Текст книги "Дом пламенных клятв"

Глава 24

Когда даже после трех резких вдохов мое тело так и не проходит сквозь стену, я открываю глаза и бурчу проклятия, причем не магические. Секундочку, нужно ли произносить магические слова?

Произнес ли Юстус? Не припоминаю, чтобы его губы двигались, впрочем, я была полностью сосредоточена на движениях его пальцев и могла не заметить. Вздохнув, я оглядываюсь.

Катон по-прежнему занят уборкой осколков, поэтому я предпринимаю вторую попытку побега. Рука настолько дрожит, что круг и крест в итоге напоминают символ женского пола, тем не менее я прижимаю к нему руку и…

Ничего.

Тьфу!

Когда я собираюсь попытать счастье в третий раз – все-таки магическое число, – через прутья решетки влетают спрайты. Сердце опускается в пятки, и, резко развернувшись, я прижимаюсь плечом к гладкому камню, затем трусь об него, чтобы стереть свои провальные попытки сбежать. Никогда не думала, что буду благодарна своему перепачканному кровью одеянию, но именно это чувство я сейчас и испытываю.

– Мы не нашли платье, – объявляет спрайт, обнимающий таз для мытья рук, такой же широкий, как он сам. Едва завидев меня у двери, он дергается на несколько сантиметров выше, тазик и прилагающийся к нему кусок мыла с шумом падают на каменный пол.

Его товарищ тоже шарахается в сторону и выпускает из рук мокрую тряпку. Похоже, они испугались меня, что странно, ведь я никогда раньше ни у кого не вызывала страха. И, признаться честно, мне весьма по душе моя новая аура.

Представляю, как бы мной гордился Лор. При мысли о моей паре сердце уходит в штопор, его отчаянные удары колотятся о ребра. Мне хочется вернуться домой больше, чем я когда-либо чего-либо хотела в жизни.

– Поскольку у вас есть крылья, будьте добры, уберите оставленный нашей королевой беспорядок на верхнюю полку. – Катон кивает на стеклянные осколки, которые он сложил такой аккуратной горкой, что она напоминает вазу, изваянную в современной манере.

– Нашей королевой? – Один из спрайтов вскидывает внушительную светлую бровь, которая исчезает за куцей челкой.

– Да. Королевой. Тебе не следует забывать о ее титуле, Дирк.

Пока бровь Дирка взымается еще выше, его друг с хвостиком на голове ныряет вниз, хватает осколок стекла, затем поднимается под потолок, раскачиваясь от тяжести ноши. Я потираю большой палец об указательный, чтобы порез не заживал. Еще рано сдаваться.

После подхожу к мочалке и мылу, поднимаю с пола вместе с бронзовым тазом. Отступаю к одной из стен и начинаю тереть ключицы. Может, от этого мало пользы, но хотя бы перебью запах крови.

Намывая кожу, я разглядываю свое отражение в начищенном бронзовом блюде, которое, несмотря на свой цвет, передает нездоровую бледность моего лица. О, как бы хотелось вновь оказаться на воле! Вернувшись домой, заберусь на каменные башни Небесного Королевства и несколько дней буду подставлять свои бока ветру. Я представляю, как лежу между Сибиллой и Фебом, потягивая небесное вино из кубков, сплетничая о воронах, шаббинах и фейри.

Я никогда не была в восторге от сплетен, но теперь вспыхнуло внезапная тяга, как у пчел к пыльце. Мне хочется болтать о ерунде и смеяться до колик. Хочется объесться бенфролом и тем сыром с солью и травами, который Коннор подает в таверне.

Я с такой силой сжимаю кулаки, что уколотый палец пронзает боль. «Хватит уже ныть», – упрекаю я себя. У меня есть магия. Магия, способная провести меня сквозь стену! Если Юстус может, то смогу и я.

Бросив взгляд через плечо, проверяя, не смотрят ли на меня Катон или спрайты, я вдавливаю ноготь большого пальца к основанию пореза, усиливая кровотечение, затем прижимаю его к гладкой поверхности таза и медленно воссоздаю печать замка.

Раздается грохот разбитого стекла, сердце опускается в пятки. Я собираюсь провести тряпкой по медной поверхности, чтобы стереть следы своего предательства, когда пальцы проскальзывают прямо сквозь металл.

Я пялюсь на руку во все глаза, зачарованная зрелищем торчащей из твердой поверхности плоти. О боги! Сработало. Мать вашу, сработало!

В груди вспыхивает жар эмоций. Я всю жизнь мечтала об этом моменте. И пусть сердце щемит от того, что рядом нет ни семьи, ни друзей, ни Лора, на губах расцветает улыбка.

Отчаяние, разъедающее душу всего минуту назад, испаряется, как роса под палящим солнцем.

У меня в руках неограниченный источник силы. Силы, которой я управляю.

Краем глаза я улавливаю движение. Ко мне шагает Катон. Я выдергиваю руку из таза, затем вытираю его грязной тряпкой.

Хотя мое отражение становится мутным, я замечаю искорку, оживляющую фиалковые глаза.

Я себя освобожу.

Едва Юстус откроет эту дверь, и пусть даже он меня не выпустит, я доберусь до той стены, через которую он ушел, и нарисую свой путь к свободе.

– Не всю кровь смыла. – Катон почесывает нижнюю часть челюсти. – Здесь еще.

Я вытираю участок кожи, на который он указывает, затем принимаюсь за шелк. Благодаря труду минуты пролетают быстрее, и у меня появляется время поразмыслить, почему печать не сработала раньше: я неправильно ее нарисовала или за стеной не было воздушного кармана, в который можно проскользнуть?

Я все еще в раздумьях, когда Катон сдувает мой матрас из клетки и гасит огонь в канделябрах. Тут мысли переключаются на совершенно другую тему. Сколько времени нужно, чтобы избавиться от тела?

– Катон?

– Да, Фэллон?

– Насколько далеко роща Росси от того места, где находимся мы?

Тишина в ответ.

– Вдруг Юстус не вернется? – спрашиваю я, разглядывая стеллажи: можно по ним забраться наверх и нарисовать печать на потолке, но вдруг мы так глубоко под землей, что даже он меня не пропустит?

– Вернется. Здесь его жена. Его внучка. Его король. Он вернется. – Мне кажется, или Катон говорит так, будто пытается убедить самого себя?

Внезапно в кровь попадает новая порция адреналина. Адреналина и надежды. Лор упомянул, что вороны кружат надо всем королевством.

Вдруг один из них нашел Юстуса?

Глава 25

Мякое, как шепот, прикосновение скользит вверх по всему телу, щекочет тазовую кость, ныряет в ложбинку на талии и прокатывается по бугоркам грудной клетки.

Ты меня покинула…

Сердце замирает неподвижно.

Лор?

Он проводит ногтями вниз по моему телу, затем кладет ладонь на бедро.

Тебе не следовало меня покидать.

Я пытаюсь открыть глаза, но не получается поднять веки: ресницы словно покрыты медом. Возникает порыв их вытереть, однако руки тоже не двигаются.

Почему я не могу пошевелиться? Почему я тебя не вижу?

Обещай всегда носить меня в своем сердце.

Ты моя пара, Лор. Ты вошел в мое сердце еще до того, как вошел в мое тело. – Вдохи вырываются короткими рывками, от которых ноют легкие. – Как мы сейчас общаемся? Данте мертв? Я его убила?

Лор проводит пальцами по моей щеке, затем обводит контур лица.

Нет, птичка, его убил я.

Но… нет. Быть того не может. – Я пытаюсь перевернуться на спину, но мое тело не двигается. – Бронвен сказала, что тогда ты потеряешь свою человечность.

Животные тоже способны любить, моя птичка.

Знаю, но… Почему ты так говоришь?

Расправь крылья и жди меня там, где облака заволакивают горизонт, а звезды сияют ярче. Небо, как и мое королевство, принадлежит тебе.

Мне? Что? Лор, это бессмыслица какая-то. Мы, что ли, поженились, пока я была без сознания или вроде того?

Его холодное дыхание обдувает щеки, прежде чем рассеяться, как гонимый ветром туман.

Не забывай меня.

Лор?

Тишина.

Лор?! – кричу я.

Горло саднит, глаза горят.

– Фэллон, проснись!

Меня так сильно трясет, что на этот раз, когда я пробую открыть глаза, веки тут же взлетают.

Мои плечи сжимает Катон, руки у него ледяные, как испарина, выступившая на моем затылке. Я дико озираюсь, и, хотя мне ненавистен каждый миллиметр моей тюрьмы, я никогда не была так рада видеть столько обсидиана вокруг, поскольку обилие обсидиана означает, что разговор с Лором невозможен.

Если только…

– Данте жив?

Катон смотрит на меня своими серыми, как грозовые тучи, глазами.

– С каких это пор ты говоришь по-шаббински?

Краска сходит с лица.

– Я-я не знаю.

– Может, я и не понимаю твоего родного языка, но мне знакомо его звучание.

Я разговаривала во сне по-шаббински? Мерда! Я оглядываюсь в поисках других свидетелей и натыкаюсь на две пары глаз-бусинок, уставившихся на меня.

– Нужно сообщить королю, – шипит спрайт с челкой, которая захватывает половину лица.

Ну он хотя бы дает ответ на мой вопрос. Если Данте жив, то и моя пара тоже. Слава Котлу, это был всего лишь кошмар…

– Я сообщу нашему королю, когда он проснется. Пока никому нельзя нарушать его покой. – Звенит металл, скрипят петли, и в подвал входит Юстус Росси.

Я одновременно рада его видеть и разочарована: если он вернулся, значит, часовые Лоркана не вычислили вход в укрытие Косты. Но тут всплывает воспоминание об увиденном кошмаре и бьет наотмашь по голове, возвращая мне здравый смысл.

Нет, я чрезвычайно рада, что Юстуса не заметили: узнай Лор об этой подземной крепости, он, вероятно, совершит на нее налет и перебьет всех, кто причастен к моему исчезновению. Мне нисколько не жалко большинства моих тюремщиков, однако нельзя позволить ему убить Катона, Юстуса или Мериам.

– Вы трое отправляйтесь спать. – Юстус кивает моим охранникам, пока я принимаю сидячее положение. – Я вас сменю.

Он проводит руками по взъерошенным волосам цвета ржавчины, затем касается фиолетовых мешков под глазами.

– Вы уверены, дженерале? Вы выглядите…

– Идите.

Спрайтов не приходится долго уговаривать.

Катон, однако, не спешит: делает несколько шагов, останавливается, опять идет, опять останавливается. Прежде чем переступить порог подвала, спрашивает:

– Король все еще желает моей аудиенции?

– Нет. Я заверил его, что, помимо Мериам и целителя, никто больше не причастен к покушению на его жизнь, так что ты в безопасности, Брамбилла. – Получив ответ, Катон остается на месте, и Юстус фыркает: – Ты тупой или глухой?

Беловолосый фейри мешкает, его взгляд прикован ко мне.

– Ты не…

– Ну?

– Не навредишь Фэллон?

– Нет.

От беспокойства Катона на душе становится легче. Все-таки он добрый фейри. Жаль только, что он не видит истинного лица Данте.

Едва он уходит, Юстус подходит к двери и рисует на камне рядом печать конфиденциальности.

– Когда вы с Ванке провернули свой фокус-покус?

Он поворачивается ко мне, вскинув бровь.

– Фокус-покус?

– Когда он в тебя превратился?

– Когда они с моей женой придумали этот идиотский план.

– Значит, ты тут ни при чем?

– Ты в самом деле думаешь, что я отправил бы тебя полуголой и безоружной в покои короля?

– Так где ты был?

– Мне нужно было встретиться с олухом, которого Данте оставил присматривать за Изолакуори.

– С Таво?

– С ним, – бурчит Юстус.

– Лоркан его еще не убил?

– Удивительно, но нет. Он до сих пор надеется, что Таво приведет его к тебе.

– Кстати, об этом: моя пара теряет терпение.

Уголок губ Юстуса приподнимается.

– Нельзя потерять то, чем ты никогда не владел.

Я ухмыляюсь.

– Жестко.

– Но правда. По шкале от одного до десяти, каковы мои шансы пережить гнев твоей пары?

– Десять – это ни единого?

Юстус кивает.

– Девяносто восемь. Девяносто девять. – Хотя я говорю шутливо, такова печальная правда. – Но если ты вернешь меня ему…

– Я пока не могу, Фэллон. – Он роняет взгляд на носки сапог, таких же потертых, какие были у целителя.

– Послушай, я понимаю, почему ты меня здесь держишь.

Он впивается в меня взглядом, между бровей образуется складочка, словно мои слова вызывают у него недоумение, что, признаться, как-то странно, ведь ему известно о пророчестве Бронвен.

– Знаю, именно я должна убить Данте, но зачем держать здесь Мериам? Почему вы не можете перенести ее в другое место?

Складка становится меньше, но не исчезает. Полагаю, учитывая его склонность к интригам и преклонный возраст, морщины неизбежны.

– Она не может уйти.

– Почему? Она не верит, что я его прикончу? Может, я и не внушаю особого доверия, но во мне отваги выше крыши.

Его губы нежно улыбаются.

– Не растеряй эту отвагу, порой именно она спасает. Что касается твоего вопроса… Я неверно выразился. Дело не в том, что она не может уйти, а в том, что не хочет. Верь или нет, но эта женщина дорожит тобой.

Определенно, поверить трудно. Мы не так уж много времени провели вместе. И да, хотя кровь, может, связывает нас с людьми биологически, но если мое детство чему-то меня и научило, так это тому, что биология не влияет на то, кого мы впускаем в наше сердце.

Я встаю и протягиваю руку.

– Дай мне клинок.

– Чем это закончилось в прошлый раз?

– Для меня закончилось лучше, чем для Дардженто и Данте. – На губах расплывается самодовольная ухмылка при воспоминании о кинжале, торчащем из глаза короля.

Юстус вздыхает, но уголки напряженных губ слегка приподнимаются.

– Теперь он объестся неббенский порошок. – Из-за ошибок в речи я предполагаю, что Юстус перешел на шаббинский. – Так что с нападение надо повременить.

Иными словами, его организм не пропустит внутрь железное лезвие.

– Надолго?

– На день. Или два. Когда запах станет в норме, Мериам проведет урок в хранилище, а я запру изнутри.

При мысли о том, что меня закроют в бронированном сейфе вместе с Данте, накатывает клаустрофобия. Впрочем, Мериам тоже там будет. Вероятно. Если только…

– Нас четверых, Фэллон, – говорит Юстус.

Я потираю шею, пытаясь унять хаотичные удары сердца.

– Откуда Данте узнал о кинжале?

– Ластра видел, как Вэнс выскользнул из королевских покоев.

– То есть… дотторе Ванке?

Юстус склоняет голову, отчего пряди волос падают на плечо. Кажется, будто он чего-то ждет. Вот только чего, я понятия не…

Погодите. Он подразумевает… О, боги!

– Вы хотите сказать, что Ванке на самом деле Вэнс?

В глазах Юстуса пляшут искорки, похожие на огни канделябра: он явно наслаждается моей недогадливостью.

– Да, Фэллон.

– То есть тот самый лидер повстанцев?

Он улыбается и добавляет фразу, от которой взрывается мозг, а челюсть отвисает ниже, чем в тот день, когда Феб привел меня в хранилище Акольти.

– То есть мой сын.

Глава 26

Его сын? Мой… мой дядя? Ну своего рода.

Как нонна могла от меня скрыть?

– Но его уши…

И вновь в глазах Юстуса сверкают веселые искорки.

– Его мама не Церера.

Я думала, что ниже моя челюсть отвисать не способна, но, очевидно, я недооценивала гибкость своих лицевых связок.

Превеликий Котел! Мой дядя – известный повстанец.

Внезапно перед мысленным взором всплывает его лицо, кровавая рана на шее, и я себя поправляю: он был известным повстанцем. Кажется, мое потрясение немного отвлекло дедушку от скорби, но он наверняка ужасно страдает.

– Я сожалею о вашей утрате, Юстус. Я бы обязательно его спасла, если бы… если бы вы с Мериам научили меня хоть чему-нибудь полезному.

– Он жить, Фэллон. Впереди долгое восстановление, но он выживать.

У меня так округляются глаза, что почти выкатываются из орбит. Мозг окончательно взорван.

– Да из вас так и прут откровения.

Усталая улыбка смягчает жесткие черты его лица.

Я хмурюсь, внезапно кое-что осознав.

– Энтони знает Вэнса. Как он его не узнал?

– Мериам красить лицо.

Он хочет сказать, что Мериам замаскировала Вэнса?

– Я знаю, как он в действительности выглядит?

– Нет. Я стараться, чтобы пути не пересекаться.

– Почему?

– Потому что ты нравиться ему. – Юстус переводит взгляд на спиралевидные полки с бутылками. – Он очень пылкий.

Я настолько ошеломлена, что вертящиеся на языке вопросы скапливаются, подобно рыбацким лодкам у тарелекской пристани.

В конце концов мне удается выровнять череду мыслей.

– Вы скрываете еще каких-нибудь маленьких Росси?

– Нет.

Некоторое время ни один из нас не произносит ни слова, однако затем поток вопросов замедляется, и я озвучиваю первый:

– Ранее, когда я шла в покои Данте, я дотронулась до стены туннеля, и они задрожали. Почему?

– Потому что покои под океан. Змеи тебя чувствовать. Надеюсь, они не выдавать твое местонахождение воронам в Тареспагия.

– Ну вот, а я-то надеялась на обратное. Знаю, знаю… эгоистично с моей стороны. Мне нужно избавиться от Данте, чтобы предотвратить крушение мира, или что там произойдет с Люче, если этого не сделать… – Я в триллионный раз обдумываю пророчество, разбирая каждое слово, каждый слог, каждую согласную. – Бронвен сказала, что Лор потеряет свою человечность. Почему?

– Потому что в кровь Данте магия Мериам, а вороны не могут навредить твой род. Это было… как сказать? – Он затрудняется с объяснением, поэтому, понизив голос, заканчивает на лючинском: – Условием, которое поставила королева Шаббе Мара – или Морриган, как ее называют вороны, – когда дала людям способность перевоплощаться. Своеобразная гарантия того, что созданная ею раса не восстанет против нее.

В сознании загорается свеча, проливая свет на все разрозненные кусочки информации, которые предоставила мне Мериам в ночь освобождения моей магии.

– Лор не потерял человечность, обезглавив Марко, потому что тот не был кровным сыном Андреа.

Юстус кивает, хотя это и не был вопрос.

– Он признал его своим наследником, только чтобы умилостивить жену, которая угрожала Лазарусу.

У меня округляются глаза.

Юстус направляется ко входу в туннель и рисует вторую печать. Кровь впитывается в камень, поэтому я не понимаю, зачем он добавляет новую. Дополнительная гарантия, что наш разговор не проникнет в коридор?

– Данте – его единственный законный наследник. У Андреа появился наследник только благодаря тому, что жена напоила его волшебным зельем, от которого у него помутился рассудок и он принял ее за Лазаруса.

Я настолько потрясена, что почти испытываю жалость к Данте. Впрочем, Данте не заслуживает моей жалости.

– Бронвен знает, почему вороны не могут убить Данте?

– Да.

Меня с головой накрывает облегчение, даже дыхание перехватывает.

– На днях ты спросила меня, зачем выдавать тебя за него замуж. Я объясню на лючинском, мои знания шаббинского весьма ограничены.

Видимо, поэтому он наложил дополнительное заклинание конфиденциальности.

Он вновь возвращается ко мне.

– Чары, наложенные Мериам на Реджио, создали новую разновидность фейри – фейри с примесью шаббинской крови. Едва она осознала серьезность содеянного, она дала Косте то, чего он жаждал больше всего, – кровные узы. – Юстус обводит пальцами переплетенные круги на ладони – такие же, как на ладони Мериам. – Она не знала, как еще скрыть от него правду об истинной силе, которую она ему даровала.

– И это сработало?

– Сработало. Он годами брал у Мериам кровь. Повсюду таскал с собой флаконы с ее кровью, полагая, что только так может колдовать. Проблема заключалась в том, что он передал эту новую силу своему сыну Андреа, а Андреа передал ее своему сыну.

Пресвятые вороны!..

– Значит, Данте не нужно было на мне жениться, чтобы применять кровную магию?

– Нет. Но теперь он не может колдовать без твоей крови. Он привязан к тебе.

– А я к нему.

– Прости, Фэллон, но мы не могли позволить, чтобы он узнал о собственной магии.

Я поджимаю губы. Их логика вполне понятна, и все же… меня принудили к магическому союзу с чокнутым типом.

– Кроме того, мы не могли позволить ему умереть не от твоей руки, иначе Котел никогда не простит Мериам и останется закрытым.

– Закрытым?

– Разве я не упомянул, что Котел пришел в такую ярость, что отгородился от всех?

– Э-э, вообще-то нет.

– Я слышал, что ты хочешь снять обсидиановое проклятие с воронов, нипота. Только у Котла есть на то сила.

– Осталась ли в Люче хоть одна тайна, которая не достигла ваших широких ушей?

Юстус лишь улыбается.

– Вам лучше уйти.

– Я не оставил бы тебя, Фэллон, даже если бы не давал клятву Бронвен. Может, ты не моя плоть и кровь, но это никогда не мешало мне о тебе беспокоиться. Издалека и молча я наблюдал за твоим взрослением и необычайно горжусь той стойкой женщиной, которую вырастила Церера.

Грудь распирает от жара.

– Многие назвали бы меня бесполезной.

– Бесполезной?! Ты пересекла все королевство, привела с собой армию и не только выжила, но и победила. – Его глаза мерцают, как поверхность океана на восходе солнца.

– Вы не казались таким уж гордым, когда я пришла на пир Марко.

– Я испугался, что Марко тебя убьет, – шипит он, мерцание в глазах испаряется.

Кто бы мог подумать, что Юстус Росси настолько эмоционален? Не я, и уж точно не нонна, которая отзывалась о нем как о человеке черством. Интересно, знала ли она об этой его стороне… впрочем, наверняка знала. Раз он показал ее мне, то должен был показать и женщине, с которой создал семью, верно?

От души, подобно коре молодого деревца в разгар весны, отпадают слои культивированной годами ненависти к генералу Росси.

– И последний вопрос. Где спрятана моя мама?

Внезапно Юстус выпрямляется и отступает от меня. Только тут я чувствую биение сердца неподалеку. Вглядевшись во тьму двери, замечаю стелющуюся по каменному полу, подобно морской пене, тень.

– Раз уж ты здесь, Ластра… – Юстус склоняет голову, с лица напрочь исчезает дружелюбие, возникшее во время нашего разговора по душам, – …будь полезен и сплети Фэллон лестницу, чтобы она поднялась в свою клетку.

– Только не в клетку, дженерале, пожалуйста! Заприте дверь в подвал.

– Возвращайся в клетку. Живо! – От грубого выкрика колышется прядь моих волос, однако глаза смотрят на меня мягко и с мольбой.

Резкая перемена его настроения заставляет меня нахмуриться. Полагаю, он переживает, что Ластра сообщит о его странном поведении королю, но запереть меня в клетке – это уже перебор.

Он хватает меня за руку и притягивает к себе. Пока солдат занят выращиванием лестницы из лоз, он шепчет мне на ухо:

– На ней защита.

Ах да. Катон упоминал.

– Подними матрас обратно, Ластра.

Кивнув, мужчина затаскивает жалкое подобие кровати наверх.

– Проследи, чтобы ей не давали ни еды, ни воды, пусть пострадает за содеянное.

Мой дедушка обладает выдающимися актерскими способностями. Даже меня сумел убедить в своей ненависти ко мне.

– Если я умру от голода, от меня будет мало пользы одноглазому королю.

Юстус пронзает меня раскаленным взглядом.

– Не смей говорить о своем муже в подобном тоне!

Я пытаюсь без слов выразить свое крайнее неудовольствие тем, насколько серьезно он относится к своей роли мучителя.

– В клетку, живо.

Фыркнув, я разворачиваюсь и иду к злорадствующему Ластре, который полностью купился на театральное представление Юстуса. Обходя его, я не сдерживаюсь и, показав средний палец, называю гнойной коростой.

– Осторожно, стрега… – шипит он.

– Иначе что? – шиплю я в ответ, добравшись до ненавистной клетки. – Ударишь меня?

Его взгляд становится твердым, как нефрит.

– Тебе не помешает.

– Что ты сказал, Ластра? – грохочет голос Юстуса над акрами бутылок.

– Ничего, дженерале.

Я одариваю трусливого солдатика ледяной улыбкой и добавляю:

– Вот уж наиграется с тобой моя пара.

– Твоей паре недостает трех птичек. – Зеленые глаза Ластры мерцают, как пламя в канделябрах. – Еще два, и Люче освободится от воронов. Навсегда.

Я так резко поворачиваюсь к Юстусу, что хрустят шейные позвонки.

– Это правда?

У Юстуса дергается глаз.

– Лоркан Рибио не может не искать тебя. Ты оказалась лучшей приманкой, о которой мы могли только мечтать. А теперь закрывай дверь.

Я настолько поглощена поиском правды в выражении его лица, что руки даже не тянутся к решетке. Тогда Юстус выпускает из ладони струю воды, которая захлопывает дверцу моей клетки, а я остаюсь стоять, моргая мокрыми ресницами и глядя на его удаляющуюся фигуру. Смахнув капли, зову его по имени, однако он не возвращается.

Он оставляет меня томиться в крошечной клетке так долго, что я чуть с ума не схожу. Возможно, в этом и заключается его план – довести меня до белого каления. В конце концов, когда несколько часов спустя прибывает Катон, чтобы заменить придурка-фейри, на которого меня оставил Юстус, я готова рвать и метать от желания вонзить клинок не только в шею Ластры, но и Данте.

Люче никогда не будет ему принадлежать.

Никогда.

Я пытаюсь отправиться в Небесное Королевство единственным доступным мне способом – через глаза Бронвен, – но все попытки тщетны: я остаюсь в своем теле, бурлящем от ярости и ноющем от голода.

Я уже не просто злюсь: я неистовствую, и мое состояние усугубляет тот факт, что магия крови не действует на проклятые прутья клетки. Ну ничего, двадцать два года у меня не было каких-либо сил, тем не менее я выжила. С чего бы везению заканчиваться? Особенно теперь, когда я стала бессмертной.

Пока мама или бабушка не погибли, со мной все будет в порядке.

Сквозь мрак мыслей прорывается низкий раскат грома. Перед глазами проносится молния, и я вздрагиваю.

– Надо было унести его за шаббинский барьер, когда была возможность, Киэн. Он нас всех погубит.

О боги, Бронвен? Я подавляю желание ее позвать и спросить, как там Лор, чтобы не привлекать внимание охранников.

Дядя закрывает мне вид на шторм, под черным гримом проглядывает бледное лицо.

– Если бы я потерял тебя, акав, думаешь, стал бы я прятаться в этих стенах?

– Я понимаю его… – Должно быть, она наконец чувствует мое присутствие: резко втягивает ртом воздух и шепчет: – Поспеши, Фэллон.

В ее голосе слышится такое отчаяние, что сердце замирает и сжимается, и я слабею, выпадая из видения прямиком на пол клетки. От созданного шума на меня таращатся все спрайты и фейри.

Потными ладонями я хватаюсь за прутья и пытаюсь встать, однако пальцы соскальзывают, и я падаю на матрас.

– Сахар. Мне нужен сахар, – хриплю я.

Не нужен. Ну, по правде говоря, вероятно, нужен, но больше всего на свете мне нужно вернуться к Бронвен.

В голове прокручиваются ее слова, и я анализирую каждое. «Он нас всех погубит».

Погубит… Значит, еще не погубил.

Может, он и потерял несколько воронов из-за обсидианового проклятия, но ни один не пал от шаббинской крови.

Ни один, что б вас!

Я хватаюсь за этот проблеск надежды, пока подвал вновь не начинает исчезать, только на этот раз меня ждет не Бронвен, а кромешная тьма.