушку в хорошую трехкомнатную квартиру в сталинском доме, потом к себе – в элитную новостройку.

Созерцание себе подобных, как уже не раз бывало, подействовало бодряще. И он может так же, с женой, дочерью в ресторан, в отпуск в дальние страны. Времени нет, но ведь все равно может. И может выбрать кухню подороже. Купить удобный, не мнущийся костюм. Дочери мобильный последней модели. Пойти к дорогому врачу. Да и попросту не считать денег до зарплаты. Не унижаться, выпрашивая у бывшего приятеля работу. Это и есть, друг мой, свобода.

И еще свобода делать дело, поворачиваться, принимать решения. Свобода не быть пешкой.

И чего он, собственно, вскинулся на бедолагу? Может, Коля Лебедев позавидовал ему по-простому, хотел уязвить, может, и впрямь вообразил себя провидцем. Разницы никакой. Как можно сердиться на человека, с которым ни в чем не пересекаешься? Сидит Коля на бережке с удочкой, пьет дрянную водку – и счастлив. А сам он давно разучился получать удовольствие от простого сидения у реки. В прошлом году возил на природу американцев, у которых надо было сбить цену на органическую косметику. И сбил! Вот это было счастье! И разве оно понятно Коле?

Чудак! Порчу вздумал с него снимать. Опасность почуял. Так в их сумасшедшей стране черная печать на каждом лбу, торчащем над толпой.

Он уже почти любил Колю. Как точку отсчета, сверяясь с которой начинаешь больше ценить собственную жизнь. И когда расклеившийся Коля показался, наконец, из туалета, по-родственному довел его до машины. У офиса заботливо поручил шоферу посадить на такси или частника до дома. И денег на дорогу дал с избытком – чтобы хватило до Колиного Подмосковья.

Горделивое сознание, что ты не Коля Лебедев и никогда им не будешь. Начало шестого. Скоро домой и в аэропорт. Вечером деловая встреча. Ресторан и стриптиз.

Дверь в офис заперта. Хорошо. Открывает секретарша. Лицо настороженно-приветливое. Какое у шефа настроение? Расслабься, дурочка, не трону. Мы им еще покажем!

– Андрей Андреевич! Все ушли домой. Только что. Дима на презентацию поехал. Остались я и охранник. Тут факс пришел – от немцев. Я его Диме отдала. А вам опять письмо какое-то странное. Кто сейчас письма пишет? А вам уже второе за неделю. И эти факсы пустые. Три на этой, два на прошлой.

Потом говорила про охранника. Что не решается сам просить. У его жены день рождения, хотел бы уйти пораньше. И если Андрей Андреевич после аэропорта в офис не вернется, то нельзя ли его сейчас отпустить? Из туалета показался охранник, проверяющий ширинку. Смотрел выжидательно.

Обычный конверт с березками. Давно уже необычный, покупаемый разве что старушками в почтовых отделениях. Адрес и фамилия написаны вкривь и вкось. Наняли какого-нибудь таджика-дворника. Без обратного адреса. А факсы с почты посылают.

Не слушая секретаршу, прошел к себе в кабинет, медленно, плотно, упираясь глазами в конверт, закрыл дверь. Сел и замер. Что теперь? Отмахнуться, открыть? Черт, мобильный отключен! Заныло сердце: как там дома? Судя по штемпелю, письмо отправлено неделю назад, из Москвы. Почтовики работают, как при царе Горохе. Если внутри что-то срочное, то уже поздно или почти поздно. Нет, волноваться нечего. Ошибка, глупая шутка. Коля Лебедев подстраховался? А первое письмо? Оно было в конверте с новогодней еловой веткой, несмотря на разгар лета. Чепуха! Или все же… На стук секретарши ответил уже совсем не добрым голосом.

А ей не хотелось верить, что шефа опять обуяла злоба. Храбро напомнила о просьбе охранника. В ответ – ледяное молчание и каменный взгляд. Может, дело именно в треклятом охраннике?

– Андрей Андреевич! Я вас прекрасно понимаю. Работает всего месяц, а уже такие претензии. Он, знаете, несколько раз недовольство выражал. Что вы вечером уезжаете, потом на часик возвращаетесь, а он один сидит, непонятно кого охраняет. Говорит, когда ночной сторож приходит, зачем ему еще оставаться. Но мы все перерабатываем. День рождения жены не повод.

Бог мой, все равно сидит мрачный. И что он на всех кидается? Хватит унижаться. Она повернулась к двери и вдруг подумала: да ведь ему плохо! Тут что-то… Ведь раньше таким не был. Почки? Обострение? Тут не обижаться, а пожалеть надо.

