Текст книги "Рубаи. Полное собрание"

Тайный лирический шедевр Хайяма

Осмелюсь раскрыть читателям один секрет и один перевод, которые держал я почти от всех в тайне 20 лет. Во всяком случае, в издания переводов не включал… Изучая некое широко известное четверостишие Хайяма, я вдруг задумался: слово ТОУБЭ («зарок») подозрительно похоже по звучанию и по смыслу на полинезийское ТАБУ («запрет»), проникшее во все мировые языки, но – заведомо позже времени Хайяма. Может быть, у Хайяма его следует читать и понимать иначе?.. Конечно, на самом деле это не так (слово «зарок» встречается у Хайяма часто, в других стихах – со смыслом однозначным). Однако… В персидском начертании этот «зарок» можно прочесть и как два слова: «ты – прекрасна!»

Так уж совпало, что в данном случае это неожиданное прочтение оказалось возможным, хотя весь смысл четверостишия стал совершенно иным… Вот что у меня получилось в переводе:

 
День – солнцу, ночь – тебе. И что же? Ты – прекрасней.
Наполню ль кубок свой, всё то же: ты – прекрасней.
Но вот меня сманить старается весна
Цветеньем юных роз… О Боже! Ты – прекрасней!
 

Вчитайтесь! Допустим, я не очень удачно перевел, но отчетливо видно, что это – лирический шедевр, какому и у Хайяма равных нет, да и у других поэтов – найдите хотя бы десяток столь же емких и проникновенных!

Одно из двух. Либо Хайям был настолько великим поэтом, что даже ошибочное прочтение его стихотворения неизбежно поэтично (но трудно поверить в возникновение редкостного шедевра из ошибки), либо здесь перед нами действительно закодированный текст, который только посвященному (точнее – посвященной) раскрывал свою суть, а для всех прочих звучал совсем по-иному, причем и для них был интересен – см. № 783.

Заключение

Итак, из рубайята Хайяма нам открываются и своеобразная картина мироздания, и весьма смелое для его времени морально-этическое учение, цель которого – счастливая жизнь на Земле, свободной от воли Аллаха. Замысел Хайяма тем ошеломительнее, что он встает на борьбу не только против гигантского монстра – человеческой инертности и косности, но и против воли небес, ведет борьбу сразу на два фронта. А богоборчество, поначалу потрясающее читателей, на фоне этого – так, почти забава.

И Хайям безусловно убежден в осуществимости своей идеи, недаром у него столько рубаи на эту тему, недаром они звучат как фрагменты из бесед с учениками.

Кстати, не на два, а на три фронта, третий – воинствующий шариат. Объект сражения не случаен: шариат – чудовищный анахронизм, если рассматривать Бога отсутствующим, а потому и служение ему – бессмыслицей. Шариат – также и главное практическое препятствие в переориентации духовной деятельности человека на земные проблемы.

Может быть, поэтому язык Хайяма зашифрован: служители Аллаха пусть негодуют на его насмешки, но им незачем знать, что Хайям не только издевается над шариатом, но и воспитывает учеников в духе нового учения, призванного преобразовать мир. И тогда «Мекки гордый храм» действительно проиграет.

Вспомним слова Кифти, что стихи Хайяма – «сборные пункты, соединяющие для открытого нападения».

Как мы знаем по прошествии девятисот лет, преобразовать мир Хайяму не удалось. Едва ли дело только в том, что законы исторического развития оказались сильнее его блестящих идей. В то время хайямовское учение все-таки имело возможность укорениться. Но была у него и неустранимая слабая сторона: оно адресовалось более к интеллекту, чем к эмоциям, и не могло предложить мгновенно зажигающих новичка лозунгов, которые бы концентрировали подспудно бродящие в народе неоформленные мысли: увы, не было у народа таких мыслей – сам по себе, без подсказки, он и близко догадаться не мог, что мы Творцом «выброшены на свалку». Кроме того, требовались десятки лет, свободных от социальных потрясений, чтобы (так же, как это когда-то удалось суфиям) последователи Хайяма смогли, увеличиваясь численно, постепенно укорениться в мусульманском обществе и накопить силы для «открытого нападения» на консервативное мусульманство. Однако этих спокойных лет не было дано: вначале кровавый террор Саббаха, повергший народ в ужас, потом междоусобицы, погрузившие страну в хаос, а потом и нашествие восточных орд, потрясшее половину мира. Учение Хайяма забылось, последователи его исчезли. Остались только стихи. Но не потому ли за последние полтора века так ярко вспыхнул интерес к его творчеству, что в нем звучит тревога за будущее человечества, особенно актуальная сегодня, не потому ли, что его призывы к благородству, к душевной чистоте нисколько не потускнели со временем, а его вера в прекрасную будущность человека – и сейчас, в самые кровавые столетия земной истории, – способна отрезвлять нашу совесть.

