Текст книги "Рассказы и стихи"

Чудо

Пожар уже продолжался полчаса. Однако население квартала решило, что будет тушить пожар, только тогда, когда уже сгорело два дома. Потому что могла сгореть усыпальница святого человека, ведущего род от пророка Мухаммеда. А может быть, и нет! Она же не загорелась! Внезапно подул южный ветер, горящие головешки разлетелись на кровли домов, под усыпальницу, на усыпальницу, рассыпая искры и языки пламени. Пожарная часть, насосы работали на пределе сил. Полицейские оцепили пожар со всех сторон, и не давали возможность расхищать вещи людей, убегавших от пожара.

Чироз Ахмет осмотрелся по сторонам. Он был опытным грабителем. На его взгляд пожар означал добычу. Однако этот квартал был очень бедным. Он знал, что в этих горящих и несчастных хибарах кроме постельных одеял ничего нет. Тем не менее, у него была негласный закон при грабеже, чтобы у вещей был «вес малый, а цена большая».

Он покачал головой:

– Боже, пусть они понесут наказание! Бесполезный пожар!

Население собралось перед усыпальницей и кричало:

– Тушите, пока огонь сюда не дошёл!

Чироз Ахмет просунул голову в окрашенное в зелёный цвет окно усыпальницы. Он увидел, что раку освещал тусклый свет от одной лампады. У головы раки стояли два больших подсвечника. С двух сторон от раки были разложены два молитвенных коврика. На открытых полках покоились фолианты Коранов Керима. Чироз Ахмет увидел всё это своими хитрыми глазами, заблестевшими при виде находки. Он рассчитывал на минимум. Но подумал про себя:

– Подсвечники по десять лир, будет двадцать… Молитвенные коврики по пятнадцать лир, будет тридцать… Книги, безусловно, рукописные. За них дадут двадцать лир, всего семьдесят…

Он прошёл к окрашенной в зелёный цвет входной двери. Чироз своими костистыми плечами проверил её на прочность. Тихонечко стал надавливать на дверь. Народ был занят пожаром. Чироз Ахмет был очень силён. По правде говоря, он единственный из немощных, нетренированных, неспортивных, скрывающихся грабителей имел специфическую, необыкновенную силу… По мере давления дверь начала трещать. Наконец, она хрустнула и открылась. Когда Чироз проник в помещение, то первым делом задул тусклую лампаду. Однако каждая из вещей, которые он собирался взять, не была дорогой, но по весу была нелёгкой. Его ум сразу же начал готовить план грабежа. По мере составления плана в уме, Чироз не ждал успешной развязки, но осваивал детали дела. Сняв свечи с подсвечников, бросил их на пол. Взяв все книги с полок, завернул их в кушак из Траблуса, который снял с пояса. Потом немного постоял и почесал свой нос. Тихонько собрал молитвенные коврики и покрыл ими раку, как будто накинул попону на коня. Теперь нужно выйти из двери. Но снаружи много народа. Он опёрся на раку. Немного подумал. В кавуке (старинный головной убор) ничего отложено не было. Сверху был вышитый золотом круг. Вдруг рака от его напора съехала. Чироз Ахмет сжался, чтобы не упасть. Интересно, воскрес ли святой? Он остановился, посмотрел и улыбнулся.

Он подумал, что душа святого не была прибита к полу.

Он наклонился, поднял раку, чтобы заглянуть под неё. Это было очень легко сделать. Рака была сделана из тонких досок и покрыта сверху зелёным сукном. В его уме созрел «план выхода». Он взял в охапку книги и подсвечники и вошёл под эту раку. Он пошёл с ней очень медленно. Остановился. Высунув руку из-под раки, медленно открыл дверь и взглянул на левую сторону проспекта. Он мог быть схваченным. Улица с правой стороны была малолюдна. Было много пустырей, но пожар был в том районе. И все люди собрались в том месте. Чироз Ахмет недолго думал под ракой. Была, не была, он вышел из двери. Народ, повернув свои головы на шум, поразился. Каждый остался на том месте, где стоял. Вот идёт воскресший святой. Насосы прекратили работу. Сильный ветер внезапно стих. Пожарные от страха побросали топоры, багры и шланги. Рака шла в направлении пожара. Народ, отступая по обе стороны улицы, дрожал от страха. Рака шествовала с величием страшной духовной силы, покачиваясь из стороны в сторону, и скрылась в темноте за пожаром.

Огонь был побеждён за два дома до усыпальницы. Несгоревшая усыпальница, оставшаяся без святого, опять была оберегаема народом квартала, как святыня. Только сотни лиц, читающих Коран, по-прежнему не сворачивали к опустевшему зданию, смотрели в сторону Каабы и говорили: «На наших глазах, он ушёл в ночь пожара по этой стороне!»

Ревность

Али Джанибу

«Просто, когда я был молодым парнем,

я нашёл этот рассказ среди книг моей умершей мамы,

который не смог решиться опубликовать.

Я прочитал его с удивительным интересом.

Он мне очень, ну, очень понравился.

Почему не так давно он мне не нравился,

и я отложил его в сторону?

Неужели, чтобы заставить меня вспомнить

о милосердии моей бедной мамочки?

Как бы то ни было… Мой любимый Джаниб,

сегодня я предлагаю тебе моё самое красивое

произведение. Я посвящаю тебе эту рукопись».

Господин Ахмет Сюхран сказал:

– Тогда мне было только двадцать лет.

Мой отец, занимающий высокий пост на телеграфе и почте в Незарете, не смог перенести моей расточительности, распутства и позора. Моя мама посовещалась с семьёй, состоящей из моей старой тёти и бабушки. Все они единодушно решили отправить меня в провинцию. Инспектор в вилайете (области) Янья был одним из людей моего отца. Я собирался поехать в городок того вилайета и работать там телеграфистом. Чтобы образумился. Про это моя мама сказала очень мягким голосом:

– Ты очень ослаб… Что-нибудь похожее на перемену климата… И страну увидишь, и себя приведёшь в порядок. И опять же развитие…

В начале, по мере её напева о моей подготовке к отъезду, я недоумевал:

– Я не уеду, это невозможно.

Как только я возражал, моя мама начинала рассказывать о моём ужасном поведении, которое было следствием моего последнего проступка у отца. С довольно большим количеством клятв она обещала, что я обязательно вернусь назад через несколько месяцев, и что она будет просить отца об этом.

Я был недоволен, но, вероятно, у меня было желание увидеть те края, и я сказал:

– Ладно, однако, больше трёх месяцев я не останусь…

Щедрые деньги на дорожные издержки… Зарплата четыреста пятьдесят курушей… Это хорошо! Однако трёхмесячная разлука с любимым и приятным Стамбулом… Пять лет исполнилось, как я не покидал Стамбул. Я привык к нему, как к своему рождению, взрослению и как к своей родине. Но для каждого человека, готов свой вид утешения. Вспоминая пейзажи и развлечения в портовых городах, в которые мы заходили, возвращаясь из Гирита, места последней службы моего отца, я думал:

– Теперь я хорошо проведу время.

В то время я был ещё молодым парнем.

С этими соображениями я впал в сладкие мечты. Да, сначала Бейрут, потом Пире… Атина… Совершив вояж из Моры в Превезе, оттуда в Янью, а уже оттуда я собирался уехать в местный городок, где будет моя служба. Хорошего путешествия!

Короткое прощание с семьёй… После получения ценных наставлений от моего отца, заключающихся в том, чтобы были заполнены три-четыре чистых листа бумаги, если соберусь написать письмо, я запрыгнул на пароход. Два дня мы стояли в Селянике. Нет нужды говорить, что мои два вечера прошли в многолюдном ресторане с музыкой. После Селяника я немного разболелся. Мы собирались стоять два дня в Измире. «Мои деньги в Атине, вот там я изрядно повеселюсь», – с этой мыслью я отказался от развлечений в Измире. Вместе с этим, подобно пассажирам, носящим чалму, я не согласился участвовать на вечеринках на пароходе. Я остановился в гостинице. За ужином я заметил, что какой-то бородатый господин внимательно наблюдает за мной. Короче говоря, он очень долго не прекращал проявлять любопытство ко мне. После ужина, когда мы пили кофе, этот господин спросил моё имя. После того как имя было сказано, он спросил кем я прихожусь моему отцу. Когда я ответил, он странным движением протянул руку к моему рту и сказал:

– Поцелуй руку своего дяди!

Я пришёл в замешательство. Но узнал его. Когда я целовал эту пухлую руку, я вспомнил, что мой любезный дядя был секретарём в посольстве Персии, и обучал меня в детстве языку фарси. Один раз в году он присылал письма с поздравлениями к Мухаррему (первому месяцу лунного календаря). Странная встреча… Он вернулся в Стамбул. Задавал мне вопросы, касающиеся персидского изафета, чтобы я продемонстрировал ответы своим родителям. В ту ночь мы до трёх часов сидели в кафе в Кордоне. Когда мы пришли в гостиницу, глубокий сон, похожий на специфическое опьянение путешествием, смежил мои веки. Мой дядя пошёл спать в номер на первом этаже. Когда он подходил к своей комнате, погладил меня по спине и сказал:

– Пусть Аллах даст тебе покой, сын мой. Я не буду вставать рано. Пожалуйста, разбуди меня.

– Слушаюсь! – сказал я и ушёл. Я подошёл к своей комнате. Благодаря моему отказу от разгульной жизни, какую ценную встречу эта ночь дала мне возможность приобрести! Не было никакого сомнения, что эта ночь представила меня моему дяде, который завтра рано встанет и уедет в Стамбул на пароходе.

…Утром я проснулся поздно. Быстро оделся и спустился к комнате моего дяди. Он тоже оделся, почистил щёткой свою феску (турецкий головной убор). Увидев меня в зеркале входящим, он повернулся и сказал:

– С благословенным добрым утром, дитя моё, ты же сегодня меня проводишь?..

Я засмеялся и сказал:

– С гордостью, мой господин.

Что-то бросилось мне в глаза рядом с его железной кроватью с жёлтыми набалдашниками… Белый мех?… Или… Собака?… Я подошёл с любопытством. Приблизившись, я увидел, что на меня смотрят два блестящих чёрных глаза. Это не была ни собака, ни кошка…

Я машинально воскликнул:

– Ах, какая красивая вещица!

Мой дядя с тщательной аккуратностью водрузил феску, которую отчистил, на свою голову. Подошёл ко мне и сказал:

– Она действительно прекрасна. Эту обезьяну мне подарили индийские купцы. Когда она мне досталась, я не решился продать и избавиться от неё.

Я удивился:

– Разве это обезьяна? Я никогда не видел белых обезьян!

Мой любезный дядя рассмеялся. Он погладил белую обезьяну:

– Она единственная в своём роде в Индии. Необыкновенно смышлёная. К тому же редкая.

По мере моего изумления он рассказывал про поступки, свидетельствующие об её сообразительности, играх и знаниях. В конце он сказал:

– Я подарю её тебе на память. Я вижу, что она понравилась тебе.

Ой-ой-ой… Что я буду делать с обезьяной? Наказание Божье! Ели бы хоть получать от этого удовольствие… Белоснежная штучка. Но она показалась мне странной. Я отказался:

– Я не хочу.

Мой любезный дядя продолжал настаивать, считая, что я отказываюсь из вежливости. Что мне делать? Поневоле я согласился. В тот же день мой дядя уехал в Стамбул. Я остался с обезьяной один. Эта белая обезьяна имела настолько красивые зубы, что… На её лице не было хмурого выражения, как у других обезьян. Блестящая белая шерсть, изящные белые лапки выглядели очень милыми и мягкими. Очень чёрные глаза смотрели так очаровательно, что… Я взял её в свои объятья. Она была очень доверчива и послушна. От радости она извлекала звуки, похожие на рыгание. Когда мы пришли на пароход, все пассажиры были изумлены. Также как и я, они не видели такой белой обезьяны, которую им нравилось гладить, как кошку.

