Текст книги "Избранные труды. Том III"

Серьезную положительную роль в разоблачении и преодолении буржуазных идеалистических и механистических концепций причинности сыграла выдвинутая советскими учеными теория необходимости случайной причинной связи, которую отстаивают как многие криминалисты (А. А. Пионтковский, Т. Л. Сергеева, М. Д. Шаргородский и др.), так и некоторые цивилисты (Б. С. Антимонов, Л. А. Лунц, Е. А. Флейшиц и др.). Но если в своей критической части эта теория не вызывает возражений, то с ее положительными выводами согласиться трудно.

Авторы, развивающие ее, считают, что только необходимая причинная связь между неправомерным поведением и наступившими последствиями может служить основанием ответственности за результат. Если же причинность носит случайный характер, для привлечения к ответственности нет достаточных объективных предпосылок.

Но что такое необходимая причинная связь, что такое вообще необходимость? С точки зрения марксистской философии необходимость равнозначна закономерности[102]102
  См. К. Маркс, Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 116; В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, стр. 196–197.


[Закрыть]. Поэтому в необходимом, как и в закономерном, заключается сама сущность, внутренний закон развития данного явления. Можно ли утверждать, что, когда имеются объективные основания ответственности, поступок нарушителя выражает закон или сущность того явления, которое было им вызвано к жизни?

Возьмем элементарный пример – убийство, совершенное путем отравления. Что здесь имеется причинная связь, достаточная для ответственности, – это не вызывает сомнений. Но является ли такая причинность необходимой или ее следует признать случайной?

Когда факт смерти получает философскую оценку случайности, в которой проявляется необходимость, то под необходимостью при этом понимаются внутренние законы развития организма, а под случайностью – конкретные условия смерти, наступившей в результате заболевания или убийства, несчастного случая или ослабления организма. Убийство выступает, таким образом, как случайный элемент общей цепи причинности, приводящей к смерти. И если бы для применения юридических санкций была нужна необходимая причинная связь, всех убийц пришлось бы освободить от ответственности.

Этим, по-видимому, и объясняется тот факт, что ни один из сторонников теории необходимой и случайной причинной связи, кроме В. А. Тархова[103]103
  См. В. А. Тархов, указ, соч., стр. 117.


[Закрыть], не рискует объявить ту причинность, которая нужна для привлечения к ответственности, закономерной. Более того, некоторые авторы рассматриваемой теории для объяснения категорий необходимого и случайного пользуются категориями возможности и действительности. Например, А. А. Пионтковский под необходимой причинностью понимает создание реальной возможности результата[104]104
  См. «Уголовное право, Общая часть», Юриздат, 1948, стр. 304. См. также А. П. Пионтковский, Учение о преступлении по советскому уголовному праву, Госюриздат, 1961, стр. 213 и сл.


[Закрыть], а Т. Л. Сергеева рассматривает необходимость как понятие, равнозначное действительности[105]105
  См. Т. Л. Сергеева, Вопросы виновности и вины в практике Верховного Суда СССР по уголовным делам Госюризда. 1950, стр. 81.


[Закрыть]. Но это, конечно, неверно, ибо, с одной стороны, возможность, даже реальная, не всегда превращается в действительность в отличие от необходимого (закономерного), которое рано или поздно должно стать реальным жизненным фактом, а, с другой стороны, необходимость и действительность также не тождественны, ибо то, что действительно, то, что существует, может быть и случайным, а не только закономерным.

Те же упреки, которых заслуживает теория необходимой и случайной причинной связи, могут быть выдвинуты и в отношении необоснованно противопоставляемой ей теории необходимой причинности. Сторонники последней считают, что случайных причинных связей нет, и если одно явление послужило причиной другого, то между ними может существовать только необходимая связь. Но как тогда нужно определять наличие причинной связи? Прямого ответа на поставленный вопрос сторонники этой теории не дают. Однако один из ее представителей, В. П. Грибанов, заявляет, что «причинность есть та из сторон всеобщей взаимосвязи, которая выражает необходимую связь явлений»[106]106
  «Гражданское право», т. I, «Юридическая литература», 1969, стр. 528.


[Закрыть], а следовательно, совпадает с закономерностью. Как уже было показано, именно эта посылка и приводит к выводу о полной безответственности всех убийц без исключения, а потому неприемлема в такой же мере, как теория необходимого и случайного причинения.

Какими бы, однако, недостатками рассмотренные теории ни страдали, они все же зиждятся на отграничении причинности от других условий ответственности в отличие от концепции необходимого условия, растворяющей причинность в виновности, а также от концепции В. И. Кофмана, который по сути дела отождествляет причинную связь и неправомерное поведение[107]107
  См. «Советское гражданское право», т. 1, «Высшая школа, 1968. стр. 487–488.


[Закрыть].

Автор, конечно, прав, когда отмечает, что нельзя считать причиной результата поведение, без которого он все равно бы наступил. Этот негативный вывод, вытекающий из теории необходимого условия, бесспорен при всей ошибочности данной теории. Не вызывает сомнений и наличие причинной связи там, где неправомерное поведение становится непосредственной причиной результата. Этот позитивный вывод настолько очевиден, что никогда не требовал теоретического обоснования. Вся сложность проблемы не в негативном, а в позитивном решении и притом в случаях, когда оно не очевидно ввиду того, что причинность не носит непосредственного характера.

Отвечая на этот главный вопрос, В. И. Кофман пишет: «Косвенная причинная связь должна признаваться существенной и учитываться юридической практикой лишь в том случае, когда косвенным причинителем… создано отклонение от обычных результатов человеческой деятельности…»[108]108
  Там же, стр. 488.


[Закрыть] Но дело в том, что не существует такого противоправного поведения, которое не отклонялось бы от «обычных результатов человеческой деятельности», а значит, нет двух условий ответственности – неправомерности и причинности, так как, если поведение противоправно, оно тем самым, согласно концепции В. И. Кофмана, становится также причиной вредного результата. Быть может именно поэтому В. И. Кофман, вопреки общепринятой последовательности изложения, вначале освещает причинную связь, а затем противоправность, ибо достаточно пойти обычным путем и сперва охарактеризовать противоправность, как о причинности вообще уже сказать было бы нечего: она ничем не отличается от противоправности.

До сих пор речь шла о возражениях по адресу теорий причинности, которые противопоставляются защищаемым здесь взглядам. Нельзя, однако, проходить мимо того, что и эти взгляды встретили наряду с поддержкой[109]109
  См., например, «Курс советского уголовного права», т. 1, изд-во ЛГУ, 1968, стр. 351–354; «Уголовное право (Часть Общая)», «Юридическая литература», 1969, стр.138–140.


[Закрыть] разностороннюю критику в виде следующих основных аргументов[110]110
  См., например, «Советское гражданское право», т. 1, «Юридическая литература», 1965, стр. 518–519; «Советское гражданское право», т. 1, «Высшая школа», 1968, стр. 489–490; «Гражданское право», т. I, «Юридическая литература», 1969, стр. 534; Г. К. Матвеев, Основания гражданско-правовой ответственности, «Юридическая литература», 1970, стр. 88 и сл.


[Закрыть].

Во-первых, указывалось, что здесь наблюдается попытка сконструировать какой-то общий юридико-философский критерий для решения вопросов причинности в праве, между тем как правовая наука такого критерия вырабатывать не может, а должна всецело опираться на общефилософское учение о причинности. Но, следуя подобному совету, правоведение уклонилось бы от решения стоящих перед ним задач. Философская наука разрабатывает учение о причинности вообще, а специальные науки должны на этой основе установить, что конкретно выступает в качестве причины изучаемых ими явлений. Поскольку речь идет об ответственности, теория призвана точно ориентировать практику в том, когда противоправное поведение считается причиной вменяемых нарушителю противоправных последствий. Так поступают и авторы всех других теорий, за исключением лишь той, которая объявляет всякую причинную связь необходимой, не разъясняя, как должна выявляться эта связь.

Во-вторых, отмечалось, что теория возможности и действительности в изложенном варианте ничем не отличается от теории типичного причинения, ибо используемое ею понятие объективно повторяющихся обстоятельств есть не более чем другое наименование типичных причин. Это замечание, однако, следствие чистейшего недоразумения. Прежде всего признание поведения превратившим возможность в действительность с его повторяемостью вообще не связано. Значит, о сходстве с теорией типичного причинения можно было бы говорить только применительно к случаям, когда поведение создает конкретную возможность результата, превращаемую в действительность объективно повторяющимися обстоятельствами. Но объективно повторяющиеся обстоятельства и типичная причина – не одно и то же. Признание обстоятельства объективно повторяющимся исходит из учета конкретной обстановки его наступления, а признание причины типичной – из абстрактной оценки ее причиняющей силы в любых условиях. Ясно, например, что выстрел из самопала – типичная причина увечья, но в условиях, в которых школьнице X. таким выстрелом увечье было причинено, он относится к объективно неповторяющимся обстоятельствам, а потому школу и следовало признать создавшей всего лишь абстрактную возможность результата, исключающую ее ответственность.

В-третьих, обращалось внимание на то, что категории возможности и действительности используются этой теорией в их не философском, а юридико-техническом понимании. «Например, с философских позиций причина, превращающая возможность в действительность, характеризуется тем, что после ее воздействия результат становится объективным фактом, который уже не может быть ни предотвращен, ни изменен. Однако действия человека, рассматриваемые как причина противоправного последствия, крайне редко обладают такой характеристикой. Поэтому причина, обусловливающая действительность результата, определяется рассматриваемой теорией по признаку “индивидуализации”, допускающему значительную произвольность толкования»[111]111
  «Советское гражданское право», т. 1, 1968, стр. 489–490.


[Закрыть]. Философские позиции, на которых зиждется это возражение, не очень ясны. На чем основана приводимая в нем философская квалификация причин как превративших возможность в действительность? Пока результат еще не наступил, его предотвращение возможно при любых обстоятельствах, кроме тех, над которыми человек не властен в силу достигнутого уровня развития науки и техники, а после того, как результат наступил, о его предотвращении рассуждать вообще бессмысленно.

Следовательно, этот критерий оценки причин как превращающих возможность в действительность очень далек от подлинно философского, чтобы его можно было противопоставлять другому как якобы носящему юридико-технический характер. Непонятно также, почему индивидуальность результата – неопределенный критерий, допускающий произвольное толкование. Известно, что антипод всякой неопределенности – конкретность, которая в индивидуальности только и достигает максимально возможной для нее степени. Но то, что максимально конкретно, не допускает, а начисто исключает произвольное толкование.

В-четвертых, ставилась под сомнение определенность критерия объективной повторяемости или неповторяемости тех обстоятельств, которые превращают возможность в действительность и в зависимости от которых созданная возможность расценивается в качестве конкретной или абстрактной, ибо, как указывается в критических замечаниях, объективна любая повторяемость, наблюдаемая и крайне редко, и весьма часто. Нетрудно заметить, что критика в этом случае переносит акцент со слова «повторяемость» на слово «объективна», а самое слово «повторяемость» толкует вопреки его филологическому смыслу так, что даже повторность явления может рассматриваться в качестве повторяемости («и крайне редко, и весьма часто»). Конечно, объективна любая повторяемость. Но этот термин употреблен не для того, чтобы выразить количественную характеристику повторяемости, а только чтобы подчеркнуть ее независимость от осознания причинителем, т. е. для качественной характеристики причинной связи как объективного явления, а не субъективной категории. Что же касается количественной стороны дела, то само филологическое звучание слова «повторяемость» (в отличие, например, от «повторности») ориентирует на постоянный и систематический процесс, но не бесконечный и всегда действующий, а, как сказано в текстуальном изложении самой теории, проявляющийся в данной конкретной ситуации.

Причинная связь и бездействие. Неисполнение обязательства в подавляющем большинстве случаев означает бездействие. Но «причина, которая не действует, не есть вовсе причина»[112]112
  Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, Политиздат, 1966, стр. 400.


[Закрыть], – писал Ф. Энгельс. Можно ли тогда вообще говорить о причинной связи между неисполнением обязательства и наступившими убытками? Не правильнее ли считать, что бездействие не причиняет, а тот кто бездействует, несет ответственность лишь за непредотвращение результата, вызванного другими причинами[113]113
  Именно такое решение вопроса об ответственности за бездействие предложил в 1947 году М. Д. Шаргородский (см. М. Д. Шаргородский, Причинная связь в уголовном праве, «Ученые труды ВИЮН», вып. X, М., 1947. См. его же, Некоторые вопросы причинной связи в теории права, «Советское государство и право» 1956 г. № 7). Впоследствии на ту же позицию стали Б. С. Антимонов (см. Б. С. Антимонов, К вопросу о понятии и значении причинной связи в гражданском праве, «Труды научной сессии ВИЮН», 1948, стр. 65; его же, Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, Госюриздат, 1950, стр. 144–150; его же, Гражданская ответственность за вред, причиненный источником повышенной опасности, Госюриздат, 1952, стр. 109–126) и Е. А. Флейшиц (см. Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения, Госюриздат, 1951, стр. 70–73).


