Электронная библиотека » Ольга Тарасевич » » онлайн чтение - страница 5

Текст книги "Копье Судьбы"


  • Текст добавлен: 13 марта 2014, 07:50


Автор книги: Ольга Тарасевич


Жанр: Современные детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Ганс пытался относиться к русским, как дед или как отец, – с покаянным уважением. Но только ничего у него не получалось.

– Украли, украли, – изумленно повторял герр Гольдсмит, вертя в руках пустой поднос и пустое блюдце для мелочи. – Украли всю редиску! И ведь я же написал мелом цену, всего 80 пфеннигов. Как так можно! Не понимаю, не могу понять!

Герр Гольдсмит жил в Русской деревне Александровке. Очень красивый квартал. Недалеко от центра, отгороженные от дороги старыми липами, расположились несколько домиков в русском стиле – деревянных, с резными ставнями. Говорят, домики срубили русские артисты, подаренные царем для потехи курфюрста. Теперь в этих отреставрированных комфортабельных домах обожали жить люди преклонного возраста. Еще бы, коттедж с большим участком, и к тому же в городе, рядом с магазинами, – о чем еще можно мечтать на пенсии! Герр Гольдсмит любил копаться в земле. Весной возле его дома на выставленном у ворот столике высились горки редиски и огурцов, летом – цветы, осенью – румяные яблоки. Хозяин довольно скрипел мелом по черной доске, выводя символическую цену. Ставил тарелку для мелочи и уходил назад к своим грядкам и теплицам. Вечером поднос с овощами пустел, зато тарелка была полна монеток и купюр, заботливо присыпанных пфеннигами. Только в тот день, когда Ганс зашел к приятелю отца, все оказалось совсем по-другому.

– Это русские украли, – расстроенно вздохнул герр Гольдсмит, продолжая вертеть в руках пустую тарелку. – Больше некому.

И, к сожалению, герр Гольдсмит был совершенно прав. Александровка упиралась в перекресток, за которым находилось унылое кирпичное замызганное здание. А в нем была русская школа. Через деревню туда водили детей из двух военных городков, располагавшихся за заборами с проволокой недалеко от парка Цицилиенхоф. И вот явно кто-то из мамаш этих детей утащил пучки крупной розовой редиски, пожалев заплатить пару марок. Немцы, как это ни банально, не воруют…

Любить русских у Ганса не получалось. В Потсдаме находилось слишком много частей ГСВГ[17]17
  Группы советских войск в Германии. Введены после Великой Отечественной войны, дислоцировались до 1991 года.


[Закрыть]
для того, чтобы солдаты, офицеры и их семьи могли незаметно раствориться в толпе коренных жителей.

Они были везде. На пляже озера в Цицилиенхофе. Смущались наготы немецких семей, загоравших без купальников и плавок. И не смущались пить водку с пивом, играть в карты и включать на полную громкость магнитофон с дурацкими песнями.

Еще очень противно было наблюдать за русскими в магазинах. У них существовали какие-то странные предпочтения, непонятная страсть к тому или иному товару. Красные и бежевые плюшевые накидки на кресла или перламутровые светильники в виде фигурок птиц и животных. Русские заранее узнавали, когда в магазины должны привезти эти товары, организовывали дичайшие ночные дежурства, очереди. А потом сметали все, оставались лишь пустые прилавки, как после нашествия саранчи.

Еще они напивались, ругались, вели себя слишком фамильярно, не здоровались с продавцами в магазинах…

– К культурным традициям, к особенностям любого народа надо относиться с уважением, – отвечал отец на недоуменные вопросы Ганса. – Надеюсь, ты это понимаешь?

Он согласно кивал: спорить с папой неприлично, это же отец! Но в глубине души был уверен: речь идет не о культурных традициях, а о полном их отсутствии.

Но то, чего не удалось отцу и деду – заставить Ганса почувствовать горечь раскаяния за историю, – смогла сделать Марта.

Марта, милая. Любимая до каждой веснушки на ровном носике.

Она была совершенна. Светловолосая, с большими голубыми глазами, стройная и спортивная – и вместе с тем прекрасная хозяйка, экономная, умеющая создавать в доме уют, но без вычурной роскоши.

Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Ганс оформил кредит на покупку небольшого коттеджа. Выбрал просторный минивэн – чтобы было удобно ездить с детишками, которые, конечно же, скоро появятся, на пикники.

Потом, при знакомстве с родственниками будущей супруги, выяснилось, что в жилах Марты течет и семитская кровь. Гансу это было совершенно безразлично. Но не Марте, узнавшей, чем во время войны занимался его дед. Внук нациста в качестве мужа – для нее это было табу.

Как она плакала, выгоняя Ганса…

Господи, господи, какие глаза у нее были тогда. В них все читалось, как в открытой книге. Дом, уют, сын и дочка, размеренная семейная жизнь. Ей этого так хотелось… «Мы созданы друг для друга. Мы должны делать хороших детей, милый, – говорила она всегда после занятий любовью. – Ты подходишь мне идеально. Только рядом с тобой я чувствую, что я есть. Две половинки одного целого – это не выдумки. У нас будут потрясающие дети». Расставание, мучительное, как затяжная болезнь, далось ей очень трудно.

У Ганса сердце разрывалось, когда он вдруг замечал Марту возле своего дома или у их любимого фонтана в центре Торговки, главной улицы Потсдама.

– Ты только меня не трогай, милый. Твоих рук мне не вынести. Я просто посмотрю на тебя, можно? Не могу тебя сразу оставить. Это слишком больно, – шептала она. Старалась уйти, не приближаться. И все-таки не выдерживала, касалась его губ солеными губами. Потом убегала.

Ганс вспоминал ее заплаканные глаза и понимал: ему легче. Боль ударила его так крепко, так сильно, что потом… тут же пропала, стала приглушенной. И все чувства тоже пропали, стали смутными и неявными. Как пробегающие по стене тени от фар ночного автомобиля.

Вина.

Крест исторической ошибки.

Все точно, правы были дед и отец. Вот оно – платить и не расплатиться.

Навсегда.

… – Юрий Костенко собирался написать книгу о последних днях Гитлера. Мой дед был офицером СС. У него остался большой архив, записи, фотографии, даже документы. Костенко попросил меня приехать в Москву, и я согласился. Хотя мне очень не хотелось. Но, понимаете, меня так воспитали. В нашей семье относились к русским с уважением, и поэтому я не мог отказать Костенко в его просьбе. Хотя и не знал его лично, – рассказывал Ганс, стараясь говорить как можно медленнее. Переводчица попалась не очень профессиональная и все время просила не спешить. – Я приехал в отель «Багдад», оставил там вещи и отправился к Костенко. Мы успели только поздороваться. Потом в квартиру ворвались мужчины. Они повалили меня на пол, стали ощупывать карманы. Кажется, эти люди – грабители. Я видел, как Юрий упал. И, кажется, сам потерял сознание. Память и рассудок отключились. Просто отключились. Я совершенно не помню, как убегал из квартиры, как добирался до гостиницы. Видимо, брал такси, потому что даже не знаю, возле какой станции метро находится «Багдад». Пришел в себя уже в отеле…

– Вы говорили кому-нибудь о том, что собираетесь к Костенко? Вы видели прежде тех мужчин, которые вас обыскивали? Вы сможете их опознать?

Вопросы следователь задавал разные, но Ганс все время отрицательно качал головой. Внести ясность по этим моментам он действительно не мог. А по другим – не хотел…

* * *

Ну и дела. Следователь не в форме, одет в светло-серый кашемировый свитер и черные джинсы. А аура у него форменная, темно-синяя, спокойная. Мужик настроен все делать по правилам. Не будет наводящих вопросов, превышения разрешенного времени допроса и прочих процессуальных неточностей. Он дотошный, как все следователи, но не подлый. Дело даже не в том, что полученные при нарушении УПК доказательства будут признаны судом недействительными. Просто темно-синий цвет энергии для этой профессии – скорее исключение из правил.

А вот клиент…

Адвокат Катя Некрасова посмотрела на Ганса Вассермана, старательно дававшего показания, и нахмурилась. Клиент находится в оранжево-красном беспокойном тумане. И этот туман – не просто реакция на стресс, это страх. Говорить о нем Ганс отказался. Перед допросом следователь Седов предоставил возможность коротко обсудить ситуацию наедине с клиентом, однако Ганс предпочел оставить свою тайну при себе. Более того, облако его энергии в тот момент стало ярче. Паника. Ужас.

