Текст книги "Я и Тёмка"

Велосипеды

В моей жизни было всего два велосипеда. Первый трёхколесный, из него потом сделали двухколёсный. Но я из него выросла, поэтому мне купили что-то типа «Школьника». Но не «Школьник». Это был очень красивый велосипед, как взрослый, только не такой высокий. Он относился к дамским моделям, не имел передней рамки, но не был таким нелепо гнутым, как «Кама». На заднем колесе красовалась тонкая рамочка, в которой зияло 50 дырочек. Я сначала никак не могла понять, зачем они. Но, когда велосипед был собран, выяснилось, что через эти дырочки натягиваются розовые резинки для того, чтобы юбка не попала в колесо. Всё было в велосипеде продумано: и цвет – морской волны, и размер – не большой и не маленький, и вес. Я легко таскала его, начиная с восьмого класса. И теперь, когда мы с Андреем заканчиваем десятый, мой старый верный велосипед всё ещё со мной. Я никогда не разбивала его так, чтобы повредить; падала, конечно, но урон был минимальный. Разве что царапина – ну или краска облупится. Поэтому ходовые качества его полностью сохранены.

Это самый быстрый велосипед во всём дворе! Я могу обогнать кого угодно. «Салюты» и «Камы» просто не в счёт. У Андрея велосипед также непонятной модели, не «Школьник», но и не как у меня. Выше, колёса больше, да и тяжелее он… Но при всём при том я его обгоняю на раз! Обгоняю Димкин «Урал», обхожу всех «Школьников»… Никто не может понять, что за велик такой у меня заколдованный!

Ещё я очень люблю кататься на нём без рук. Это я придумала классе в девятом. Сначала ездила, держась за руль одной рукой, но так делать все быстро научились. А потом как-то оторвала вторую руку и поняла, что на скорости велосипед не виляет. Идёт ровно-ровно. Мало кто умеет так делать, разве что Димка. Андрей тоже пытался, но его уводит в сторону.

Как только устанавливается тёплая погода, мы с Андреем выводим свои велики на прогулку. Раньше мы катались во дворе; теперь, конечно, нас тут не удержать. Но так как мы живём в самом центре города, после шести часов наступает «штиль». Все уезжают в «спальные районы». Машины ходят редко – можно кататься прямо по улицам. У нас рядом с домом есть даже такие улицы, которые совсем непопулярны среди водителей и днём. Ну а самое главное, в десяти минутах езды на велосипеде есть набережная. Там широкие асфальтированные дорожки и очень много места для скоростного катания.

Наперегонки со мной ездить никто не любит, понятное дело, поэтому мы катаемся из пункта «А» в пункт «Б».

Что это значит? Это значит, Андрей говорит:

– Поехали до «Победы»?

Это значит до кинотеатра. Или, например, так:

– Рванули до набережной?

Пункт «А» – наш дом, пункт «Б» назначается произвольно.

Как-то незаметно вышло, что перестали кататься Аня и Димка, Котька и Славик. К десятому классу остались только мы с Андреем. Кататься мне нравится, но это не вся моя жизнь. Вот Андрей на велосипедах помешался. И как-то раз вышел во двор с высоким красным красавцем. Это был велосипед с 21-й скоростью. Конечно, мой велик с таким не сравнить: на моём скорость одна, а зависит она от того, как быстро я кручу педали. Мы по привычке выехали на вечернюю улицу и покатили под горку. Андрей чуть отстал – то есть, всё шло, как всегда, и вдруг… Мимо меня кто-то пролетел с огромной скоростью! Это Андрей… Причём я крутила педали, а он не крутил их совсем! Мы развернулись возле проспекта и поехали обратно. Я прилагала все усилия, но даже догнать его не могла, не то что перегнать.

Тут я поняла, что ощущали все мои дворовые друзья, пытавшиеся догнать меня несколько лет подряд. Андрей радостно носился вокруг. И сразу ему стало неинтересно ездить до «Победы», а если я не соглашалась ехать на набережную, летел туда один. Потом он начал ездить ещё дальше, в парк и даже за реку. А мне кататься стало скучно и тоскливо. Я выносила свой велосипед всё реже и реже, пока, наконец, он не исчез из коридора нашей квартиры.

И на старуху бывает проруха

В школе скоро смотр. Смотр – это когда все классы, начиная с четвёртых и заканчивая восьмыми, участвуют в строевой ходьбе с песнями. Подготовка смотра лежит на старшеклассниках, то есть на нас. Мы начинаем «дрессировать» своих подопечных после того, как пройдёт распределение классов. Здесь кому как повезёт. Если достанутся четвёртые классы, а они самые послушные, то нужно знать подводные камни: четвероклашки ничего не понимают. С ними столько возни, ужас! Если восьмые, то наоборот: всё понимают, но ничего делать не хотят. Нас, девчонок, в этом году до подготовки к смотру не допустили – хватило парней из девятого и десятого. Андрею и Лёшке достался 7 «Б».

– Ты домой? – спросила я Андрея после уроков.

– Нет, – тяжело вздохнул он. – Иду дрессировать «мелких хищников».

Так Андрей отвечал мне где-то с неделю. Потом его настроение ухудшилось.

– Ты домой?

– Нет, пошёл кровопивцев душить. Лёшка косит, я один с ними остался. Нервная система на пределе.

– Возьми меня с собой.

– Давай, – вяло ответил Андрей.

Мы пришли на второй этаж: там в полном составе сходил с ума 7 «Б».

– Как ты их собираешь?

– Стоять! Стройся! – заорал Андрей так, что у меня заложило левое ухо. – Вот так.

Девочки посмотрели на него кокетливо и продолжили разговаривать. Парнишки потянулись строиться. На построение в шеренгу ушло минут пятнадцать.

– Скажи им, чтобы запомнили своего соседа слева. Так они быстрее строиться будут, – посоветовала я.

– Ну, я сейчас им покажу! Ты посмотри на эти лица. Им это надо? Запоминать что-то, маршировать куда-то… – Андрей вытер ладонью лоб и громко сказал: – Запомните того, кто стоит слева. Будете строиться по нему. А теперь разойдись.

Семиклашки разбрелись.

– Стройся!

Ребята нехотя потянулись строиться.

– Н-да… С этим нужно что-то делать. Ты чему ещё их научил?

– Ничему, – удивился Андрей.

– Строиться научил, и то здорово!

Они же – во! – и постучал по подоконнику.

Когда ребята кое-как построились, я сказала:

– По моим наблюдениям, вы получаете заслуженное последнее место. Строитесь безобразно. К тому же, больше ничего не умеете…

– А что надо? – развязно спросил один из учеников.

– А вот что: строиться в шеренгу по два, по три, в колонну, маршировать по прямой, перестраиваться при марше и петь песню. Какую песню вы поёте?

– А кто её знает? – ухмыльнулась высокая девочка.

– Всё! Гони всех до завтра. Будем думать.

– Да я уже не знаю, как от них откреститься… Свободны! – крикнул Андрей.

Семиклашки замерли. Наверное, не поверили своему счастью.

– Это чё? Всё, что ли?

– А что я тут буду с вами делать, бодаться? Мне это надо? Пропади оно пропадом… Провалитесь на смотре, так провалитесь!

Мы пошли к выходу и даже не обернулись. За спиной стояла тишина.

Дома засели за план действий.

– Давай придумаем, как их раззадорить!

– Уже раззадорили.

– Закрепим!

– Ну и что делать будем?

– А мы завтра скажем, что 7 «А» полностью к смотру готов. Кто у нас там ими занимается?

– Кошкин.

– Вот. И его пригласим. Пусть посмеётся над ними да пару слов скажет от себя.

– Он скажет!

– А мы его слова предварительно подкорректируем.

– Ну, так. Ещё что?

– Пусть слова песни учат. У тебя они есть?

– Нет. Я даже не знаю, какая песня.

– «Учил Суворов в лихом бою».

– Ты откуда знаешь?

– Я только эти слова знаю.

– Это же наша строевая песня была!

– Вот и пора передавать молодому поколению. Напишу, потом размножим на тридцать человек.

– Так, хорошо. Это мне нравится. Ещё что?

– Ещё что? На себя посмотри.

– Что? – возмутился Андрей.

– Ты сам вялый и незаинтересованный. Подтянись. Шутки там, прибаутки… Командный голос, командный дух! Где-то на своём примере покажи, кого-то похвали.

– Да? Это, наверное…. Знаешь что…. Ты завтра тоже приходи, ладно?

– Ладно, – ответила я. – Пошли слова переписывать.

На следующий день перед уроками я провела беседу с Кошкиным. Он меня с первого раза понял и согласился помочь, но в обмен на такую же помощь ему. После уроков на тренировку мы пришли втроём. Как и вчера, ребята занимались, кто во что горазд.

– Стройся! – закричал Андрей.

Пока шло построение, Кошкин громко говорил:

– Батюшки! Ну, ты, Толкач, влип! Это ж надо! Стадо коров… Нет! Стадо тлей! Кто куда, только не туда! Девицы размалевались – смотреть противно, пацаны под пятиклашек косят. Всё портфельчиками бьются да друг на друге ездят. Срамота одна! Не то что мои! Орлы! Мы уже готовы… Почти. Нет, всё-таки «ашки» – это «ашки». Не чета «бэшкам».

Семиклашки чуточку зашевелились, а девочки стали злобно смотреть на Кошкина.

– Ты моих девочек не тронь, – ответил Андрей. – Это боевая раскраска. Маскировка. Она у нас только на тренировках присутствует. На смотр мы её не возьмём.

Девочки с благодарностью смотрели на Андрея.

«Эти готовы», – про себя отметила я.

– Так! Молодцы. А теперь на первый-второй рассчитайсь! – бодро скомандовал Андрей.

И началась нормальная работа. На первый-второй разбиваться научились сразу. Попробовали на первый-второй-третий. Оказалось сложно. Тогда просто встали в колонну и, маршируя на одном месте, пели песню по бумажке. Пока не добились точности шага, не разошлись. Так каждый день мы занимались с нашими «мелкими хищниками». Придумывали разные штуки, чтобы заставить их сделать так, как нам надо. С девчонками оказалось попроще: как только они все в Андрея повлюблялись, начали стараться изо всех сил. Сами начали пытаться всё сделать и на мальчишек покрикивали. А чтобы встряхнуть мальчишек, Андрей договорился со своей тётей, которая в детском кинотеатре рядом со школой администратором работала. У них в подвале тир есть. Вот туда Андрей ребят пару раз и сводил: после этого дело и вовсе на лад пошло.

Маршировать, перестраиваться и разворачиваться научились быстро. А вот с песней была проблема: никак не получалась.

– Как мартовские коты, – констатировал Андрей.

– А давай парами их прослушаем? – предложила я. – Если двое в унисон поют, тогда ещё парочку плюсуем… Если тоже нормально, ещё парочку… Так поймём, при каком количестве у нас кошачий хор получается.

– Тут, может, не в количестве дело.

– Может быть.

Пока мы с песней разбирались, Кошкин со своими бился. Мы с Андреем честно ему помогли – тоже от души наговорили всякого. Но результата, такого как у нас, не получилось, а почему, анализировать некогда было.

На прослушивании наших «певцов» выяснилось, что дело не в числе, а в умении. Три горлопана честно орали текст, не заботясь о нотах – в результате получался не хор, а какофония.

– Ты, Петя, вот что, – сказал Андрей, – ты не пой. Рот открывай, а не пой.

– Надо петь громко! – закричал один из певцов-неудачников.

– Тебя тоже касается, – сразу скомандовала я, – и Сергея. Открывайте рот, но ни звука. Посмотрим, как получится.

Когда во время марша ребята запели песню без выявленной нами троицы, получилось отлично.

– Вот что, друзья, – сказала тогда я. – Если хотите петь, помните: только из-за вас весь класс может провалиться. Поняли? Или учите ноты – или не открывайте рта. Да! И орать вовсе необязательно. В песне главное – не громкость…

– А что? – удивился Петя.

– А попадание в ноты, – ответил Андрей.

Чтобы совсем было хорошо, мы попросили классную руководительницу ребят заказать для них чёрные с белой полосой пилотки. А ребятам сказали, что на смотре одежда должна быть белой сверху (рубашки и блузки) и чёрной снизу (брюки и юбки). За два дня до смотра мне приснился сон, что наши девочки вышли в разных по цвету колготках. В моём кошмаре было и продолжение, когда я увидела весь класс в разноцветных туфлях. Проснувшись в холодном поту, я набрала Андрея:

– Белые колготки, чёрные носки, чёрная обувь! Запомни!

Когда настал день смотра, мы с Андреем волновались больше своих семиклашек.

– Ты, это… Не бегай передо мной, как ужаленная, – сказал Андрей. – Мне и так нехорошо.

– У меня что-то с животом. Что я ела такое?

– Всё у тебя вовремя. Впрочем… у меня тоже.

– Так на нервной почве бывает, бабушка говорит.

– Значит, перетерпим. Да и когда уже…. Наши сейчас выходят! Я побежал.

Андрей подбежал к своему строю, ещё раз всех обошёл. Поправил пилотки, галстуки на мальчишках, платочки на девочках. Все были настроены по-боевому и так смешно следили за Андреем глазами, словно это была их последняя спасительная соломинка.

Наконец нас объявили. Строй вышел чётко и, быстро рассыпавшись, тут же собрался в одну шеренгу. Потом рассчитался на первый-второй и перестроился. Затем построился обратно в одну шеренгу и рассчитался на первый-второй-третий. Построение закончилось: ребята вновь рассыпались, словно бусинки на столе. Раз! И колонна в сборе. «До чего красиво!» – думала я, любуясь на нашу работу.

– Это рассыпание кто придумал? – спросила директриса.

– Андрей, – ответила я.

– Эффектно.

Наконец под песню наши ребята замаршировали по кругу, чётко работая на повороте. Завершив последнее перестроение умопомрачительным выстраиванием в треугольник, мы закончили. Андрей стоял весь красный и улыбался.

– Слушай… Ну и дело мы провернули, да? – прошептал он.

– Да! Какое место дадут?

– Да какое место! Главное, всё закончилось. Я пить хочу!

– Я тоже. Пойдём в столовую?

– Нет! Нет! Засохну, но всех пересмотрю. Пока мы лучшие, нет?

– По-моему, тоже, но мы же необъективны…

– Это да.

Наконец смотр завершился. Объявили пятиминутный перерыв.

Все классы стояли по стойке смирно в полной тишине, а жюри выбирало победителя.

– Первое место в строевом смотре занимает 7 «Б». Молодцы, ребята! Поздравляем!

– Не может быть, – прошептала я.

– Почему это «не может»! Я знал! Я точно, я всегда… Здорово как! Ты представляешь? Первое! Ну как это! Ну надо же! – шумел Андрей.

– Ты заговариваешься, – пошутил Кошкин. – Вы молодцы. Смогли из них вылепить что-то. А мои на шестом месте.

– Не на последнем же!

– Это да. Утешение.

Мы подошли к ребятам и поздравили их. С той поры мимо нашего седьмого класса незаметно пройти было невозможно – ребята радовались нам и здоровались в самых разных и неожиданных местах.

– А мне понравилось, – закинув ноги на спинку дивана, сказал Андрей вечером. – Надо в следующем году опять их взять. Как считаешь?

– Помнится, кто-то не знал, как от них откреститься…

– И на старуху бывает проруха, – заулыбался Андрей.

Впадаем в детство

Какой-то сегодня был скучный день в школе. На уроках без конца писали, писали, писали… Полкласса болеет гриппом, а у всех остальных состояние коматозное. Я всё смотрела в окно. Серый дождливый ноябрь. В небе просвета нет. Спать вроде не хочется, что-то делать – тоже. Разве с книжкой какой-нибудь любимой на кровати поваляться да чая горячего с лимоном выпить… Шесть уроков тянулись, как бурлаки на Волге, но всему бывает конец, и мы поплелись домой.

– Какой-то день сегодня резиновый, – говорю Андрею.

– Да уж, – отвечает.

– И делать ничего не хочется.

– Делать ничего не хочется, но я обещал бабушке отремонтировать розетку на кухне. Поем и займусь.

– Это та розетка, которую мы пластилином залепили в пятом классе? – ухмыльнулась я.

– Она, родимая. А зачем мы это сделали, помнишь?

– Помню, конечно. Не мы, а ты. Я туда всё лампу настольную пыталась подключить, чтобы сделать солнечный день на железной дороге. А ты у меня её всё время вырывал, потому что у тебя на той же дороге была задумана ночь.

– Точно. Я ещё всё так здорово придумал… Освещать путь поезда фонариком, а тут ты со своим солнцем.

– А я-то весь вечер рисовала разноцветные цветочки. Раскидала их вдоль путей – так красиво было, а тут ты свет давай выключать. Что в темноте видно?

Мы вспоминали и смеялись.

– А помнишь, как ты меня стукнула по голове книжкой за то, что я у тебя эту лампу вырвал?

– Помню. Но ты в долгу не остался! Кто меня на диван толкнул?

– Слушай, я не ожидал, что ты повалишься, честно… Я даже испугался, когда ты заревела. Думал, ударилась сильно.

– Обо что? Там же мягко было.

– Мало ли.

– Нет, это я от обиды.

– И потом неделю не разговаривали…

– Смеяться некому, – улыбнулся Андрей. – Слушай, а давай железную дорогу сегодня достанем?

– Она что, жива ещё? – удивилась я.

– Ещё как жива! – воскликнул Андрей.

Мы быстрее побежали домой. Я заскочила к себе, бросила портфель и пошла наверх. Как-то в последнее время я нечасто приходила к Андрею: всё какие-то дела. То уроков по горло, то подруги придут, то подготовительные курсы начались… Всё время какая-то суета.

Когда я вошла, Андрей уже снял коробки с антресолей.

– Вот! – радостно воскликнул он. – Вытащил.

Мы поставили коробки с железной дорогой на пол. Не знаю, как Андрей, а у меня сердце замерло, когда я вновь увидела старые любимые вагончики и крохотный паровозик. Они были прежними, маленькими копиями большой жизни. Я осторожно достала вагончик-цистерну. Сколько раз мы за неё воевали с Андреем, не сосчитать.

– Нет, в моё депо цистерну! – пропищал Андрей и подмигнул мне.

Я захохотала. Мы быстро собрали рельсы замысловатым узором на гладком полу и встроили в дорогу два переключателя стрелок.

– Нарисуй свои цветочки-то, – попросил Андрей, – а я пока мосты из кубиков соберу.

– Как? И кубики живы?

– Это не те кубики. Эти кубики мы Лёньке купили, но ещё не подарили.

– Они, поди, упакованы?

– Нет. Они в коробке. Мы осторожно. Не боись.

Я нарисовала разноцветные цветочки, вырезала их и разбросала вдоль железной дороги.

Потом Андрей откуда-то достал те самые немецкие домики, которые дядя Толя привозил из командировок и которые они вечерами с Андреем клеили. Мы расставили домики вдоль дороги. Как это было здорово!

– Что мы раньше их не доставали? – сам себя спросил Андрей.

– Слушай, я даже не знала, что они у тебя живы. Давай депо клеить!

Мы притащили альбом, краски и клей. Через час депо были готовы.

– Как прежние, – ласково погладил бумажный домик Андрей.

– Ну, давай, сцепляй вагоны, – попросила я.

Андрей сцепил вагончики в один длиннющий состав и мы, затаив дыхание, запустили паровозик. Он весело побежал, чуть-чуть покачиваясь из стороны в сторону, а мы сидели и смотрели на него: нам было очень хорошо.

Тут в комнату вошёл дядя Толя:

– Здравствуй, кулёма! Что это ты носа к нам не кажешь?

– Да я, дядя Толя, всё чем-то занята, вот пришла…

– Вижу. Вижу. Что делаете-то?

– Пап! Железную дорогу достали.

– О! Всё понятно! Впали в детство.

– Вот как это называется, – завалился от смеха на спину Андрей.

Я тоже улыбнулась. Впала в детство? Пусть. Я всегда стремилась быстрее вырасти, а сейчас вдруг очень захотела не просто вернуться в детство – захотела остаться в нём и прожить ещё раз…

Мечты

В начале десятого класса я стала задумываться над тем, кем стать. Я только за себя говорю. Некоторые одноклассники с первого класса мечтали стать врачами, юристами, экономистами… Другие и не мечтали даже. Точно знали, что пойдут по стопам родителей и станут бухгалтерами или учителями. Мы ни о чём таком не думали, пока, как говорится, не припекло. Нужно же к каким-то предметам более вдумчиво относиться, если профессию себе выбрали. Те, кто уже определился со специальностью, никаких тайн из этого не делали, и все знали, кто кем будет. Андрей относился к малочисленной группе, которая ещё не определилась с выбором.

Я купила пломбир и пошла угостить Андрея.

– Привет! – сказал он, открывая дверь.

– Пломбир! – ответила я, покачав пакетиком с мороженым.

– Зер гуд! – Андрей пропустил меня, закрывая дверь.

За мороженым мы разговорились на больную тему. Куда же идти после окончания школы? И тут выяснилось, что это только я не знаю, куда пойти!

– Ты придумал что-нибудь с профессией? – вяло спросила я.

– Я не только придумал, я активно готовлюсь, – озираясь на дверь кухни, будто боясь, что его услышат, сказал Андрей.

После этих слов я подавилась.

– Спокойно! Прокашляйся!

Я откашлялась, сделала глоток чая и уставилась на Андрея:

– И ты ничего не говорил?

– Ну, во-первых, без паники. Не надо так глазами сверкать. Во-вторых, я решил относительно недавно. В-третьих, нет необходимости заранее пугать родственников.

– Ты что, собираешься разведчиком стать или дворником?

– Не угадала. Лётчиком-испытателем.

– Здорово! Классная работа. Только страшно опасная.

– И я про то же. Поэтому потише.

– И где же этому учат?

– Вот. Это как раз вторая проблема, о которой лучше говорить шёпотом. Училище находится в Риге.

– В Риге?! – ужаснулась я. – Тебя не отпустят.

– Этого и боюсь.

– Что сдавать-то нужно? Какие предметы?

Так мы сидели и шептались на кухне. Андрей рассказывал о романтике летательных полётов. О риске для жизни. О скоростях. О бездонном небе. Я слушала и постепенно раздваивалась внутри себя. Мне очень нравилась идея Андрея и его выбор, но почему мне так не хотелось, чтобы он уезжал? Страшно не хотелось… И я стала вытягивать из него подробности дела. В первую очередь меня интересовало, есть ли причины, по которым могут не взять в училище – не взять даже несмотря на высокие отметки.

– Причина ясна, – отвечал Андрей, – здоровье. Это одна из причин. Я практически здоров.

– А теоретически?

– А теоретически нужно делать операцию перегородки в носу. Она у меня кривая, проблемы со здоровьем могут возникнуть из-за перегрузок.

– Вот видишь! – воскликнула я. – А ты собрался… Ты что, серьёзно будешь делать такую операцию? А ещё говоришь, что практически здоров.

– Так и есть. Если бы не перегрузки, при обычной жизни я бы и знать про неё не знал, про эту перегородку. А тут такое дело…

– А ещё чего?

– Ещё слышал, могут «завернуть» из-за роста. Я же сто восемьдесят сантиметров! Вроде бы, но не точно, лётчики-испытатели невысокие…

– Тоже из-за перегрузок? – спросила я.

– Думаю, из-за размеров кабин, – ответил Андрей.

– Но как ты себе представляешь жизнь в Риге? Ни родни, ни знакомых. Это же тоска смертная!

– Почему? Я что, друзей себе не найду?

– Сомневаюсь, что найдёшь. Ты очень медленно с людьми сходишься. Можно сказать, никак.

– А тогда на фига козе баян? Отучусь без лишних отвлечений на «поговорить с другом»…

– Это ты на меня намекаешь? – спросила я.

– Да нет, что ты. Но пока никому ни слова. Да?

– Да, – вздохнула я.

– А ты что решила?

– Ничего пока я не решила.

– Ты знаешь, исходи тогда из предметов, которые тебе больше нравятся или хорошо изучены. Что там у тебя?

– История, – ответила я.

– Ну, история, например.

– И что – история? Скукота одна! Проблема в том, что я плохо знаю математику, так бы в строительный пошла.

– Ты не отвлекайся на то, чего не знаешь. Ты вспоминай, что знаешь.

– Что там вспоминать? География, химия, биология, литература…

– Ну и немало! Надо посмотреть, в какие вузы и на какие факультеты эти предметы сдаются. Вот тебе и всё.

Мы доели мороженое, я пошла домой, легла спать, но долго не могла уснуть: мысли скакали и путались: «Какая Рига? Зачем ему Рига? Учителем географии, что ли, стать?.. Не отпустит его тётя Оля. Баба Валя с ним до сегодняшнего дня во двор выходит… Может, стать фармацевтом? И в кабину он не залезет! На худой конец, стану натуралистом. Есть такая специальность? Есть журнал «Юный натуралист». Очень хороший… На антресолях за пять лет… Перегородка в носу дырявая… Память дырявая… Решето моё…»