Когда мы зашли в Пиреи, я захотел продать эту красивую обезьяну. Больше десяти лир за неё не давали. Я пожадничал. Я решил сбыть её с рук. Что будет? Греция! Итак, и здесь никто не дал достойную цену этому замечательному животному. Теперь моё путешествие, по мере приближения к моему месту службы, как будто набрало скорость и стало сном. Я проехал Превезе и Янью и прибыл на телеграфную станцию. Это было красивое место. Виноградники, сады… Дали… Голубые горы… Потом пурпуровые горы… В высоких окнах здания телеграфа приятно трепыхался ветер. Почти все жители городка были греки.

Первые дни они с большим беспокойством проходили мимо. Я вспомнил слова моей мамы:

– До трёх месяцев…

Я привёл в порядок место своего обитания, готовясь к достаточно долгой жизни здесь, потому что я совсем не верил её обещанию. Вероятно, у прежнего служащего до меня была немного философская натура! Я вычистил замусоренную комнату. На кресло, которое было очень грязным, я надел чехол. После этого я начал писать письма… Иногда отправлял телеграммы…

Другие телеграфисты говорили:

– Добро пожаловать!

– Спасибо…

На их ответ, что они не будут тянуть с передачей корреспонденции, я говорил:

– Я очень беспокоюсь!

Служба на должности телеграфиста это особая служба. Вы находитесь в постоянном контакте с вашими сослуживцами на расстоянии многих фарсахов (персидская единица длины около 5 км), хотя вы находитесь только у телеграфного аппарата. Когда вы видите друг друга, этот контакт настолько затруднителен, что… или настолько увеличивается что… Однако, иногда вы сердитесь или миритесь друг с другом. Сначала товарищ извне, спрашивает ваше имя, ваш возраст, женаты ли вы или холостой. Но уже через неделю спрашивает вещи, которые не может спросить даже самый бесцеремонный из ваших друзей.

Я топил в холодной серьёзности их болтовню и передавал короткие ответы в телеграфных сообщениях, чтобы быть в курсе дел. Окно, рядом с которым находилось моё кресло, было открыто очень раздольной весенней погоде. Я часами смотрел наружу. Моё здоровье, ослабевшее от мотовства и безмерного распутства, очень медленно приходило в норму. Я сразу погружался в сон в своём кресле, не сопротивляясь в изобилии приходящим мечтам, помня правило, «если молодой человек не спит, а старый спит, то это болезнь». Моя обезьяна стала мне кротким и послушным другом. Она старалась быть полезной во всяком моём деле. Если я показывал на воду, то она приносила воду. Когда я спал, как днём, так и ночью, она подбегала и будила, когда трезвонил телеграфный аппарат. Однажды после обеда я снова погрузился в лёгкий сон. Я почувствовал незаметное прикосновение к моим волосам. Я медленно открыл глаза. Моя обезьяна ласкала меня.

Она гладила мои волосы. Я спал, чувствуя необыкновенное поглаживание этих маленьких, слабых, белых и мягких лапок. Просыпаясь, я увидел, что она сидела напротив и пристально смотрела на меня своими глазками. Это продолжалось каждый день. Она меня гладила, ласкала, потом садилась напротив и смотрела на меня, когда я спал.

Однажды утром я умыл своё лицо… Прислонившись к окну, я посмотрел на облака и сверкающее солнце, в даль, дрожащую в дымке. Внезапно открылась дверь. Я повернул голову. Очень молодая, очень красивая девушка… Она, как это свойственно только гречанкам, непринуждённо и живо спросила по-гречески:

– Вы служащий связи, господин?

Я ответил:

– Да, что вы собираетесь отправить?

Она собиралась дать телеграмму своему старому отцу, что она здесь жива и здорова. Она послала телеграмму. Девушка вела себя так непринуждённо, что… В течение десяти минут мы наговорили на целый год. Её отец был бакалейщиком в Атине. Сама она приехала погостить к тёткам в Янью и собиралась устроиться здесь. Я почувствовал расположение к мадмуазель и сказал:

– Здесь очень хорошо, но вам будет трудно привыкнуть к массе людей.