Откровенности в этом случае ждать не стоит. Что ж, клиент всегда прав. Даже в своем стремлении лукавить. Это совершенно не оригинальное желание. Преступники очень часто предпочитают врать. Всем подряд: адвокату, следователю, судьям. В этом случае у адвокатов принято не добиваться искренности, а придерживаться выбранной клиентом модели поведения. Он имеет право на защиту, и если предпочитает отрицать вину – это его выбор.

«Не нравится мне этот Ганс, – подумала Катя, разглядывая в оконном стекле свою прическу. Не прическа – взрыв на макаронной фабрике. Короткие вьющиеся светлые волосы после ванны торчат в разные стороны. – Еще бы не выглядеть, как чучело, – из джакузи достали. Но все-таки как же кстати мне позвонили! Работа – это именно то, что мне больше всего требовалось на ночь глядя. Алекс, оказывается, заноза. Придется вытаскивать. Будет больно…»

…Сначала она думала: все видят разноцветные облачка, сплошные или прерывистые линии, обводящие фигуры человека. «Ты фантазерка», – смеялась мама, и желтое покрывало, укутывавшее ее тело, становилось ярче. А девочки со двора обижались. Думали, что Катя так дразнится.

А потом она – всего в семь лет – поняла: правду на эту тему говорить не стоит. Никого правда не интересует. От нее всем только хуже.

– Я вижу облачка. Они разных цветов. Желтые бывают и розовые, папа – синий, – важно говорила Катя. Она уже такая взрослая: собирается в первый класс, и мама привела ее в поликлинику. А тут тетя в очках, спрашивает и слушает так внимательно. – А вы, вы – красная, бордовая, почти коричневая. Нет! Я пошутила. Это такая шутка! Я придумала эти тучки, их нет на самом деле.

Тем временем окраска тетенькиного облака поменялась уже до грозовой, фиолетово-темной. И сразу же Катя отчетливо поняла: женщина думает о том, что хорошо было бы отправить сидящую перед ней светловолосую девочку с красным бантом не в школу, а… в больницу.

Катя видела какое-то помещение, где белые стены, люди в белых халатах.

Острые запахи лекарств, мочи, тушеной капусты. Шприц, боль, крики, нет, нет!!!

НЕТ!

Природа своего видения была ей совершенно непонятна. Но она четко осознала одно: говорить про это никому нельзя, ни в коем случае. Люди не видят того, что видит она, не знают того, что она понимает в доли секунды. Отличаться опасно. Но если отличаешься, проще молчать. Проще, спокойнее.

Контролировать свои способности у нее практически не получалось. Видения возникали сами по себе. Хотелось Кате узнать, вызовут ее к доске или нет – а добраться до мыслей учительницы при всем желании невозможно. Понятно лишь только, в каком учительница настроении. Если контур тела очерчен светло-розовым или бледно-голубым – значит, спокойна. Эмоциональное напряжение всегда меняет цвет энергии, появляются насыщенные цвета, темные.

В общем, все получалось очень-очень странно.

Если хочется – то не видится.

Но вдруг внезапно – как озарение. И ведь никакого намека на стресс, весна, воскресная прогулка по Москве.

– Здесь я тоже буду учиться. Когда вырасту, – уверенно сказала она отцу.

Тот, заинтересовавшись, подошел поближе к зданию, прочитал вывеску.

– Юридический факультет Московского государственного университета. Хм, а ты уверена, что тебе это интересно?

Катя пожала плечами. Ей неинтересно. Она даже не знает, что это за юридический факультет такой. Просто она увидела вдруг себя в длинном коридоре, с учебниками и конспектами под мышкой. А еще промелькнули такие кадры: доска большая, с расписанием, и возле него задержится красивый высокий мальчик с длинными ресницами и ямочками на щеках…

Она забыла подробности той вдруг вспыхнувшей в сознании картины. Но через несколько лет все так и случилось. Успешная сдача экзаменов, расписание первых лекций. Когда надоедает слушать преподавателя, можно полюбоваться соседом. Лешкин ровный профиль, пушистые ресницы. Ямочек на щеках, правда, нет. Но сердце все равно радуется, предвкушая счастье.

Все будет.