– Вы меня простите, пожалуйста. Но мне кажется… У вас неприятности. Если я могу чем-то помочь… Я всегда… Что-то со здоровьем? Ой, боже мой! Это, наверное, те парни, жуткие… Ох, как я тогда испугалась… К нам сроду такие не приходили. Илья Моисеевич перед уходом на что-то намекал. – Она всплеснула руками, будто уже услышав подтверждение. – Я чувствовала, чувствовала! Ах, ну зачем?! Сейчас такое опасное время. Никому нельзя доверять. А вы так неосторожно…

Первое чувство – гадливости от перекошенного лица. Сразу представилась заплаканная жена. «Что ты за человек! Почему со мной не посоветовался? Чего тебе не хватает? Все тебе мало. О нас ты подумал? Все, хватит, выпутывайся, как можешь, но без меня и Марины».

Конечно! И эта знала все наперед! Как и миллионы других знатоков, все предвидевших и теперь ждущих, вытянув шеи: еще чуть-чуть, сейчас! Все, кто, увидев по телевизору очередную кровь в лифте или на асфальте, довольно откидываются на спинку дивана. «Ага, голубчик, попался-таки! И поделом. Не высовывайся, не заносись. Нет, ребята, уж лучше так, как мы, – полегонечку, потихонечку». Как сладко у чужой могилы возлюбить опостылевшую простоту собственной жизни!

Как же он их всех ненавидел – тех, кто не мог и не хотел ему помочь.

Опустив голову, выдавил:

– Езжай домой. И охраннику скажи – может к жене отправляться.

Ушла с обидой или облегчением – не видел и не желал видеть.

Пора ехать за женой и дочерью. Спокойно-обреченно включил мобильный. Тот сразу загудел, сообщая о пропущенных звонках. Спокойно-безнадежно надорвал конверт. Как и в прошлый раз – сложенный вчетверо белый лист бумаги. Ни буковки, ни закорючки. Белая бесконечность. Конец.

Прошлой весной к нему зашел Витя Королев. Учился старше курсом, в институте их пути не пересекались. Года три назад, случайно оказавшись в одной гостинице в Берлине, обрадовались друг другу почти как родные, сходили пару раз в ресторан и с тех пор перезванивались, обменивались приглашениями на презентации и прочие полезные мероприятия. Это была не дружба и даже не особо ценное знакомство: Витя занимался закупками парикмахерского оборудования и существовал в другом мире. Но мелкие взаимные услуги они друг другу оказывали. А главное – в наше неспокойное время очень важно поддерживать отношения с приличными людьми не только из соображений возможной выгоды, но и потому, что так создается надежный проверенный круг, невидимый купол безопасности.

Весной прошлого года их встреча началась с обычного трепа. Перемывание косточек политикам и бизнесменам, скромное хвастовство и откровенное фантазирование о вот-вот, прямо-таки на завтра назначенной встрече с очень-очень важным человеком, после которой откроются неохватные горизонты. Приступы зависти и благородного восхищения друг другом.

Под конец, уже приподнимаясь, Витя со вздохом посетовал: главная печаль – времени нет. Вот сейчас такое дельце мог бы провернуть, чистое, денежное, красивое. Но, как назло, ему некогда, надо лететь в Америку. Андрею бы промолчать или поинтересоваться только для приличия, а он, обезоруженный только что выпитым с Витей виски, принялся расспрашивать с азартом, пристрастием. Вот что поведал Витя.

Есть некая строительная компания. Не очень крупная, но и не мелкая. Давно на рынке, давно строит и продает дома. Хозяин фирмы умирает. Остается вдова, которой страшно и совсем неинтересно заниматься стройками. Она желает избавиться от бизнеса. И есть дом, отличный, элитный, рядом с метро «Юго-Западная». Фактически готовый. В нем несколько непроданных квартир. Квартиры, как известно, расходятся не сразу. Какие-то на стадии котлована, какие-то во время стройки, какие-то после госприемки дома. Вот эти, оставшиеся, вдова и продает пакетом, все оптом и поэтому дешево, нелогично, по-бабски. Сам Витя с удовольствием занялся бы вдовьими квартирами, а потом перепродал бы с хорошим наваром. Свои деньги у него почти все в деле, но есть люди, готовые одолжить под хороший процент. Да, Витя купил бы не задумываясь, однако, как уже было сказано, он в цейтноте.

Вдруг Витю как бы осенило:

– Слушай, а ты? Нет, серьезно! Уж если у меня не выходит, я лучше своему человеку помогу. Сведу хоть сегодня и с вдовой, и с ребятами, которые с деньгами. Ты им только не проговорись, на что берешь. Скажи, на расширение своего дела. А то им квартирки тоже могут понравиться. Только надо все быстро провернуть. Сам понимаешь, на такое дело желающих много. Давай сейчас прямо съездим, посмотрим дом.