Текст книги "Жена Синей Бороды"

Глава 12

Над Волгой поднималось солнце. Розовый горизонт разделял серость неба и белизну закованной в лед реки. Мост, дома, баржи – все тонуло в утренней дымке, только одна церковь выделялась золотом куполов на размытом рассветном фоне. Арина, до носа закутанная в шубу, сидела перед открытым окном и вдыхала полной грудью морозный воздух. Ей не спалось. Хотелось прыгать, танцевать, кружиться, как в детстве, под воображаемый вальс и кричать, оповещая своим криком весь город, о том, что она ВЛЮБЛЕНА!

Она не помнила, когда ее приязнь к его характеру и восхищение его внешностью переросли в столь сильное чувство, что она испытывала сейчас. Может быть, она полюбила его сразу, как только увидела, может, потом, когда услышала его голос, или же еще до этого, почувствовав его пальцы на своей щеке. Она не знала да и не хотела ничего знать. Она просто наслаждалась своими ощущениями, прислушивалась к ним, отмечала каждый оттенок и удивлялась, как то, что она питала к Андрею, можно было принять за любовь. Глупо!

Арина закрыла окно, сбросила шубу и прилегла на кровать, смежив веки. Но спать она не собиралась, только мечтать о сегодняшней встрече. Вот уже месяц, как они познакомились. И теперь почти каждый день они куда-то ездили гулять – то в лес, то на пруды, то в парк, – и теперь его безмолвие казалось Арине прекрасным. Они с нетерпением ждали весны, когда снег стает и можно будет поехать в имение, а потом по тропкам средь болот дойти до Мысовки, после отправиться в село, где Никита работал, и двинуться обратно.

Теперь же, ограниченные в пространстве города, они предпочитали безлюдный парк с его беседкой. Снег ближе к весне немного осел, и Никита расчистил в нем узкую дорожку, по которой они гуськом брели к мраморной лавочке, добредя, садились на нее, подложив под себя тулуп, и говорили, говорили. Именно в беседке они впервые признались друг другу в любви.

Было это прекрасно и неожиданно. Арина вспомнила, как замерла, когда услышала заветное «я вас люблю». Они тогда рассматривали дятла, сидящего высоко на сосне. Арина, чтобы получше его видеть, привстала, сощурилась от яркого света, бьющего в глаза, оперлась о колонну и подалась вперед.

– Никита, я его вижу, а вы?

– Я вас люблю.

– Что? – Ей показалось, или она правда услышала эти волшебные слова?

– Я вас люблю, – повторил он немного виновато. Глаза его при этом были по-детски печальны, а большие руки в волнении перебирали край меховой шапки.

– Это правда?

– Правда. – Никита взял ее руку в свою, потом выпустил, смутился, встал и сбивчиво начал: – Я полюбил вас, как только увидел. Вы только приехали из имения. Вышли из коляски, прошли в дом, прислуга шушукалась, я расслышал, как они говорят, что вы подурнели, осунулись. Я готов был плевать им в лицо за это. Никогда я не встречал такой прекрасной женщины, как вы… Но я никогда не посмел бы подойти… Я и в тот день в лесу боялся с вами заговорить. Но страх мне смелости придал. Вдруг мне показалось, что вы умерли или умрете вот-вот. Я слышал, что здоровье у вас плохое. – Он опять сел, опустил голову. – Простите меня за дерзость. Я не должен был говорить о своих чувствах. Вы, конечно, святая. Добрая, милая, но какое вам дело до конюха, который…

– Я тоже вас люблю.

– Что?

– Теперь вы притворяетесь глухим. Я тоже полюбила вас с первого взгляда. Или же еще до того, как увидела… Не знаю. Мне трудно об этом говорить, непривычно.

– Арина… – Он только и мог выговорить ее имя. Остальные слова, а их было так много и так давно он мечтал их высказать, забылись, улетучились, растворились в его бесконечном счастье. Поэтому он всю свою любовь, всю нежность, всю признательность вложил в поцелуй. Их губы слились, тела соприкоснулись. Окружающий мир перестал существовать. Арина взмыла в небеса, подобно птице, и отдалась полету без остатка. Никогда бы она не поверила раньше, что поцелуй может принести такое блаженство. Потом, когда парение завершилось, они сели на остывший тулуп, обнялись, сцепили пальцы и заговорили.