* * *

Эта работа вчерне была уже написана, когда я встретил рубаи, в котором увидел не только подтверждение основных своих выводов, но и усталое предположение Хайяма, что его учению вряд ли удастся преодолеть людскую косность.

Четверостишие – сплошь на недомолвках. Дословно:

 
С властью Бога, кроме согласия, /ничего/ не вышло.
С народом, кроме внешнего и лицемерного, /ничего/
                                                                    не вышло.
Любую хитрость, какая на ум пришла бы,
Мы делали, однако с роком /ничего/ не вышло.
 

Кстати, это и пример того, почему всего Хайяма действительно можно понять по-иному, не так, как он прочитан в этой работе.

«Согласие» – чье? Не сказано. Отсюда и начало разных толкований. Если «согласие – мое», смысл первой строки таков: «Сколько я ни бунтовал против Бога, теперь смирился с Его властью». Тогда и «внешнее и лицемерное» тоже «мои» качества: «не вышло у меня быть с народом откровенным; оказалось, я только лицемерил и притворялся». Точно так же читаются и хитрости против рока: «всячески хитрил я, но рок или судьбу не одолел». Именно так понял О. Румер, вот его перевод:

 
Чтоб угодить судьбе, глушить полезно ропот.
Чтоб людям угодить, полезен льстивый шепот.
Пытался часто я лукавить и хитрить,
Но всякий раз судьба мой посрамляла опыт.
 

При таком толковании, впрочем, два легких несоответствия должны насторожить: во-первых, почему «мы» и почему «делали»? Если автор говорит про личный жизненный опыт, «мы» неуместно. Если обобщает: мол, у всех и каждого таков результат, – звучало бы «делаем». Во-вторых: в традиционной системе взглядов бунт против Бога – масштабнее, чем попытки обмануть судьбу, поэтому по принципу поэтического нагнетания, который Хайям никогда не нарушает, про этот бунт следует говорить в последней строке. Недаром О. Румер, заметив это, «Бога» в первой строке заменил на «судьбу».

Иное дело, если «согласие – их, людей». Тогда «их» становится, естественно, и все остальное: «Не удалось преодолеть их „согласия“, т. е. покорности перед властью Бога; не удалось преодолеть их привычку к лицемерию. На какие бы уловки мы ни пускались, одолеть рок не вышло». И вновь раздвоение: уловки – против кого? Против рока? А может, против людей: обманув их предрассудки, все-таки подбить их на совместную борьбу с роком? Но разве возможна такая борьба?.. И вот здесь от этого толкования приходится отказываться тому, кто не разгадал хайямовских идей, и возвращаться к первому, пусть даже хромающему, объяснению. Иначе не справиться со множеством новых вопросов. А в результате – редактировать Хайяма, заменять «Бога» на «судьбу», «мы» на «я».

Между тем второй путь толкования видится единственно верным, если опереться на выводы, полученные в этой работе. Война с роком – важнее, чем преодоление почтения перед властью Божией, поскольку Бог покинул нас, осталась только иллюзия Его власти, а рок над нами по-прежнему есть. Главное в работе Хайяма и его единомышленников (недаром «мы») именно в преодолении рока, потому о нем – в завершении четверостишия. И сокрушаться, что «ничего не вышло», можно лишь тогда, когда (именно в прошедшем времени) все мыслимое «мы» уже сделали (№ 1008).

Скорей всего, это четверостишие было адресовано ученикам и друзьям, и недомолвки естественны: им и так понятно, о чем речь.

* * *

И вот два четверостишия – из еще более поздних находок:

«Учением своим впустую обольщен, я не предчувствовал всесилия препон…» (№ 1116). В оригинале: «Больше не надеюсь я на вероучение свое, потому что ошиблось сердце прозорливое…» Не Дух ошибся, не Разум, а Сердце. Его вотчина, как мы знаем, – земной мир. Только здесь оно могло ошибиться: например, в том, активно ли подхватят люди новое учение.

Впрочем, конечно, можно попробовать истолковать и иначе. Например: «вероучение свое» – ислам или какая-то конкретная его секта, выбор которой был подсказан когда-то Сердцем. Но – вот второе четверостишие:

 
Ученьем этим мир поправил бы дела,
Вседневным праздником тогда бы жизнь была,
И каждый человек своей достиг бы цели
И заявил бы: «Нет!» – безумной власти зла.
 

* * *

Пусть только не пугается читатель, что теперь чтение стихов Хайяма вместо наслаждения искусством превратится в разгадку ребуса.

Во-первых, Хайям далеко не всегда углубляется в дебри иносказаний; есть у него и прелестная откровенная лирика, и дивные стихи о природе, и обыкновенные жалобы на жизнь, и непринужденные шутки и каламбуры, и таких стихов много.

Во-вторых, мудрость, наверно, тем и отличается от умной и точной мысли, что мысль легко сломать, чуть-чуть переиначив, и превратить в глупость или трюизм, но мудрость – пластична, и даже при вольном ее пересказе, даже многое не поняв, мы почувствуем ее глубокое дыхание. Выказанная кем-то мысль дарит нам мысль; но изреченная мудрость обогащает нас целым клубком сцепленных между собою мыслей, и, сколько ни разматывай этот клубок, конца им не видно. Читателю будет чем насладиться.

В-третьих, иносказания и глубинные пласты смысла – в традициях восточной поэзии. И эти традиции требуют, чтобы и внешний, поверхностный смысл был поэтичен, чтобы читатель получал удовольствие, даже не вчитываясь в глубину; Хайям владеет этим искусством безупречно. Но если читатель разглядит и второй пласт смысла, удовольствие его удесятерится; если же различит и третий пласт…

* * *

Итак, перед нами была тройная шифровка: Хайям подменил в стихах философские формулы художественными образами; он же превратил их в криптограмму, применив условный язык, слова-символы, потребовавшие разгадки; и, наконец, коварное время сделало из его рубайята анаграмму, произвольно перетасовав стихи и разрушив связный ход мыслей. Лестно было бы надеяться, что с последними двумя проблемами частично удалось справиться, и уступить теперь место философам для окончательной расшифровки.

Однако сам же Хайям учит, что Истина недостижима. И, внимая его предостережению, соглашаюсь: едва ли я был прав во всех своих выводах и догадках, когда пытался разгадать его рубайят; может быть, и все выводы в целом – всего лишь прекрасная иллюзия. Но хотелось бы верить, что какие-то крупицы истины в этой работе есть и что она хоть немного поможет постичь непостижимое – поэзию Хайяма.

Глубоко благодарный всем, помогавшим мне в этой работе, особую признательность хочу я выразить Александру Михайловичу Ревичу – за вдохновлявшую меня веру в успешность многолетнего труда над этими переводами и за практическую поддержку с их изданиями, и Азиму Шахвердовичу Шахвердову, составителю многотысячной коллекции стихов в форме рубаи, – за отеческую помощь, уберегшую меня от многих ошибок в работе над переводом.

Игорь Голубев

«В безмерности небес, укрытый синевой…»

1

 
Ты солнце в небеса возносишь – и опять
Пылинкою в луче лечу Тебя искать.
Не в силах наш язык воспеть Твое величье,
Не может разум наш измерить Благодать!..
 

2

 
Как дивно вылепил мой облик бренный – Ты,
И сердце подарил, и дух нетленный – Ты.
Тобою создан был венец вселенной – я!..
Но создан был – Тобой!.. Отец вселенной – Ты.
 

3

 
И кроху муравья – Ты светом озарил,
И крылья комара – Ты силой одарил!
Ты щедро воздаешь любому из живущих —
Всем, кто благодарил и кто Тебя хулил.
 

4

 
Как восхвалить Тебя? Паря над небесами,
Сжигающий восторг как передать словами?
Тебя ли измерять безмерностью миров —
Пылинок, всосанных в бушующее пламя!
 

5

 
Задумал, воплотил, привел меня сюда…
Твоим доверием душа моя горда.
Ты изначально был, и есть, и будешь вечно,
А я – на краткий срок. Уйду… Скажи: когда?
 

6

 
Сказал я: «Мир – Твое прекрасное творенье,
Вон звезды светятся, Твоей прикрыты тенью…»
«Неверно! – был ответ. – Слиянны Я и мир.
Кто видит тень Мою, тот жертва заблужденья».
 

7

 
Бог есть, и все есть Бог! Вот средоточье знанья,
Почерпнутого мной из Книги мирозданья.
Сиянье Истины увидел сердцем я,
И мрак безбожия сгорел до основанья.
 

8

 
Вкруг сокровенного струится зримый свет.
Ядра-жемчужины никто не видел, нет.
Уж так любой речист! А вот спроси, все это
Откуда истекло? Молчание в ответ.
 

9

 
Не соблазнят меня ни малою ценой,
Ни царскою казной, ни властью неземной
Предать любовь к Тебе – блаженный плач ночной,
Продать сокровище – алмаз бесценный мой.
 