И все будет хорошо. Красивый мальчик, и самая лучшая, благородная профессия, и еще множество воздушных замков.

Адвокат. Защитник. Робин Гуд с кодексами под мышкой. Ага, как же, как же.

Пламенные речи Кони и Плевако, великолепные судебные очерки Чехова и Достоевского. Поверила, купилась…

А литература ведь портит людей. Она описывает придуманные миры как реальные, и в них просто поверить, но реальнее от этого фантазия не становится. Вымысел прекрасен. Кирпич прозы жизни больно лупит по темечку. Ой больно…

Кирпич звали Анатолием Васиным. За два года он расправился с тремя женами, у всех имелись квартирки, которые Васин переоформил на себя. Особенно мучительной была смерть последней жены Васина, Леры. Он вывез девушку за город, сделал шашлык, предложил позагорать. А потом стал душить жену колготками. Они порвались – тогда Лере было нанесено более десяти ударов ножом. Васин колол супругу, как барана, бил в шею, грудную клетку. Лера уже не кричала, но еще жила. Тогда, устав, Васин решил облить тело жены бензином и поджечь… Его прозвали Синей Бородой. И отказались защищать все адвокаты из районной конторы.

– Давай, Катя, набирайся опыта, – сказал начальник. И, видя ее побледневшее лицо, попытался утешить: – Это наша работа. Думай, что ты врач. Врач же не может отказаться лечить преступника. А адвокат не может отказаться защищать. Вот такая профессия. Не ты придумала, что у каждого имеется право на защиту. В общем, есть такие правила, хорошие, плохие ли, но все мы по ним живем. Так что знакомься с делом Синей Бороды, попытайся найти слабые места в доказательной базе. И не терзайся угрызениями совести, не тот случай.

Что-то было не так в этих рассуждениях о тождестве врачей и адвокатов. У врачей на руках – только эпикриз болезни, они часто и не знают, что с того света подонка вытаскивают. Адвокатам известно про каждую рану, и про вырезанные органы, и про ветки, засунутые в рот, брюшную полость или заднепроходное отверстие.

А еще что-то было не так с самим Васиным. Его физиономия опровергала теорию Ломброзо, никаких развитых надбровных дуг и маленьких глазок. Херувимы так не выглядят, как Синяя Борода. Честнейшее лицо, большие глаза, обаятельная улыбка. Ну вылитый мальчик, запутавшийся, несчастный.

Он прекрасно играл эту роль. Он выстроил изумительную версию, приплел липовых сообщников, изобразил раскаяние.

«Васин сам выпутался, я тут ни при чем, – оправдывалась Катя, когда клиенту переквалифицировали статью и он получил срок, который дают за воровство, а не за убийство даже одного человека. Подонок же отправил на тот свет трех женщин… – Я практически его не защищала, не заявляла ходатайств, моя речь была формальной».

Зачем она врала самой себе?

Чтобы стало легче. Чтобы забыть, как менялись, с гневных на более спокойные, облачка судей после ее выступления. Чтобы не думать о родственниках несчастных жен Васина, которые потеряли своих девочек. И не получили взамен даже хилой моральной компенсации в виде соответствующего наказания для убийцы.

Через несколько лет Катя уже не понимала, что хуже: ужас после того самого первого дела Синей Бороды или равнодушная холодная отстраненность.

Адвокатура благородна теоретически.

Практически она помогает, как правило, виновному человеку получить минимальное наказание или избежать его вовсе.

Христианская и даже просто бытовая мораль подразумевает: за плохие дела надлежит понести наказание.

В юриспруденции это вовсе необязательно. Статьи, цифры, нарушение логических цепочек, пламенная речь – и оп-ля, никто уже наказания не несет. Вот такая работа. Никакого благородства, а раньше-то представлялось, представлялось…

Все не так.

И в профессии, и в личной жизни.

Милый Лешка, пушистые ресницы, бессонные от счастья ночи… Куда все это ушло?

Нового любовника звали так же, как мужа.

И можно называть его Алексом, стараясь избежать ненужных ассоциаций. Но сценарий отношений будет все равно тем же. Что-то выгорает в душе при такой работе. Мужчинам нравятся живые женщины, пепелище их не прельщает. Лешка ушел к продавщице из магазина. Алекс…

…Про Алекса Кате вспоминать не хотелось. К тому же где-то внутри ее заверещал будильник. Таймер. Допрос длится уже около четырех часов, надо прерываться.

