Текст книги "Деревенский дневник. Энциклопедия деревенской жизни"

Деревенское кладбище

Хоть деревенька Малый Остров и небольшая, но и у неё свой погост имеется. Расположен он в берёзовом лесочке неподалёку от деревни, как бы на отшибе. Между берёзками то тут, то там стояли железные кресты и жестяные треугольные со звёздочками обелиски солдат Великой Отечественной. Где-то здесь должна быть могилка деда Николая.

Я снова была рада, что никого по дороге в деревне не встретила. Не то сейчас настроение, чтобы общаться с деревенскими. Может потом сама захочу встретить земляков, но пока есть дела поважнее.

Всегда удивлялась атмосфере на деревенских кладбищах. В какое бы время года сюда не приди – здесь тишина и умиротворение. Ветер не дует, дождь, если и идет, то тоже как-то тихо и спокойно. Бесшумно летают бабочки, шепотом шелестит листва берёз. Здесь даже птицы поют благочинно, без задора. Ну, или мне так кажется. Ведь место обязывает. Последний приют.

Могилу деда я нашла почти сразу. Не пришлось плутать по заросшим тропинкам. По памяти шла я к могилке бабушки Елены – мамы моего отца. Тут и папа мой лежит. Как и следовало ожидать, деда похоронили рядом с ними. Долго он ждал встречи с любимой женой. Надеюсь, они ТАМ встретились и снова вместе.

Теперь нужно рассказать, почему я не приехала на похороны к деду. Не только из-за нашей ссоры, но и потому, что именно в то время, когда дед умер, я с Виктором отдыхала в Турции. Это была последняя моя попытка удержать рядом с собой любимого мужчину. Отпуск наш вспоминаю с содроганием, после той поездки мы окончательно расстались.

После расставания я заболела. Сначала просто всё тело ломало от температуры, а потом началось кровотечение. Оказалось, что я была беременна и от стресса случился выкидыш.

От всех этих переживаний я впала в глубокую депрессию, в больнице почти месяц пролежала. А вернувшись домой нашла запоздавшее письмо от бабы Мани, знакомой нашей из Малого Острова, о том, что дед умер.

В письме было сказано, что дед не болел, а просто с вечера всех предупредил о том, что пора ему к любимой жене. А наутро к другу Михею не вышел. Тот его и нашел дома – в парадном костюме, с фотографией бабы Лены в руках. Лежал он на кровати с видом умиротворенным, видно, что со спокойной душой отошел в мир иной. Похоронили его на третий день, кроме меня некого было звать на похороны, а до меня не добраться было.

По хорошему, мне бы стоило сразу ехать в родную деревню, хоть на могилке у деда постоять. Но я была тогда в душевом раздрае от расставания с Виктором, от горя, что умерла мать, от потери ребенка, а тут еще и дед. И тогда я решила, что приеду к нему, как только отпуск очередной будет. Все равно уже поздно – деда мой визит не воскресит. Я себя успокаивала, что мне легче не станет, а ему уже ничего и не надо. Но на душе было неспокойно. И вот только сейчас, спустя три года, смогла я себя заставить повидаться с близким человеком.

Пока я шла по кладбищенским дорожкам, то чувствовала, как натягивалась какая-то душевная струна. То ли от тяжелых воспоминаний, то ли от самой атмосферы деревенского погоста, но внутри у меня всё дрожало, готовое лопнуть в любой момент. И только я увидела знакомое лицо, глядящее на меня с деревянного креста, тут же колени у меня подкосились, и я упала с протяжным стоном на траву перед могилой деда.

Слёзы градом потекли из глаз, я, как маленькая, заревела белугой. Не от горя, а от невыплаканных слёз, невысказанных слов я рыдала. И с каждой минутой мне становилось легче, будто незримая рука гладила меня по спине и растрепанной голове. Я ревела о своем несостоявшемся женском счастье, о боли разбитого сердца. Я жаловалась деду, что не стала матерью, хоть и мечтала о том всю жизнь. Я рыдала о том, что нет мне места в том большом шумном городе. Видно, как родилась я деревенской, так и век доживать мне придется в деревне. Не понимает меня город, и я его не понимаю. Чужие, враждебные мы друг другу…

Не знаю, сколько я так просидела у могилы деда, но солнце уже поднялось высоко. Время было не важно. Ведь мне не только на душе стало легко, но и тело как будто стало легче. Я почувствовала себя маленькой девочкой, которая рассказала свои переживания любимому дедушке. Как в детстве он дул на мою разбитую коленку, так и сейчас на душу мою израненную подул, и мне стало хорошо и легко. Теперь я знала, что дедушка не сердится на меня, что он всегда незримо был со мной рядом.