10

 
В загадки вечности никто не посвящен,
Никто не преступил невидимый заслон.
Бессилен ученик, бессилен и учитель:
От смертной матери любой из нас рожден.
 

11

 
О, не запятнанный земною чистотой,
Не обесчещенный безгрешностью святой!
Все сотни тысяч солнц – пыль на Твоей дороге,
Все сотни тысяч лиц – прах под Твоей стопой.
 

12

 
Господь! Вникающий во все желанья – Ты,
Вознаграждающий за все страданья – Ты.
Зачем я буду вслух Тебе о тайне сердца?
Все тайны знающий – всей мерой знанья – Ты.
 

13

 
К ногам Твоим, Господь, уж был готов упасть я,
Ты поддержал меня и отстранил несчастья.
Ты можешь обойтись без частых слез моих,
Но мне не обойтись без Твоего участья.
 

14

 
Ты безнадежного больного исцелишь,
Ты в самый горький час печали утолишь.
Пока я про одну поведаю занозу,
Ты двести тысяч их из сердца удалишь.
 

15

 
Я душу в дар несу, я от восторга пьян!..
Но одарять Тебя – как «тмин везти в Керман».
И все-таки прими с такой же добротою,
Как взял у муравья подарок Сулейман.
 

16

 
Когда-то дивный Лик был в небе виден нам…
Но не понравилось ревнивым небесам,
Что был прекраснее рассветов и закатов
Твой Лик блистательный, открытый всем глазам.
 

17

 
Ты в тайнописи скрыл основы Бытия,
Узором испещрил покровы Бытия.
Скрывая и Тебя, завеса дразнит взоры
Пришедших на базар земного Бытия.
 

18

 
Как сердце образ Твой мечтает обрести!..
Раскрыты сто дверей, чтоб сбить меня с пути.
Пришедшему к Тебе дано познать блаженство,
Заблудшему – на корм стервятникам пойти.
 

19

 
Адам росой Любви замешен был в пыли;
Ростки страстей и смут опору обрели.
И вот иглой Любви вскололи Вену Духа,
И каплю выжали, и Сердцем нарекли.
 

20

 
Создатель предписал, и я явился в срок;
Про Веру и Любовь был первый мой урок…
Я сердце истерзал, Он ключ из сердца сделал,
С сокровищницы тайн позволил снять замок.
 

21

 
Любовью горестной пускай пылает сердце,
Коня строптивого пускай седлает сердце.
Где, как не в Сердце, быть отечеству Любви?
Чего, как не Любви, всегда желает Сердце?
 

22

 
Поддельная любовь не стоит добрых слов,
Не могут обогреть гнилушки вместо дров.
Влюбленный день и ночь, за годом год пылает,
И что ему покой, и сон, и хлеб, и кров!..
 

23

 
К Любви сквозь прах идут и чистоту теряют,
Величие свое ногами попирают.
Им день сегодняшний – как ночь… Они всегда
В тоске по завтрашнему солнцу умирают.
 

24

 
Как долог путь Любви!.. Не вздумай подхлестнуть
Уставшего коня, не то прервется путь.
Не упрекай того, кому любовь – мученье,
А лучше помоги немного отдохнуть.
 

25

 
Мы – воздух и огонь, мы – глина и вода.
Мы – страждущая жизнь и смертная страда.
Мы – плоть: мы все сгнием и сгинем без следа…
Мы – дух: мы скинем плоть, и вновь душа чиста.
 

26

 
Изменчивостью форм владеющая Суть
Листвою может стать иль рыбкою сверкнуть.
Исчезновенье их – не смерть, а новый путь
И жизнь в обличии ином каком-нибудь.
 

27

 
Мы шли искать Тебя – а стали злой толпой:
И нищий, и богач, и щедрый, и скупой.
Ты с каждым говоришь, никто из нас не слышит.
Пред каждым предстаешь, любой из нас слепой.
 

28

 
Кружится звездный мир. И мы, блуждая в нем,
Порой зовем его «волшебным фонарем»:
Снаружи – сфера звезд, внутри – светильник-солнце,
А мы – движение теней перед огнем.
 

29

 
Чье сердце чует зов духовных тайн своих?
Чье ухо слышит звук подсказок потайных?
Луну-прелестницу вбирая дни и ночи
Очами жадными, кто смог насытить их?
 

30

 
Как осознать Тебя стремится Разум мой,
Как в поисках Тебя кружится мир земной!..
Ты – в Сердце; а оно Тебя во внешнем ищет,
Расспрашивает Дух, как встретиться с Тобой.
 

31

 
О сердце! Коль тебе так больно от свиданий,
Похоже, не Любовь исток твоих страданий.
Отправься к дервишам, и, может быть, у них
Научишься любить светло и без терзаний.
 

32

 
Отважней восходи в надмирные пласты
Доступной не для всех духовной чистоты.
Вон – жертвы робости: вцепившись
в горстку праха,
Запорошив глаза, лишились высоты.
 

33

 
От богохульных слов до послушанья – вздох,
И от сомнения до пониманья – вздох.
Пусть этот вздох Творца согреет нас отрадой,
Иначе весь итог существованья – вздох.
 

34

 
Пытаться совместить Любовь и тишь да гладь —
Как веру правую и ложную равнять.
Преступна даже мысль лечить лекарством душу
И снадобьями скорбь из сердца изгонять!
 

35

 
О сердце! Грусть и гнев смири, пока в пути.
Уверенно кругом смотри, пока в пути.
Кому завидуешь, сокровища завидев?
Сокровища – твои. Бери, пока в пути.
 

36

 
Понятна каждому, чей благороден путь,
Находок и утрат божественная суть.
Повелевает шах: отнять или вернуть,
А двуединый мир не виноват ничуть.
 

37

 
Вновь слиток золотой по синеве небес,
Как и всегда, проплыл и, как всегда, исчез.
И люди чередой приходят – и уходят,
Едва взглянув на мир загадок и чудес.
 

38

 
Кому случается до Божьих тайн дойти,
Того стараются презреньем извести.
Глядят христианин, еврей и мусульманин,
Как на заблудшего, на странника в пути.
 

39

 
Ты завтра, как и все, придешь на Судный зов.
Обсудят перечень твоих земных трудов…
Так вот! Учись добру, покуда гром не грянул:
Там обнаружится не кто ты, а каков.
 

40

 
Для верующих есть к двум Каабам пути:
Иль в Мекке Каабу, иль в сердце обрести.
Как по святым местам, иди от сердца к сердцу,
И каждое из них ста Меккам предпочти.
 

41

 
Лишь тот, кто сердцем черств и дружбой не богат,
Молиться вынужден на наш иль чуждый лад.
Кто в Летопись Любви заслуженно записан,
Тому не нужен рай, тому не страшен ад.
 

42

 
О власти мировой ты размечтался всласть;
Но если б только жизнь на это нужно класть!..
Вчерашнее ничто, а завтра – горстка праха, —
На что употребишь сегодняшнюю власть?
 

43

 
Кто милых одарил таким лукавством глаз,
Кто влил нам в жилы кровь, сжигающую нас,
На радости не щедр. Беда ли это? Радость!
Беда из рук Его ценнее в сотни раз.
 

44

 
Из множества наук всего нужней: «Любовь».
В поэме юности всего нежней: «Любовь».
Когда у мудреца пойдешь учиться жизни,
Забудь о слове «Жизнь», всего точней «Любовь».
 

45

 
Войдя в Страну Любви, с пути свернуть нельзя,
По воле собственной прервать свой путь нельзя;
Пока не завершил обход ее по кругу,
Воображать себя постигшим суть нельзя.
 

46

 
Когда, закрыв глаза, мы вещим сердцем зрим,
Тогда становится и мир сокрытый – зрим.
Сумей однажды взгляд поднять
над здешним миром —
Возможно, и душой ты воспаришь над ним.
 

47

 
Богатство отмети – надежду обретешь.
Богатство обрети – продашься ни за грош.
Себя, пока живешь, похорони в безвестье —
И, похороненный, в преданьях оживешь.
 

48

 
Свой круг на Бытии ты должен начертать,
Над сердцем собственным вращая рукоять.
Под циркулем начнет опора трепетать,
И не замкнется круг, – увы, рисуй опять.
 

49

 
Уступка похоти в минуту истощит
Отпущенный тебе на долгий век кредит.
Почаще спрашивай: «Зачем я здесь? Откуда?
Какой сегодня шаг мне сделать надлежит?»
 

50

 
Двуличьем согрешишь – и на себя пеняй:
Подкладку-ложь Господь заметит, так и знай.
Сиять вселенной – час; дышать тебе – мгновенье.
Смотри, бессмертие на миг не променяй!
 

51

 
Тобой руководит ликующая плоть.
Забытая душа – отрезанный ломоть —
Еще пытается твою осилить похоть,
Еще надеется беду перебороть!..
 

52

 
Забыв про адский огнь, барахтаясь в грехах,
Ты грязью без воды раскаянья пропах.
Когда светильник твой загасит ветер смерти,
Тобой, позорище, побрезгует и прах.
 

53

 
Кому там от Любви покой необходим?
Считай, покойникам, уж точно не живым.
Того, кто про Любовь и не слыхал ни разу,
Считай покойником, уж точно не живым.
 

54

 
Аскет, не то что мы, про Твой секрет не знает:
О доброте Твоей святой аскет не знает.
Хоть Ты и говорил: «За грех низвергну в ад!» —
Кто верит этому, Тебя он – нет, не знает.
 

55

 
Не может Разум наш на все найти ответ,
А Сердце всякий раз удачный дать совет.
В толпе подскажут путь куда тебе угодно…
Но не в Страну Любви. Проводников там нет.
 

56

 
Идущий человек, бродягою не стань,
Теряющим себя беднягою не стань.
В глубь собственной души – дорога для отважных.
И пусть глядят, но сам зевакою не стань.
 

57

 
Кому не по сердцу суровый шариат,
Тому и смысла нет мечтать про тарикат
И уж тем более надеяться однажды
Увидеть Истину, освоив хакикат.
 

58

 
Пусть верою тебя наполнит шариат,
Пусть жизни праведной научит тарикат.
Когда очистятся дела твои и мысли,
Пусть Истину тебе откроет хакикат.
 

59

 
Мы влюбчивая голь, здесь нету мусульман,
Мы только муравьи, не с нами Сулейман,
Мы изможденный люд в истрепанных обносках,
У нас не тот базар, где вам искать сафьян.
 

60

 
Постой! Не будешь ты допущен в харабат,
Пока сподвижника в тебе не разглядят.
Подумай! Это путь людей высокой чести,
На этой улице промашки не простят.
 

61

 
И днем и ночью ты взываешь к небесам,
К далекому Творцу, укрывшемуся там.
Примолкни хоть на миг, ответ Его услышишь:
«Я не вдали, Я здесь, Я – это ты же сам».
 

62

 
Лукавствуй и хитри. Но есть Мудрец Небесный,
Вникающий в любой поступок твой бесчестный.
Ты всех обманывал. Но всех ли обманул?
Ты лжец, не только мне, но и Ему известный.
 

63

 
Капризами Любви для нас терзаться – радость,
Пылинками пред Ней навек остаться – радость.
Ее горячий нрав не повод для обид,
С пыланием Любви соприкасаться – радость.
 

64

 
Решив идти к Нему, – с детьми, с женой порви,
Расстанься сам с собой, со всей родней порви.
В дорогу вещи взял? Сковал цепями ноги.
В цепях куда уйдешь? Уют цепной порви.
 

65

 
Скитаний ты не знал, не бедовал – напрасно,
Лица ручьями слез не омывал – напрасно,
Ожогов на сердце пока страшился ты,
Пока жалел себя, – существовал напрасно.
 

66

 
Спеши дойти туда, где двойственности нет,
Где испарит ее спасительный рассвет.
До Бога не дойдешь, но от себя спасешься,
Твоя раздвоенность рассеется, как бред.
 

67

 
Мы видим частности, а в главном слепы мы;
Насколько же мудры и как нелепы мы!
По частностям – сойдем за Смертью в склепы мы;
По главному – взойдем за Жизнью следом мы.
 

68

 
Как больно за сердца, в которых нет огня,
Где страсти не кипят, безумствами пьяня!..
При случае поймешь: нет ничего бесплодней
Отсутствием Любви загубленного дня.
 

69

 
К любому бедняку с сочувствием склонись —
И сердце разглядишь, стремящееся ввысь.
Любое из сердец священней сотни Кааб.
Лицом не к Каабе, а к сердцу обратись.
 

70

 
Сейчас наветчики воспользоваться рады
Твоей жестокостью, не знающей преграды.
Что скажешь на Суде? «Повинны шептуны»?..
Не оправдаешься. Не будет и пощады.
 

71

 
Спросили в медресе: что есть любовь? И вот
Который день подряд великий спор идет.
А муфтий про любовь ни слова не промолвит,
Язык распутника немеет наперед.
 

72

 
В обителях пойдут смятенье и разброд,
И будет в медресе хлопот невпроворот:
По мненью муфтия, теперь любовь-смутьянка
Задаст наставникам забот на целый год.
 

73

 
Шумит в обителях и в медресе народ:
Повелено изгнать виновницу невзгод.
Обшарив шариат, речь сочиняет муфтий…
Но в суд введут Любовь, и он разинет рот.
 

74

 
Есть редкостный рубин, но в руднике ином,
Есть перл единственный, но в тайнике ином.
Обманчивы о них досужие догадки,
Легенды о Любви – на языке ином.
 

75

 
О сердце! Путь Любви себе избрать рискни,
Коль будет выигрыш, ты им опять рискни.
По-женски плутовать в Стране Любви не вздумай.
Предстань мужчиною, жизнь проиграть рискни.
 

76

 
У сердца тайна есть, и пусть она хранится
Сокрытой от людей, как сказочная птица,
Как капелька дождя, которой суждено
Лежать в жемчужнице и перлом становиться.
 

77

 
Изверясь, Вечного начнешь ты сам искать,
Весь человечий век по небесам искать.
Но Божий-то престол – твое живое сердце.
Иль не с тобою Бог? Что ж где-то там искать?
 

78

 
Твоя душа – ядро, скорлупка – плоть твоя.
А в глубине души – Творца узрел бы я.
Его сокрытый свет, вглядись, и ты увидишь,
Сияет из любой частицы Бытия.
 

79

 
Кому судьба дает вино познанья пить,
Тот, кроме Истины, обязан все забыть;
Кому дает язык, тех обделяет зреньем,
Обретшему глаза немым придется быть.
 

80

 
Квартал отверженных. Помосты дыб и плах.
Путь проигравшихся навеки в пух и прах…
Мужайся, каландар! Тебе опасен страх,
Как циркачу в его отчаянных прыжках.
 

81

 
Дервиш! Возвысив дух, о внешности забудь,
А плоть прокормится в дороге как-нибудь.
Чтоб наготу прикрыть, рогожу раздобудь —
Как шах, под гром литавр закончишь этот путь!
 

82

 
Из медресе разврат сочится без конца,
Подачки делят там, грызня чернит сердца.
Сбеги в развалины! Живи, как этот нищий:
Ей-богу, вот кто – шах на троне средь дворца!
 

83

 
И минареты пусть, и медресе – падут,
Иначе каландар вотще вершит свой труд!..
Здесь веру ересью, здесь ересь верой чтут,
А божий человек не мусульманин тут.
 

84

 
Что предписал Господь, то и получишь ты.
Гони из сердца прочь напрасные мечты,
Не то измучится оно от суеты,
А ты потом спасай его от маеты.
 

85

 
Откуда перлы душ в жемчужницах сердец?
Как жемчуг в море, в плоть упрятал их Творец.
Когда добытчик-Смерть расколет оболочку,
Мы все разгадки тайн узнаем наконец.
 

86

 
В круг нищеты спустись, и шахом станешь ты,
И сердце выведешь на свет из темноты.
В трущобах Бытия поведает отшельник,
Как познавать себя, как воплощать мечты.
 

87

 
Хвала, коль сила есть, и мышцам, и костям;
Но в жизни только дух дарует стойкость нам.
Подачек не бери, пусть даже от Хатема,
Не гнись перед врагом, хотя бы он – Рустам.
 

88

 
Вникая в мир души, бесстрастным надо быть.
Внимая небесам, безгласным надо быть.
Без языка, ушей, без глаз нам не остаться б! —
Без языка, ушей, без глаз нам надо быть.
 

89

 
В безмерности небес, укрытый синевой,
Тебе назначенный, ждет часа кубок твой.
Настанет твой черед, прими без сожалений
И радостно испей свой кубок роковой.
 

90

 
Будь весел! Польза есть и в тяготе любой.
Подумаешь, судьба играется с тобой!
В ту Дверь войдя, ты стал игрушкою живой.
Но выйти в эту Дверь – вновь стать самим собой.
 

91

 
Хотя б один из вас, ушедших в никуда,
Моим подсказчиком вернулся бы сюда!..
С распутья тянут врозь надежда и нужда,
Но что оставишь тут, оставишь навсегда.
 

92

 
О сердце! Ты в толпе общенья не ищи,
На лицах наглецов смущенья не ищи.
Достойны скромные, презренны честолюбцы.
Цени достоинство, презренья не ищи.
 

93

 
Поддайся алчности, тогда узнаешь сам,
Что у раба страстей не жизнь, а стыд и срам.
Будь как огонь горяч, будь как вода прозрачен,
Не становись, как пыль, покорен всем ветрам.
 

94

 
Не легок и не прост заветный Путь, поверь,
А ты решил дойти без бедствий и потерь.
Для завершивших Путь всегда открыта Дверь.
А ты… Взгляни: к кому стучишься ты теперь?
 

95

 
Кружение небес никак не обогнать,
Заранее судьбу никак не распознать.
Вот это – твой удел, иди и будь доволен,
Рабочий план веков не для тебя ж менять!
 

96

 
Который день с утра спешу я в харабат:
Беседы дервишей смягчают боль утрат.
«Твоей подсказки жду, куда шагнуть не знаю,
Хоть намекни!..» – молюсь какую ночь подряд!
 

97

 
Равны перед Тобой бродяги и цари.
На нас, на чад Своих, с улыбкой посмотри,
Избави нас от бед и одари блаженством,
Премудрый наш Господь!.. Избави! Одари!
 

98

 
Кто жаждали щедрот, те жизни не щадили,
И от дверей Твоих весь век не отходили,
И тщетно ждали благ, и уставали ждать…
И убеждались вдруг, что алчность победили.
 

99

 
По воле Господа для тех покоен свет,
Кому число «один» превыше всех сует.
Кто вместо нечета счет начинает с чета,
Так он уже не в счет: ему покоя нет.
 

100

 
Про вещий хакикат не выспросишь за час.
Раздай имущество, как и любой из нас,
Невзгодами свой дух воспитывай полвека,
Тогда и сам поймешь, «как приходить в экстаз».
 

101

 
Для сердца Лик Любви – огонь и благодать.
Оно то пятится, то тянется опять…
Так объясни ему про мотылька и пламя:
«Ожогов не страшись, коль хочешь воспылать».
 

102

 
Все убедились вновь, что вера здесь чиста,
Зато тебе, осел, зачтется клевета.
Твой дух когда-то был – как Иисус безвинный.
Ослиной дуростью не распинай Христа!
 

103

 
Нелепо мудрствовать, когда стремишься к Богу,
Иль верить: идолы укажут нам дорогу.
Допустим, Каабу узрел ты наконец…
В развалинах ли суть, когда твой путь – к Чертогу?
 

104

 
Как грош из кошелька, однажды упадешь.
Подумай, почему ненужным стал ты, грош?
Ты дома у себя совсем забыл про Бога,
Отныне в Божий Дом дороги не найдешь.
 

105

 
Чтоб зрить и прозревать, какое зренье нужно!..
От привязей земных освобожденье нужно.
Чтоб ты сумел прозреть и различить Его,
Вглядеться пристальней в Его творенье нужно.
 

106

 
Ты скажешь, мир – халва? Ячменный хлеб вкусней.
Ты скажешь, мир – парча?
                                        Дерюжный плащ родней.
Ты Чашей Бытия считаешь мирозданье?
Я сто подобных Чаш храню в груди своей.
 

107

 
Пройди своим путем, как свыше суждено,
В обличье нищего иль шаха, все равно.
Все – сам ты: море – сам, ныряльщик – сам,
                                                         и жемчуг…
Нырни-ка в эту мысль! Давай, нащупай дно!
 

108

 
Река твоя – рукав незнаемой реки.
Строка – земной расплав незнаемой строки…
Иди и глубоко такую мысль обдумай:
Рука твоя – рукав незнаемой руки.
 

109

 
До сердца моего свет Истины достал
И тот и этот мир сиянием застлал.
Скажите так: в жару, в любовной лихорадке
Я по́том изошел и океаном стал.
 

110

 
Порою прячешься за потаенной тьмою,
Вселенной красочной являешься порою…
Ты развлекаешься кокетливой игрою:
Зажмуришься – и вновь любуешься Собою.
 

111

 
Тобой спасаемый, напастей не боюсь,
Обогреваемый, ненастий не боюсь.
Ты обелишь меня, прощая прегрешенья,
И в Книгу Черную попасть я не боюсь.
 

112

 
К чему, войдя во храм – в шатер роскошный Твой,
Внутри основывать какой-то храм иной!..
Мой дом молитвенный, укрытие Хайяма —
Шатер, увенчанный Полярною звездой.
 

113

 
Склоненным пред Тобой я не бывал вовек,
Значения грехам не придавал вовек,
Но жду я милости Твоей хотя б за то, что
Единое двойным не называл вовек.
 

114

 
Мне нужен поводырь, и Ты нужду мне дал.
Мне друг необходим, и Ты беду мне дал.
Пути Твои трудны, Владыка. Но зачем же
Вести столь тяжкую Ты борозду мне дал?
 

115

 
Уж так судил Господь, и нет над Ним суда;
Его решенье «нет» не превратится в «да».
Того, что может быть, случайно нет, быть может;
Чего не может быть, не будет никогда.
 

116

 
Когда ж я о страстях смогу забыть!.. Как быть?
Распутством сам себя готов сгубить, как быть?
Ты сжалишься – пускай! – решишь меня
                                                        простить…
Но собственный-то срам мне не избыть! Как быть?
 

117

 
Господь! Благослови, от лишних бед храня!
Без милости Твоей не проживу и дня,
Нельзя мне без того, что в жизни помогает:
Благоразумие вложи скорей в меня!
 

118

 
В мечетях близости не чувствую Твоей,
Молиться одному в развалинах – милей.
О Ты, всему предел, о Ты, всему начало,
Захочешь, так сожги! Захочешь, так согрей!
 

119