Видимо, у следователя тоже был таймер. Или он взглянул на настенные часы, казавшиеся в сравнении с висящим рядом огромным портретом Путина совсем небольшими.

– Я попрошу вас в ближайшее время не покидать Москву. Мы будем проводить проверку обстоятельств смерти Костенко. И, возможно, нам придется еще раз встретиться, – устало сказал следователь, а потом прикрыл ладонью зевок. – У адвоката вопросов нет?

Катя отрицательно покачала головой и собиралась сказать, что все в порядке.

Но дверь кабинета отворилась, на пороге появились мужчина лет тридцати и симпатичная женщина моложе его.

Такого Катя Некрасова раньше никогда не видела.

Темная-претемная аура мужчины в считаные секунды стала сияюще белоснежной…

Глава 4

Вена, 1909 год; Берлин, 1932 год, Адольф Гитлер

В густых декабрьских утренних сумерках Адольф Гитлер вышел из обветшалого здания мужского общежития. Вжав голову в плечи, торопливо пробежал одну улицу, другую. И лишь тогда, убедившись, что никакой случайный свидетель не сможет увидеть его вблизи ночлежки, замедлил шаг.

Он поправил черную шляпу, распрямил спину. Засунув руки в карманы еще почти не заношенного темно-синего пальто, придирчиво осмотрел свое отражение в витрине, уже украшенной к Рождеству.

Между стопками бумаги и конвертов (в лавке торговали писчебумажными принадлежностями) отразился сосредоточенный бледный юноша с сурово поджатыми тонкими губами под щеткой пышных черных усов[18]18
  На довоенных фотографиях и снимках времен Первой мировой войны у Адольфа Гитлера длинные широкие усы с острыми кончиками.


[Закрыть]
. Вроде бы казалось, что юноша похож на студента. А может, даже на писателя или музыканта. Но уж никак не на нищего обитателя ночлежки, спящего на койке с худым, кишащим клопами матрасом.

«Общежитие сводит меня с ума, – мрачно подумал Адольф, поднимая воротник пальто. Шарф недавно украли, а зима только начинается… – Глупые разговоры, опустившиеся слабые люди. И я среди них. Страшно думать об этом. Хочется вырваться. Но как перевернуть эту жуткую страницу моей жизни?! Денег, нанять квартиру, нет[19]19
  Как отмечается в биографической литературе, Адольф Гитлер отказался от пенсии в пользу умственно отсталой родной сестры Паулы, находившейся на воспитании сводной сестры Ангелы Раубаль. Хотя Ангела претендовала еще и на часть наследства, которое Гитлер получил по достижении совершеннолетия.


[Закрыть]
. Акварели мои продаются плохо. Почти никто их не покупает, как это ни обидно. А если я нанимаюсь как рабочий, то меня через день-другой выгоняют. Утверждают, будто не имею способностей к физическому труду! Что за вздор! Увы, увы, меня окружают лишь жалкие лгуны и завистники!»

Пытаясь согреться, Адольф ускорил шаг. От слабости кружилась голова. Узкая, чуть заметенная снежной крупкой полоска тротуара начинала раздваиваться, а потом разделилась на три части, стала расползаться множеством тротуарных ручейков.

Прислонившись к стене, Гитлер вытер аккуратным, чисто выстиранным платком выступившую на лбу испарину. И попытался припомнить, когда он в последний раз ел горячую пищу. Не обычную черствую краюху хлеба, запиваемую бутылкой молока, а обжигающую тушеную капусту с ребрышками, или жареные колбаски, или какое-нибудь другое горячее блюдо.

И Адольф вспомнил. Но от воспоминаний этих стало еще горше.

Да, еда в ресторане была превосходной, сытной. От нее валил густой волшебный пар.

Сначала он ел клецки с ливером в прозрачном бульоне из костного мозга. Потом тушеную говядину с хреном. И много пирожных на десерт. О, о, о!!! Какие это были пирожные! Нежные, свежайшие, сладкие, тающие во рту, с заварным кремом… Затем господин, пригласивший пообедать, вдруг прекратил рассуждать о музыке и театре. Предложил, как это интуитивно предчувствовал весь вечер Гитлер, отправиться в гостиницу.

Можно ведь отказаться.

Конечно, можно! Да запросто!

Не будет же гадкий педераст скандалить прямо в ресторане?!

Но в толстых коротких волосатых пальцах мужчины появилась крупная ассигнация. И Адольф не устоял, пошел с ним, довольно улыбающимся от предвкушения…

Отвращение сменилось острым, как во время ласк Кубичека, удовольствием. Слова и мысли, ярко вспыхнув, сгорели дотла. Но только тогда, с приятелем, к расслабленному опустошению добавилась чуть горчащая от предчувствия утраты нежность; стремление запомнить сладкие мягкие губы и пылающую под ладонями жаркую сухую кожу. Полное же тело случайного любовника, после того как все было кончено, вызвало лишь еще большее омерзение. Адольфа затошнило от едкого запаха пота, и липкая влажная грязь, казалось, облепила его полностью, от макушки до кончиков пальцев на ногах.

Он долго плескался над умывальником. Отказавшись прийти к тому господину вновь, быстро выбежал из номера, чуть не расшибся на крутых ступенях узкой винтовой лестницы.

А крупную ассигнацию потратить не довелось. Той же ночью ее украли в общежитии…

– И вовсе мне не холодно. И совсем не грустно, – пробормотал Гитлер, стараясь унять бьющую тело дрожь. – Все очень-очень хорошо.

Обычно при взгляде на изысканную прекрасную Вену до слуха Адольфа доносилась едва различимая музыка барокко. Вычурная, кружащаяся, стремительная. Но теперь завывания ветра, скрип мерзнущих вдоль тротуара деревьев и ледяное дыхание зимы изменили привычную мелодию города. В припорошенных снегом улочках росла и ширилась величественная увертюра к опере «Золото Рейна» из оперной тетралогии «Кольцо нибелунга» Рихарда Вагнера.

Это сказка, но страшная и несчастливая. Это полет – но не вверх, а вниз. Грандиозное симфоническое полотно с быстро сменяющими друг друга картинами пронизывают яркие молнии надежды. Но то, что они высвечивают, не оставляет ни малейшего шанса на спасение.

Смесь ужаса и восхищения.

Хочется заткнуть уши и вместе с тем слушать эту музыку вечно.

Вагнер, Вагнер. Можно ли понять и разгадать его загадки, окруженные многочисленными хороводами лейтмотивов…

Тягучие тревожные мелодии утащили Адольфа на дно Рейна. Там находится клад, который стерегут дочери реки. Кто похитит золото и выкует из него кольцо – тот получит власть над миром. Для этого надо отречься от любви. И мужественно встретить свою гибель. Но перед тем как опустится карающий меч судьбы, будет все: вся власть, весь мир, все…

Незаметно в дивную гипнотическую вагнеровскую оперу стал вплетаться визгливый неприятный голос:

– С этим копьем связана легенда, согласно которой тот, кто объявит его своим и откроет его тайну, возьмет судьбу мира в свои руки для совершения добра и зла[20]20
  А. Первушин. Оккультный Гитлер.


[Закрыть]
.

Адольф, взъерошив волосы, изумленно осмотрелся по сторонам.

Да это же сокровищница музея Хофбург, где находится золото ненавистных Габсбургов! Он уже был здесь прежде и видел эти стоящие за витринами малахитовые чаши и тяжелые мечи, отделанные драгоценными, яркими, как кровь, камнями. Только тогда в окне желтело солнце, а сейчас стекло задернуто белой шторой метели.

«Как меня сюда пропустили? – изумился он, неприязненно разглядывая стоящую перед служителем музея группу мужчин, судя по остреньким шляпам, тирольцев. – У меня же ни гроша в кармане, входной билет купить не на что. Наверное, смотритель пожалел, решил, что, если я в такую погоду не отогреюсь, непременно заболею, а может, даже и умру. Ничего не помню: ни как вошел, ни как разделся. А я ведь уже без пальто, и тяжелый номерок вот в кармане».

Тем временем музейный служитель продолжал:

– В Средние века некоторые германские императоры владели этим копьем и верили в легенду. Однако за последние пять столетий никто уже не испытывал доверия к этим сказкам, если не считать Наполеона, потребовавшего себе это копье после победы в битве под Аустерлицем. После разгрома наполеоновских войск наконечник копья был тайно вывезен из Нюрнберга и спрятан в Вене[21]21
  А. Первушин. Оккультный Гитлер.