– У нас нет будущего, – грустно начал Никита.

– Я знаю. Но нет будущего не только у нас, но и у меня одной. Я живу только настоящим. Мечты, планы, все это я не могу себе позволить.

– Почему?

– Это из-за болезни. Когда я лежала без движения, о многом думала. Ведь когда-то я мечтала, что выйду замуж за Андрея. Я представляла, как мы будем жить, наш дом, наших детей, даже мебель, которую я расставлю в спальне. А в одно мгновение все мои мечты, даже не мечты – планы, я же не сомневалась, что все это когда-никогда случится, – так вот, жизнь моя перевернулась в один миг. – И она стерла последние границы, перейдя на «ты». – Понимаешь?

– Девочка моя, как тяжело тебе пришлось. – Никита прижал ее к себе еще сильнее. Щемящее чувство жалости примешалось к одуряющему восторгу. От этого симбиоза его любовь заиграла новыми красками. Стала ярче, живее, милее сердцу.

– Тяжело, но я пережила это и многое поняла. Если бы не та болезнь, сейчас я бы умирала от беспокойства за свой завтрашний день. Ты знаешь, наверное, что мы разорены. И скоро наступит день, когда нам нечего будет есть. Иногда, когда я представляю, что со мной будет, когда папа умрет, меня пробирает дрожь, но потом я вспоминаю месяцы, что провела без движения, и перестаю беспокоиться. Мы не можем предугадать, какие сюрпризы приготовила для нас жизнь.

– Разве о тебе некому позаботиться, когда графа не станет?

– Есть родственники в Москве – семья Андрея, но к ним я за помощью не посмею обратиться, хотя они очень добрые и помогли бы наверняка. – Арина задумалась, потом грустно продолжила: – Папа уже старенький, он все больше болеет. Я понимаю, что должна подумать о том, как мне существовать после его смерти. Может, я продам дом, он очень дорого стоит, уеду в имение. Буду там скромно жить, учить деревенских детишек. Поедешь со мной?

– Куда угодно. – Никита сжал ее руку. Грусть заполнила сердце. Бедняжка не знала, что дом уже заложен, а долгов у папочки столько, что после его смерти даже имение придется продать, чтобы их покрыть. – Арина, милая моя Арина. Давай не будем о грустном. Скоро лето. Ты уедешь в Перелесье, я последую за тобой. Там мы проведем прекрасные дни. А о том, как мы будем жить дальше, подумаем осенью.

– Я люблю тебя.

– Я люблю тебя.

Арина улыбнулась сквозь сладкие слезы. Какая она счастливая! Пусть она бедна, пусть ее любовь обречена, пусть завтра настолько туманно, что не разглядеть ни одного отчетливого очертания. Есть настоящее с его жизнью, духовным богатством, страстью и надеждой! Арина, переполняемая чувствами, вскочила с кровати. Ей вдруг захотелось увидеть ЕГО. Просто посмотреть в его глаза, погладить по курчавой бороде, прижаться к сильному плечу. Она накинула на себя шубу и выскользнула в коридор.

Дом спал. Даже стенные часы тикали как-то нехотя. Арина спустилась по лестнице на первый этаж. Было темно и тихо. Она прошла по коридору к задней двери, но, вдруг услышав чьи-то шаги, остановилась, замерла, прислушалась. Кто-то крался из кухни в холл, осторожно переступая босыми ногами. Арина в страхе отступила. Ее спина уперлась во что-то острое. Девушка обернулась и обнаружила, что прислонилась к двери в бельевую, из скважины которой торчал ключ. Арина повернула его и оказалась в маленькой комнате, заполненной стираным бельем, чистыми занавесками и покрывалами. Оказавшись в безопасности, она выглянула в щель, надеясь разглядеть лицо вора.

Шаги приблизились. Показалась босая нога, другая. Вот и весь силуэт проявился.

– Никита?

– Кто здесь? – Он испуганно оглянулся. Арина вышла из комнаты.

– Это я.

– Что ты здесь делаешь?

– А ты? К тому же босой.

– Мне не спалось. Я вспоминал тот наш разговор в беседке, помнишь, когда я признался тебе в любви?

– Помню.

– И мне вдруг захотелось тебя увидеть. Дай, думаю, посмотрю на нее хоть одним глазком. Вот и пробираюсь, как вор.

– Милый мой Лошадник. – Арина нежно посмотрела на него, и хотя вид здорового мужика в тулупе с босыми ногами и валенками под мышкой рассмешил бы кого угодно, ей было не до смеха. Любовь не бывает смешной!

– Иди ко мне, я тебя обниму, моя прекрасная принцесса.

Арина с радостью приникла к нему. Никита обхватил ее руками, прижался губами к пахнущим ландышем волосам. Потом приподнял ее подбородок и нежно, чуть касаясь, начал целовать ее губы… Глаза. Щеки. Шею.

Арина откинула голову, зажмурилась от удовольствия. Никогда он не целовал ее подобным образом. Теперь, то ли от новизны ощущений, то ли от чего-то проснувшегося недавно в глубине ее естества, она захотела большего. Не только поцелуев и объятий. Ей захотелось единения. Слияния. Она неожиданно для самой себя представила его обнаженное тело и свое рядом с ним, под ним. И так захотелось ей ощутить это прикосновение, эту тяжесть…

Арина застонала, прижалась своим животом к его телу. Неведомая ей, но проснувшаяся в нем сила дала ей понять, что ее желание является и его желанием. Девушка скинула шубу, оставшись в прозрачной кружевной рубашке. Никита отбросил свой тулуп, стянул через голову рубаху и предстал перед ней обнаженный по пояс, мускулистый, стройный, позолоченный на груди.

Потом они повалились на груду велюровых портьер. И исполнили мечты друг друга. Арина была абсолютно счастлива. Она не чувствовала ни боли, ни дискомфорта, ни стыда, ни угрызений совести…

Она просто дарила всю себя без остатка и оглядки на условности человеку, которого ЛЮБИЛА.

Глава 13

Неизвестно, сколько времени прошло. То ли миг, то ли век.

Они лежали, обнявшись, на портьерах, прикрытые его тулупом. Арина накручивала на палец его волосы и блаженно улыбалась.

– У тебя было много женщин? – неожиданно спросила она.

– Нет.

– Сколько?

– Не знаю. Я рано начал взрослую жизнь. Работал с 9 лет, поэтому и созрел, наверное, раньше других. – Никита вспомнил свою бурную молодость. Его красота начала привлекать женщин еще с тех пор, как он только достиг тринадцатилетия. Невинности его лишила одна лавочница. Дородная, немолодая, но очень искусная любовница. Сколько их было у него с тех пор – и красивых, и не очень, и опытных, и невинных, и любящих, и равнодушных. Но ни с одной, даже самой изощренной, он не испытывал такого блаженства, как недавно. – У меня были женщины. Но ни одну я не любил так, как тебя. Поэтому они не считаются.

– Значит, можно сказать, что я твоя первая.

– Первая и единственная. Я всегда мечтал о любви, но не думал, что встречу такую девушку, которая заставит меня забыть обо всем.

– Я заставляю?

– Кроме тебя, мне никто не нужен. Я бы увез тебя на необитаемый остров, чтобы нам никто не мешал.

– А нам никто не помешает. Ты мой, я твоя. Больше ничего в этом мире не существует.

– Кроме бархатных портьер. – Никита засмеялся, опрокинул ее под себя, потом долго страстно целовал, шептал неразборчивые слова любви. Арина вновь ощутила приятное тепло внизу живота и отдалась вновь.

Они перевели дух. Никита приподнялся на локте, хотел что-то сказать, но Арина закрыла его рот рукой. Ей показалось, что кто-то приоткрыл дверь и заглянул в комнату.

– Ты не запер? – спросила она шепотом.

– Я не подумал. А чего ты испугалась? Сегодня воскресенье, никто так рано не встанет.

– Который час?

– Не знаю. Часов восемь.

– Уже? Но сейчас прислуга собираться начнет. Надо одеваться, Никита. Быстрее.

– Ты беги. А я следом. Беги.

Но она не успела не только убежать, даже одеться. Дверь распахнулась. На пороге, бледный, растрепанный, с перекошенным злостью лицом, стоял ее отец.

– Шлюха, – зашипел он. – Дешевка.

Арина охнула, прикрыла наготу рубашкой и зажмурилась. Какой стыд!

