Текст книги "Рубаи. Полное собрание"

II. Варианты

26 (4)

 
В обличии – твоем, а не каком-нибудь.
 

29 (3)

 
Влюбленно красоту вбирая дни и ночи
 

50 (3, 4)

 
Мгновенно все, что здесь; нетленно
                                               лишь возмездье.
Ты царство вечное на миг не променяй!
 

133 (1, 2)

 
Растенье Истины, как видно, не найти;
Сдается по всему, мы не на том пути.
 

140

 
Оставил я мечты, закрылся на засов
От благодетелей – ничтожеств и столпов.
В мечети ль суфий – я? Монах ли иноверец?
Ведь он – такой, как я… Но сам-то я – каков?
 

171 (3)

 
Небесным пламенем глаза нам выжигают…
 

189 (3, 4)

 
По шахматной доске немного поплясали,
Но кончилась игра – и снова в сундучок.
 

194

 
Когда бы сам решал, я б не пришел сюда;
Но если б сам решал, и не ушел туда.
Уж лучше, чем бродить среди развалин мира, —
Ни здесь бы я, ни там, никак и никогда.
 

202

 
В любви доступно ль нам слияньем душ блеснуть?
Дано лишь мудрецам слияньем душ блеснуть.
Пока не выплескан, себе плесни чуть-чуть:
За всеми ты пришел; за всеми завтра в путь.
 

*

 
В любви доступно ль нам слияньем душ блеснуть?
Спроси у стариков: согласны ли? Ничуть.
Всех порознь – и тебя – судьба спешит сглотнуть:
За всеми ты пришел; за всеми завтра в путь.
 

220 (2, 3)

 
Возней добра и зла себя губить нельзя.
У нас с тобой дела… Дела у нас с тобою —
 

230

 
Будь славен Человек – вершинное творенье,
Дарящий всем любовь, лишь Сатане – презренье.
Все тайны естества Творец вручил – тебе!..
Подумай, дорогой. Похоже, ты в сомненье.
 

241

 
Невежда! Явью нам воплощено Ничто,
«Девятым небом» – там – водружено Ничто.
В юдоли горестной рожденья и распада
Мы – рябь на Времени, но и оно – ничто.
 

246

 
Тот – ревностный, а тот – с сомненьем пополам…
Путь веры для себя ты избираешь сам.
Однажды вдруг, боюсь, любой из нас услышит:
«Вы заблудились! Путь лежит ни тут ни там!»
 

266 (1)

 
Невзгоды – временны. Перед судьбой не трусь.
 

293 (4)

 
Чуть отхлебнул вина, и – вдрызг! – любой зарок.
 

306 (1, 2)

 
У гончаров судьбы я побывал вчера,
Над глиной что ни день колдующих с утра.
 

308 (3, 4)

 
Во славу Господа – в подолы небосвода,
Во глубину земли – творимые идут.
 

311 (1)

 
О Ты, Чьей сущности никто постичь не смог!
 

323 (3)

 
Присядем на траву!.. Не долго ждать придется,
 

329 (3, 4)

 
Сей мир убыточен Тебе и правоверным;
Вкусней бы стряпал Ты, барыш бы он принес.
 

330 (3)

 
Ведь наш прекрасный мир – недолгая забава;
 

346

 
Теперь нельзя сказать, что я баклуши бью:
Кумирни я отверг и на божков плюю.
Вином, возлюбленной украсить ночь свою
Неужто так бы смог в аду или в раю?
 

363 (2)

 
Был адским выходцем иль царствует в раю?
 

* (1, 2)

 
Не знаю, из кого слепили плоть мою:
В аду он мучится иль нежится в раю?
 

369 (1, 2)

 
И грудь мою, печаль познавшую, прости,
И душу, с сердцем в плен попавшую, прости!
 

* (1, 2)

 
Мечту мою, печаль познавшую, прости,
Господь! И сердце, в плен попавшее, прости!
 

371 (1, 2)

 
Ты зримым сделал здесь, и привечаешь Ты,
Хранишь меня, растишь и просвещаешь Ты.
 

393 (2)

 
Да и мечты твои у мира не в чести.
 

405 (3, 4)

 
Влюбленных и пьянчуг коль верно
                                                 в ад изгонят,
То человек тебе не встретится в раю.
 

420

 
Похоже, ворох тайн ты разберешь едва ль,
Уловку мудрую ты сам найдешь едва ль:
Вином рубиновым и здесь ты рай устроишь,
А в настоящий рай ты попадешь едва ль.
 

421 (1, 2)

 
Все в мире сделаешь, лишь весел будь, трудясь.
Вот луг: для праздника, для радости укрась.
 

431

 
Саки! Прекрасного вина налей-ка мне,
Живого, страстного вина налей-ка мне, —
Чьи пузырьки, как цепь, опутывают ноги
Лишенных разума, вина налей-ка мне!
 

435 (1, 2)

 
Смотри! Пока тебя ласкает мир живой,
Лишь о хорошем вздох он должен слышать твой.
 

436 (4)

 
Лишь каплю отплеснув, до капли выпивай.
 

443

 
Везде Твои силки, Ты в них манишь меня,
Притом грозишь убить, коль полонишь меня.
В силки поймав, убив доверчивую жертву,
За что ослушником Ты заклеймишь меня?!
 

448 (2, 3)

 
Неужто на нее рука бы поднялась?
А юную красу – как может мирозданье…
 

449 (4)

 
«Обратно – пей вино! – не пустит мир иной».
 

457

 
Твоей любви ко мне и нежности Творец
Былые рай и ад принял за образец.
Рай – это пиршество, а что за пир без хмеля!
Какой еще мне рай? И где он, тот дворец?
 

480 (3, 4)

 
По планам бы своим возвел иное небо,
Где были бы сердца свободными всегда.
 

491 (2)

 
Сумел залить огонь в заждавшихся очах.
 

*

 
Саки! Какой глоток ты выплеснул во прах! —
Залил огонь тоски в пылавших там очах.
А ты по-прежнему простым вином считаешь
Струю живой воды! Прости тебя Аллах!
 

499 (3, 4)

 
А нам-то каково? Его запрет и воля
Просты как будто бы: «Склонись! Не упади!»
 

*

 
Власть бестолковую подальше обходи.
Ведь почему душе так тягостно в груди?
«Пей зелье!» – слышит плоть. «Душа!
                                                 Блюди запреты!»
Ну да, легко сказать: «Склонись! Не упади!»
 

518 (3)

 
По краю пиалы волшебный стих начертан,
 

525 (1, 2)

 
Я болен, и меня любимая корит,
Считает, от вина такой плачевный вид.
 

548 (3)

 
Держать в бесчувствии приходится мне душу,
 

* (3)

 
От самого себя ищу освобожденья,
 

549 (3)

 
Пускай про ад и рай болтают что угодно:
 

556 (3)

 
Саки, держа кувшин, замрет под звуки песни:
 

571

 
Секрет от подлецов упорно прячешь ты,
И тайну от глупцов упорно прячешь ты.
Смотри, для всех людей ты трудишься —
                                                  как можно?
От всех людей лицо упорно прячешь ты.
 

576

 
Эй, трезвенник, уймись! Веселье – не разврат;
Коль ты зароки дашь, и я заречься рад.
«Вина не пью!» – кричишь, и тем добился славы,
Которая, поверь, позорнее стократ.
 

579

 
Слезу влюбленного ронять во прах – не смей,
Лишь кровью истекай печальною своей,
Пролей на землю кровь двух тысяч покаяний,
Но ни глотка вина на землю не пролей!
 

603

 
Уймись, не жадничай. Богатства ни к чему:
Добро и зло судьбы равно влекут во тьму.
Успей вина испить, погладить милый локон:
Миг – и вину конец, и веку твоему.
 

620 (3, 4)

 
С похмелья чуть живой, куда стремлюсь наутро:
В мечеть? Во храм?.. Да нет, к любовнице, к вину!
 

623 (1, 2)

 
Не забывать вино, не убивать минут:
Пусть вера, сердце, ум – веселыми живут!
 

632

 
Лепешка хлебная, вина кувшин-другой,
Бараний окорок, – и вишни над рекой,
И луноликая, и радость, и покой…
Султану власти нет устроить пир такой!
 

639

 
Вот мы, подруги, хмель и этот ветхий дом.
Долой дурман надежд и страха пред Судом!
Одежды, сердце, дух в заклад за хмель сдаем.
Прочь путы воздуха, земли, воды с огнем!
 

*

 
Вот мы, вино, певец, без крыши ветхий дом.
И дух, и ум, и честь в долгу перед вином.
В нас плещется вино, мы плещемся в вине ли?..
Неужто мы в дому? В кувшине, да в каком!
 

642

 
Печали мира – яд, вино – целитель мой,
С которым не страшусь отравы мировой.
С зеленым юношей на зелени валяюсь,
Пока мой прах не стал зеленою травой.
 

647

 
В мечеть я для себя добра искать хожу,
Но – Боже! – не намаз я совершать хожу.
Здесь как-то повезло украсть молельный коврик,
Он обветшал уже, так я опять хожу.
 

657

 
Наш праздник подошел и воссиять готов
             Невестой молодой.
У виночерпия кувшин опять готов,
             Багрянцем налитой.
Узду намаза и намордник воздержанья
             Опять, как и всегда,
С ослиных этих морд наш праздник снять готов.
             Ой-ой, беда! Ой-ой!..
 

675

 
О сладостный кумир, напомнил нам рассвет:
Недопит кубок наш, напев наш недопет.
Сто тысяч – как Джамшид! – царей минувших лет
Песками занесло теченье зим и лет.
 

687 (3)

 
Ведь и минуты ждать не станет вестник Смерти,
 

*

 
Проснуться поспеши, вина хоть раз хлебнуть:
Судьба еще беды заставит нас хлебнуть.
Жестокий небосвод однажды так подстроит —
Не сможешь и воды в последний час хлебнуть.
 

688 (3, 4)

 
Судьба! Всех недругов ко мне настолько злее,
Что ты – приятелю бесчестному сродни.
 

690 (3, 4)

 
И кубки прихвати: кто пьет с утра хмельное,
Тому не страшен ад, тому не нужен рай.
 

692

 
Под власяницей мы кувшин вина укрыли;
Для омовенья нам – щепоть трущобной пыли.
А вдруг да в кабаке отыщем мы в пыли
Года, что в кабаках когда-то распылили!
 

708

 
Коль этот храм – для нас, но только на словах,
Грех упустить любовь и чашу на пирах.
Зачем, о прах иль Бог, надежды мне и страх?
Я все равно уйду, хоть Бог царит, хоть прах.
 

*

 
Коль бытие – для нас, но только на словах,
Грех упустить любовь и чашу на пирах.
Быть юным, чахнуть ли – зачем лелеять страх?
Что мне, когда уйду: мир юн или зачах?
 

710 (3)

 
Испей вина! Не жди, нам не удвоят жизни;
 

716

 
Встань! Руки отряхнем от суетных затей,
Нам путы локонов и музыка – милей.
Не прячась пьем вино, пьем прямо в харабате.
Бутыль молвы о нас – на свалку, и разбей!
 

*

Красотку за подол поймать, да поскорей,

 
Пропить былую честь – заведомо честней.
За пиалу вина продай молельный коврик,
А славу гордую – на свалку, и разбей!
 

717 (3)

 
Лишь этим и живи, и ни к чему стесняться!
 

722 (3, 4)

 
Взгляни, как зелен луг под юношей зеленым:
«О, глупый! Топчешь прах, что зеленью взошел»
 

*

 
Под мартовским дождем торжественно расцвел,
Чтоб грусть унять твою, вчерашний суходол.
Взгляни на луг, вино, на юношей зеленых,
О ты, не знающий, что зеленью взошел!..
 

723 (4)

 
Навстречу взглядам туч глаза отворены.
 

*

 
Весенним ветерком луга обновлены,
Навстречу взглядам туч глаза отворены,
Сияньем рук Мусы сады озарены,
Дыханием Исы поля увлажнены.
 

736 (3)

Вина! – пока темно. Скорей! – пока не в путь.

* (1, 2)

 
Придет такая ночь – и в очи не взглянуть!..
Давай плясать! Печаль растопчем как-нибудь.
 

767 (3, 4)

 
В тот день, как нас несли в кабак кредитоваться,
И должен был звучать заупокой, саки.
 

768 (4)

 
Увидишь ночью вдруг, что мера-жизнь – полна.
 

776 (3, 4)

 
Ну нет, я от вина не стану отделяться!
Кувшин на голове. Считайте, я – петух.
 

779 (1, 2)

 
Святых по внешности не угадать, саки,
Совсем не напоказ их благодать, саки.
 

783 (3)

 
Но розы расцвели – мои зароки где же?
 

788 (1)

 
О мой чистейший хмель, небесно-голубой!
 

*

 
О мой шербет – вино, баюкатель ты мой!
Так пылко я влюблен, так упоен тобой,
Что издали меня приветствует прохожий:
«Почтенный дядя Хмель, откуда ты такой?»
 

792 (4)

 
Замечен где-нибудь? Не сделал что-нибудь?
 

798

 
Ну что ж, коль хочется, возьми над миром власть,
Сокровищницы вскрой, себя и трон укрась.
Ты станешь, редкостный, похож на снег в пустыне,
День поискрясь, и два, и три, и… испарясь.
 

805

 
«Не то пришло!..» И что, желтеть лицом своим?
«То не пришло!..» И что, чернеть нутром своим?
Чем плакать, пользуйся взахлеб добром своим,
Пока не вздумал рок сверкнуть серпом своим!
 

812

 
Круженье Бытия, коль нет вина, не в радость;
И без иракских флейт сама весна не в радость.
Мы, пасынки небес, оправдываем жизнь
Подругой и вином, а так она не в радость.
 

813 (1, 2)

 
О сердце! С мира взяв, о чем мечтало всласть,
Сполна за доброе застолье расплатясь,
 

*

 
О сердце! С мира взяв, о чем мечтало всласть,
Богатым сделай дом и праздностью укрась,
В юдоли горестной рожденья и распада
День-два попировав – и мирно удалясь.
 

832 (3)

 
Вот прялка женская давно б народ одела,
 

845

 
Любовь – страна пустынь, и я бежал по ней,
И негры жуткие – две тысячи смертей —
С безумной яростью все как один кричали:
«Ты чашу наклони! Но капли не пролей!»
 

929 (1)

 
Саки! Коль я к груди красавицу прижму,
 

932 (1)

 
Все! Я с разлучницей-тоскою не знаком,
 

934 (3, 4)

 
И – хоть такую речь назвали б непристойной —
Я буду хуже пса, в иной поверив рай.
 

976 (1, 2)

 
Ночами небеса латают жизнь-белье,
Во тьме недоглядев, что воротник – рванье.
 

994 (1)

 
Над книгами зачах, измучен я постом.
 

1001 (2, 3)

 
Шутя творенье-перл сверлил любой простак.
Но каждый видимость за очевидность принял.
 

* (2, 3)

 
Жемчужины наук сверлили кое-как;
Любой попал впросак со всем своим искусством.
 

1003 (1)

 
Какие умницы до нас прошли, саки!
 

1006

 
О сердце! Истина и та – словечко, звук;
Зачем же столько пить отраву бед и мук?
Уймись! Не вырваться из беспощадных рук.
Разбитое судьбой не воскресишь, мой друг.
 

1007 (4)

 
Обратно нет пути, коль путь не завершил.
 

1014

 
Я столько по горам да по степям кружил!..
Вращаясь, небосвод дела мои крушил.
Единственная жизнь пришлась на время злое:
Ну, раз неплохо жил, а в общем – разве жил?
 

1031 (3, 4)

 
В тот час, как в забытьи, счастливый вздох издам,
Тотчас пора искать, от бедствий скрыться где бы.
 

1039 (2)

 
Друзей упомянуть: обман, подлог, и все.
 

1057 (3, 4)

 
Когда-нибудь, кумир, для жаждущих в пути
На глиняный кувшин сумеем мы пойти.
 

1061

 
Дела здесь никому наладить не дано.
К желаниям твоим глух этот мир давно.
Еще б винца, саки! Уважишь иль откажешь,
Но рухнуть так и так вселенной суждено.
 

1062 (2)

 
А мы свои труды бесплодными сочтем.
 

1069 (1)

 
О, старость! – кипарис без листьев и корней.
 

1074 (1, 2)

 
Наш мир – солончаки. Источники пусты,
И в жажде, человек, пьешь эту горечь ты.
 

1080 (4)

 
Свалил их раньше нас необоримый хмель.
 

1082

 
О, задолжавшие Семи и Четырем!
От Четырех с Семью спасенья не найдем.
Испей вина! Твержу тебе тысячекратно:
Сюда возврата нет, когда уйдем – уйдем.
 

1089 (1)

 
Грусть – чашей весом в ман я убивать хочу,
 

1095 (1, 2)

 
Вина во цвет зари подай, кумир, сюда,
Багряным соком роз окрась мои года.
 

1104 (3)

 
Да хоть родник Земзем, да хоть вода живая,
 

1105 (3)

 
Но вот пришла пора подбить итог делам,
 

* (3)

 
Но око мудрости прорезалось во мне,
 

*

 
Я прежде хвастался: дается мне любая
Загадка ль на небе, задача ли земная.
Но око мудрости прорезалось во мне,
И вижу: жизнь ушла, а ничего не знаю.
 

1109

 
Вот так и ты уйдешь, обманутый кругом
На радужную жизнь похожим миражом.
Ты в жены ветер взял – а зажигаешь свечку.
По хлябям странствуешь – ну как построишь дом?
 

1113 (4)

 
Во прахе погребка легко найдут меня.
 

1117 (1)

 
Взгляни: бутоны роз разнежились в тепле…
 

1122

 
От Смерти убегать когда устану я,
С корнями выдернут из жизни стану я,
Молю вас на кувшин пустить мой прах
                                                   несчастный:
Наполненный вином, а вдруг да встану я?
 

1124

 
Потомков приведут, мой склеп покажут им,
Припомнят мой завет и перескажут им:
«Здесь глиной станет прах —
                                       вином его размочат,
И вот, наполнив хум, пускай замажут – им».
 

1127 (1, 2)

 
К чему он, урожай невыносимых мук?
Да, мы – посев небес; уж ниву жнут вокруг.
 

1144 (3)

 
Ну что ж! Хотя б вином наполни кубок свой.
 

*

 
Искатель истин, ты истратишь век земной:
Вот-вот они в руках, и снова – ни одной…
Хоть кубок удержи, воистину ручной,
И жизнью насладись – ни трезвый, ни хмельной.
 

1163 (3)

 
Вникай, угадывай, к чему стремится сердце,
 

1173 (3)

 
Кто, как Симург, один парит над Каф-горою,
 

1175 (3)

 
Сказал ты: «Самому б не шевельнуть рукою…»
 

1189 (3)

 
Семидесяти двух мне жалко лет убитых:
 

1191 (3)

 
Я жизнью упоен. Да здравствует напиток!
 

1301

 
Хайям! В шатре небес, в глухой голубизне
Не балуют тебя ответами извне.
Хайямов – тысячи. Вы – пузырьки в вине.
Вон сколько пены сдул тот Кравчий в вышине!
 

Примечания и комментарии

Источниками переводимых рубаи были в общей сложности около 30 рукописей (в фотокопиях) и книг, в том числе названные в сносках к вступительной статье зарубежные и отечественные издания.

Шестистопный ямб – размер, самый близкий к оригиналу и по количеству слов, и по числу слогов. Строка рубаи имеет несколько десятков ритмических вариантов, что дает переводчику право в случаях острой необходимости делить строку цезурами на три части вместо привычных двух, смещать ударения и т. п.

За единичными исключениями, в переводах расстановка рифм такая же, как в оригиналах (где на три, где на четыре строки); почти всегда воспроизведен редиф (повторяющееся слово после рифмы) – если редифом является не служебное, а смысловое слово; в большинстве случаев передано и расположение внутренних рифм и созвучий. По возможности сохранены и поэтические приемы Хайяма: многократное повторение какого-либо слова, рефрены и параллелизмы, обыгрывание дополнительных смыслов слов, каламбурные созвучия, применение пословиц и т. п. Чтобы соблюсти этот комплекс требований, для многих четверостиший были опробованы десятки вариантов перевода.

Однокорневые рифмы – авторская игра, в ряде случаев она тоже воспроизведена. Здесь переводчик шел на риск: в русском стихосложении такие рифмы осуждаются.

Сохранены все особые приметы четверостиший: обращения к виночерпию (саки), применения Хайямом собственного имени и имен легендарных героев и царей, названий местностей и городов, а также случаи перечисления Четырех стихий.

Читатель, несомненно, заметит дословные повторения отдельных строк (иногда – частей строк) в различных четверостишиях и в их вариантах. Это было предметом особой заботы переводчика: все случаи таких дублирований в оригиналах выявлены и почти всегда воспроизведены; на большинство дублирований указано в примечаниях – в виде перекрестных ссылок. Такие повторения появлялись не только по вине средневековых переписчиков, нередко это – авторские самоцитирования.

Сопоставление с известными переводами дается здесь лишь тогда, когда нужно понять причину различных прочтений четверостишия.

В первых девяти главах расстановка стихов приблизительно повторяет ту последовательность, в которой они (как предполагает переводчик) создавались автором. Разбивка их на главы отражает путь Хайяма от искреннего воспевания Творца, через суфизм, через нигилистический период к сомнениям, постепенно перерастающим в бунт против шариата и Божественной воли, путь поэтапного формирования хайямовского учения. Особняком стоит глава «Коль не сама Любовь, то, право, кто же ты?..» – любовные стихи, органически сложившиеся в цельную поэму. Они настолько мало знакомы русскому читателю, что даже в работах специалистов можно встретить мнение, будто тема любовных страданий была чужда Хайяму. По хронологии главы «Коль не сама Любовь, то, право, кто же ты?..» и «До мерки „семьдесят“ наполнился мой кубок…» параллельны: и в той и в другой тема скитаний (после изгнания из Исфагана) возникает ближе к концу.

Глава «Душа вселенной – мы»– подборка главных этических уроков Хайяма. Завершается она четверостишием, может быть самым важным для нас из его поэтического наследия, – напутствием Хайяма последующим поколениям.

В особую главу в Приложении – «Хайям?..» – выделены те стихи, относительно которых переводчик сомневается в авторстве Хайяма или даже категорически отрицает его, опираясь на анализ словаря, стилистики и содержания. Однако это не более чем личное мнение, так к нему и следует относиться, тем более что некоторые из вынесенных в эту главу стихов исключительно широко распространены как хайямовские.

Несколько слов о числовых критериях, приводимых здесь. Проблема поиска «самых достоверных» четверостиший Хайяма – одна из самых трудных и болезненных. На протяжении прошлого века было несколько попыток создать численный критерий для оценки достоверности; самым объективным из них был критерий, учитывающий одновременно и популярность какого-либо четверостишия в средневековых рукописях, и удаленность этих рукописей от времени Хайяма. Но автор этих переводов разработал метод, позволивший установить генезис древних рубайятов Хайяма, а тем самым и выявить все случаи переписывания стихов из одной рукописи, известной научному миру, в другую известную рукопись. Он пришел к выводу, что из численного критерия следует исключить все обнаруженные случаи копирований. Суть нового критерия, если перевести его с математического на обыденный язык, такова: он показывает, в какой степени четверостишие было популярно – не на всем протяжении прошедших 900 лет (это оценивает старый критерий), но именно при жизни Хайяма и в первые десятилетия после его смерти, когда формировались его первые рубайяты, до нас не дошедшие, но служившие источниками более поздних списков. В комментариях приводятся численные значения для четверостиший, занявших по этому критерию первые 100 мест (указывается и номер места). Для них же сообщается, какие иные поэты являются, помимо Хайяма, претендентами на авторство.

«Варианты» (вторая часть Приложения) – демонстрация самых интересных разночтений из числа встречающихся в оригиналах.

«В безмерности небес, укрытый синевой…»

Восхваления Аллаха. Суфийские мотивы. Поскольку приметы индивидуального хайямовского стиля здесь еще расплывчаты, не исключена значительная примесь чужих стихов. «Любовь» здесь – суфийский термин. Некоторые четверостишия построены на противопоставлении божественной «Любви» и земной «любви», которую только позже автор начнет считать важнейшей ценностью в жизни.

8. «Сокровенное» – Бог, лучезарный взгляд Которого делает зримым все сущее. Либо же – субстанция Небытия, которая является и основным строительным материалом нашего Бытия: Творец переработал ее в более грубые материальные частицы смешением Четырех первоэлементов (стихий, начал), положил в основу трехмерную структуру Шести сторон, и в результате новосозданное Бытие обрело «зримый свет», стало доступно для человеческих органов чувств.

Но эти же образы можно прочесть и в плане поиска сути, изучения сокровенных законов природы через их зримые частные проявления.

15. «Тмин везти в Керман» – пословица со смыслом тем же, как «ехать в Тулу со своим самоваром». Сулейман (в Библии – мудрый царь Соломон), принимая подарки, особо почтил муравья, поднесшего ему ножку саранчи.

18. Видимо, эти «сто дверей» – различные «ложные» религиозные секты и толки, руководимые корыстолюбивыми «стервятниками». Стать вовлеченным в одну из них – оказаться «без Тебя». Но как угадать секту «истинную»?..

25. Перечисление всех Четырех стихий – своеобразная поэтическая игра. Слова, означающие стихии, здесь и в других четверостишиях этого жанра выделены.

В стихах Хайяма наблюдается постепенный переход от пренебрежения (как здесь) «плотскими» ценностями этого мира к признанию их высочайшими ценностями не только для тела, но и для духа.

26. В некоторых источниках не «Суть», а «вино» либо «луна» – слова, создающие красивую загадочность текста, но не соответствующие никакой символической системе и потому, скорей всего, ошибочные.

Сильно измененное, это четверостишие вошло в поэму Э. Фитцджеральда «Рубайят Омара Хайяма» под № 51, откуда его переводили на русский язык И. Тхоржевский и О. Румер. Непосредственно с языка оригинала, по-видимому, оно переводилось лишь однажды, в 1901 году Т. Лебединским:

 
То вино, что по сути способно принять
                разных видимых форм очертанья,
Что способно животным, растением стать,
                изменять даже форм очертанья,
Не исчезнет и будет все то же вино,
Так как вечную сущность имеет оно.
 

28. «Волшебный фонарь» – древнее китайское изобретение, возрожденное в электрических ночниках: потоком нагретого воздуха вращается цилиндр, отбрасывающий на колпак лампы плывущие тени. Образ людей как движущихся теней смыкается с Платоновыми «тенями на стене пещеры» (диалог «Государство», кн. 7). Возможно, Хайям изучал эту книгу.

30. Здесь проведена четкая расстановка «действующих лиц»: Разум жаждет распознать логику путей Творца, Сердце – увидеть Его самого, и эти тщетные усилия всегда приводят их в беспокойство; между тем Дух сокровенно знает Бога и потому вправе быть безмятежным.

35. Конечно, здесь речь о сокровищах только духовных.

36. По критерию: вес = 500, 71-е место.

39. По критерию: вес = 480, 82-е место. Претенденты на авторство: Афзал Каши, Насир ад-Дин Туси.

40. Кааба – см. Словарь. Отвергая внешнюю обрядность как показную, суфии некоторых сект отрицательно относятся не только к молитвам вслух, но и к предметам культа, и к мечетям, и к поклонению святым местам.

43. Беда из рук Его ценнее радости тем, что дает возможность Духу возвыситься через преодоление беды. Этот суфийский мотив оказался чужд Хайяму и в дальнейших его стихах развития не получил.

49. По критерию: вес = 624, 21-е место. Претенденты на авторство: Руми, Абдаллах Ансари, Наджиб ад-Дин Джартадкани.

53. Четвертая строка в оригинале дословно повторяет вторую. Текст испорчен? Или это изощренный поэтический прием?

60. Харабат здесь – молельный дом суфиев.

61. Суфийский мотив: нелепо взывать к вездесущему Богу как находящемуся где-то вдали, не слышащему безмолвно высказанных просьб. См. также № 174.

71. Муфтий – авторитетный толкователь шариата. Медресе – высшее духовное мусульманское училище. 74. См. № 1294.

76. В книге Б. И. Сребродольского «Жемчуг» (М.: Наука, 1985. С. 4) сказано: «Согласно старинной индийской легенде, жемчуг – это попавшая в раковину и застывшая в ней капля дождя. Об этом пишет древний поэт Индии Калидаса. Когда первые дождевые капли со звоном ударяются о поверхность моря, из синих его глубин медленно поднимаются жемчужницы. Они раскрывают свои перламутровые створки и ловят всего одну дождевую каплю. После этого жемчужницы медленно опускаются на дно. Там, в темноте, и превращается капля в ни с чем не сравнимый перл». К представлениям такого рода и восходит образ этого четверостишия.

87. Рустам – богатырь, герой «Шахнаме» Фирдоуси. Хатем (Хотам) – старейшина одного арабского племени, чья щедрость стала легендарной.

90. Двери – рождение и смерть.

91. Что является высшими духовными ценностями в этом мире? По-настоящему их значение проявится лишь там, в мире ином; возможно, даже самая благородная земная шкала ценностей окажется там ошибочной. Отсюда и призывы к «подсказчикам» из числа «ушедших» – увы, тщетные…

99. Двойной смысл: число «один» можно толковать и как «одиночество», и как «Единый», т. е. Бог.

108. Это рубаи, виртуознейшее по форме, явно написано ради исключительно емкого образа в последней строке. Поэтому переводчик счел допустимым заменить реалии первых строк на другие из того же смыслового ряда, – чтобы создать аналогичное звучание (в оригинале – «существование» и «опьянение»).

110. Религиозно-поэтическая космология: вселенная создается и поддерживается силой лучезарного взора Творца. Разглядывая вселенную, Он любуется собою, ибо вездесущ. Стоит Ему зажмуриться, как прежний мир гибнет, исчезает; открыть глаза – и возникает новый мир.

113. Единое – двойным не называл – значит, либо не молился двум богам, либо не лицемерил, не двуличничал.

116. По критерию: вес = 473, 90-е место. Претендент на авторство: Фахруд Дин Ираки.

125. Идеально точным был бы перевод последней строки – стихом Вийона: «От жажды умираю над ручьем». Удивительная перекличка великих поэтов!

128. Жалоба на засилье «ложных» сект.

130. Семьдесят два учения, неоднократно упоминаемые Хайямом, – весь куст различных сект и течений в исламе.

131. Исключительно емкая формула противоречия: «Склонись! Не упади!», что можно перевести также: «Нагни! Но не пролей!», – настолько понравилась Хайяму, что он цитирует ее еще в нескольких четверостишиях. См. № 499, 569, 782, 845.

«Так в чем же цель твоя, без цели маета?..»

Период «вселенской скорби»

133. Хайям намекает: дело не в принципиальной неспособности человека познать истину, а в том, что он едва ли идет по верному пути познания. Об этом же – в четверостишии о «третьем пути» – № 246.

137. Конь Бораг (Бурак) – мифическое крылатое существо, на котором Мухаммед совершил чудесное путешествие из Мекки в Иерусалим, а оттуда к небесному престолу Аллаха.

139. Здесь речь не о смерти, не об уничтожении, а об исчезновении из виду – благодаря слиянию частного с целым (см. примеч. к № 923).

141. Отклик на «Шах-наме» Фирдоуси. По критерию: вес = 482, 80-е место.

146. Тараб-ханэ – «Дом Радости», дом или место увеселений. Это слово только единожды встречается в стихах Хайяма (и еще один раз – среди сомнительных четверостиший). Тем примечательней, что именно его выбрал Табризи в 1462 г. как название для составленного им фундаментального свода стихов великого поэта. Здесь это слово оставлено без перевода из уважения к работе Табризи.

148. События на лугу и взаимоотношения цветов как бы упрощенно повторяют жизнь людей.

Описанию жизни Йусуфа – по библейской легенде об Иосифе Прекрасном – посвящена 12 сура Корана. Он, любимый сын Якуба, был из зависти сброшен другими сыновьями в колодец, откуда его извлекли случайные путники и продали в рабство в Египет. Отцу же братья показали его окровавленную рубашку и сказали, будто Йусуф растерзан волками. После различных мытарств Йусуф за красоту, благородство и способность к толкованию снов был возвышен царем Египта (которому он разъяснил сон про семь коров тучных и семь тощих).

Пышность, власть, богатство, красота – и одновременно трагический образ окровавленной рубашки как символ предательства связаны с этим именем.

156. В некоторых стихах «Дверь», или «Врата» – вход в чертоги Аллаха, т. е. истинно праведный образ жизни.

157. Здесь переводчик предположил типичную ошибку средневековых переписчиков и поменял местами пары строк, чтобы восстановить логический ход мысли.

158. Забавный образ: создание Вселенной (в нашем понимании – Солнечной системы) приравнено к возведению крытого стадиона для конных состязаний. Кобыла, да еще и пегая – вдвойне унизительно для участника скачек. Кроме того, в слове «пегая» – намек: либо на смену дней и ночей, либо на чередование удач и невезения в жизни.

160. См. № 838.

162. Здесь, ради выразительности остального текста, переводчику пришлось пожертвовать редифом «смотри!».

166. «Караван-сарай», в других стихах «ночлежка», «привал», «кабак» – наш земной мир.

173. Для средневекового астронома Хайяма небес – восемь или девять: это семь сфер планет, Луны и Солнца (то самое число «Семь», важное для астрологии, которое часто встречается в его стихах) и восьмое – небо, сфера неподвижных звезд. Здесь астрономия кончается; девятое небо, если уж так им нужно, – для богословов.

Но у богословов совсем другие представления, они насчитывают иные семь небес, «каждое толщиной в пятьсот пятьдесят лет пути и располагающиеся одно над другим. Все семь небес имеют свое предназначение, свой цвет и качества, населены ангелами соответствующих разрядов. Над верхним, седьмым небом простирается океан, над которым помещается рай» (Евсюков В. В. Мифы о мироздании. М., 1986. С. 12).

Так что перед нами отголосок спора между ученым и богословом, которые одинаковыми словами обозначают совершенно разные понятия, – это спор мировоззрений, несовместимых даже на уровне семантики.

174. См. № 61. 180. См. № 222.

182. «Четыре шутника» – Четыре стихии – материальная основа нашего мира. Смысл четверостишия напоминает известную сентенцию о том, что человек начинает умирать с первой минуты своей жизни.

183. Две бездны, два «Ничто» – до рождения и после смерти.

194. По критерию: вес = 473, 89-е место. Претенденты на авторство: Афзал Каши, Санаи.

198. Мусульманство унаследовало от иудаизма и христианства немало имен: Иисус (Иса), Дева Мария (Марьям), Моисей (Муса), Иов (Айюб), Ной (Нух), Иосиф (Йусуф)… Но Иса для мусульман – не Бог Сын, а человек (хотя и один из величайших святых), он – пророк, предтеча Мухаммеда.

По Корану, возраст Бытия ко времени Хайяма был всего 7000 лет. Слишком мало, чтобы успел появиться стотысячный Иса. В другом четверостишии Хайям намекает на сотни прошедших тысячелетий. Что это? Случайные оговорки?..

200. По критерию: вес = 617, 28-е место.

200 и 201. «Ответы» Хайяма на четверостишия № 1304 и 1305. Подробнее о них см. во вступительной статье.