[Закрыть]
.

Ближайший к рассказчику толстячок изумленно взмахнул руками:

– Да он ржавый, посмотрите! Разве могло быть такое? Все, что касается Христа, – нетленно. Это не настоящее копье, не настоящий наконечник! Да так про любую вещь можно сказать, что она к Христу имела отношение. А потом в музее выставить и деньги грести.

– Иисус был и человеком тоже, – возразил, краснея, высокий молодой человек с острым кадыком. – Его в сердце кольнули. Это не обязательно ржавчина, это может быть кровь. Его кровь! Только подумайте, мы видим кровь самого Иисуса, копье, которое вонзили прямо в его сердце! – Он перекрестился и почтительно посмотрел на витрину.

Музейный служитель едва заметно пожал плечами и ровным голосом произнес:

– Прошу пройти в следующий зал, где мы увидим…

Группа послушно устремилась вслед за рассказчиком. А Адольф, неожиданно сильно волнуясь, приблизился к той самой, стоящей у стены, витрине.

Наконечник копья, лежавший на красной бархатной подушечке, казался невзрачным. Узкий, длинный, потемневшего металла, с кое-где заметными завитками ржавчины, был он в средней части, напоминавшей изгиб женской талии, покрыт серебром или золотом. А может, и тем, и другим – оттенок драгоценного металла казался желтее серебра и менее ярким, чем золото. Древко как таковое отсутствовало, хотя в нижней части наконечника и различались неровные щепочки. А еще в середине лезвия можно было рассмотреть обычный ржавый гвоздь. Над витриной с копьем крепилась белая, точь-в-точь как над другими экспонатами, табличка.

«Священное копье, эпоха Каролингов», – старательно прочитал Адольф. И слабо усмехнулся. Конечно, это фальшивка. Таким реликвиям не место в музее, где на них таращатся тирольцы, в глубине души мечтающие лишь о кружке янтарного хмельного пива. Если это настоящее копье, то находиться оно должно в церкви. Уж Христос бы об этом позаботился, ему это было бы совсем не трудно.

В самом деле: почему Христос не сделал так, чтобы наконечник оказался в церкви? Там хорошо. Горят свечи у фигурки Девы Марии, у распятия. Сквозь витражи льются потоки красного и синего света. А когда раздаются звуки органа, душа, очищаясь, воспаряет к небу, и всю службу сердце впитывает радость и покой…

В храме – Адольф сглотнул подступивший к горлу комок – хорошо. Но только хорош ли бог? Нет, пожалуй что, нехорош. Вся Библия – перечень кар за грехи, да и не за грехи, а так, для острастки, на будущее. А еще написано там: бог любит каждого человека, и добродетельного, и грешника. Но разве же это правда? Разве так происходит в жизни?

«Какие у меня грехи, господи? – думал Гитлер, разглядывая копье. – Исповедовался я всегда, причащался, постился. Не делал никому зла, старался даже в разуме преграду плохим намерениям воздвигнуть. За что же мне тогда все это? Голод, холод и вечное одиночество? Да разве же все это – любовь божия? Нет, нехорош ты, несправедлив. И копье это, право же, простая железка. Не твое это копье, господи».

– Конечно, не его. Это мое копье. Мое орудие. В моих руках. Поэтому и не в церкви. В церковь мне никак невозможно, вы же понимаете…

Вдруг оказавшийся у витрины господин выглядел необычайно элегантно. Хотя его черный фрак, белоснежная рубашка, галстук-бабочка под воротничком да еще и цилиндр, конечно же, уместнее смотрелись бы в опере.

– В оперу не хожу. – Господин сверкнул зелеными кошачьими глазами, отчего у Адольфа мурашки побежали по телу. – Не люблю, знаете ли. А копье и правда мое. Некоторые могут сказать: ах, вы лукавите, а как же центурион Гай Кассий[22]22
  «Это легендарное копье принадлежало центуриону Гаю Кассию (Лонгину), участвовавшему в процедуре распятия Христа в качестве представителя римского прокуратора Понтия Пилата. Именно этим копьем Гай Кассий нанес Иисусу „удар милосердия“, прервав тем самым его мучения. Мы находим упоминание о копье в Евангелии от Иоанна: „Один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода“. Считается также, что в момент, когда Гай Кассий нанес свой знаменитый „удар милосердия“, у него излечилась катаракта. Прозревший Лонгин стал христианином и был почитаем как герой и святой», – пишет Антон Первушин в книге «Оккультный Гитлер».