[Закрыть]?

В качестве причины в философском смысле могут выступать лишь материальные явления, находящиеся в активном состоянии. Материальность бездействия сомнений не вызывает. Действительно, материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении[114]114
  См. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, стр. 149.


[Закрыть]. Но если бы бездействие не было материальным, а составляло лишь внутреннее психическое состояние человека, мы не могли бы ни воспринимать, ни устанавливать ответственность за бездействие.

Относится, ли, однако бездействие к разряду активных явлений? Да, относится, если учитывать, что мы имеем дело не с естественными, а с общественными явлениями, с поведением человека, с формой его участия в общественных отношениях. Результат, наступающий в области общественных отношений, которые регулируются нормами права, носит не только естественный, но и общественный характер: он является, например, не только смертью, но и убийством, не только гибелью имущества, но и убытками. И если, не ограничиваясь естественным, обратиться к общественному результату правонарушения, то сразу становится ясным, что его могло вызвать только поведение человека, выражается ли оно в форме действия или бездействия.

Например, мать не кормит своего ребенка, и ребенок умирает. Рассматривая этот случай, иногда говорят: ребенок умирает не потому, что мать его не кормила, а потому, что процессы диссимиляции не были компенсированы процессами ассимиляции – иначе смерть не наступила бы, несмотря на бездействие матери. Мать не причинила результата. Она лишь не предотвратила естественно протекающих процессов.

Но разве в приведенном случае дело ограничивается только естественным фактом смерти? Разве здесь нет такого факта общественного значения, как убийство? И разве убийство тоже было следствием природных сил, а не бездействия матери?

Аналогично обстоит дело и с любым иным правонарушением, выражающимся в форме бездействия. Например, арендованный для хранения сырья склад пустовал потому, что сырье не было своевременно поставлено. Расходы арендатора на арендную плату правомерны и дозволены, но они стали убыточными уже не в силу действий арендатора, а вследствие бездействия его неисправного поставщика. Следовательно, убытки как общественное явление могут быть вызваны и действием, и бездействием, включая неисполнение обязательства. При этом подобно действию неправомерное бездействие лишь тогда становится основанием ответственности за убытки, когда оно создало конкретную возможность их наступления или превратило возможность в действительность.

Причинная связь и деление убытков на прямые и косвенные. В зависимости от характера причинной связи между нарушением обязательства и возникшими убытками они подразделяются на прямые и косвенные. Убытки считаются прямыми, если нарушение обязательства обусловило их конкретную возможность или превратило ее в действительность. К косвенным относятся убытки, лишь абстрактная возможность которых возникла в результате неисполнения обязательства. Возмещению подлежат только прямые убытки, а косвенные не возмещаются, ибо отсутствует причинная связь, необходимая для вменения их в ответственность.

Так, госарбитраж при Леноблисполкоме отклонил иск холодильника Ленхладпрома о взыскании с базы Главрыбсбыта за необеспечение своевременной выгрузки прибывшего в ее адрес вагона с рыбными изделиями всей суммы штрафов, взысканных с истца Управлением Октябрьской железной дороги за простой еще 32 вагонов, которые не могли быть поданы на разгрузочную площадку до тех пор, пока не была завершена разгрузка вагона, адресованного базе. В решении арбитража правильно отмечено, что если бы база должна была отвечать за всю цепь событий, развернувшихся в результате задержки ею под погрузкой одного вагона, трудно было бы объяснить, почему надлежит остановиться только на 32-м вагоне, а не на всех вообще задержках на транспорте, косвенно связанных с этим обстоятельством.

В противоположность сказанному, некоторые авторы, рассматривая причинную связь как необходимое условие ответственности и признавая, что косвенные убытки не находятся в такой связи с неправомерным поведением, все же при определенных условиях допускают их компенсацию. К подобным выводам пришел в свое время Л. А. Лунц, который, с одной стороны, считает, что условием ответственности может быть лишь необходимая причинная связь, а с другой стороны, не исключает полного возмещения косвенных убытков, хотя согласно его взглядам они находятся в случайной причинной связи с неправомерным поведением[115]115
  См. И. Б. Новицкий, Л. А. Лунц, Общее учение об обязательстве, стр. 372–373.