И теперь я начала понимать, чего мне так не хватало в моей жизни. Я решила, что не просто пару недель поживу в родном доме, а всё лето, чтобы наполнить себя красотой и спокойствием деревни. А осенью, Бог даст, и новую жизнь начну!

Деревенские бабульки

Весна в деревне всегда разная. Бывает, что затянется до мая грязь, кое-где еще нерастаявшие сугробы в оврагах лежат, пойдут дожди, размывая и без того сопливую дорогу. А бывает, что на Благовещение уже трава зеленеет и можно в лёгкой одежде ходить.

Такая весна в этом году приключилась. Как сошел снег в конце марта, в апреле солнышко землю прогрело, так и радует тёплыми деньками. В городе от жары сразу пыль поднимается, а в деревне благодать – всё расцветает, поёт и живёт!

Я, как на крыльях, летела по знакомой с детства улочке. После кладбища мир вокруг показался мне шумным и весёлым. А может я сама на мир по-новому смотреть стала. Сама удивлялась, как это я утром не заметила, что ласточки прилетели. Это же верная примета – лето почти началось!

Душа моя пела и вот сейчас я была готова с кем-нибудь пообщаться. Как назло, никого на улице не видно было. Знала я, что на Малом Острове совсем жителей не осталось, но кто-то же жил здесь. Не один же дед Михей.

Вот к соседу я и заверну, прежде чем домой возвращаться. Узнаю, кто вообще в деревне живет, какие порядки нынче. Расскажу ему, что решила на всё лето остаться.

Во дворе соседского дома меня ждал сюрприз. Дед Михей не один куковал, а в компании двух бабулек весело смеялся.

Одна была похожа на мою маму – крупная полная женщина лет шестидесяти пяти. Она была одета в ситцевый халат, поверх которого накинула вязанный свитер. Её круглое лицо светилось добротой и домашним уютом.

Вторая бабушка была полная противоположность первой. Невысокая, очень худая, в трикотажных штанишках и болоневой курточке. Она была старше, ближе к восьмидесяти. Лицо тоже улыбчивое, но черты его были резкие, мужские. Что её совсем не портило. Чувствовался в ней железный стержень.

Я узнала их – это же баба Маня и тётя Шура. Всё детство я у них пропадала с подружками. Тогда у них ещё мужья были, детей и внуков полный дом. И лишнюю девчонку никто и не замечал – всех накормят, всех приветят. Баба Маня (которая худая) в молодости работала на тракторе, что нередко было для тех времён. Оттого и жесткость в ней была мужская, и внутренний стержень. Попробуй-ка работать с мужиками, да чтобы еще в передовиках.

А тётя Шура работала до пенсии няней в детском саду. Был когда-то и в Малом Острове свой садик, пока деревня жила, пока ребятишек было много. Меня тоже нянчила тётя Шура, я помню, как её любили все в садике.

И вот я снова вижу своих любимых бабушек. Кажется, они совсем не изменились, может стали чуть ниже, старее. Но старость им была к лицу.

При моём появлении весёлая троица резко замолчала, замерла, и тут же двинулась ко мне. А я и сама уже кинулась их обнимать, не стала дожидаться, чтобы смутили меня, как дед Михей вчера.

После крепких объятий и первых приветствий потащили меня во двор, да усадили за стол. Ну, куда ж без этого?! Я так поняла, что меня при любом удобном случае кормить будут, как в детстве. У деда Михея тоже летняя кухня с уличным столом имелась, тут и разместились. Хоть я и позавтракала, но не отказалась от угощения.

А угощали меня на этот раз домашним творожком и омлетом. Вы бы видели этот омлет! Уж точно не на газовой плите жареный, а в печи. Толстый, ноздреватый как сыр, с румяной корочкой и ярко желтого цвета. Сразу понятно, что яйца от домашних курочек, которые на вольном выгуле пасутся. Видела я этих курочек вчера, когда по улице шла.

Оказалось, что в Малом Острове на самом деле жителей почти не осталось, только эта троица. Но летом деревня оживает – приезжают дети, внуки, во многие дома заселяются дачники. Как раз со дня на день ждут наплыва летних жителей. И то хорошо, всё какая-то жизнь. Не совсем зачах Малый Остров.