– Подстелилась под конюха, мразь. – Барышников выплевывал слова с такой злостью, что Арина никак не могла прийти в себя от испуга, наконец она залепетала:

– Папочка, мы любим друг друга…

– Шлюха. А я еще не хотел отдавать твою руку Рукавишникову, думал, что он тебе не ровня. Крестьянский внук и графиня. Старый я дурак, конечно, он тебе не пара, ты с навозниками кувыркаешься!

– Ваше превосходительство, Алексей Ананьевич… – робко начал Никита.

– Заткнись, смерд! Я тебя на каторгу упеку. А дочь свою, потаскуху, первому попавшемуся старику в жены отдам.

– Папочка…

– А больше на тебя теперь никто не позарится. Ни один честный человек! – Отец завизжал. Его руки тряслись от переполняющей его злобы. – Я отдал тебе все, неблагодарная. И чем ты мне отплатила, дура? Убью! – Он вдруг бросился на Арину с кулаками. И замолотил скрюченными ладошками по ее лицу. Никита оттащил извивающегося и изрыгающего проклятия старика. Но Алексей вырвался и с новой силой вцепился в дочь. Теперь он схватил ее за волосы.

– Подстилка! Я тебе покажу, как с холопами путаться…

– Оставьте ее. – Никита подбежал сзади, оттеснил Барышникова.

– Убью паскудину. – Отец задыхался, но волосы из рук не выпускал.

– Папочка, перестань, мне больно.

– Что ты знаешь о боли? Больно мне, я умираю от стыда. – Он хлестнул дочь по лицу, еще раз.

Арина зарыдала. Никита больше не мог видеть искривленное от боли лицо любимой девушки, он схватил старика в охапку и отбросил без труда в сторону. Барышников отлетел, стукнулся о стену и осел.

– На господина руку поднять посмел, щенок безродный?

– Я не хотел, простите…

– Тварь всякая будет меня бить? – Старик сощурился, а потом заверещал так громко, как только был способен: – Лю-ю-ю-ди! Убива-а-а-ют!

– Папа, папочка, давай все уладим.

– Заткнись, дура. На помо-о-ощь! Я твоего холопа-любовничка упеку в тюрьму, а тебя в сумасшедший дом. Там ты обойдешься мне гораздо дешевле.

Арина еще что-то хотела сказать, но, услышав далекий топот, заметалась, запричитала. Кинула Никите тулуп, сама набросила шубу.

– Беги, Лошадник любимый. Беги. Он тебя точно на каторгу отправит. Беги!

– А ты?

– Все хорошо будет. Потом найдешь меня. Беги к задней двери. Ну! – Она вытолкала Никиту из комнаты, которую заперла, чтобы отец не выбрался, а сама бросилась навстречу приближающимся людям, надеясь хоть на мгновение их задержать.

Глава 14

Прошло три дня. Никита благополучно скрылся. Алексей приболел – сердце прихватило. Арина пребывала все это время в каком-то лихорадочном возбуждении. Она то весело кружилась по комнате, переполняемая радостью от удачного бегства любимого, то рыдала от тоски и одиночества, то бросалась к окну и видела в каждом проходящем мужчине Никиту. Она не спала ночами, думая о нем, мечтая, моля Бога о милости. Утром подымалась с постели то грустная, то готовая петь и прыгать от смутного предчувствия надвигающегося счастья.

На четвертый день Алексей вышел из своей комнаты. Ссохшийся, бледный, сосредоточенный. Он был нарядно одет, причесан. По его приказу Арина пришла в библиотеку, села напротив него на стул с прямой спинкой. Опустила глаза. Ей было стыдно, но не за себя – за него.

– Как ты себя чувствуешь? – сухо спросил отец.

– А ты?

– Не твое дело, как я себя чувствую. Ты наплевала на меня, так что не пытайся быть вежливой.

– Папа, прости меня. Я не хотела, чтоб ты знал.

– Хотела шоркаться по углам, как дешевая девка, что ж, понятно. Я не поверил, когда меня разбудил Федька-дворник и сказал, что видел вас в бельевой. Но пошел посмотреть. Что же я увидел? Моя дочь без стеснения валяется голая на полу…

– Папочка, прости. Хочешь, я уеду, и ты никогда меня больше не увидишь?

– И куда, интересно?

– Если ты позволишь, в имение.

– И на что ты там собираешься жить? Ты знаешь хотя бы, какой налог на землю должна будешь платить ежегодно?

– Я как-нибудь проживу, не беспокойся. Я продам драгоценности, они ведь мои. Потом, Никита…

– Плевать твоему Никите на тебя, дура. Знаешь, скольких он оприходовал за свою жизнь? Хотя графинь в его «джентльменском» списке, скорее всего, еще не было. В какой-то степени ты у него первая.

– Он любит меня!

– Если бы любил, не сбежал бы, как пес, поджав хвост. Он – смазливый конюх, а не благородный принц, о котором ты с детства мечтала. Что ж, дождалась. Конюшня вместо дворца, бельевая вместо королевского ложа. Дура!

– Мне все равно, что ты говоришь. Я знаю, он любит меня и я его. Мы уедем, поженимся.

– Дудки! – Отец гневно встал. – Если он появится под окнами дома, его пристрелят, как вора. А ты, дорогуша, отправляешься в монастырь, как я и обещал.

– Ты не смеешь распоряжаться моей жизнью. Я совершеннолетняя.

– Ты психбольная, и я это докажу. Выбирай: либо психушка, либо монастырь.

– Я убегу!

– Не сможешь. Я велел глаз с тебя не спускать. Не хватало мне большего позора, чем недавний. К счастью, о последнем никто не узнал. – Алексей Ананьевич снова сел, задумчиво посмотрел в окно, будто в комнате он был один, потом, словно очнувшись, произнес: – Ты еще здесь? Свободна.

– Но, папа…

– Не желаю тебя слушать. Ко мне человек должен прийти для делового разговора. Теперь я должен позаботиться о себе, а о тебе Господь теперь будет.

– Папа…

– Пошла вон!

Арина выбежала из комнаты. Привалилась устало к двери. Закрыла глаза, чтобы не дать навернувшимся слезам скатиться по щекам. Она не будет плакать. Она еще поборется! Дождется Никиту, а потом убежит вместе с ним. Арина открыла глаза. Ей навстречу шел человек в черном. Полный, бородатый, длинноволосый. Лицо его показалось смутно знакомым.

Арина посторонилась, давая незнакомцу пройти. Где же она его видела? Черные, с сильной проседью волосы и борода. Серые, чуть навыкате глаза. Густые брови. Невысокий, тучный, лет сорок с небольшим, хотя из-за полноты и седины выглядит старше. Мужчина равнодушно посмотрел на нее, взялся за ручку двери, потом резко обернулся, воззрился пристально, в глазах появилось странное выражение то ли тоски, то ли отчаяния. И тут Арина вспомнила! Незнакомец из леса. Тот, что скакал на вороном жеребце. Мужчина приоткрыл рот, словно хотел что-то сказать, потом, видно передумав, тряхнул головой, буркнул приветствие и вошел в библиотеку.

Арина ушла, потом вернулась. Незнакомец ее заинтриговал, ей захотелось послушать, о чем он будет беседовать с ее отцом. Арина прижалась ухом к замочной скважине, как делала в детстве, и замерла.

– Я ждал вас, Федор Григорьевич. Присаживайтесь.

– Благодарю. Что за девушку я встретил у двери? – Говорил незнакомец правильно, но чуть заметно окая.

– Дочь моя, Арина.

– Правда? Я представлял ее совсем другой. Более светской, пышной.

– Она и была такой. Знали бы вы, какой фурор она производила на балах в Москве. А сколько мужчин просило ее руки. Все богачи и аристократы. С одним она была даже помолвлена. Но болезнь помешала свадьбе.

– Что было с девушкой?

– Перенервничала перед встречей с женихом, ее и перекосило. Потом воспаление легких, затяжной бронхит. Целый букет болячек. Но теперь она полностью выздоровела. Только прежней становиться не хочет. И замуж не спешит, хотя женихов и сейчас полно. А почему вы спрашиваете – она вам нагрубила?

– Что вы. Не думала даже. Просто она очень похожа на мою сводную сестру, ныне покойную. Я даже испугался, когда Арину Алексеевну увидел, думал, Лизонька воскресла. – Голос гостя изменился – погрустнел. Повисло неловкое молчание. Но Федор Григорьевич взял себя в руки и продолжил уже по-деловому: – Ну так что, граф, насчет имения? Решились?

– Помилуйте, сударь. Я же говорил, что Перелесье – единственное, что осталось мне от родителей.

– Знаю-знаю. Но и вы меня поймите, ваша деревня как бельмо на моем глазу. Все окрестности в моем владении. Только Перелесье осталось. Я бы плюнул, но уж больно леса хорошие.

– Федор Григорьевич, вы же все там с землей сровняете, понастроите складов каких-нибудь.

– Мельницу хотел выстроить на реке. Большую, мощную.

– Вот видите. А там все мило сердцу, дорого. Я там рос. Там церковь, в которой меня крестили.

– Церквей я не сношу, можете не беспокоиться. А имение ваше я все равно отберу – не добром, так по принуждению. Вы мне сколько должны, граф?

– Тысяч десять, но я все вам отдам, поверьте.

– Тридцать тысяч. И не сможете вы мне их отдать, взять вам неоткуда. А еще вы должны купцу Вакурову, Селезневу и многим другим. Не советую со мной ссориться, граф. Не хотите же вы оказаться в вашем возрасте в долговой тюрьме?

– Батюшка, Федор Григорьевич, помилуйте…

– Помилую. Даже долг вам прощу и заплачу за имение выгодную цену, только продайте. Иначе по-плохому, но все равно моя возьмет.

– Хорошо, – обреченно прошептал Барышников. Он устал, он стар, немощен, уже не всесилен. Теперь миром правят стервятники типа сидящего перед ним купца Егорова. Босяки с тугим кошельком и волчьей хваткой.

Неожиданно для сидящих в комнате дверь распахнулась. Оба мужчины удивленно воззрились на вошедшего. На пороге стояла Арина, бледная, взволнованная, с огромными испуганными глазами. Она секунду смотрела на гостя, потом бросилась к нему, схватила за руку и зашептала:

– Федор Григорьевич, миленький, не вынуждайте отца, умоляю. Я все отдам. Драгоценности свои, они старинные, наследственные. Возьмите, только Перелесье не отбирайте, пожалуйста…

Егоров внимательно смотрел на девушку, но, казалось, не слушал. Когда она закончила и, всхлипнув, замолчала, он приобнял ее за плечи и, обернувшись к Алексею, сказал:

– Документы должны быть привезены завтра в мою контору на Кремлевской площади. До свидания.

* * *

Вечером следующего дня Егоров вновь пришел. Арина была под домашним арестом, но ее пригласили в библиотеку от имени Федора. Девушка спустилась, недоумевая, чего надо их мучителю. Неужели поиздеваться напоследок? В комнате кроме гостя присутствовали Алексей и их квартиросъемщик. Егоров, увидев вошедшую, пригласил ее присесть. Голос его был ласковым, что Арину насторожило.

– Графиня, я хотел узнать, ваше желание все отдать за имение не исчезло?

– Нет, – удивленно ответила Арина. Она нервничала, но старалась казаться спокойной.

– Вот купчая на имение. Прошу.

– И что вы хотите? Если украшения, я сейчас принесу.

– Графиня, помилуйте, на что они мне. Я прошу вас пообедать со мной в субботу в ресторане «Баржа».

– И все?

– Все.

– А за это вы оставите Перелесье нам?

– Нет, вы не поняли. Я купил его на ваше имя. Оно ваше, если, конечно, вы со мной пообедаете. Если же нет, то…

– Я с удовольствием, но это слишком дорогой подарок. Я же вас не знаю. И потом, зачем вам это?

– А ваш батюшка, как я вижу, не удивляется. Он знает о моей щедрости. Считайте это моим подарком на ваш день рождения.

– Но…

– Никаких «но». А теперь ступайте. Нам нужно обсудить кое-что важное.

Арина помялась немного в дверях, потом, не найдя что сказать, вышла.

…Обед состоялся в субботу, как и было назначено. Егоров был приветлив, но не особенно внимателен. Он с аппетитом ел, совсем не пил, говорил мало, больше думал о своем. Арине еда понравилась, но она только и мечтала об окончании трапезы, потому как вкусно приготовленные блюда не заменяют приятного человеческого общения. Когда наконец это произошло и девушку на извозчике доставили домой, она облегченно вздохнула.

В течение последующих двух недель Егорова она больше не видела.