[Закрыть]. Н. С. Малеин, прямо не присоединяясь к той или иной теории причинной связи, а оперируя всеми существующими на этот счет концепциями, пишет: «К косвенным относятся такие убытки, которые представляют собой результат случайной причинной связи (абстрактная возможность наступления которых возникла в результате, неисполнения обязательства)»[116]116
  Н. С. Малеин, Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях, стр. 94.


[Закрыть]. Тем не менее он полагает, что при умышленной вине причинитель должен возмещать и косвенные убытки[117]117
  См. там же, стр. 96–97.


[Закрыть].

Внутренняя противоречивость подобных выводов буквально бьет в глаза. Случайная причинность или абстрактная возможность результата равнозначны отсутствию причинной связи с точки зрения авторов, развивающих соответствующие взгляды. И если на той же линии лежит граница между прямыми и косвенными убытками, то нельзя защищать допустимость возмещения косвенных убытков, не признав, что причинная связь не составляет условия их возмещения. Однако такое признание не согласуется не только с законом, но и с общетеоретическими позициями тех же авторов, исключающих ответственность там, где нет причинной связи.

Устранить подобную несообразность можно только путем отказа от идеи возмещения косвенных убытков как неоправданной теоретически и не основанной на законе.

Понятие и виды вины. Под виной понимают психическое отношение лица к совершаемому им противоправному действию или бездействию, а также к наступающим в связи с этим противоправным последствиям.

У человека имеется определенное психическое отношение к любому своему поведению, ибо все, что человек делает в нормальном состоянии, он делает сознательно. Психическому отношению, характеризующему вину в юридическом смысле, свойственна та специфика, что оно распространяется не на всякое, а лишь на противоправное поведение. Это обстоятельство придает вине особое социальное содержание, смысл которого обнаруживается с предельной ясностью, когда сравнивают невиновное и виновное противоправное поведение.

Противоправное действие может быть совершено и при отсутствии вины. Как будет показано в дальнейшем, гражданское право в виде исключения допускает безвиновную ответственность. Но виновное правонарушение существенно отличается от невиновного. В невиновном (случайном) причинении убытков воплощается объективное несоответствие совершенного поступка требованиям закона, такой поступок ущемляет интересы социалистического общества или отдельных его членов. Однако он не заключает в себе отрицательного отношения самого нарушителя к ущемленным интересам, так как нарушитель не знал, не мог и не должен был знать, что результат наступит.

Когда же он действует виновно, противоправный акт совершается с определенных психических позиций: нарушитель либо знает, что его действия вызовут ущемление общественных или чьих-либо личных интересов, либо мог и должен был знать и действительно знал бы об этом, если бы проявил должную заботу об ущемленных им интересах, а не выразил к ним полного или по крайней мере известного пренебрежения[118]118
  Последнего обстоятельства, видимо, не учитывал М. Д. Шаргородский, который, выступая вообще против трактовки вины как выражения отрицательного отношения к обществу, считал особенно неприемлемой такую трактовку для неосторожно-небрежной вины, ибо, полагал он, тот, кто не знал, не мог и не должен был знать, не способен выразить в соответствующем действии свое отрицательное отношение к чему-либо (см. М. Д. Шаргородский, Научный прогресс и уголовное право, «Советское государство и право» 1969 г. № 12, стр. 89–90).


[Закрыть]. Следовательно, благодаря вине правонарушение становится не просто объективно неправомерным фактом, но и выражает определенное отрицательное отношение нарушителя к интересам социалистического общества или отдельного гражданина.

На этом, собственно, и зиждется применение к нарушителю мер гражданской ответственности. Возмещение убытков лишь одна из решаемых этими мерами задач. Не менее, если не более, важна другая задача – воспитание советских людей в духе преданности Родине и делу социализма, точного и неуклонного соблюдения законов, бережного отношения к социалистической собственности, дисциплины труда, честного отношения к общественному долгу, уважения к правилам социалистического общежития. В своей воспитательной функции меры гражданско-правовой ответственности и обращаются в первую очередь против виновных – тех, кто, совершая правонарушение, знали либо могли и должны были знать, какие последствия способны вызвать их действия, но, пренебрегая общественными интересами, не отказались от таких действий. Значение вины состоит также в том, что благодаря признанию ее одним из условий ответственности гражданин или коллектив граждан могут уверенно развивать свою общественно полезную активность, не опасаясь ответственности за всякого рода случайности, не рискуя нести бремени последствий, предвидеть которые они не могли при самой высокой бдительности. Такую роль вина играет потому, что является актом сознательного поведения и включает осознание двух существенных для ее характеристики моментов.

Во-первых, виновность предполагает осознание естественной связи между действием или воздержанием от него и возможными последствиями. Если нарушитель не знал, не мог и не должен был знать, какая естественная цепь событий будет вызвана его поведением, он не может быть признан виновным, так как при подобных условиях нет оснований считать его выразившим отрицательное отношение к ущемленным общественным или личным интересам. Так, в приведенном деле с затоплением товаров двух магазинов водой, хлынувшей из водопроводных труб, Ленгазсетьстрой, уменьшив величину зазора, создал конкретную возможность результата, а Лендормост давлением на подземные сооружения превратил возможность в действительность. Поэтому с точки зрения причинной связи к ответственности можно было привлечь обе эти организации. Однако арбитраж учел невиновность Лендормоста, который не знал, не мог и не должен был знать о конкретной возможности опасных последствий, и потому при окончательных расчетах возложил обязанность возместить убытки в полном объеме на Ленгазсетьстрой.

Во-вторых, виновность предполагает осознание общественной значимости совершенных действий (или воздержания от них) и их результата. Нарушитель должен не просто осознавать естественную связь между своим поведением и возможными его последствиями, но и понимать общественную природу этих фактов как противоречащих интересам общества и потому недопустимых с точки зрения принципов его организации. В противном случае он может быть признан причинителем убытков, но нет оснований упрекать его в отрицательном отношении к обществу, а следовательно, и признавать виновным. Например, суд оправдал гражданина, обвиняемого в убийстве задержавшего его дружинника, которого ошибочно принял за бандита. Причинитель ясно представлял естественную связь между своими действиями и результатом, понимая, что совершает убийство. Но он не знал, не мог и не должен был знать, какова действительная общественная природа этих последствий, или, иначе говоря, не проявил отрицательного отношения к обществу, а потому не мог нести ни уголовной, ни гражданской ответственности.

Некоторые авторы полагают, что для признания нарушителя виновным необходимо, чтобы он сознавал не только общественную, но и юридическую значимость совершенного – запрещение законом данного действия под страхом юридической ответственности. «Сознание как элемент умышленной вины, – пишет, например, Г. К. Матвеев, – … не может не включать в себя и сознания противоправности действий»[119]119
  Г. К. Матвеев, Вина в советском гражданском праве, Киев, 1955, стр. 255–256; см. его же, Основания гражданско-правовой ответственности, стр. 189 и сл.


[Закрыть].

Как, однако, следует поступить, если, осознавая несоответствие своего поведения интересам общества, нарушитель не только не знает о его запрещенности законом, а, наоборот, уверен, что действия такого рода правовой ответственности не влекут? Подобные явления возможны, ибо не все антиобщественные поступки преследуются юридически. Многие из них осуждаются только моралью, но не правом. Например, по ст. 98 УК Узбекской ССР наказуема выдача замуж женщины, не достигшей брачного возраста. Уголовный закон РСФСР такого состава преступления не содержит, хотя и в РСФСР эти деяния не могут не быть антиобщественными. Лицо, постоянно проживающее в РСФСР, легко доказало бы в Узбекской ССР, что не знало о наказуемости данного деяния. Тем не менее преступник не был бы освобожден от ответственности, так как никогда не смог бы доказать неведения об антиобщественном характере своего поступка. А этого достаточно, чтобы общество имело право наказать его так, как оно считает нужным и как установлено в законе, а не так, как хотел бы нарушитель, ошибочно полагая, что ему угрожает лишь моральная, но не юридическая санкция.

Следует поэтому прийти к выводу, что осознание противоправности не является обязательным элементом вины. Нарушитель виновен уже при том условии, что отдает себе отчет в антиобщественном характере своего поведения.

В зависимости от конкретных форм выражения вины различают ее отдельные разновидности.

В законодательстве и теории уголовного права принято различать умысел, прямой и косвенный, а также неосторожность в форме небрежности и самонадеянности. Если преступник знал о возможности результата и желал его наступления, говорят о прямом умысле, а если он не желал, но допускал неправомерные последствия, его вина квалифицируется как косвенный умысел. От косвенного умысла отличается неосторожность в форме самонадеянности, когда преступник тоже знает, что результат может наступить, но относится к этому факту не безразлично, а рассчитывает на его предотвращение. Неосторожность в форме небрежности характеризуется тем, что лицо не желало наступления результата и даже не знало о такой возможности, но по обстоятельствам дела могло и должно было знать об этом.

Деление видов умысла на прямой и косвенный имеет для уголовного права практическое значение потому, что различие между ними иногда влияет не только на квалификацию преступления, но и на меру наказания. Это различие помогает, кроме того, провести в необходимых случаях четкую грань между умыслом и неосторожностью: если лицо не желало наступления результата, но относилось к этому безразлично, оно действовало умышленно, а если легкомысленно надеялось его предотвратить, то допустило неосторожность.

Неосторожность также вызывает и иную квалификацию деяния, и применение иных мер наказания к преступнику. Поэтому смешение умысла и неосторожности, так же как прямого и косвенного умысла, могло бы вызвать серьезные ошибки в выводах суда по уголовным делам.

В гражданском праве такой опасности нет. Причинивший убытки виновно обязан возместить их в полном объеме, действовал ли он умышленно или неосторожно. В отличие от уголовного права вина в праве гражданском служит лишь основанием, но не мерой ответственности за убытки. Это означает, что для привлечения к ответственности нужна вина, но при ее наличии объем ответственности зависит уже не от степени (тяжести) вины, а от размера убытков. Поэтому подразделение видов умысла на прямой и косвенный и видов неосторожности на небрежность и самонадеянность для гражданского права лишено практического смысла. Здесь сложилось иное, трехчленное деление видов вины: умысел, неосторожность – простая и грубая.

Умысел включает элемент намеренности. Если должник намеренно нарушил обязательство и его намерение распространялось также на убытки, впоследствии возникшие в имущественной сфере кредитора, налицо умышленная вина. Однако в судебной и арбитражной практике по гражданским делам умысел встречается гораздо реже, чем в делах уголовных. Хотя обязательства иногда и нарушаются умышленно (намеренная задержка отправки продукции, ее оплаты, возврата тары и т. п.), нарушитель почти никогда ни прямо, ни косвенно не преследует цели причинить убытки другой стороне. Обычно же либо само обязательство нарушается не по умыслу, а вследствие непринятия всех мер к его надлежащему исполнению, либо отношение нарушителя к убыткам, которые могут возникнуть у другой стороны, носит неумышленный характер. Решающая роль в сфере гражданской ответственности за убытки принадлежит, таким образом, не умыслу, а неосторожности.

Неосторожность характеризуется тем, что у нарушителя нет намерения, направленного на нарушение обязательства и причинения убытков. Этим она отличается от умысла. Но неосторожность не случайное, а виновное поведение, и ей присущи все признаки, которые вообще характеризуют психической отношение, охватываемое понятием вины.

Неосторожность – результат несоблюдения требований внимательности, заботливости и осмотрительности, соблюсти которые было необходимо для выполнения обязательства. Объем таких требований определяется на основе следующих трех критериев.

Он определяется прежде всего самим характером деятельности, осуществление которой причинило убытки. Очевидно, например, что к использованию средств автотранспорта предъявляются совсем иные требования и по объему, и по характеру, нежели к использованию средств гужевого транспорта. Различен также объем и характер требований, предъявляемых, например, к деятельности врача и к работе медицинской сестры. Далеко не одинаковы требования, предъявляемые к технически вооруженному производству на крупных предприятиях и на тех производственных участках, где работа ведется вручную или с применением относительно примитивных технических средств. Поэтому, например, когда по просьбе покупателя совхоз согласился поставить овощи и фрукты в самостоятельно изготовленной им таре, а затем был привлечен к ответственности за нестандартность тары, арбитраж иск отклонил, признав совхоз невиновным, поскольку допущенные отступления от стандарта оказались такими, предотвратить которые могло лишь предприятие, специализирующееся на изготовлении тары данного вида.

Он определяется, далее, конкретной объективной обстановкой, в условиях которой соответствующее действие было совершено. Так, ввиду раннего замерзания берегов Невы баржа с грузом не могла пришвартоваться к берегу, и потому перевозчик доставлял груз на берег вначале на плотах, а затем использовал канаты, крюки и т. п. для перемещения груза волоком. Вследствие этого груз оказался подмоченным и частично пришел в негодность. Но арбитраж не признал перевозчика виновным, так как в создавшейся обстановке он не мог использовать другого способа выгрузки, а промедление ставило под угрозу сохранность и самой баржи, и всего груза.