Текст книги "Дом пламенных клятв"

Глава 27

Катон порой уходит отдыхать, но никогда не отлучается больше чем на несколько часов. Пока мне неясно, кому он не доверяет – мне или своим солдатам.

– Я хочу искупаться, – говорю я после очередной смены охраны.

– У меня нет полномочий выпускать тебя из клетки. – Катон стоит, прислонившись к черной стене и перочинным ножом чистя апельсин, дольки которого втихаря переносит мне волшебным ветром.

– Почему? – Я знаю ответ, но хочу услышать от него.

Он молчит.

– Где Данте? – Не то чтобы я ждала визита короля-фейри, но мне любопытно, чем он там занят. – Как его глаз? – Катон как воды в рот набрал. – А Юстус? Куда он подевался?

Мой страж пристально глядит на фрукт в руке, избегая моего испытующего взгляда. Я с досадой рычу.

– Катон! Как, по-твоему, я могла бы воспользоваться этой информацией? Я, на хрен, за решеткой сижу!

Тишина в ответ лишь растягивается.

– Кто бы мог подумать, что ты такой немногословный?

– Ты способна телепатически общаться с Небесным Королем, Фэллон, и еще удивляешься, почему я не делюсь с тобой секретной информацией?

– Не когда вокруг… – Его брови ползут вверх: очевидно, он не знает, что на самом деле произошло, когда я на днях отключилась. – Ладно, так и быть. Способна. Ты меня подловил.

– Мы можем поговорить, но не о делах Люче.

– Ладно. – Я сдуваю с лица грязную прядь. – Как поживает Мериам?

– Тебе не кажется, что, случись с ней что, твой король пришел бы к тебе?

– У моего короля жуткая аллергия на обсидиан, так что, если Мериам не разрушит этот миленький подвальчик, вряд ли он меня навестит.

Катон опускает серые глаза на идеальную завитушку апельсиновой кожуры, его челюсти с досадой стискиваются.

Что ж, я тоже раздражена. Я устала валяться на убогом матрасе, на котором каждая пружинка кажется костью, и наматывать круги по пятачку клетки, как дикая кошка. Чем я и занимаюсь в этот самый момент.

В голову приходит мысль, и я резко останавливаюсь: а вдруг существует печать, позволяющая расколоть камень и разрушить эту подземную крепость?

За первой мыслью поспевает и вторая: существуй такая печать, разве Мериам не использовала бы ее? Ведь кто в здравом уме захочет оставаться в тюрьме? С другой стороны, вполне возможно, что Мериам больше не в здравом уме. В конце концов, ее держали в плену – с небольшими перерывами – более пяти столетий. Это пошатнуло бы даже самую крепкую психику.

Но… вдруг? Ох уж этот мой непрошибаемый оптимизм! Но отбрось я оптимизм, то останусь с одним лишь отчаянием, а я не желаю быть женщиной, смирившейся с несчастной судьбой.

– Это существо, которое ты называешь королем, убивает тысячи невинных. Нам пришлось ввести комендантский час, чтобы защитить народ, поскольку ночью воронов практически не видно, особенно когда они превращаются в гребаный дым. – Я более чем уверена, что впервые слышу из уст Катона ругательство. – Мы расставили солдат на каждом мосту, на каждой улице! Я понимаю, тебе здесь не нравится, но пойми: тут самое безопасное место в стране.

Я смотрю, как его грудь поднимается и опускается десять раз, прежде чем позволяю себе ответить.

– Катон, я вас люблю и уважаю, потому что вы всегда были мне добрым другом, но прошу вас, умоляю, снимите уже, на хрен, розовые очки.

Его лицо смягчается в начале от моего предложения и морщится к концу; очищенный апельсин подает на пол, разбрызгивая вокруг капельки сладкого сока и наполняя спертый воздух своим ароматом.

– Вы когда-нибудь вообще встречали хоть одного ворона? Разговаривали? – вопрошаю я.

Его рот твердеет, как и взгляд.

– Можно подумать, эти существа позволят мне заговорить… Они отсекают головы забавы ради.

Я вполне понимаю, как влияет на людей промывание мозгов, тем не менее меня ошеломляет его зашоренность. Хочется просто закончить разговор, однако рядом никого нет, этим следует воспользоваться и разузнать кое-что еще.

– Когда вы меня похитили, со мной была женщина-ворон, которая принесла меня из Небесного Королевства. Ее держат здесь?

Катон хранит молчание, однако поджимает губы, словно жует готовые сорваться с кончика языка слова.

– Не то чтобы я могла ее оживить, в обсидиановых-то стенах… – продолжаю я, надеясь хотя бы на жалкие крохи информации.

Он подбирает упавший фрукт и обдувает магией, убирая пыль.

– Катон, я вам не враг.

– Нет. – Он изучает свой апельсин так пристально, что глаза начинают косить. – Ты моя королева.

– Разве королева не заслуживает честности своего народа?

– Не та, которая находится под чужим влиянием, – бормочет он себе под нос.

– Чужим влиянием? – выплевываю я. – Ну вот, а я-то думала, что вы другой. Думала, у вас-то мозги больше ушей, но, по-видимому, вы не отличаетесь от остальных фейри!

Воздух вокруг потрескивает – полагаю, от моей ярости, однако затем я замечаю языки пламени, прыгающие по куче обугленных поленьев, и ахаю, поскольку в моей землянке с перебродившим виноградом нет камина, только канделябры, а значит…

– Я все ждала, когда ты вновь подключишься к моим глазам, Фэллон… – От голоса Бронвен сердце ударяется о ребра. – У меня кое-что для тебя есть.

Шелестит бумага, и между изящными, покрытыми шрамами пальцами Бронвен появляется лист пергамента с темно-синими завитушками.

– Я пыталась вспомнить свои давние уроки с Мериам…

Я задерживаю дыхание, боясь, как бы выдох не сдул и предсказательницу. Вероятно, у меня синеет лицо, но это даже к лучшему: уж лучше пусть Катон обратит внимание на неестественный оттенок моей кожи, чем на побелевшие глаза.

Бронвен проводит указательным пальцем по первой печати, следуя за чернильным следом так, словно видит его. Полагаю, она чувствует тонкие бороздки, оставленные кончиком пера.

– Эта печать подавляет звук.

Сердце замирает. Юстус рисовал ее множество раз, но на темном фоне. На светлом она обрисовывается четко.

– А эта, Фэллон… – Она мягко постукивает пальцем по бумаге, указывая на символ в форме буквы «V» поверх перевернутой «T». – Если забудешь все остальные, запомни хотя бы эту, ибо она…

В лицо ударяет порыв ледяного воздуха, отчего голова запрокидывается. В ушах, подобно грому, разносится мое имя.

Нет, нет, нет! Вернись!

Внизу виднеется изможденное лицо Катона, его пальцы сжимают прутья и сотрясают клетку. Я падаю лицом в матрас и изо всех сил стараюсь вернуться в разум Бронвен. Однако, сколько я ни пытаюсь, вновь выскользнуть из тела никак не получается. Возможно, потому что Катон по-прежнему громко меня зовет и трясет клетку, словно погремушку.

«Что делает эта печать, Бронвен?» – рычу я, когда хлипкая кровать перед глазами не исчезает, затем поворачиваюсь и рычу Катону:

– Хватит!

Он вздрагивает от моего резкого тона, захлопывает рот и отпускает клетку.

– И ты еще ждешь, что я поделюсь с тобой секретной информацией? – Катон так тяжело дышит, будто ему потребовались все силы на то, чтобы вытащить меня из видения.

Я не утруждаю себя ответом. Вместо этого проигрываю в голове проблеск драгоценных знаний, которыми со мной поделилась Бронвен, визуализируя оба символа, пока их линии и изгибы не врезаются в память. Затем переворачиваюсь на бок, спиной к Катону, и вывожу символы пальцами по лепешке, которая служит мне матрасом.

Раздумываю над тем, чтобы использовать набитую мхом подстилку в качестве доски для рисования, но нельзя пачкать ткань кровью.

– Можно мне какой-нибудь еды? – спрашиваю Катона. Он мешкает.

– Мне не позволено…

– Ладно. Морите меня голодом. Будьте таким же, как все остальные.

Он резко втягивает воздух, будто я попросила его пересечь Южное море на гнилом плоту. Вероятно, я задела его чувства.

Ну и пошел к черту!

Вместе с прочими тюремщиками.

К черту эту клетку и эти обсидиановые стены, и…

– Вот.

Я поворачиваю голову и натыкаюсь на зависшую перед лицом дольку апельсина.

– Мне нужна настоящая еда, желательно поднос с горой всевозможных сыров.

– Боюсь, у нас небогатое меню, но могу совершить набег на кладовую Росси.

Я так понимаю, кладовая находится не под землей. Но тогда как Катон в нее попадет?

– Разве не рискованно оставлять печати на стенах?

– Прости, что?

Я указываю на вход в камеру.

– Полагаю, вам нужны волшебные двери на случай, если Юстус не вернется, но… – Я не заканчиваю, надеясь, что он ответит на мой осторожный вопрос.

– Знаю, ты о нас весьма невысокого мнения, но мы не похоронили себя заживо, Фэллон.

– Значит, тут есть дверь? Настоящая дверь?

Его глаза округляются, когда он осознает свою оплошность.

– Нет.

Он явно лжет, тут и соль не нужна. Если существует вход в туннели, Лор его найдет. Но для этого ему нужно искать меня на западе. Вот бы Бронвен могла увидеть, где я нахожусь! Сердце колотится так сильно, что кровь раздувает вены и вызывает покалывание.

– Хватит мучить беднягу, мойя. – От голоса Данте деревенеет позвоночник.

Я медленно поворачиваю голову. Он стоит, скрестив руки на груди и прислонившись к дверному проему обсидиановой комнаты. Я замечаю полоску коричневой ткани на глазу. Она того же оттенка, что и его кожа. Интересно, глаз заживает? Впрочем, не все ли равно?

Скоро он лишится головы.

Мой впалый живот даже не вздрагивает при мысли об обезглавливании.

Данте отталкивается от стены и неторопливо направляется ко мне.

– Тем более что он здесь из-за тебя.

Я вскидываю бровь, ожидая пояснений.

– Юстус привел его сюда, потому что вы с Катоном близки. Кто бы мог подумать, что генералу не чужда забота?

– Ага, кто? Чему обязана вашим визитом?

Он пристально оглядывает мою перепачканную розовую сорочку, прежде чем его голубые глаза возвращаются к моему лицу.

– Настало время урока, мойя.

Удары сердца все нарастают, пока не остаются единственным звуком, который я слышу. Вены наполняются адреналином. Я сажусь.

Время действительно настало, но не для какого-то там урока: настало время сорвать эту корону с его головы и отнести моей паре.

Глава 28

Я представляю себе Лора.

Лора, которого увижу уже сегодня.

Хотя я съела не более трех долек апельсина за… только Катону известно, за сколько дней, тело гудит так, будто я проглотила полноценный обед и запила кувшином кофе. Когда дверь клетки со скрежетом открывается, я встаю и хватаюсь за прутья. Перебирая руками, добираюсь до зияющего проема.

Ощущение такое, будто меня выпускают из коробки. Возникает лестница из лоз, и я поворачиваюсь, чтобы спуститься.

– Хм! – прорезает тишину низкий гул.

Я замираю. Заслышав шорох, оглядываюсь: Данте вытаскивает из ножен кинжал. Лениво проводя пальцем по инкрустированному черному камню, говорит:

– Не терпится начать наш урок, Заклинательница змей?

– Не терпится выбраться из клетки, – поправляю, однако мешкаю и с колотящимся сердцем перевожу взгляд с блестящего лезвия на прищуренный глаз Данте.

– Разитель воронов. Так я прозвал новейшую разработку нашего кузнеца. – Король-фейри вертит оружие в руках. – Доставили только сегодня утром. – Золотой клинок инкрустирован матово-черными камнями – предположительно, обсидианом. – Броское прозвище, как считаешь?

Я считаю, что он грязное пятно на своей расе… на всем нашем мире, но не озвучиваю своего мнения: не потому, что боюсь получить его новой игрушкой в сердце – он слишком жаждет магии в моей крови, чтобы меня убить, – а потому что он настолько же взрывоопасный, как динамитная шашка, фитиль которой готов зажечься от малейшей искорки. Я отказываюсь становиться этой искоркой: только богам известно, сколько хаоса Данте Реджио способен обрушить на Люче.

Он постукивает кинжалом по раскрытой ладони.

– Как странно, что тебе не по душе клетка: Мериам заколдовала ее тебя обезопасить.

– Фейри могут открыть ее в любое время, так что нет, мне там небезопасно. Кроме того, это клетка. – Я спускаюсь еще на одну ступень. – Желаете забраться внутрь и проверить, насколько там уютно, Маэцца?

Его губы растягиваются в ухмылке.

– Мериам защитила ее и от фейри, так что я не могу в нее «забраться».

Я оборачиваюсь на золотой загон.

– Неужели ты не знала? – Данте вертит кинжал, от которого отражается луч света.

– Не знала. – Я подцепляю прядь волос и нервным движением заправляю за ухо.

– Удивительно, что Юстус позабыл поделиться этим с тобой, учитывая, сколько он тебе рассказывает.

Бегущий по венам адреналин поступает в желудок и превращает его в камень. Побелевшими пальцами сжимаю лестницу: может, подняться обратно? Вот только что потом? Меня запрут внутри. Клетка не пропускает фейри, но также и кровную магию. Кроме того, хватит с меня плена! Я хочу свободы и смерти Данте. Кроме того, бегство только подтвердит подозрения, а нельзя допустить, чтобы Данте узнал о моем заговоре с генералом.

– Рассказывает? Скорее читает нотации и наказывает. – Я спрыгиваю с последних ступенек, сердце бьется в три раза быстрее. – Юстус Росси ничего так не любит, как делать вид, будто он обладает высоким интеллектом.

Я повожу носом: не пытаются ли меня загнать в ловушку? Пульс успокаивается, когда я улавливаю запах Данте. От него больше не воняет гнилыми морскими водорослями; он пахнет ушедшим временем.

Взгляд перепрыгивает за спину короля – на туннель, кишащий солдатами. Если все пойдет через жопу, я нарисую отпирающую печать там, где это сделал Юстус в прошлый раз, чтобы убраться хоть куда-то. Остается лишь надеяться, что мое прикосновение к кровавому символу скроет путь от тюремщиков.

А теперь… перейдем к главному элементу плана эвакуации.

– Вы в самом деле полагаете, что я торчала бы в этой дыре все это время, будь Юстус на моей стороне, Маэцца? – Я неспешно подхожу к Данте, настолько близко, что груди касается кончик его кинжала. – Он мечтает править Люче через меня.

На грязном шелке, обтягивающем мою грудь, расплывается красное пятнышко. Данте отводит руку и в ужасе пялится на нанесенную мне рану. Любопытно, что он теперь боится причинить мне боль, когда совсем недавно с таким удовольствием разрезал мне кожу ради крови…

Вероятно, он решает, что вид крови на клинке не вызывает у него отвращения, поскольку он крутит лезвие перед лицом, жестокие голубые глаза загораются от благоговения.

– Как же мне не терпится вонзить этот клинок в сердце Лоркана. Представь себе его удивление, когда он поймет, чья кровь украла у него человечность!

Его слова хлещут меня, как плети из колючей проволоки, которыми, говорят, пользовались люди во время Магнабеллума. Когда я училась в Скола Куори, я верила всему, что рассказывали мои профессора-фейри, однако теперь подвергаю сомнению каждый урок, который мне преподавали.

– Ластра, завяжи моей жене руки за спиной.

Я бледнею: так я не смогу нарисовать печать.

– Разве вам не понадобятся мои запястья для урока? – Я вытягиваю руки перед собой. – Лучше завязать спереди, чтобы потом не мучаться.

Ластра подходит к Данте, на ладонях искрится зеленая магия.

– Маэцца? Что мне сделать?

– Делай, как я велел. – Данте разворачивается на пятках, золотые шпоры звенят, когда он уходит в туннель. – За спиной! – рявкает он. Резкий звук разносится по затхлому воздуху.

По позвоночнику пробегает холодок. Вряд ли он боится моих кулаков, поэтому его настойчивое желание связать мои руки за спиной может означать только одно: он знает, что Мериам высвободила мою магию.

Он. На хрен. Знает!

Остается лишь молиться, что он не в курсе о плане Юстуса запереть нас в хранилище. Прошу, судьба, дай нам преимущество. Умоляю!

О, как бы мне сейчас не помешала предсказательница. Я пытаюсь закинуть разум обратно в голову Бронвен, но, вероятно, я слишком сосредоточена на настоящем, поскольку остаюсь в туннеле. Я поддерживаю пошатнувшийся дух напоминанием о том, что она видела смерть Данте.

Мне самой предстоит убедиться, что он умрет от моего клинка, а не от когтей Лоркана.

Все закончится сегодня.

Глава 29

– Юстус! – орет Данте, едва достигнув комнаты при хранилище. Его рука по-прежнему сжимает рукоять кинжала.

Юстус неторопливо выходит из хранилища, где на своем троне восседает Мериам: спина прямая, пальцы небрежно обхватывают подлокотник, розовые глаза пристально смотрят на меня.

– Да, Маэцца?

Взгляд дедушки скользит по моим скованным рукам, прежде чем неторопливо обратиться к Ластре. Велит ли он меня освободить? Подчинится ли солдат или обратится за приказом к королю?

Катон, сопровождающий меня от самой камеры, подходит на шаг ближе, и пусть мое внимание приковано к Данте, краем глаза я замечаю, что седовласый сержант слегка касается рукоятки своего меча.

– Твоя жена готова, Росси?

– Готова, ваше величество. – Юстус жестом призывает Данте пройти перед ним, однако Данте разворачивается к нам, голубые глаза сверкают.

– Ластра, Катон, подведите мою чернильницу поближе.

Я ощетиниваюсь. Одно дело, когда я называю себя неодушевленным предметом, совсем другое – когда это делает Данте.

Катон берет меня под локоть, в то время как Ластра с превеликим энтузиазмом толкает меня вперед.

– Я сам, – рычит солдату сержант.

Я пытаюсь высвободить пальцы из волшебных лоз, но с каждым движением они только сильнее впиваются в кожу. Когда мы проходим мимо обсидиановой панели, на которой Юстус нарисовал печать, сердце кричит мне бежать к ней и выбираться. Но у меня руки, на фиг, связаны!

Мериам барабанит пальцами по сияющему золоту.

– Моя внучка не может часами сидеть со связанными за спиной руками: вены пересохнут.

Я пялюсь на Юстуса, однако он не отвечает. Его взгляд сосредоточен на зеленоглазом солдате.

– Моя жена отдала тебе приказ, солдато.

– Я подчиняюсь королю.

Данте вздергивает подбородок чуть выше.

– Ее руки остаются связанными, Росси.

– Ваше величество, будьте благоразумны. – Голос Мериам звучит хрипло от долгого молчания.

– Последний раз, когда у Фэллон были развязаны руки, она выколола мне глаз. – Это объяснение должно меня успокоить – он все-таки понятия не имеет о том, что сделала Мериам, – тем не менее я нисколько не успокоена.

И не успокоюсь, пока не закроются двери хранилища и Юстус не вручит мне свой меч. До тех пор я останусь клубком натянутых нервов.

Розовые глаза Мериам прокладывают путь мимо Юстуса и Данте ко мне, прежде чем закрыться.

– Милая, обведи лозы кровью, и они опадут.

Я едва не давлюсь следующим вдохом. Пока мой хриплый кашель не выдал послания Мериам, я стискиваю губы и дышу через нос. Чувствуя на щеке взгляд Катона, я тем не менее упорно смотрю прямо перед собой и продолжаю натягивать лозы на запястьях, но на этот раз для того, чтобы повредить кожный покров.

– Что ты сказала, Мериам? – Пальцы Данте так сильно сжимают рукоять кинжала, что под коричневой кожей вздуваются вены.

– Я обращалась к Котлу, Маэцца. Просила направлять меня во время урока. – Ее веки поднимаются, взгляд впивается в Данте.

– В самом деле, Юстус? – Данте поворачивается на пятках, его шпоры позвякивают – тихо, тем не менее только это я и слышу, а вижу лишь вздувшиеся, переносящие кровь жилы на его ладони.

Я натираю запястья до тех пор, пока кожа не начинает гореть и ныть, а лозы не становятся скользкими. Затем приподнимаю одну, опускаю, покрывая путы своей кровью, повторяю то же самое с другой и молюсь, чтобы они разрушили магию Ластры.

Пульсирующих барабанных перепонок касается тихий шепот Мериам:

– Положи руку на меч, муж. Мне не нравится взгляд этого человека.

Вероятно, слова также добрались до ушей дедушки, поскольку его ладонь опускается на рубиновую рукоять меча.

– Боюсь, мои знания шаббинского пока довольно поверхностны…

Одновременно с тем, как расходится одна из лоз на моих запястьях, Данте вонзает лезвие кинжала в живот дедушки. Мериам кричит, рука взлетает ко рту. Все солдаты кидаются к королю, позабыв обо мне.

Я пялюсь на стену с печатью, делаю к ней шаг… но тут взгляд останавливается на Юстусе. Рот еще приоткрыт, глаза еще распахнуты, горло еще дергается от судорожных глотков. За его спиной Мериам подносит дрожащую руку ко лбу.

– Бегх!.. – Она давится прерывистым хрипом, когда Данте поднимает меч, все еще находящийся в животе Юстуса, и таким образом отрывает его от пола.

Я вновь отступаю к стене. Тут Данте проворачивает клинок. Дедушка невольно подается вперед, его пальцы вокруг эфеса разжимаются, сверкают рубины, и железный клинок падает на пол, пару раз подпрыгивая в моем направлении. Когда он останавливается всего в нескольких шагах от меня, я понимаю, что вовсе не спазм заставил дедушку выронить оружие.

– На этот раз план твой или опять твоего сыночка-предателя? – Свободной рукой Данте брызгает водой в лицо своего генерала и удивленно вскидывает брови от силы собственной магии.

Я с превеликим удовольствием наблюдаю за тем, как Данте судорожно втягивает воздух носом, осознав, что у него пропал иммунитет к железу.

– Маэцца, Мериам! – ахает Катон.

Мой взгляд перепрыгивает на хранилище, одновременно с тем окровавленные лозы падают на землю – тихо, как мои шаги.

– Что насчет Мериам, Брамбилла? – кричит Данте.

– Она исчезла.

Мои пальцы сжимаются на мече.

– Невозможно! – возражает Данте.

Очевидно, вполне возможно, поскольку ее трон пропал.

Данте отталкивает дедушку и разворачивается к хранилищу.

– Найдите ведьму!

Все настолько заняты игрой в прятки с Мериам, что никто не замечает, как я схватила упавший меч, не замечают и того, как я крадусь к лежащему на полу Юстусу, чья грудь едва двигается.

Он встречается со мной взглядом и шепчет:

– Беги. Мериам… отвлечет…

Я прижимаю дрожащий палец к его рту, чтобы он замолчал. От прикосновения бесцветные губы становятся алыми. Алыми, но неподвижными.

Тогда я задираю его рубашку. Рана тянется от пупка до края грудной клетки и обнажает столько внутренних органов, что мои собственные бунтуют, угрожая избавиться от тех нескольких долек апельсина, которые я успела проглотить. Плотно сжав губы, соединяю указательный и средний пальцы, затем прикасаюсь кончиками к кровоточащему запястью и несколько раз обвожу длинную кровоточащую рану.

– Нужно… что-то еще? – бормочу я, тяжело дыша.

– Нужно… бежать, – хрипит он, после чего его взгляд взлетает над моей головой, а губы приоткрываются, беззвучно произнося мое имя.

Я вскидываю одновременно взгляд и меч, рассекая штанину потрясенного Ластры.

Зеленые глаза мужчины прищуриваются, когда он смотрит на кровавые полосы от своих лоз на моих запястьях. Прежде чем он успевает связать меня, я вновь взмахиваю мечом и с такой силой вонзаю ему в ногу, что задеваю кость. Он кричит, рухнув на пол, его меч отлетает в лужу крови, растекающуюся под Юстусом.

В нашу сторону поворачиваются головы. Я вскакиваю на ноги, хватаю Юстуса за воротник и тащу к стене.

– Оставь… меня… Фэллон. – Его голос – лишь шепот, но я слышу.

– И куда ты собралась, мойя? – Данте медленно подходит ко мне и выставляет перед собой ладони, когда я замахиваюсь мечом.

Я тяжело сглатываю – тяжело и часто, прямо как сердце барабанит о грудину.

– На вашем месте я бы не поворачивалась к Мериам спиной.

Возможно, она сбежала, но от моего предостережения все до единого солдаты замирают, предоставляя мне шанс нарисовать печать ключа.

Данте вновь оборачивается ко мне, его взгляд следит за движением моих пальцев по каменной стене.

Сердце тарабанит о грудную клетку.

Данте кидается ко мне. У него шаги длиннее, чем у солдат.

Три.

Я жду, выставив ладонь над символом.

Два.

Повелитель фейри прыгает на Юстуса.

Один.

Я хлопаю ладонью по выходу, и, пока три наших тела проскальзывают сквозь материю, я молюсь, чтобы по другую сторону стены нас не ждал гарнизон Данте. Это сильно помешает моему сварганенному на коленке плану напасть на него без дюжины направленных на меня мечей.