Я очень быстро стал её близким другом. На следующий день, когда она проходила перед зданием телеграфа, я поздоровался с ней. Смеясь, она ответила. Наша дружба развивалась. Мы часами гуляли вместе в роще перед телеграфом. Её звали Элен Теодор. Она была также умна, как и глупа, но в высшей степени непосредственна.

Элен изучала французский язык в Атине, по литературе, которую она проходила в школе, ей задали прочесть книги Расине, Корнейле и Фенелона.

Однажды вечером мы опять вместе болтали о пустяках в голубой тени. Вдруг увидели, что обезьяна подошла и встала сзади нас. Девушка спросила:

– Зачем она подошла?

– Я не знаю. Давай посмотрим, что она будет делать?

Обезьяна стала тянуть меня за полу пиджака.

По её голосу я догадался, что звонит телеграфный аппарат. Наверное, он звонил вместе с криком обезьяны.

Я сказал:

– Мадмуазель, позвольте мне принять телеграмму…

И удалился. Когда я направился к маленькому телеграфному аппарату, то увидел, что обезьяна была очень довольна. Я вбежал в помещение. Обезьяна за мной не пошла.

Я проверил аппарат, сигнала ниоткуда не было. Звонок не звенел. Никто меня не вызывал.

Интересно, значит, обезьяна обманула меня?

Я вышел из помещения, чтобы вернуться к Элен. Вдруг я услышал вопль. Издали я увидел, что молодая девушка закрыла лицо руками. В один миг я подбежал к ней. Между её пальцами сочилась кровь. В тревоге я спросил, что случилось.

Элен закрыла свои глаза от боли и ответила:

– Обезьяна исцарапала мне лицо!

Я сразу же побежал к врачу. Проводил Элен домой. Счастье, что её раны были незначительные.

В первый раз я рассердился на обезьяну. Пусть даже этот мой гнев будет последним. Войдя в дом, я увидел, что она залезла под стол и смотрела на меня сверкающим и довольным взглядом. Я взял толстую палку, стоявшую в углу. И начал сильно стучать. Она не испугалась, а, наверное, удивилась. Я не мог справиться со своим гневом, схватил её за загривок и быстро вышвырнул за дверь. Упав на землю, она посмотрела на меня таким взглядом, что… Я не могу забыть его до сих пор.

В ту ночь я слышал, что она звала меня и царапала дверь. Я не подавал голоса. На следующий день она исчезла.

Её не было три дня.

На третий день её принёс один крестьянин и сказал:

– Я нашёл её около воды среди родников.

Но какой? Вы можете себе представить? Слабой, больной, грязной, истощённой и жалкой… Она абсолютно ничего не ела четверо суток. Я дал ей её любимые орехи. Она даже не посмотрела на них… Закрыла свои глаза. Она начала реветь. Можно было подумать, что она плачет… Мой гнев совсем прошёл, и я начал жалеть этот ценный подарок. Я старался вернуть её к жизни и с трудом заставлял её есть.

Однако она упрямилась. Не ела. Не пила. Наконец через десять дней она умерла от голода.

Бедная и несчастная обезьянка приревновала меня и довела себя до смерти, находясь под воздействием моего поступка. Я хотел плакать от горя, из-за того, что с этого времени я уже совсем не услышу голос от лежащего напротив меня её скрюченного кроткого мертвого белого тела с белыми лапками, белыми ножками и белой головкой. Я как будто чувствовал её поглаживание моих волос. Её лапку, гладящую и ласкающую меня…

Через некоторое время священной памяти печальные события прошли. Я же до сих пор не узнал, что такое ревность. Я чувствую необыкновенную душевную боль, вспоминая помешательство этой обезьяны.

Некоторые необъяснимые чувства у животных сильней, чем у людей! Например, упрямство ослов, преданность собак, неблагодарность кошек…

Интересно, относится ли ревность к таким чувствам?

Вилла с феями

Господин Сермет повернулся к стоявшему сзади сторожу и сказал:

– Вот ещё одна пустая вилла!

Перед маленьким сосновым бором очень сверкало, ослепляя газа, великолепное, как будто сделанное из мрамора, здание. Цветочные клумбы заросли сорной травой. На железной калитке сада висела большая табличка «Сдаётся в аренду». Сторож покачал головой:

– Проходи, господин, проходи!.. Туда Вам лучше не идти.

– Почему, мой дорогой?

– Возьмите в аренду дом, который я только что Вам показывал. Он маленький, но очень удачный. Кто там живёт, у всех рождаются мальчики.

– Как мы разместим двенадцать человек в пяти комнатах?! Давайте посмотрим здесь… Абсолютно нам подходит…

Сторож опять категорически возразил:

– Мой, господин, Вы не можете здесь оставаться…

Господин Сермет не мог оторвать своих глаз от виллы. С каждой его стороны были широкие балконы. Считалось, что они опираются на фундаменты. Они распластались, словно белая лежащая курица-наседка Немсе. Двадцать лет, с детства, господин Сермет мечтал именно о таком гнезде. Он спросил с нервной торопливостью:

– Почему вы не хотите, чтобы мы здесь жили?

– Мой господин, в этой вилле обитают феи.

– Какие феи?

– Обыкновенные феи! Появляются ночью. Не дают покоя тем, кто находится в доме.

Господин Сермет был не из тех, кто поверит, пока не услышит собственным ухом или не увидит собственным глазом.

Он не принимал решение, не почувствовав что-то, что крепко-накрепко мог зажать в своей руке, или на его взгляд и слух является выдумкой. Все они вошли бы к нам внутрь из этих четырёх проходов обманным образом. Но рука… но осязание, он не даст себя обмануть. Он прибегнул бы к зрению и слуху, чтобы отразить атаки на наш мозг всех мифов и суеверий. Он рассмеялся и сказал:

– Феи не принесут нам вреда!

Сторож, будто услышав ругань, посмотрел в лицо господину Сермету:

– Все въезжающие так говорят, но больше месяца не задерживаются.

– Расскажи своей бабушке. Давай посмотрим здесь.

– Ключи у хозяина.

– А кто хозяин?

– Хозяин – господин Хаджи Ниязи. Он проживает вот в этой вилле рядом…

– Давай возьмём ключи.

– Ладно, но…

Они вернулись. Направились к старому дому, окрашенному в кирпично-красный цвет, у которого из-за густо растущих деревьев были видны только верхние этажи.

По дороге старый сторож рассказывал историю белой виллы. Въезжающие в это место жильцы в течение десяти лет не могли прожить более одного месяца. Сначала феи появлялись, потом они бросали очень большие камни, в конце приходили и разбивали стёкла, ночами не давали никакого покоя. Из жильцов двое умерли от сердечного удара, троих из домашних скрутило, одна женщина от страха родила шестимесячного ребёнка. Они прошли мимо пасущихся в тени миндальных деревьев овец. Открыли калитку виллы кирпичного цвета.

Господин Хаджи Ниязи был старым служащим по управлению имуществом мусульманской религиозной общины. Он начал добывать средства к существованию куплей-продажей домов, изъятых у организаций в качестве компенсации при провозглашении независимости. Однако он был очень порядочным человеком. Хотя он продавал в год, может быть, по сто домов, он, приехав из-за границы, не мог всучить тупому и неопытному клиенту свой собственный дом с феями и всегда говорил: «Я ничего не боюсь, кроме Аллаха!» Он совсем не скрывал, что на вилле обитают феи. Он сам открыл дверь и сказал, захотевшему осмотреть виллу, господину Сермету:

– Проходите, пожалуйста!

Он прошёл перед ними. Они вышли из сада. На улице господин Хаджи Ниязи вытащил один латунный ключ из кармана жёлтой мантии из грубой ткани. Открыл калитку в сад и сказал господину Сермету:

– Вилла также открывается этим ключом…

Они прошли. Сад действительно немного зарос. Они вернулись назад из-за запущенности сада и из-за того, что не смогли пройти ручей. Позади виллы был небольшой сосновый бор, который также был в тиши запустения. Сторож не стал входить в виллу и остался у двери. Господин Сермет вошёл внутрь вместе с владельцем дома. Об убранстве нечего было и говорить. Нижний этаж был весь мраморный. Хранилище для воды, ванна, колодец, курятник, конюшня… Всё было в порядке.

– Сколько стоит аренда?

– Мне много не надо. Сто восемьдесят лир в год. Но я хочу получить сразу за три года.

– Почему?

– Посмотрите, мой дорогой, почему: мои враги хотят, чтобы вилла осталась без арендатора, и рассказывают о феях. Кто бы ни пришёл, начинают рассказывать про фей. Наконец, арендаторы, которых мы встречаем, слышат ложь. Например, в середине зимы они потихоньку ушли, покинув виллу. Уходящие жильцы присоединяются к этой пропаганде, что ещё хуже. Если так будет продолжаться ещё два года, то я не смогу ни продать, ни сдать в аренду свою недвижимость.

Господин Сермет сказал:

– Действительно, до настоящего времени совсем никого…

– Но вселяющимся жильцам достаточно слов соседей. Они совсем не остаются. Пугаются и сбегают.

– Я не боюсь.

– Слава Богу.

– Однако, оплата вперёд за три года, это тяжеловато…

– Что мне делать, дорогой мой. Это дело мне испортило много крови. Как хотите…

Господину Сермету больно уж понравилась эта вилла. К тому же арендная плата дешёвая. Сейчас с него просят сто пятьдесят лир в год за трёхкомнатную хижину.

В тот же день они подписали договор аренды. Было передано пятьсот сорок лир за три года аренды. После того, как господин Сермет вышел из дома господина Хаджи Ниязи, он отправился к сторожу и выписал ему чек на двадцать пять лир в качестве вознаграждения. Сторож сказал:

– Мне жаль ваших денег, вы не то что три года, но и трёх месяцев здесь не проживёте.

– Увидим.

– Вы увидите это. Господин Хаджи брал предоплату за три года со всех жильцов, но ни один из них не мог прожить и одно лето. Деньги, которые они отдали, пропали.

Через неделю господин Сермет с многочисленной семьёй перебрался на виллу. Он обладал настоящим вкусом. Каждую ночь он проводил за весёлой болтовнёй, с хорошим настроением ел и пил. С ним всегда находились женщина и мужчина из родственников и четыре-пять гостей. Господин Сермет был турком. Однако следовал правилу европейцев: «Днём мучения, ночью развлечения».

Дети пошли в школу. Дочерей он устроил секретарями в большой торговый дом. Свою жену он определил в женскую школу, где она стала давать уроки фортепиано. Только его семидесятипятилетняя мать осталась работать по дому, а также присматривать за кухней, прислугой и т. д. После еды близкой к полуночи за столом совсем не сидели, а сразу шли спать. С тех пор не прошло и пятнадцати дней, как однажды ночью с нижнего этажа донёсся страшный крик. Служанка Артемисья побежала наверх, крича во весь голос. Она сообщила, что что-то белое прогуливалось среди сосен позади виллы. Ей сказали:

– Тебе это показалось!

Они не поверили также другой прислуге, видевшей это. Вся челядь и дети вышли на задний балкон дома. Они увидели белое привидение, там, куда Артемисья показывала пальцем. Оно стояло внизу деревьев и как будто смотрело на виллу. Господин Сермет потёр свои глаза и сказал:

– Подумать только! Посмотрите на силу внушения!

Его жена, дочери и дети побледнели от страха. Старшая дочь сказала:

– Какое внушение папа! Это то, что ты видишь напротив нас?

– Вижу.

– Слушай, в таком случае, что означает внушение?

– Разве мы слышали что-то, кроме сказок о феях, когда въезжали сюда? Все приезжающие жильцы что-то говорили. Сейчас все мы видим это привидение под этим влиянием.

– Но это невозможно.

– Почему нет?

Господин Сермет рассказал, что кто-то ошибочно представлял всему театральному народу, какой был аферист Казанова. Он сказал, что видит ложь, входящую в наши глаза и уши, однако то, что мы видим, не распространяется на наши руки. Привидение быстро исчезнет. Потом он встал. Не слушая возражений своей жены, он выскочил в сад, чтобы своими руками прогнать видимое привидение. Он направился в сосновый бор. Однако привидение убежало. Исчезло. В ту ночь никто в доме не смог заснуть, кроме господина Сермета.

Отныне каждую ночь они видели это привидение. Когда господин Сермет выходил, чтобы схватить его руками, привидение убегало. Понемногу они, похоже, к этому привыкли. Однако, однажды ночью, когда все спали, ужасный удар потряс виллу. Все выбежали на балкон. Но не могли ничего увидеть. Утром они обнаружили огромный камень в глубине столовой. Мать господина Сермета начала говорить:

– Моё право не простить тебя, если ты не заберёшь нас из этой виллы. Жить два месяца за пятьсот сорок лир… Это не то, что не подойдёт господину Сермету. Но ночью чрезмерно большие камни не дадут спать домашним. Они вселяют во всех беспокойство. С каждым появлением привидения, господин Сермет не может прогнать его своими руками. Соседи, услышавшие о камне, сказали, что «если вы не уедете, то привидение также разобьёт ваши окна». Господин Сермет, вспоминая статью договора «все ремонтные работы производятся за счёт арендатора», ещё больше расстроился. Он думал, что делать до того, как в его окружающий мир проникнут эти осколки стекла.

Постепенно вера в себя начала нарушаться. Наконец они решили уехать. Однако они не могли найти другого дома. Они услышали больше тысячи рассказов об этой вилле. По их словам в старые времена на этом месте было кладбище. На месте кухни пятьсот лет лежали святые мощи… Господин Сермет несмотря на брошенные камни и разбитые стёкла, до сих пор не верил в фей. Эта фея всегда убегала в сосновый бор, там проваливалась, как сквозь землю. Однажды господин Сермет придумал спрятаться в сосновом бору, вдруг внезапно выйти перед феей или схватить её руками, подкравшись сзади. Он не получил согласия в этом от своих домашних: «Он там же на тебя и набросится!», – говорили они. Однако господин Сермет, несмотря на то, что его душа была не на месте, не верил в разных фей, злых духов и прочее.

На следующую ночь он пошёл в лесок. Он притаился под одной из нижних веток большой сосны. Он ждал долго. Наступила полночь. Обитатели виллы из любопытства не могли уснуть. Они смотрели, на то, что происходит с несчастного балкона. Вдруг его сердце забилось. Привидение выросло, как из-под земли.

Хотя он абсолютно точно знал, что привидение скроется, испарившись, как только он коснётся рукой тени, коленки господина Сермета начали трястись. Он подумал про себя: «Я не боюсь, но моё тело боится!» Он потихоньку отпрянул вниз и пошёл за спиной привидения. Линии формы привидения просматривались очень отчётливо. Привидение совсем не слышало, как он приблизился. Он медленно протянул руки и дотронулся до белого тела. Привидение вдруг очень сильно испугалось. Но не исчезло. Повернулось. И увидев господина Сермета, начало убегать что есть мочи.

Господин Сермет сразу понял, что это не была какая-то воображаемая фея, которая исчезла бы после его прикосновения. Прежде всего, он не отстал и стал её преследовать. Он с силой схватил фею, когда она забиралась на доску, упёртую в низкий забор в конце соснового бора. Господин Сермет перестал дрожать, когда понял, что от привидения не будет вреда.

Он взвалил на спину несчастное привидение и сказал

– Сейчас я с народом покажу тебе, как шутить!

Господин Сермет притащил привидение прямо к вилле и крикнул.

– Принесите лампу, давайте посмотрим на эту физиономию.

Домочадцы спустились к садовой калитке.

– Человекообразная скотина! Разве я не говорил, что во всём мире нет никаких злых духов?

Привидение ни за что не хотело снимать со своей головы белую простыню. Господин Сермет стянул её с большим трудом. Они поразились, увидев запутавшегося в своих белых усах господина Хаджи Ниязи. Бедняга прикрывал лицо своими руками, чтобы его не было видно. На его спине порвалась ночная рубашка из шамской материи.

Господин Сермет расхохотался.

Дочери, дети и прислуга пришли в замешательство. Бабушка спросила:

– Господин, почему ты сходишь с ума, заставляя бояться истинных мусульман?

Господин Сермет ответил: