Текст книги "Письма Уильяма Берроуза"

1952

Аллену Гинзбергу

Мехико,

210 Орисаба, квартира 5

19 января 1952 г.

Дорогой Аллен!

Спасибо, что написал. Всегда рад получить весточку от тебя. И тем более спасибо за очень интересное письмо!

Как такое могло произойти с Филом [Уайтом]?! Он ненавидел стукачей. «Откуда у стукача совесть?» – это же его фраза. Чистейший человек! Даже если он стучал и потому повесился, я своего мнения о нем не изменю.

Люсьенчик наш, похоже, как ушел в издательство, так и не выходит. Славно пристроился – прям семейная идиллия какая-то. Поздравь его за меня. Я отослал ему окончательный, исправленный вариант рукописи моего романа, еще не зная о свадьбе. Сомневаюсь, что Лафлин примет «Джанк», поэтому нет смысла показывать ему переписанную версию. Если, конечно, он сам не захочет с ней ознакомиться.

Получил письмо от Гарвера. Ответил ему, что соскочил, закрылся для старых знакомых и вообще многого от меня ждать не следует. Он, наверное, сильно обидится. Сам посуди: мой связной, Дэйв, уже два месяца как исчез. (А соскочил я давно, восемь месяцев назад.) Я искал Дэйва в обезьяннике и повсюду, да только он, как солдат на войне – пропал без вести. Сам же я то и дело вмазываюсь; у меня полно знакомых врачей, однако все равно приходится бегать с рецептом до опупения. Бумагу легко получить (не как в Штатах), но трудно отоварить. Короче, сваливаю отсюда, и как можно скорее.

Мой мальчик уехал во Флориду к предкам[145]145
  Маркер родом из Джексонвилля (штат Флорида). – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть], мы встретимся с ним где-то через месяц, уже в Эквадоре. Странно, разом пропали все, кто мне нравится. Умираю от скуки. Надо по – быстрому уладить все и смыться.

Напиши поскорее. Всем привет.

Всегда твой,

Билл

P. S. Напомни, пожалуйста, Люсьену, чтобы он прислал мне ту стошку баксов. Противно напоминать, но деньги могут срочно понадобиться при отъезде.

* * *

Аллену Гинзбергу

[Мехико,

210 Орисаба, квартира 5

5 марта 1952 г.]

Дорогой Аллен!

Спасибо, что написал. Идея с карманным форматом для книги – отпад! Надо роман еще подрезать: двадцать седьмую главу удалить полностью, кроме нескольких абзацев в конце. Из главы двадцать девятой сохранить лишь первый абзац и перенести его в начало следующей главы. Смысл таков – оставить линейное повествование.

Хурадо установил рекорд, вытащив меня из тюряги так быстро. Рекорд, точно знаю – я перетер с легавыми в обезьяннике (меня двое сторожили), и все как один заверяли: сидеть мне два месяца минимум. Люди с деньгами и связями, совершившие куда менее тяжкие проступки, ждут решения по своим делам два, три, а то и все четыре месяца. Да, Хурадо берет дорого, но цену оправдывает. О нем слава ходит, что он, мол, три шкуры сдирает, да только другим адвокатам отстегивают гонорары втрое больше, а они так ничего и не добиваются. Один тут перебрал десять законников, истратил пять штук зеленых и до сих пор не вышел. Забашлил бы две штуки Хурадо и уже год гулял бы свободным. В посольстве моему брату[146]146
  После смерти Джоан в Мехико прибыл Мортимер Берроуз, который привез деньги для выплаты залога (две тысячи триста двенадцать долларов), организовал похороны и увез Вилли к дедушке с бабушкой в Сент – Луис. Жюли забрали в Олбани родители Джоан. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] так и сказали: «Хурадо – лучший в Мексике, поэтому высокую плату просит оправданно. Хотите результата – нанимайте его». Заплатил я, кстати, по фиксированной таксе, лишнего получилось триста баксов – ушли на карман четырем экспертам по баллистике. Больше Хурадо не наварился бы. Болтают, мол, он с меня последнюю рубашку снимет. Достали! Я не лох и Мексику знаю. Если Лу[147]147
  Лу: либо это Люсьен Карр столь критически отнесся к непомерным ценам на юридические услуги адвоката Берроуза, либо сам Берроуз спутал брата Гинзберга, юриста Юджина Брукса, с его отцом, Луисом Гинзбергом. (См. письмо от 17 августа 1953 г.) – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] такой умный, пусть придумает способ дешевле.

В Эквадоре с фермерством, похоже, полный порядок. Лучшая земля простаивает без дела. Три года назад два дембеля приехали в Эквадор с двумя штуками баксов в кармане и теперь живут как короли: владеют огромной банановой плантацией и фазендой. Лесозаготовки, фермерство, импорт – экспорт, контрабанда – выбирай на вкус, заниматься ими легко, а риск практически нулевой. Если собираешься что-нибудь производить, то легко заручиться поддержкой правительства; в Эквадоре нет «предприятия номер один». Там живется дешевле, чем где-либо: в Пуйо (это на краю джунглей Амазонки) нам в день хватало семидесяти пяти центов на брата. Еще дешевле получится, если заиметь собственный дом.

О Хоффмане[148]148
  Джон Хоффман (1930–1951?), поэт, друг Гинзберга, который отправился в Мексику экспериментировать с мескалином и умер от мононуклеоза. Исчезновение Хоффмана упоминается в поэме Гинзберга «Вой», впервые прочитанной в «Сикс галлери» в 1955–м; там же поэт Филип Ламантиа прочел некоторые из работ Хоффмана. В романе Керуака «Бродяги дхармы» Хоффман выведен под именем Альтман. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] не слыхал. Маркер сейчас во Флориде и на север не собирается; денег у него мало, к тому же холод он терпеть не может. Зато Маркер купил лодку, и мы, наверное, поплывем на ней в Эквадор. (Там так и так лодка нужна.)

Я не сумел найти яхе, Bannisteria caapi, телепатин, айяваска – как ни называй, наркотик один, и, похоже, его держат в глубокой тайне, засекретили. Русские ищут его, и Штаты, стало быть, тоже. Советы затарились яхе по самое не могу, проводят эксперименты по выработке у своих граждан «автоматического подчинения». Создают нацию рабов. Ну ничего, из следующей поездки без яхе не вернусь. А в джунглях, между прочим, поразительно прохладно (я был на высоте две тысячи футов), невероятно красиво: лианы, мох, кристально – чистая вода в реках, деревья уходят на двести футов в небо…

От Гарвера – ни слова. Я поклевываю помаленьку вот уже с год, но прочно не подсаживаюсь. Достать дозу легко, а потому бросить или не колоться вообще труда не составляет. В любое время можно без рецепта вмазаться кодой.

Ты мог бы надыбать информации по яхе? Уолберг[149]149
  Доктор Льюис Роберт Уолберг, у которого Берроуз в 1946 г. проходил курс «наркоанализа». Выйдя на пенсию, Уолберг уехал в Мексику. Автор нескольких книг, в том числе «Психология еды» («R. M. McBride», Нью – Йорк, 1936) и «Гипноанализ» («Grune & Strutton», Нью – Йорк, 1936). – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] искал и ничего не нашел, написав мне затем: «Вокруг этого наркотика слишком много тайны». […]

Люблю,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

Мехико,

Орисаба, 210 – квартира 5

20 марта 1952 г.

Дорогой Аллен!

Маркера нет, и нет вообще никого, с кем можно поговорить, поэтому я решил отвлечься и поработал над новым романом. Считай его продолжением «Джанка» (каковым он, в принципе, и является – от и до). Повествование – от третьего лица, но герой тот же – Деннисон[150]150
  Речь идет о романе «Гомосек». Керуак дал Берроузу имя Уилл Деннисон в «Городке и городе». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. В центре – его отношения с юношей по имени Аллертон (Деннисон – это я, Аллертон – Маркер, однако не считай их списанными с нас полностью; персонажи скорее созданы на основе наших с Маркером характеров). Сюжет линеен, как и в «Джанке». Думаю включить в новую работу какие-нибудь элементы из предыдущей, вдруг да станет интересно кому-то, кто прочтет «Джанк». (Само собой, те издатели, которые отвергли «Джанк» по причине аморальности книги, вряд ли загорятся купить права на нынешний труд. И все-таки в нем говорится о преображении: как и почему Деннисон соскочил.) Надеюсь, ты, как мой литагент, примешь свой процент с выручки, если удастся задвинуть роман издателю? В конце концов, работу ты делаешь немалую, и я ее очень ценю. […]

О Хоффмане никто не слышал. Кстати, симптомы отравления мескалином похожи на приступ полиомиелита.

«Джанк», если его когда-то опубликуют, посвящаю Филу Уайту (под его настоящим именем). Следующий роман, наверное, – А. Л.М. (Альберту Льюису Маркеру)[151]151
  На самом же деле Берроуз посвятил «А. Л.М.» не «Гомосека», который вышел в свет лишь спустя три десятилетия, а «Джанки», вышедший в 1953–м. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Привет Лю.

Гарвер так и не объявился. Пусть уж не избегает меня, и покажется, хоть как. Поскорей напиши мне.

Я, кстати, пролистал книжку «Гомосексуализм в Америке»[152]152
  «Гомосексуализм в Америке. Субъективный подход к вопросу» Дональда Вебстера Кори (изд – во «Greenberg», Нью – Йорк, 1951). – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Меня чуть не вырвало; автор пишет, якобы гомосеки сносят унижение – получив удар по одной щеке, подставляют другую и на ненависть отвечают любовью. Он сам-то себе верит? Умник нашелся. Я никогда в ответ на удар не подставляю другой щеки и ненавижу козлов, которые лезут в мою личную жизнь. Сдохните, падлы, я и глазом не моргну. Мне есть дело лишь до немногих, остальные пусть катятся к черту. Умрут и ладно, как там в песне поется: «Со своею бедою справляйтесь-ка сами»[153]153
  Отсылка к традиционной ковбойской песенке «Обвыкайте, щенки, обвыкайте. / Оклахома – дом ваш новый. / Обвыкайте, щенки, обвыкайте. / Со своею бедою справляйтесь-ка сами». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Поэтому либералом я и не стану, разве что в обществе, практически целиком состоящем из милых моему сердцу людей. Но тогда не будет и проблем, возникающих по причине человеческой глупости и безвольности. (Мои аргументы не без изъяна, если вы не заметили, юноша.)

С любовью,

Билл

* * *

Джеку Керуаку

Мехико,

ОРИСАБА, 210 – квартира 5

26 марта 1952 г.

Дорогой Джек!

Не знаю, сколько еще здесь пробуду. Иммиграционная служба сочла меня «опасным» и готовится депортировать, однако формальности уладят не раньше, чем через три недели. Когда точно буду готов, то отправлюсь на юг – в Эквадор; может быть, мы с Маркером даже поплывем туда на его двадцатитрехфутовом шлюне[154]154
  «Шлюн» – шлюп. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] (что за хрень такая – шлюн?..) […]

Говоришь, твой роман прогрессирует? Отрадно, отрадно. Аллен пытается издать мою книженцию в карманном формате[155]155
  Керуак к тому времени получил авансом гонорар (двести пятьдесят долларов) за роман, опубликованный в мягкой обложке, от издательства «Ace Books», которым владел А. А. Уин, дядя Карла Соломона. Керуак предложил Соломону, как редактору, стошестидесятистраничный отрывок из романа «На дороге» и повесть, написанную вместе с Берроузом в 1944–м, «озаглавленную (по – моему) «БУДЬ Я ТОБОЙ» и подписанную «Сьюард Луи» (это наши вторые имена соответственно)» (письмо Керуака Карлу Соломону от 7 апреля 1952 г., из архива Гинзберга в Колумбийском университете). Контракт на нее так и не был подписан. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть], а я, пока делать не хрена, строчу вторую – линейный сюжет, тот же главный герой, Деннисон, только на этот раз повествование ведется от третьего лица, и замут истории чисто о геях. Сомневаюсь, что твой издатель ей заинтересуется, однако, чую, эту книгу толкать выгодней, и читателю она будет интереснее. В ней больше чувств, хотя вторую без первой читать не стоит, ведь они связаны. Первая часть – о наркотиках, вторая – о жизни после соскока.

Позвольте попенять вам, юноша, я вовсе не «оставил своей сексуальности где-то на опиумной тропе». Ох, и задела меня эта фраза. Посему не могу не спросить заранее, введете ли вы меня в свой новый опус? И если да, то, смею надеяться, что введете должным образом экипированным? В смысле мужского достоинства.

Чувак, ну господи ты боже мой, везет же тебе на стервоз! Разумеется, я не солью твой адрес жене Келлса[156]156
  Жена Келлса – Марианна Вульф. Керуак, скрываясь от алиментов, попытался утаить свой адрес после того, как в феврале у него родилась дочь, Жанет, а также после развода с Джоан Хаверти. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Мы с ней не разговариваем. Она вообще невзлюбила меня. Как и все замужние дамы. Ладно, пиши, не забывай. Определишься с планами – дай знать.

Привет Нилу.

Всегда твой,

Билл

P. S. Что за имя ты дал мне в романе? Старик Бухало – Билл! Ты соображаешь, какие ассоциации возникнут в мозгу у читателя?! И вообще, какой я тебе старик? Билл Берроуз ни разу не старый! Давай, еще седым меня сделай.

В новой работе заменю имя Деннисон на другое. Видишь ли, моя мамуля прочла твою книгу и узнала сыночку. Так что Деннисон примелькался. Трудновато придется, от имени просто так не избавишься: хотел назвать героя Себертом Ли, но Себерт звучит как Сьюард, а Ли – девичья фамилия моей матери. Хотя сойдет, наверное.

* * *

Джеку Керуаку

Мехико,

Орисаба, 210 – квартира 5

3 апреля 1952 г.

Дорогой Джек!

Даже не знаю, что с тобой делать. Ну не знаю я, когда и как уеду из Мексики. Определюсь – сразу напишу[157]157
  В конце марта Керуак написал Берроузу ответное письмо, в котором просил взять его вместе с Маркером в Эквадор. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Сколько я еще пробуду в Мексике, тоже не мне решать. Как только иммиграционная служба уладит формальности, мне дадут пять дней собрать манатки и свалить из страны. Если задержусь, меня насильно вытурят в США. […]

Спасибо, что убил Старика Бухало – Билла и ввел вместо него Билла Хаббарда. Свой роман я почти завершил, осталось месяца два или три, потому как не получается высасывать сюжет из пальца. Коли уж писать – так просто записывать настоящие события. Отрывки из твоей книги обалденные[158]158
  Хотя роман Керуака в то время и назывался «На дороге», позже был опубликован под заглавием «Видения Коди». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Разумеется, стиль а – ля «Поминки по Финнегану» полностью оценить можно будет только в контексте целой работы, которая, в силу особенностей написания, будет выглядеть этаким амебообразным созданием.

Маркера нет, и вот я снова пристрастился к наркотикам. Ведь честно хотел подлечиться после желтухи, завязав на месяц с бухлом… Завтра же начну отвыкать по методу снижения дозы. Коды у меня хоть обколись, соскочу как не фиг делать. А что, за последние два года пять раз так соскакивал.

Насмотрелся на корриду. Офигенное зрелище. Сегодня вечером пойду на петушиные бои. Жестоко, кроваво, бесчеловечно… В общем, пальчики оближешь.

Тебе обязательно приезжать сюда восемнадцатого числа? Дурацкая дата. Айда прямо сейчас, не тяни. Пока Страстная неделя, как нарочно, суд не работает. Я еще спросил у секретаря, отчего так, и она мне запросто выдала: «Мы же христиане». (Не то что некоторые безымянные сволочи.)

В суд мне только в понедельник. Если эксперты – баллистики явятся, если судья не свалит в Акапулько и если Хурадо покажется, то примут наконец хоть какое-то решение: оправдают, посадят или еще что…

От Аллена ни слова. Нилу привет.

Всегда твой,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

Мехико,

Орисаба, 210 – квартира 5

5 апреля 1952 г.

Дорогой Аллен!

Ты прелесть, мой сладкий! Расцеловал бы! Нам с тобой надо за правило взять обращаться друг к другу «мой сладкий». Да, писатель с литагентом так и общаются, однако я говорю искренне и от всего сердца. Непременно оставь себе десять процентов от выручки, не то обижусь. Финансы полностью доверяю тебе. Хочу направить письмо Уину[159]159
  После нескольких отказов Гинзберг все же уговорил Карла Соломона и его дядю принять рукопись «Джанки», и издательство «Ace Books» выплатило аванс в размере восьмисот долларов. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть], только не знаю, как точно адресовать. А тебе вышлю доверенность – на всякий пожарный; знать бы еще, как ее составить. Ну ничего, в посольстве подскажут.

Касательно второго романа – он сложнее «Джанка», и мне трудно оценить его самому. Перед тем, как показывать рукопись издателю, прошу, глянь на нее сам. Повествование от третьего лица – на самом деле повествование от лица первого, то есть рассказ от имени Ли. (Деннисона больше нет, потому что матушка прочла книгу Керуака. Теперь фамилия главгера Ли, а имя – Уильям, хотя оно тоже узнаваемо.) Если кто-то выходит из помещения, в котором находится Ли, об этом персонаже речи больше не идет. Речи не идет ни о чем, чего Ли не видит, как при рассказе от первого лица. Временами так писать очень удобно, временами – просто необходимо. Например, в отрывке, когда Ли раздевается, готовясь переспать с индейцем: «И хотя лет ему было под сорок, фигуру Ли сохранил почти что мальчишескую».

Да, я сохранил в свои годы фигуру как в восемнадцать. Сам о себе такого не скажешь, глупо как-то. Но если скажу подобное о герое – выйдет неплохо. Впрочем, я еще поэкспериментирую с повествованием от первого лица.

«Джанк», конечно, закончен и без второй части, однако вместе они создают более полную картину. Насчет нового романа у меня есть опасения: трудно писать о сексе и любви. Критическая способность автора притупляется, и то, что интересно мне, может быть неинтересно другим.

Исправленная версия, которую я тебе посылал, мне самому нравится гораздо больше изначальной. Места, где я рассуждаю о Райхе и философии, вообще к сюжету не относятся и все путают. Их надо перенести во введение или в послесловие, в виде заметок на разные темы. Поступлю вот как: перелопачу вырезанные места и составлю из этого шлака постскриптум, разбавив последующими выводами. Потом перечитаю «Джанк», вдруг придется его дополнить или где-то подправить. Вот бы тебя сюда в качестве моего консультанта, твой свежий взгляд очень помог бы.

Рад за твои успехи в поэзии[160]160
  В январе Гинзберг послал несколько неопубликованных стихов собственного сочинения Уильяму Карлосу Уильямсу. Старшему коллеге творчество Гинзберга понравилось, что побудило младшего поэта явить свету еще больше стихов, убранных «в стол». Так началась длительная дружба двух поэтов. Гинзберг составил подборку стихотворений и отправил их Уильямсу, тот написал к ней предисловие, однако прошло десять лет, прежде чем она опубликовалась под заглавием «Пустое зеркало». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. То, что ты прислал – великолепно! Жду еще. […]

Собираюсь поехать в Панаму и думаю там выращивать с Маркером свиней. Цены на еду как в США, но земля жирная, дешевая и ее много. Люди на фермах работать не хотят, все прут в город, желая стать сутенерами. Сам бог велел туда ехать. Куплю себе ферму, а ты будешь приезжать ко мне в гости. До Панамы морем добираться – всего пятьдесят баксов из Нового Орлеана, рейсовые пароходы из Эквадора. Или за тот же полтинник самолетом из Майями.

К письму прилагаю пока неофициальную доверенность для передачи Уину. Еще раз спасибо за помощь, Аллен. Я почти уже отчаялся, а ведь мне заботиться о Вилли. Хочу всегда видеть его рядом – ну, и Маркера тоже.

Люблю,

Билл

[…]

* * *

Джеку Керуаку

[Мехико,

210 Орисаба, квартира 5

Апрель 1952 г.]

Дорогой Джек!

Я пробуду тут до двадцать второго числа, так что можешь приезжать. Если мне придется отбыть раньше, то оставлю соответствующие распоряжения Келлсу Элвинсу в «Терф клаб». Завтра мне в суд. Как говорил Бессмертный бард: «Бесчисленные «завтра», «завтра», «завтра»…»[161]161
  У. Шекспир, «Макбет», акт 5, сцена 5 (перевод М. Лозинского). – Примеч. пер.


[Закрыть].

По – моему, название «Гомосек» для второго романа – самое то. В яблочко. Я балдею. Скорее бы разделаться с «Джанком» и вплотную заняться новой книгой. Сделаю все, что потребует издатель. Говоришь, не давать им торопить себя? Хм, но чем скорей закончу книгу, тем выгодней смогу продать ее. Эти издатели знают: никто другой неизвестного автора, то есть меня, печатать не станет. Поэтому условия сделки – за ними. Аванса я все равно не требую, собачиться из-за парочки сотен зеленых не стоит. Ну ладно, все подобные дела передоверены Аллену, только бы дело выгорело. Аллен – замечательный друг. Знаешь, он ведь не хотел брать свою долю как мой агент, однако я настоял. И еще готовлю для него премию.

В последнее время живу очень тихо. Печень барахлит, да еще суд руки вяжет. (Меня отпустили под залог, но за мной никто не следит. Офицеров по досрочке в Мексике нет, однако стоит напортачить, и меня отправят обратно в тюрягу.) Даже на улицу выхожу без ствола. Черт бы побрал запреты. Хочу съебаться отсюда и начать все заново с девственно – чистой репутацией. Надеюсь, ты присоединишься ко мне. Заживем богато, по – султански; как в песне поется («Чай для двоих»[162]162
  Песня из популярного мюзикла «Нет, нет, Нанетт» (1925 г.). – Примеч. пер.


[Закрыть]): «Тебе девочку, мне мальчика». Куплю себе дом в Панама – Сити или неподалеку от города и устрою в нем штаб – квартиру. Откроются пути на юг, в Центральную Америку и Вест – Индию. Если потом пригляжу местечко получше, то в любой момент смогу двинуть туда. Как бы там ни было, в Штаты я ни ногой, осяду где-нибудь на юге. Я никогда не чувствовал себя настолько счастливым, каким ощутил себя здесь. Будто смирительную рубашку снял. Америка – это трясина, она засасывает тебя, хотя ты сам того не поймешь, пока не вылезешь из нее.

Усиленно работаю над новым романом. Закончил черновой портрет героя, списанного с моего друга Хэла: «Смерть, опустошив Мура (так Хэла зовут в моем новом романе), оставила у него на лице дорожки тления, которые глубоко залегли в плоти, оторванной от заряда жизни. Он буквально жил ненавистью, и она двигала им, бесстрастная и безъяростная. Ненависть Мура походила на пресс – слабый пресс, медленно, но верно давящий на любое слабое место противника. Капли этой ненависти неспешно катились по лицу Мура, оставляя морщины тления. Он состарился, не ощутив вкуса жизни, будто позабытый и сгнивший в кладовке шмат мяса». И дальше – об ипохондрии Хэла: «Мур болел смертью… Он сочился зеленоватыми миазмами тлена. Ли (это я) даже подумал, не светится ли Мур в темноте?»[163]163
  Эти строки практически без изменений войдут в текст «Гомосека». Можно сравнить их с описанием Джо Варланда из рассказа Ф. С. Фицджеральда 1927 г. «Короткий визит домой»: «Он не выказывал агрессии, но полнился звериным, не оставляющим противнику никакой надежды. Во всем его облике читалась спокойная, беззлобная уверенность в собственных силах. Однако чувствовалось: этот способен мгновенно наказать тебя за любое неверное движение». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

К вопросу о плагиате: «В поспешности я совершил ошибку: позаимствовал из этой истории целый абзац, содержащий описание персонажа, которым наделил иного героя из романа моего же авторства. Тем не менее сей абзац я оставляю здесь, хоть мой шаг и наводит на мысли о краже идей у себя самого». (Ф. С. Фицджеральд, «Волосы Вероники», «Harmondsworth: Penguin», 1968.)

Фрэнк вернулся в Штаты. Наверное, хочет работать на Аляске. Туда еще умотало человек пятнадцать из колледжа Мехико – Сити. Слава богу, я человек творческий, писатель, и мне нет нужды подвергать себя невзгодам Крайнего Севера.

Хочу встретиться с тобой, подгребай ко мне поскорее. О, кстати, ты не видел жену Фрэнка. Господи – и, откуда такие стервы берутся! Она всем стервам стерва. Американская! Стервой живет и стервой подохнет. Фрэнку в гости никого не пригласить, в ресторан не сходить – жена его чуть не с ложечки кормит, по – другому жрать не дает. Ко мне ему и подавно нельзя. Если бедняга сюда и вырывается, у него такой затравленный вид! И как только американские мужики терпят подобное? Я, конечно, не знаток щелей, но у жены Фрэнка, этой сухопарой ведьмы, на лбу написано: «Траха не будет!»[164]164
  Данный отрывок практически дословно приводится в «Гомосеке», однако Берроуз ввел его туда только во время последней вычитки романа в 1985 г. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Уф, прости, господи, разошелся, как старая карга.

Ну ладно, надеюсь, скоро увидимся.

Всегда твой,

с любовью,

Билл

P. S. Хоть Лафлин и не принял «Джанк», я даже рад – попытаю счастья у чисто коммерческих издателей. Ты, кстати, с ним не знаком? Если да – то каков он? Крепкий орешек?

Последнюю вещь у Гора Видала не читал? «Суд Париса». Местами забавно. Чувак – ну настоящий сатирик, за философию и трагедии ему лучше не браться. И чего люди хватаются за дела, для которых не созданы? Блестящий прозаик может гнать откровенно поганые стихи. Слушай, Гор Видал, случайно, не гомосек? На обложке его последнего опуса напечатано фото – смотрю на него и прямо хочется познакомиться. Всегда приятно встретиться с писателем, а уж если он вдобавок молод, привлекателен и может оказаться доступен, мой интерес к нему, понятное дело, растет.

Ты не знаешь, как там программа Эла по становлению «нормальным»? Сам Эл не пишет, однако я искренне рад был узнать, что он вынырнул из болота «типа нормального общества» и перестал искать в нем «свое место». С этих мозгоправов станется бесповоротно вывихнуть человеку мозг и подстроить под собственную дебильную форму. Ну нет, наш Эл – все тот же старина Эл. У него «рецидив», как сказали бы дохтуры. Меня психиатры заанализировали, и я многое из своего опыта вынес – вынес назло попыткам врачей задушить во мне всяческие предосудительные устремления. Психоанализ – мощный инструмент и открывает большие возможности, но, как и многие другие инструменты в наше время, он сейчас в руках трусов, слабаков, глупцов и злодеев.

Привет Нилу.

* * *

Аллену Гинзбергу

Мехико,

Орисаба, 210, квартира 5

14 апреля 1952 г.

Дорогой Аллен!

Отправляю тебе оформленную доверенность.

Закончить второй роман через два месяца? Трудно сказать, получится ли. Толком не знаю, как далеко я продвинулся; у меня куча сырого материала, и сколько потребуется времени перелопатить его, придав окончательный вид, – не представляю. Пообещать, конечно, могу. Пусть, значит, издатели запускают в работу «Джанк», а я пока доделаю «Гомосека», в котором думаю рассказать о нашем с Маркером эквадорском путешествии. Договорись с издателями сам; если сочтешь разумным пообещать «Гомосека» через два месяца – гарантирую, через два месяца роман у них будет. Есть уже десять страниц готовой рукописи и еще шестьдесят – черновой: кое-что и так можно включать в текст, без изменений, кое-что придется тщательно проработать. Поступай, как сочтешь нужным. Заняться мне больше нечем, поэтому целиком посвящаю себя работе – безостановочной! – над второй книгой. С концовкой, правда, не определился. Возможно, она еще не случилась.

Не важно, как издатели пытаются оправдать издание книги – в предисловии, в извинениях там, в комментариях… Не беспокойся. Спасибо, хоть саму книгу не завернули. Если с этими не выйдет, предложу рукопись Уолбергу. А так, пусть делают, что хотят.

Предисловие напиши, пожалуйста, ты. Мне некогда, я над второй книгой работаю. Пришлю только краткую информацию о себе, используешь, если понадобится. Предоставляю тебе полную свободу действий. «Гомосек», по – моему, название классное. Хотелось бы видеть его именно продолжением «Джанка», хотя под одной обложкой печатать оба романа не стоит. Но, как сказал маньяк – расчленитель, заметив отсутствие у жертвы и рук, и ног: «Будем работать с тем, что есть». Финансовая сторона контракта меня устраивает, подписывай его. Выполню все, обещанное тобою издателям.

