Текст книги "Assassin's Creed. Отверженный"

На улицах, прилегающих к Честерфилд-стрит, было весьма людно. Нам удалось подъехать вплотную к «Шоколадному дому Уайта». Едва карета остановилась, нам помогли выбраться, перевели через шумную улицу и проводили внутрь заведения.

Путь от кареты до шоколадного рая был совсем коротким, однако я успел увидеть кусочки реальной, жестокой и неприглядной лондонской жизни, от которой меня берегли няньки: в канаве валялась дохлая собака; возле перил рвало какого-то оборванца; цветочницы, попрошайки и уличные мальчишки бегали по улице, разбрызгивая грязь, что рекой текла по мостовой.

В зале, куда нас ввели, густо пахло табачным дымом, элем, духами и, конечно же, шоколадом. Кто-то играл на клавикордах, но их звуки почти тонули в гуле голосов. Здесь почему-то все кричали, склонясь над игорными столами. Мужчины и женщины пили эль из больших тяжелых кружек. Кое-кто пил горячий шоколад, заедая сладким. Все посетители были очень возбуждены.

Пройдя несколько шагов, отец остановился. Я почувствовал, что ему не по себе. На мгновение я даже испугался: вдруг он просто повернется и мы уйдем отсюда, так и не попробовав шоколада? Вскоре я заметил молодого джентльмена с тростью, который приветливо улыбался и подмигивал нам. Отец тоже его заметил и повел нас туда, где тот стоял. Мы пробирались между столов, переступали через собак и даже через малолетних ребятишек, ползавших по полу между ног родителей. Видно, они рассчитывали чем-то поживиться: случайно упавшим куском пирожного, а может, и монетками.

Наконец мы добрались до джентльмена с тростью. В отличие от отца, чьи всклокоченные волосы были наскоро заплетены в косицу и скреплены бантом, голову его знакомого покрывал белый напудренный парик. Чтобы не запачкать парик, сзади джентльмен прикрыл его черным шелковым мешочком. Одет отцовский знакомый был в темно-красный сюртук. Кивнув отцу, джентльмен переместил свое внимание на меня и церемонно поклонился:

– Добрый вечер, мастер Хэйтем. Примите мои искренние поздравления по случаю дня вашего рождения. Будьте любезны, сэр, напомните мне ваш возраст. Судя по вашей внешности, вы уже достаточно возмужали. Вам одиннадцать? А может, двенадцать?

Сказав это, он глянул поверх меня. Отец и мать, стоявшие за моей спиной, одобрительно закивали.

– Мне восемь, сэр, – с важностью ответил я.

Отец нас познакомил. Джентльмена звали Реджинальд Берч. Он был одним из старших управляющих отца. Мистер Берч сказал, что рад нашему знакомству, после чего поклонился матери, поцеловав ей руку.

Затем Реджинальд склонил голову и прильнул губами к руке моей сестры. Я уже кое-что смыслил в таких делах и понял: он ухаживает за Дженни. Мне казалось, что отцу это может не понравиться и он вмешается.

Но отец и мать выглядели радостно возбужденными, а вот лицо сестры сделалось каменным и оставалось таким все время, пока нас вели в отдельную комнату. Там мы уселись за стол, причем мистер Берч сел рядом с Дженни. Слуги «Шоколадного дома» забегали вокруг нас.

Я бы с удовольствием остался тут жить! Я успел выпить несколько чашек горячего шоколада и съел несколько внушительных кусков торта. Отец с мистером Берчем пили эль и почти не ели. Они не торопились расставаться, но мать сказала, что нам пора, пока мне или им не стало плохо. Мы покинули «Шоколадный дом» и вышли на улицу, где стало еще многолюднее.

От уличного шума и зловония я даже растерялся. Дженни наморщила нос. По лицу матери промелькнула тревога. Заметив это, отец подошел к нам почти вплотную, пытаясь оградить от суеты.

Потом я вдруг увидел грязную руку, застывшую на уровне моих глаз. Я поднял голову. Попрошайка глядел на меня широко раскрытыми, умоляющими глазами – единственными сравнительно чистыми островками на его чумазом лице. Спутанные волосы нищего давно не знали горячей воды и мыла. Уличная цветочница попыталась было сунуться со своим товаром к Дженни, но мистер Берч проворно загородил ей путь своей тростью. Торговка лишь ойкнула и исчезла. Меня со всех сторон толкали и пихали. Сбоку к нам лезли двое уличных мальчишек с протянутыми ладонями.

И вдруг моя мать испуганно вскрикнула. Какой-то бродяга в грязных лохмотьях выскочил из толпы и уже тянул к ней руку, готовясь сорвать с ее шеи ожерелье.

Еще через секунду я понял, почему отцовская трость так странно гремела. Отец сорвал верхнюю часть, оказавшуюся кинжалом, и молниеносно бросился на грабителя. Однако, увидев, что вор безоружен, отец передумал и вернул кинжал на место, ударив тростью по руке вора.

Тот заорал от боли и удивления. Попятившись назад, грабитель налетел прямо на мистера Берча – тот опрокинул его на землю, придавил коленями грудь, а к горлу поднес кинжал. Я затаил дыхание. У матери округлились глаза. Ее рука вцепилась в отцовское плечо.

– Реджинальд! Остановитесь! – крикнул отец.

– Эдвард, он только что пытался ограбить вас, – не поворачиваясь, ответил мистер Берч.

Вор распустил сопли. На руках мистера Берча проступили жилы. Костяшки пальцев, сжимавших рукоятку кинжала, стали белыми.

– Нет, Реджинальд, это не способ борьбы со злом, – спокойно возразил отец.

Он обнимал мать, тихо всхлипывающую у него на груди. Рядом стояла Дженни. С другой стороны стоял я. Вокруг нас собралась толпа. Бродяги и нищие, что совсем недавно лезли к нам, теперь держались на расстоянии. Их почтение было вызвано страхом.

– Реджинальд, я не шучу, – сказал отец. – Уберите кинжал и отпустите его.

– Эдвард, не выставляйте меня дураком. Особенно перед всем этим сбродом, – ответил мистер Берч. – Мы оба знаем: этот человек обязан заплатить за свой поступок если не жизнью, то хотя бы парой пальцев.

Я снова затаил дыхание.

– Нет! – скомандовал отец. – Никакого кровопролития, Реджинальд! Если вы не сделаете так, как я вам говорю, я разорву с вами всякие отношения.

Вокруг нас стало тихо. Было слышно только, как вор тихо бормочет:

– Сэр, пощадите… прошу вас, сэр… умоляю, сэр…

Его руки были плотно прижаты к бокам. Ноги беспорядочно елозили по грязным, осклизлым камням мостовой. Он сознавал, что оказался в ловушке.

Так продолжалось, пока мистер Берч не принял решение. Он убрал кинжал, острие которого успело до крови оцарапать шею вора. Выпрямившись, Реджинальд пнул его ногой. Дальнейших понуканий этому бродяге не понадобилось. Вскочив на ноги, он припустил по Честерфилд-стрит, радуясь, что остался цел.

К нам подбежал опомнившийся кучер, прося поскорее сесть в карету.

А отец и мистер Берч продолжали стоять, пристально глядя друг на друга. Пока мать усаживала меня в карету, я успел заметить пылающие глаза Реджинальда. Потом отец протянул ему руку и сказал:

– Благодарю вас. От имени всех нас благодарю вас за быстроту вашей реакции.

Я почувствовал руку матери на своей пояснице, настойчиво пытавшейся затолкнуть меня в карету, но продолжал тянуть шею, стараясь увидеть, чем все кончится. Отец протягивал руку мистеру Берчу, но тот по-прежнему смотрел на него сверкающими глазами, отказываясь от примирения.

Меня почти уже запихнули в карету, когда я увидел, как мистер Берч тоже протянул отцу руку, а сердитый взгляд сменился улыбкой: ошеломленной и даже застенчивой. Казалось, он сам не понимал, что́ это на него нашло. Они пожали руки. Отец наградил мистера Берча легким кивком, столь хорошо знакомым мне. Отцовский жест означал: недоразумение улажено и слова не требуются.

Наконец мы вернулись к себе на площадь Королевы Анны, оставив за дверями запах дыма, конского пота и навоза. Я поблагодарил родителей, сказав, что замечательно провел вечер и что маленькое уличное происшествие ничуть не испортило мне торжества. Сам же я, разумеется, считал случившееся главным событием дня.

Однако праздник на этом не закончился. Я уже направлялся к себе, когда отец подал мне знак следовать за ним и повел в комнату для игр, где зажег лампу.

– Стало быть, Хэйтем, тебе понравился сегодняшний вечер, – сказал отец.

– Очень понравился, сэр, – ответил я.

– А каковы твои впечатления о мистере Берче?

– Он мне тоже очень понравился, сэр.

Отец усмехнулся:

– Реджинальд придает большое значение внешнему виду, манерам, этикету и умению повиноваться. Он вовсе не похож на тех, кто соблюдает правила и придерживается приличий, лишь когда им это выгодно. Реджинальд – человек чести.

– Да, сэр. – Должно быть, в моем голосе прозвучало сомнение, отражавшее мои чувства.

Отец его уловил и пристально посмотрел на меня:

– Ага, ты раздумываешь о случившемся на улице?

– Да, сэр.

– Ну и что же ты по этому поводу думаешь?

Он подвел меня к стеллажу, возле которого стояла лампа. Наверное, ему хотелось получше видеть мое лицо. Взгляд отцовских глаз всегда был добрым, но вместе с тем внимательным и серьезным. Отец стоял так, что один из шрамов на его лице будто бы сиял в тусклом свете лампы.

– Сэр, меня взволновало это уличное происшествие, – сказал я и быстро добавил: – Больше всего я волновался за маму. Вы так быстро бросились ей на выручку. Я еще не видел, чтобы человек двигался с такой скоростью.

– Вот что делает с мужчиной любовь, – засмеялся отец. – Когда-нибудь ты сам в этом убедишься. Но вернемся к мистеру Берчу. Как ты оцениваешь его поведение, Хэйтем?

– Сэр?

– Мистер Берч намеревался жестоко наказать этого мерзавца. Было бы такое наказание заслуженным, как ты считаешь?

Я задумался над отцовским вопросом. Судя по внимательному и даже суровому выражению его лица, отец спрашивал не просто так. Ему действительно было важно услышать мой ответ.

Тогда, на улице, я сгоряча подумал, что вор заслуживает сурового наказания. Пусть и на миг, меня охватил гнев. Как этот оборванец смел напасть на мою мать? Однако сейчас, в спокойной обстановке комнаты, залитой мягким светом лампы, мои чувства изменились.

– Отвечай честно, Хэйтем, – сказал отец, словно читая мои мысли. – Реджинальд обладает обостренным чувством справедливости… или того, что он понимает под справедливостью. В какой-то мере оно у него… библейского свойства. А что думаешь ты?

– Поначалу, сэр, я ощутил… сильное желание отомстить. Но это желание быстро прошло, и я был рад, что мистер Берч проявил милосердие.

Отец улыбнулся и кивнул. Затем он резко повернулся к стеллажу и молниеносным движением нажал невидимый мне рычаг. Часть стеллажа вместе с книгами повернулась наподобие дверцы, открыв тайник. У меня замерло сердце, когда отец достал оттуда продолговатую коробку, подал мне и кивком предложил открыть.

– Это, Хэйтем, мой тебе подарок на день рождения, – пояснил отец.

Я положил коробку на пол, опустился на колени и снял крышку. Увидев кожаный пояс, я торопливо его достал, уже зная, что под ним увижу меч. Не деревянный игрушечный меч, а настоящий, стальной, с затейливо украшенным эфесом… Там действительно оказался меч, но, увы, короткий, больше похожий на кинжал. Меня охватило разочарование, но я быстро с ним совладал. Отец не мог сделать плохого подарка, а значит, он подарил мне замечательный короткий меч. И что не менее важно, это был мой короткий меч. Я решил, что теперь он будет постоянно висеть у меня на боку, и потянулся к поясу. Но отец меня остановил.

– Нет, Хэйтем, – сказал он. – Меч останется здесь. Брать его, а тем более пускать в ход, ты будешь только с моего позволения. Это тебе понятно? – Отец забрал у меня меч, убрал в коробку вместе с поясом и закрыл крышку. – Скоро ты начнешь обучаться владению этим мечом. Тебе, Хэйтем, предстоит многое узнать, и не только о стали, что держала твоя рука, но также и о стали в твоем сердце.

– Да, отец, – ответил я, стараясь не показывать ему своего смущения и разочарования.

Отец вернул коробку в тайник. Если он старался сделать так, чтобы я не заметил, какая из книг приводит в действие скрытый рычаг, ему это не удалось. Я успел ее заметить: это была Библия короля Якова.

8 декабря 1735 г

Сегодня опять похороны. Хоронили двух бывших военных, нанятых отцом для охраны нашего лондонского дома. На похоронах капитана, имени которого я так и не узнал, присутствовал наш управляющий мистер Дигвид. Похороны второго убитого прошли без нашего участия. Вокруг слишком много потерь, и в наших душах попросту не осталось места, чтобы скорбеть еще по кому-то, как бы бессердечно это ни звучало.

После того вечера мистер Берч стал часто бывать у нас. Они с Дженни гуляли по саду или ездили в город в его карете. В остальное время он сидел в гостиной, пил чай и шерри, развлекая женщин рассказами об армейской жизни. Естественно, он говорил и с моим отцом: в гостиной или в отцовском кабинете. Всем было понятно, что мистер Берч намерен жениться на Дженни. Отец не противился их союзу, однако я слышал, будто Реджинальд просил повременить со свадьбой. Ему хотелось приумножить свое состояние, чтобы у Дженни был муж, какого она заслуживала. Мистер Берч присмотрел особняк в Саутварке,[1]1
  Район в центральной части Лондона. (Здесь и далее примеч. перев.)


[Закрыть] вполне отвечающий привычкам и запросам моей сестры.

Отца и мать такая перспектива очень вдохновляла, чего бы я не сказал о Дженни. Несколько раз она выбегала из гостиной в гневе или слезах. Отец в таких случаях говорил: «Ничего, она одумается». Однажды при этом он искоса посмотрел на меня и закатил глаза.

Если сестру мысли о грядущем глубоко печалили, то меня мысли о собственном будущем наполняли радостью и волнением. Широта и сила моей любви к отцу постоянно угрожали поглотить меня целиком. Я не просто любил отца – я его обожествлял. Временами меня захлестывало ощущение, что мы вдвоем обладаем знаниями, скрытыми от остального мира. К примеру, отец часто расспрашивал меня о том, чему меня учат нанятые учителя. Я подробно рассказывал, он внимательно слушал, а потом восклицал: «Надо же!» Спрашивая меня о том, что касалось религии, этики или морали, отец сразу распознавал, когда я давал заученный ответ или повторял как попугай слова учителей. «Сейчас ты пересказал мне мнение старины Фейлинга», – говорил отец. Или: «Мы знаем мнение этого писателя, жившего несколько веков назад. Но какой отклик находит все это у тебя вот здесь?» – спрашивал он, прикладывая руку к моей груди.

Теперь я понимаю, чего добивался отец. Старина Фейлинг учил меня фактам и непреложным истинам. Отец предлагал мне подвергать их сомнению: откуда взялись эти факты и истины? Кто держал в руке перо, излагая их, и почему я должен верить этому человеку?

Отец любил повторять: «Чтобы видеть мир в ином свете, мы должны мыслить по-иному». Кому-то из вас эти слова покажутся глупыми, и вы посмеетесь над ними. Быть может, через несколько лет я и сам над ними посмеюсь. Но тогда у меня бывали мгновения, когда я чувствовал, что мой ум расширяется и я способен смотреть на мир глазами отца: мне казалось, его взгляд подвергал сомнению само представление об истине.

Разумеется, я начал сомневаться в словах старины Фейлинга. Однажды, когда мы изучали Священное Писание, я дерзнул высказать ему свою точку зрения, заработав несколько ударов тростью по пальцам. Старина Фейлинг даже рассказал о случившемся отцу, после чего тот отвел меня в свой кабинет, закрыл дверь и повернулся ко мне. Расплывшись в улыбке, он мягко сказал:

– Знаешь, Хэйтем, зачастую лучше держать свои суждения при себе. Это сродни умению скрываться на виду у всех.

Я внял отцовскому совету. Теперь, наблюдая за окружающими, я старался понять, каков их взгляд на мир: такой, как у старины Фейлинга, или такой, как у отца.

Сейчас, когда я пишу эти строки, то понимаю, что был тогда крайне самонадеянным. Я чувствовал себя не по годам взрослым. Это чувство неприятно для окружающих и сейчас, в мои десять, и раньше, когда мне было восемь и девять. Возможно, я был невыносимо высокомерным мальчишкой. Наверное, я чувствовал себя этаким маленьким хозяином дома. Когда мне исполнилось девять, отец на день рождения подарил мне лук и стрелы. Я упражнялся с ними в саду, надеясь, что сестры Доусон или Барретты наблюдают за мной из окон.

Со времени моего тогдашнего разговора с Томом прошло больше года. Я продолжал ходить к закрытой двери, надеясь снова поговорить с его глазом. Отец охотно обсуждал со мной все, кроме своего прошлого. Я ровным счетом ничего не знал о его жизни до приезда в Лондон и матери Дженни, поэтому продолжал надеяться, что Том, быть может, меня просветит. И станет моим другом. Родительская любовь, внимание нянек, учителей и наставников – всего этого у меня было вдоволь. Я мечтал о друге. И надеялся, что им станет Том.

Увы, моим мечтам не суждено было сбыться.

Завтра состоятся похороны Тома.

9 декабря 1735 г

Утром ко мне заглянул мистер Дигвид. Он постучался, дождался моего ответа, после чего вошел пригнув голову, потому что двери в доме, где мы вынуждены пребывать, гораздо ниже тех, что были в нашем прежнем жилище. Мистер Дигвид – мужчина, начинающий лысеть, со слегка выпученными глазами, веки которых испещрены вздувшимися жилами. Он высок, худощав и ненавидит нагибать голову. В Блумсбери мистер Дигвид чувствует себя рыбой, которую выбросили из воды. Он долгие годы служил у моего отца в камердинерах, еще до моего рождения; вероятно, с тех пор, как семейство Кенуэй переехало в Лондон. Подобно всем нам, он был привязан к особняку на площади Королевы Анны. Возможно, его привязанность была крепче нашей. Переживания мистера Дигвида усугублены чувством вины. Семейные обстоятельства вынудили его отправиться в Херефордшир накануне атаки на дом. Он вернулся из поездки вместе с нашим кучером лишь утром следующего дня.

– Надеюсь, мастер Хэйтем, вы проявите милосердие и простите меня, – сказал он в один из последующих дней.

– Конечно, Дигвид. – Мне было тяжело смотреть на его бледное, осунувшееся лицо. Подражая взрослым, я называл его по фамилии, всегда испытывая при этом какую-то неловкость. Разве он не заслуживал, чтобы к нему обращались по имени? Мне хотелось как-то подбодрить мистера Дигвида, но я смог лишь сказать: – Благодарю вас.

Сегодня утром в выражении лица мистера Дигвида ничего не изменилось. Пожалуй, лишь добавилось мрачной торжественности, из чего я заключил: он принес мне отнюдь не радостную весть.

– Мастер Хэйтем… – начал он, остановившись передо мною.

– Да, Дигвид? Я вас слушаю.

– Приношу вам тысячи извинений, мастер Хэйтем, но сегодня известные вам Барретты прислали записку. Там недвусмысленно сказано, что на похоронах молодого мастера Томаса они не желают видеть никого из семейства Кенуэй. Они вежливо требуют, чтобы мы вообще не вступали с ними в контакт.

– Благодарю, Дигвид, – сказал я.

Управляющий ответил кратким скорбным поклоном, после чего удалился, не менее скорбно нагнув голову, чтобы не задеть дверной проем.

Некоторое время я тупо смотрел туда, где еще недавно стоял мистер Дигвид. Потом ко мне зашла Бетти и помогла переодеться из траурной одежды в повседневную.

Как-то днем, примерно месяц назад, я играл в подвальном помещении нашего особняка. Там был коридорчик, который вел из комнаты для слуг в закрытую на крепкий внутренний замок буфетную, где, помимо столового серебра, извлекавшегося лишь в редких случаях приема гостей, хранились семейные реликвии, драгоценности матери и особо ценные отцовские книги. Ключ от буфетной постоянно висел у отца на поясе. Иногда он доверял ключ мистеру Дигвиду, но и то совсем ненадолго.

Мне нравилось играть в этом коридорчике, поскольку взрослые туда редко заходили. Там я мог не опасаться, что подойдет нянька и потребует встать с грязного пола или какой-нибудь слуга затеет вежливую беседу, а мне придется учтиво отвечать на вопросы об учебе и несуществующих друзьях. Более того, в коридорчике мне не грозила встреча с родителями, которые тоже потребовали бы встать с грязного пола, пока я не протер дыру в штанах, а потом заставили бы отвечать на вопросы об учебе и несуществующих друзьях. Но главное – туда ни за что не сунется Дженни. А уж она бы наградила меня презрительной усмешкой: «Ишь, в солдатики играет!», после чего из вредности непременно разметала бы мою оловянную армию.

Оглядываясь на прошлое, я понимаю: тот коридорчик был единственным местом нашего лондонского дома, где я мог рассчитывать на полное, ничем не нарушаемое уединение. И потому, когда мне хотелось спокойно поиграть или просто посидеть, я спускался туда.

Но кого уж я никак не ожидал увидеть в заветном коридорчике – так это мистера Берча. В упомянутый день он вдруг оказался там, когда я собирался начать расстановку сил моей армии. Поскольку там было темно, я захватил свечной фонарь. От сквозняка пламя в нем закачалось, угрожая погаснуть. Подняв глаза, я увидел мистера Берча, в сюртуке и с тростью в руках. Он остановился, глядя на меня. Может, и в его трости тоже спрятан кинжал?

– Мастер Хэйтем, я надеялся, что сумею найти вас здесь, – с улыбкой произнес Реджинальд. – Вы не заняты?

Я поднялся.

– Я просто играю, сэр, – торопливо ответил я. – Что-то случилось?

– О нет, все в порядке, – засмеялся он. – Меньше всего я намерен портить вам удовольствие от игры. Однако не скрою: я рассчитывал поговорить с вами кое о чем.

– Конечно, сэр, – ответил я, чувствуя, как сердце у меня уходит в пятки.

Ну вот, теперь мне придется отвечать на его вопросы о своих успехах по части арифметики. Да, я с удовольствием решаю примеры. Да, я с удовольствием занимаюсь чистописанием. Да, я надеюсь когда-нибудь стать таким же умным, как мой отец. Да, я надеюсь однажды пойти по его стопам.

Однако мистер Берч махнул рукой, предлагая мне вернуться к игре. Более того, он прислонил трость к стене, подтянул брюки и опустился на корточки рядом со мной.

– Так-так, и что у нас здесь? – спросил он, указывая на оловянные фигурки.

– Всего лишь игра, сэр, – ответил я, не понимая, куда он клонит.

– Стало быть, это ваши солдаты? – продолжал расспрашивать меня мистер Берч. – Который из них командир?

– Здесь нет командира, сэр, – сказал я.

Он сухо рассмеялся:

– Вашим солдатам, Хэйтем, обязательно нужен командующий. Иначе как они узнают о наиболее удачном маневре? Как еще укоренить в них неукоснительное соблюдение дисциплины? Заставить проникнуться духом сражения?

– Не знаю, сэр, – честно ответил я.

– Сделаем так.

Мистер Берч выбрал одного из солдатиков, обтер его обшлагом рукава и поставил в стороне от остальных.

– Назначим-ка мы этого молодца командиром. Как вы думаете?

– Если вам так будет угодно, сэр.

– Мастер Хэйтем, это ведь ваша игра, – улыбнулся мистер Берч. – Я всего лишь зритель, дерзнувший вмешаться в надежде, что вы научите его правилам.

– Да, сэр, при таких обстоятельствах солдатам действительно нужен командир.

Неожиданно дверь в коридорчик снова открылась. Я поднял голову и увидел мистера Дигвида. Свеча в фонаре вновь заморгала. Взрослые молча посмотрели друг на друга.

– Дигвид, что вам здесь нужно? – натянуто спросил мистер Берч.

– Ничего, сэр. – И управляющий с поклоном удалился.

– Отлично, – произнес мистер Берч, возвращаясь к игре. – А теперь мы переместим командира вот сюда. Он будет вдохновлять солдат на подвиги, учить дисциплине, порядку и верности. Как вы думаете, мастер Хэйтем?

– Да, сэр, – послушно ответил я.

– Но это еще не все, мастер Хэйтем.

Мистер Берч взял из общего строя еще одного солдатика, поставив того рядом с назначенными командиром.

– Командиру нужны надежные лейтенанты, на которых он может опереться. Вы согласны?

– Да, сэр, – подтвердил я.

Возникла длительная пауза. Я смотрел, как мистер Берч с необычайным вниманием поместил возле командира еще двух лейтенантов. Пауза становилась все тягостнее. И тогда я заговорил, сделав это скорее из желания прервать гнетущее молчание, чем из готовности обсуждать то, ради чего мистер Берч разыскал меня здесь.

– Сэр, наверное, вы хотели поговорить о моей сестре?

– Мастер Хэйтем, вы видите меня насквозь, – громко засмеялся мистер Берч. – Ваш отец – прекрасный учитель. Как вижу, среди прочего он учит вас проявлять хитрость и смекалку.

Я не совсем понимал, что́ мистер Берч имел в виду, а потому промолчал.

– А можно узнать, как ваши успехи в овладении мечом? – вдруг спросил он.

– Успехи есть, сэр. Отец говорит, что мои навыки улучшаются день ото дня, – с гордостью ответил я.

– Замечательно. Рад слышать. А отец когда-нибудь рассказывал вам, с какой целью вы всему этому учитесь?

– Нет, сэр. Отец лишь говорит, что это – приготовление к настоящей учебе, которая начнется, когда мне исполнится десять.

– Интересно, что же он скажет вам тогда? – морща лоб, проговорил мистер Берч. – Вы-то сами что думаете?

– Не имею понятия, сэр, – сознался я. – Отец лишь упомянул, что расскажет мне о пути, по которому я пойду. И еще – о каком-то кредо.

– Вот оно что! Очень интригующе. И отец не дал никаких намеков на то, что за кредо это может быть?

– Нет, сэр.

– Просто потрясающе! Держу пари, вы ждете не дождетесь своего десятого дня рождения. А позвольте полюбопытствовать: отец уже подарил вам настоящий меч, чтобы ваша учеба шла успешнее? Или вы по-прежнему упражняетесь на деревянных мечах, которые немногим лучше обыкновенных палок?

Вопросы мистера Берча начинали меня раздражать.

– У меня есть настоящий меч, сэр.

– Я бы с большим удовольствием взглянул на него, мастер Хэйтем.

– Меч хранится в игровой комнате, сэр. В надежном месте, доступ к которому есть только у моего отца и у меня.

– Только у вашего отца и у вас? Значит, вы в любое время можете пойти и взять меч?

Я покраснел, но в тусклом свете фонаря мистер Берч не мог видеть ни пылающих щек, ни замешательства на моем лице.

– Это значит, сэр, что я знаю, где хранится меч, однако мне неизвестно, как его достать.

– Понимаю, – усмехнулся мистер Берч. – Стало быть, тайник? И устроен он, скорее всего, где-нибудь в книжном стеллаже.

Мое лицо, должно быть, говорило красноречивее всяких слов. Мистер Берч ободряюще засмеялся:

– Не беспокойтесь, мастер Хэйтем. Я уважаю чужие тайны.

– Благодарю вас, сэр.

– Тогда мы поняли друг друга.

Мистер Берч выпрямился, взял трость, смахнул с брюк пыль (настоящую или привидевшуюся ему), после чего направился к двери.

– А моя сестра, сэр? – напомнил я. – Вы так о ней и не спросили.

Мистер Берч остановился. Негромко рассмеявшись, он взъерошил мне волосы. Мне нравился этот жест – наверное, потому, что часто так делал мой отец.

– В этом нет необходимости. Юный мастер Хэйтем рассказал мне все, что требовалось. А именно: вы знаете о прекрасной Дженнифер столь же мало, как и я. Думается, так и должно быть. Женщины должны оставаться для нас загадкой. Вы согласны, мастер Хэйтем?

Я понятия не имел, о чем он говорит, но улыбнулся. Когда мистер Берч покинул коридорчик, я облегченно вздохнул.