А еще я узнала, что в деревне существует настоящий колхоз! Не такой, как при советской власти, а такой коммунизм, когда от каждого по способностям, каждому по потребностям. Именно такой мечтали построить наши родители.

Звучит фантастически, а на самом деле трое стариков давно уже живут сообща, каждый делает, что у него лучше всего получается и помогает другому чем может. Дед Михей на правах (и обязанностях) единственного мужчины помогает бабам по хозяйству, где что приколотить, подремонтировать. На нём сенокос, пахота и дрова. Из огорода у него только картошка, а остальные овощи ему подруги дают. А он им рыбки взамен.

Баба Маня держит двух молочных коз и курей. Хорошо у неё получается с животными ладить. Она снабжает всех молочными продуктами и яйцами. Огород почти не сажает, говорит, не может уследить за хитрыми козами, те всё норовят на грядки заглянуть.

А самый урожайный и богатый сад-огород у тёти Шуры. Про таких говорят – «лёгкая рука». Что ни воткнёт – всё хорошо растёт. И сажает вроде немного, но урожай такой, что на троих хватает, и даже дети по осени заготовки в город увозят. У бабы Шуры и сад плодовый имеется с яблонями, вишней и другой вкусной красотой.

Слушала я рассказки островитян (так сами себя жители Малого Острова называю) и радовалась за них. На первый взгляд может показаться тоскливой жизнь на старость лет в глухой деревне в одиночестве. Но я видела перед собой счастливых, самодостаточных людей, любящих жизнь и свою малую Родину. Они не были одиноки, потому что у них была крепкая дружба и взаимовыручка. Такие забытые слова и в 21 веке. И какое счастье, что где-то еще в ходу эти понятия!

Я любовалась деревенскими стариками, такими с детства родными и близкими, и в голове крутилась песня «Дорогие мои старики, дайте я вас сейчас поцелую. Молодые мои старки, мы еще, мы еще повоюем!»

Глаза боятся, а руки делают!

До чего ж на душе тепло стало от встречи с бабульками деревенскими! Столько радости мне принесло общение с ними. И больше всего радость, что, не смотря на заброшенность родной деревни, старики эти как сердце качают ещё жизненную энергию в Малом Острове.

Вот ведь затейники – коммунизм они построили! И вроде ничего сложного, о том и мечтали в Советском Союзе «Каждому по потребностям, от каждого по возможностям»! Но самое главное в советском правительстве не учли – коммунизм из-под палки не построишь. Для него нужно, в первую очередь, поддерживать у людей дружеские отношения, душевные. А тогда в душу не верили, и вместо душевного общения было товарищеское. Вместо слово «хочу», было слово «надо».

С такими мыслями я вернулась к родному дому. Да, здесь бы коммуна помощников-тимуровцев пригодилась! Порядок во дворе навести нужно, а подступиться страшно.

Но, как гласит народная мудрость, «глаза боятся, а руки делают»! И вот тут тоже слово «надо» не поможет. Только «хочу»! Я действительно хотела взяться за эту грязную работу, знала, что тяжело будет, и уйдет на это много времени. Но я хотела увидеть родной двор таким, каким помню его с детства – просторным, выметенным под метёлку, с ровными кирпичными дорожками и цветущей сиренью в палисаднике.

Пока была только сирень, и то задавленная засохшим вьюном и мышиным горошком, а под кроной трёхлетний слой опавшей листвы. Дед всегда каждую осень и весну наводил порядок в палисаднике, убирал мусор, рыхлил почву. Каждую весну здесь расцветали мускари и тюльпаны, а летом цвели оранжевые лилии и розовые пионы – наследство бабушки и мамы.

Но палисадник подождет, сначала нужно прибрать в самом дворе. В первый день я кое-как вытоптала дорогу сквозь засохший бурьян, но этого мало. Сквозь сухостой не сегодня-завтра начнёт пробиваться новая трава и мне будет не справиться со всем этим безобразием.

Вооружившись толстыми перчатками и граблями, я ринулась в бой с сухостоем. Это только на первый взгляд он кажется хрупким и ломким, но стебли осота и лопуха крепко держатся корнями за почву. Упав пару раз на задницу, в попытке вытянуть репку-лопух, я перешла к тяжелой артиллерии – нашла в сарае штыковую лопату и каждый корень лопуха выкорчевывала из земли. Старалась не перекапывать сильно двор, и после каждой победы над очередным корнем, утаптывала ногами образовавшуюся ямку.

На моём пути попадались разные травы. Я сама себе удивлялась, что даже по сухим стеблям могла определить, что это за растение. Вот растопырился колючками осот, вот засохший зонтик сныти, выросший до гигантских размеров. Вот тут лебеда и крапива, ну куда ж без них! А тут заросли конопли.

Никогда таких зарослей у деда во дворе не было. Всегда ровненько травка-муравка росла. А если и прорастал какой лазутчик, так дед его сразу нещадно выдирал и курам бросал. А тут за три года залётных сорняков понаростало, каких дед и не видывал. Ну, ничего, я всех вас выведу!

Так, шаг за шагом, я продвигалась от калитки к крыльцу. Выдранный сухостой охапкой таскала на край огорода, выкладывая длинный вал вдоль забора. Когда весь двор освободился от бурьяна, показалось, что он стал намного больше в размерах. Правда, до былой красоты ему еще было далеко. После выкапывания корней образовалось много ямок, мелкий мусор валялся по земле, и что обиднее всего, не замечала я любимой муравки.

Птичья гречишка – вот как она называлась. Как я любила в детстве по ней босиком бегать. Травка мягкая, низкая, с мелкими листочками на ползучем стебле. По такой муравке чем больше ходишь, тем она лучше растёт. Всё лето ярко зелёная, к осени она становилась красная, а зимой в ней воробьишки выискивали зёрнышки. Ту самую свою гречишку.

Обычно к началу мая весь двор становился изумрудный от муравки, а сейчас я наблюдала унылую серую землю. Может всё-таки вырастет моя любимая травка, я очень на это надеялась.

А пока нужно доделать начатое. Я заровняла ямки песком, прошлась по двору частыми граблями, а под конец аккуратно вымела оставшийся мелкий мусор. Под слоем земли и мусора нашлась наша кирпичная дорожка, как привет от деда. Помню, как он выкладывал её из хорошего кирпича, чтобы на всю жизнь дорожки хватило. Добротно сделал, кирпич дорогой не пожалел – лет двадцать прошло, а дорожка как новая. Только кое-где зазеленела от мха, но не рассыпалась.

И вот, стою я в чисто убранном дворе, любуюсь своей работой. Руки горят и чешутся от колючек и крапивы, под ногтями грязь, спина с непривычки болит, а я стою и улыбаюсь, как дурочка. Хорошо поработала! И не так страшно оказалось. Права народная мудрость – «глаза боятся, а руки делают»!

Банька парит, банька правит

Ох, и здорово же я поработала! Во дворе порядок, любо-дорого посмотреть. Знаю, если собираюсь лето в дедовом доме пожить, так еще дел будет много. Но сегодня уже и отдохнуть бы надо.

Пока наводила порядок во дворе, я параллельно топила баню для вечерней помывки. С детства я наблюдала, как это делали мой дед и мама, и для меня правильно баню протопить не было никаких проблем. Главное никуда далеко от неё не уходить, заглядывать регулярно в топку, подкидывать дровишки, а потом следить, чтобы больших головней не оставалось.

Как раз, часа за четыре, что я уборкой занималась, банька и протопилась. Воды я с утра натаскала в баню. Четыре три в холодный бак и два ведра в бак для горячей воды налила. Часам к семи в горячем баке на печи вода уже стала закипать, и я добавила пару ковшиков холодной, чтобы сильно не кипела, а то еще обожгусь. В нашем баке не было крана для слива, черпали ковшиком прямо из бака. С непривычки можно и ошпариться.

Перед тем, как закрыть вьюшку, я быстренько вымыла лавки и пол в бане. В общем-то, там и так была чистота, но такая традиция – каждый раз, как идти париться, надо помыть полы. Заодно кипятком запарила берёзовый веник, который висел в предбаннике. Там оставалось еще штук пять, но они были пересушены. Такие только кипятком запаривать. А свежий веник, я помню, можно было и просто водой залить, чтобы он упругий стал.

Еще раз проверила угли в печке, не затерялась ли там головня, и закрыла вьюшку. Сейчас баня должна еще настояться полчаса, и можно идти париться. Я решила пока немного подкрепиться. Знаю, что есть серьёзно перед баней нельзя, но и на голодный желудок париться не стоит. Вот тут и сгодился свежий творожок, которым меня баба Маня утром угостила, да с собой дала. А еще дед Михей отсыпал трав на чай и баночку мёда. Царский ужин у меня получился! Ароматные травки в чае (по запаху определила только душицу и мяту), нежный творог и пара ложек мёда. Чего еще городскому жителю для счастья надо?!

Пока ужинала, вспоминала, как в детстве с мамой в баню ходила. Если честно, маленькая я не любила баню. Не понимала восторгов взрослых по горячему пару, по хлестанию себя веником. Мне просто нравилось быть с мамой в бане, смотреть на неё, какая она красивая. Хотелось поскорее вырасти и стать такой же красивой.

Мама меня сильно не парила, только грела на полке, да иногда веником надо мной водила, чтобы я прогрелась получше. Потом она меня шоркала вехоткой – жесткой вязанной мочалкой, мыла мне волосы и, обливая прохладной водой, приговаривала: «Как с гуся вода, так со Светки худоба». А я возмущалась, что не худая вовсе. На что мама мне говорила, что худоба – это болезнь любая, так в старину говорили. А потом после бани она меня распаренную закутывала в тёплый платок и вела в дом, где сразу укладывала в постель. Обычно после бани я мгновенно засыпала.

Потом уже, учась в институте, я наткнулась на репродукцию картины «Весна» Аркадия Пластова, и как будто со стороны увидела свою молодую маму и себя в детстве. Преподаватель говорил, что эту картину еще называют «Северная Венера».

Ну что, пора вспомнить забытые ощущения от деревенской бани! Прежде чем заходить в нее, я плеснула горячей воды на каменку и приоткрыла продухи. Так из бани выводится угарный газ, если он скопился и помещение наполняется равномерным паром.

Раздевшись в предбаннике, я перешагнула порог бани и погрузилась в её влажное тепло. После тяжелой физической работы баня – это лучший отдых. Я не стала торопиться, поддавать жару и садиться сразу на высокий полок. Просто легла на нижний полок, и. закрыв глаза, почувствовала, как каждая моя жилка расслабляется, выходит усталость.

Минут через пять я решила перебраться повыше, да еще и плеснула воды на каменку. Камни возмущенно зашипели и по бане поплыл густой горячий пар. Первый заход в парной я выдержала всего минут десять. Перед выходом я облилась ведром холодной воды, чтобы освежиться.

Выскочив из бани, я как рыба, выброшенная на берег, глотала воздух ртом. Хорррошо! Но отвыкла я от таких перегрузок. В городе-то в баню и сходить негде, одни сауны. А там чего – лежишь как дурак в раскаленной печке, ни тебе пара живого, ни веничка. Помылся под душем и домой. Радости никакой от этих саун я не понимала. А здесь другое дело – здесь каждая клеточка радуется!

На второй заход я решила похлестать себя веником. По хорошему бы с кем-то надо в баню идти, чтобы лечь, расслабиться, а банщик тебя правильно обиходил веничком. Но что имеем…

Я села на полок, и сначала веником поводила по воздуху. Сразу пошли горячие волны. Так будто в тёплой воде плывешь, и попадаешь в горячие струи. Когда тело подготовилось, я начала потихоньку прижимать веник то к одному, то к другому боку, привыкая к новым ощущениям. Ну и напоследок, раздухарилась, и давай наяривать, куда веник достанет.

Шлёпаю себя горячим веником, а сама хохочу в голос. Кто бы посмотрел – сидит взрослая тётка и хлещет себя веником, как будто самобичеванием занимается. Ну, европейцы, впервые в Россию попав, так и думали, что русские сумасшедшие или слишком набожные, и раз в неделю устраивают себе обряд самобичевания.

Окатив себя холодной водой после парения, отдохнула я на лавочке возле бани. Полюбовалась на весенний закат, выпила кружку чая травяного и в третий раз в баньку зашла. На этот раз уже просто помыться, смыть с себя грязь после работы. А когда волосы помыла, вспомнила, как мама ополаскивала волосы отваром после берёзового веника. Волосы у мамы были богатые. Может отвар берёзовый не последнюю роль в этом играл. Ну и я так сделала.

Домой я приползла без сил. С одной стороны отдохнула в баньке, а с другой, чувствовала, что мышцы все расслабились, как кисель. Теперь я поняла, почему в гостях в баню не любила ходить. Расслабишься, а тебе еще домой ехать надо. А тут дома, единственное правильное решение – сразу в постель. Что я и сделала!

День сегодня выдался долгий и посвященный очищению. Сначала душу свою очистила от чувства вины и обиды, придя к деду на могилку. Затем двор чистила от бурьяна, а теперь вот и тело своё очистила от грязи и усталости. Я лежала, и мне казалось, что плыву я по реке на маленькой лодочке. Волны качали меня, шептали что-то своё, и я не заметила, как уснула под этот шепот.