Люблю,

Билл

P. S. Включить гибель Джоан в книгу не выйдет. Попробуй отговорить издателей, а жену я «заставлю» исчезнуть. В «Джанке» мой быт не описывается, потому что это, как говаривал Сэмюэл Джонсон, к делу не относится.

Это письмецо отправляю тебе сразу. Через пару дней вдогонку пошлю автобиографический очерк. Прочту заодно твои стихи и прокомментирую. Ты, кстати, получил две вставки для «Джанка»? Ответь, пожалуйста, вопрос архиважный! Да, копию «Джанка» я получил […] Через несколько дней снова напишу тебе. Один дружок у меня накатал учебник по живописи. Не подскажешь, какой агент занимается изданием подобных вещей? Хочешь заняться им сам – валяй, но прибылью особой тут, по – моему, не пахнет.

* * *

Аллену Гинзбергу

[Мехико,

210 Орисаба, квартира 5

22 апреля 1952 г.]

Дорогой Аллен!

Я начинаю понимать, почему между издателем и автором возникает такая зияющая пропасть. Мне предъявляют требования не только раздражающие, но и попросту противоречивые. Например, не хотят печатать книги по отдельности и даже вместе; вопрос, от какого лица вести повествование – шедевр маразма. Цитирую: «Принципы мешают публиковать книгу, одна часть которой – от первого лица, а другая – от третьего». От какого же лица вести повествование в «Гомосеке»? И куда конкретно его намереваются вставить (он же не отделен и не совмещен с «Джанком»)? Чувство, будто я в неволе у нерешительных врагов: меня распиливают надвое и, передумав, зашивают обратно. «Гомосека» продолжаю от третьего лица. Если издатель захочет переключиться на повествование от первого – добро, сделаем. Уж с одним-то я согласен: книгу печатать надо и задержек быть не должно.

Насчет автобиографии: что им не нравится? Слишком общая? По – другому не могу. Может, сочинить опус вроде: «…Работал коридорным в борделе города Каламазу, лифтером в гостинице, проститутом и стукачом на полставки. Теперь живу в переоборудованном писсуаре вместе с гермафродитом и выводком котят. Писать для меня важнее, чем трахаться (вру бессовестно!). Основное хобби – мучить котят, особенно сиамской породы. Эти комки шелковистой шерстки так и просят облить их керосином и подпалить. Керосин – прикольней, горит медленней, чем бензин. Просто поразительно, какие звуки издает кошка, стоит в воздухе запахнуть жареным…» (Порядок событий не хронологический.) Ну, издатель такого хочет? Как на обратной стороне обложки? Пожалуйста, сладкий, отпишись за меня, а? ЧМ – МММАФ – Ф! Смачно целую любимого литагента. И вот еще, передай [Карлу] Соломону: я не против, чтобы меня называли гомосеком. Гомосеками были Т. Е. Лоуренс да и многие другие с виду приличные мальчики. Но если он назовет меня гомиком, яйца ему отрежу! (НАЗВАТЬ ВТОРОЙ РОМАН «ГОМИК»! НУ БЛЯ!..) Ведь я чего добиваюсь: хочу провести грань, отделяющую нас, сильных, мужественных, благородных людей от этих крашеных клоунов – защеканов. Нам, девочкам, надо уметь постоять за себя, иначе издатели ка – ак облепят нас, ка – ак изукрасят биографическими предисловиями – жопы видно не станет.

Правда, сладкий. Надо работать, «Гомосек» ждет. Не могу отвлекаться на мозгоебские требования в духе Кафки, нет времени писать дополнения и автобиографические очерки, хуй знает о чем именно и на сколько страниц. Я писатель, а не престидижитатор: не печатаю на машинке пальцами ног и не пишу на грифельной доске каплями гноя из хера. Предпочитаю сидеть за машинкой и печатать пальцами рук или писать от руки в блокнот карандашиком (простым, № 2, фирмы «Винус», из плоской желтой коробочки. Может, об этом рассказать в очерке?). Одновременно сочиняю только одну книгу. Умоляю, прими меры, старик. Отправлю тебе кое – какой «материал», но он общий, сам понимаешь. Например, об андерсоновском периоде[165]165
  Имеется в виду период влюбленности в Джека Андерсона, ради которого Берроуз и отрезал себе последнюю фалангу мизинца. (См. рассказ «Палец» в сборнике «Интерзона».) – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] (сейчас вспоминаю и сам себе поражаюсь!). Взял один случай и на его основе накатал историю (само собой, незаконченную. Кто я, по – твоему, проститутка?). К ней прилагаю кучу биографического шлака. Нужна конкретика, Эл. Может, написать о том, как я оттяпал себе последнюю фалангу мизинца? О том, каково лишить себя пальца? (Кровищи было – охренеть!) Так и быть, напишу. Передай Соломону: мой ракурс – отмечать самое яркое в махине биографии. Если меня просят наваять «автобиографический очерк», я теряюсь, как будто менеджер по набору персонала просит «рассказать о себе». Эл, заклинаю, вытряси из них конкретные указания или сваргань что-нибудь на свой вкус. Я же ради них стараюсь – пишу «Гомосека». Работы много, да еще отхожу от болезни. Сил нет, аппетит – никакой. Рядом – никого, кто принес бы хлебушка на зуб положить. То и дело, правда, забегает старик Дэйв [Терсереро] и ходит для меня в бакалейную лавку. Маркер написал, что на юг со мной не поедет. Хочет пройти альтернативную службу в Китае или где-нибудь в Европе. Попробую переубедить его. Выжми из этих вампиров, пьющих авторские таланты, хоть какую денежку и пришли мне. Чеком будет нормально.

Я снова на игле, и все благодаря умению Толкача и моей собственной глупости. Не понимаю, как человек, промышляющий избиением ближнего своего, может смотреть на себя в зеркало. Судя по небритости, он и не смотрится. Я ведь только хотел завязать с бухлом, чтобы печень восстановилась, как выпущенный на свободу зэк. Черт возьми, джанк губит ее хуже, чем алкоголь.

Отписался Уолбергу – ответа нет. Уверен, он ждет платы за услуги, и платы достойной. Нам, писателям, надо держаться вместе, иначе нас задарма и без мыла отымеют во всех семидесяти двух (число беру наугад) позициях.

Переведи меня на все языки, на какие сумеешь. Я тогда почувствую себя международным автором. Это же великолепно!

Какую бы болячку Хэл ни нашел у себя, желаю ему сгнить заживо. Он повел себя как последний петух, когда я – как настоящий мужик! – попытался залезть к нему в штаны. Сука он и сукой подохнет. Я ввел его в «Гомосек» под именем Уинстона Мура. Что называется, с любовью.

Привыкай, мужик, к ярим каликам мескалина[166]166
  Чуть ранее в том же месяце Гинзберг впервые попробовал мескалин. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть], и дай уже мне свой постоянный адрес.

Твои стихи читаю с удовольствием. Сладкий мой, обязательно напиши рассказ о том, как ты баловался с тем уродцем в Дакаре, ну с тем, у которого еще заячья губа. Ты прямо затрумэнкапотился. И тебе еще при этом отсасывал горбун?

Все, пора за работу. Три часа угрохал на письма тебе и Маркеру. А письма, пожалуй, стоит хранить – потом, когда сделаю себе имя, составим из нашей переписки книгу. Спокойной ночки, сладкий. К письму прилагаю рассказик, типа пример того, как я работаю с наиболее яркими моментами биографии. В конце концов именно яркие моменты и важны, ведь всем плевать, какой оттенок желтого принимает моя ссанина по утрам. Отправлю тебе до кучи всякого другого материала. Напишешь, чего издателю еще хочется.

Океан любви тебе

от Вилли Ли – торчащего пейсателя

^Билла

P. S. История и «материал» во втором конверте.

* * *

Аллену Гинзбергу

Мех.,

Орисаба, 210, квартира 5

26 апреля 1952 г.

Дорогой Эл!

Получил ответ от Уолберга. Он этим делом заняться наотрез отказался, якобы он сам не торчал и не знает ничего о бытности торчком. Еще он типа занят собственной книгой и вообще думает, будто идея хреновая. Пусть издатели кого другого найдут. А то, что аванса не выплатят за «Гомосека», пока я текст не пришлю, – это уже через край. Да, автору без репутации надо мириться с подобным говном, но издатель-то обещал!

Над «Гомосеком» работаю день и ночь. Готовых есть двадцать пять страниц и еще семьдесят – черновиков, записанных от руки. Последние, пожалуй, сократятся до сорока или полтинника; выйдет текст страниц на семьдесят пять. Можно поступить иначе: приклеить эти семьдесят пять страничек в конце «Джанка», и получится единый роман… если издатель одобрит дополнения. Лично я думаю, переход к повествованию от третьего лица добавит изюминки. Принцип такой: когда ты на игле, то думаешь исключительно о себе, поэтому повествование от первого лица подходит как нельзя кстати; после соскока начинаешь заботиться об отношениях с окружающими, и потому переход к повествованию от третьего лица оправдывает себя всецело, помогая выразить мысль наилучшим образом. Плевать, что до меня никто в середине книги отправной точки не менял. Так до меня! «Гомосек» полюбас будет от третьего лица. Хотят изменить это – пусть, но тогда роман много потеряет.

От Джека – ни слуху ни духу. Его здесь заждались. Устал я пахать круглыми сутками. «Гомосека» пришлю через несколько дней; постараюсь в конечном варианте сохранить как можно больше задумок. Остальное объясню в сносках и синопсисе.