[Закрыть]
? Знаете, солнце в тот день палило немилосердно. Лонгин стоял ближе всех к Нему и от жары ничего не соображал. Центурион так и не понял, почему кольнул Его под сердце. А Он… Он, конечно же, решил: милосердие. По себе всякий судит. А мне на самом деле просто жарко стало. И, признаться, скучно. Так что зря вы заладили, что Он нехорош, недобр. Я-то Его не люблю. Но вот не сказал бы, что Он нехорош.

Адольф ошалело осмотрелся по сторонам. Зал был полон людей. Девушка с простоватым лицом смотрела на меч Карла Великого. И целая группа мужчин и женщин таращилась в витрину, где на красном бархате сияли атрибуты императорской власти – держава, скипетр, корона. Но никто не обращал ровным счетом никакого внимания на страшные речи зеленоглазого высокого незнакомца.

– А они нас не слышат. Они мне неинтересны. А вот вы… Мне кажется, мы договоримся. Я готов вам открыться. Но готовы ли вы выслушать? Если не готовы, идите же. Про меня говорят: искушаю. Помилуйте, при чем тут я, искушение в самой природе. Я всего лишь нужен тем, кто сам хочет поддаться искушению. Таким, как вы. Я прав?

«Любопытство сильнее страха», – пронеслось в голове у Адольфа, и он выдохнул:

– Можно и послушать вас. Может, вы и правы.

И снова никто из присутствовавших в зале людей даже головы не повернул в их сторону!

А господин – Черт, Дьявол, Сатана, Черный бог – говорил…

Да, все сложно. И трудности, и лишения, и голод. Многие немцы на своей шкуре знают, что это такое. А почему? Почему они страдают? А очень просто. Потому что к этой нации присосались паразиты. Много жадных паразитов. Они везде. Владеют лучшими магазинами, пишут статьи в журналах, а еще придумали вреднейшую коммунистическую теорию. Впрочем, что хорошего могли придумать евреи?

«Богоизбранный народ не любит. Оно и понятно», – Адольф с тоской осмотрелся по сторонам. Никак не верилось, что люди в зале не слышат их беседы. И все-таки было очень, очень страшно от всего происходящего.

Господин широко улыбнулся и, приподняв свою легкую тросточку, назидательно изрек:

– Богоизбранный?! Как бы не так. Что этот народ сделал с Ним? Паразиты, натуральным образом, мешают и препятствуют нормальному развитию. Вы это сами со временем поймете, конечно же. А сейчас можете спорить со мной. Есть у вас, как мне представляется, именно такое желание. Давайте, спорьте же!

Гитлер собирался рассказать про своего приятеля, славного еврейского мальчика, с которым он играл в школе на переменах. А потом вдруг вспомнил, что отец мальчика был владельцем шикарного ювелирного магазина.

А голос незнакомца все пьянил, кружил голову. Чаровал, как оперы Вагнера.

Будет все. Власть, любовь, деньги, восторг. Все узнают имя Адольфа Гитлера. Никогда не забудут, запомнят крепко и навечно. Успех, великие дела. Для того чтобы это получить, требуется самая малость…

Как Адольф хохотал, когда увидел бумагу, которую ему протянул незнакомец!

«Я, Адольф Гитлер, передаю свою душу Дьяволу». И число с подписью! Ну точно как на тех бумагах, которые приходилось подписывать, чтобы получить жалкие гроши, заработанные на стройке.

Это просто безумие.

От голода, оказывается, можно сойти с ума, и бредить, и разговаривать с собой.

– Документик-то подпишите! – Галлюцинация весело подмигнула и, тоненько хихикнув, протянула ручку с золотым пером. – У нас там все строго, без подписи недействительно.

Ощущение металла ручки, гладкого холодка, сжимаемого пальцами, было таким натуральным.

«А. Гитлер», – вывел Адольф на глянцевой бумаге светло-фиолетовыми чернилами.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации