Текст книги "Этот неувядаемый аристократический шарм"

Этот неувядаемый аристократический шарм
Онисе Баркалая

© Онисе Баркалая, 2017

ISBN 978-5-4485-9000-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Социальные революции потеснили аристократов. Простолюдины отняли у «благородного» класса землю, а буржуазия – власть. Но у аристократов осталось то, что невозможно экспроприировать, перенять или купить: безупречные манеры, утонченность, изысканный вкус, безукоризненный стиль, превосходное умение владеть собой, сдержанность и такт. Даже в сумасшедшем доме единственный больной «благородного звания», пациент с тонкими чертами лица, отличается необыкновенной деликатностью (персонаж повести А. Чехова «Палата №6»). Только королева может за одну ночь распознать в девушке, которая представляется принцессой, нежную и тонко чувствующую аристократку – невесту для своего сына, принца («Принцесса на горошине» Г.Х.Андерсен). «Ну, это мы разузнаем!» – скажет про себя старая королева. Всего лишь горошина будет положена на кровать принцессе под двадцатью тюфяками и таким же количеством перин из гагачьего пуха. Ответ принцессы на вопрос о том, как ей спалось, весьма убедителен, он словно воплощает изнеженность и утонченность представительниц прекрасной половины праздного класса. « – Ах, ужасно плохо! – отвечала принцесса. – Я всю ночь не сомкнула глаз. Бог знает, что там у меня было в постели! Я лежала на чем-то твердом, и теперь у меня все тело в синяках!».

А между тем вдруг стать настоящей леди или джентльменом невозможно, даже имея внушительный счет в банке для покупки средневекового замка. Пройдет целая эпоха между основателем торговой империи купцов Елисеевых, простым крестьянином (с огромной бородой!) Петром Елисеевым, который, разумеется, не был отмечен благородным шармом, и его потомками, возведенными в дворянство, среди которых: ученый, учредитель банков, действительный статский советник, вице-президент общества, кавалер французского ордена Почетного легиона. Именно целая эпоха необходима для возникновения культуры, хороших манер и безупречного вкуса. Как много времени понадобилось потомкам Медичи, предки которых начинали с торговли, для того, чтобы в качестве творцов эпохи Ренессанса влиться в когорту пятисот аристократических семейств Европы, портреты представителей которых украшают (основанную Козимо Медичи) галерею Уффици!

Как внешне отличается изящный рыцарь Дон-Кихот от своего оруженосца, круглолицего и низкорослого крестьянина! Да и барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен на иллюстрациях к большинству изданий сочинения Распэ выглядит стройным, как и подобает человеку дворянского происхождения. Есть выражение: «Аристократическая косточка». Хотя она и не всегда заметна, если взглянуть на тучные фигуры и мясистые лица аристократов, изображенных на некоторых портретах, однако никакими формами мышц, которые «моделируются» в современных фитнес центрах, невозможно подменить то, что не дано генами и природой. Для этого нужна многовековая особая социальная среда, которая сложилась при монополии правящего класса аристократов на образование, культуру, искусство. Поскольку отпрыски благородных фамилий с самого детства пребывают в атмосфере изящества и утонченности, то это, без сомнения, способствует формированию тонкого вкуса. Успех Коко Шанель как раз и связан с тем, что принцип «роскошной простоты», предложенный модельером, был по достоинству оценен аристократами. В пьесах О. Уайльда («Веер леди Уиндермир», «Идеальный муж», «Как важно быть серьёзным») действие преимущественно происходит в аристократических салонах. И хотя в пьесах содержится немало сатиры в адрес высшего общества, лондонский высший свет был в полном восторге от звучавших там тонких шуток и остроумных диалогов.

«Вы меня удивляете, – сказал мистер Уорбертон. – Все молодые люди из его рода учатся в Итоне и Оксфорде уже на протяжении нескольких веков» (из рассказа С. Моэма «На окраине империи»).

В первом октябрьском номере «Комсомольской правды» за 2016 год есть небольшой очерк про «кембриджскую пятёрку» – выпускников знаменитого университета, составивших ядро советских разведчиков в Великобритании. Эта группа, как считается, была самой успешной и результативной в истории мировой разведки. Взглянув на опубликованные в газете фотографии, невозможно не обратить внимание на присущий им аристократический шарм. Один из них, Энтони Блант, был советником короля Георга VI.

«Мне пришлось самому пробиваться из самых низов. Меня не ввели в правление, как некоторых, лишь из-за их университетского образования и принадлежности к определенному социальному кругу», – сетует в особняке владельца издательства Чарльз Трэвор Стэнтон в драме Дж. Пристли «Опасный поворот».

Разумеется, для «шлифовки» изысканных манер и обучения этикету необходимы поколения знатных предков и персональных гувернеров. Времени для этого было достаточно: аристократы не особенно утруждали себя работой. В пьесе О. Уайлда «Идеальный муж» лорд Кавершем говорит леди Чилтерн о том, что его сын, лорд Горинг, – настоящий бездельник, ведущий праздный образ жизни. «Ну как вы можете это говорить! Каждое утро, в десять часов, он катается верхом в Хайдпарке; три раза в неделю бывает в опере, переодевается по меньшей мере пять раз в день и каждый вечер обедает в гостях», – защищает его леди Чилтерн. «Мой знаменитый княжеский титул…» – напевает князь Пантиашвили (В. Стржельчик) в комедии «Ханума» (БДТ им. Товстоногова, 1972 г.). Узнав, что его племянник занимается репетиторством, он ему напомнит: «В нашем роду никто никогда не работал». А какой контраст составляет не особенно блистающий умом Берти Вустер, богатый аристократ-бездельник, представитель «золотой молодёжи» и выпускник Итона, со своим слугой Дживсом, находчивым и эрудированным камердинером (сериал «Дживс и Вустер», 1990—1993 г.г., режиссер Ф. Ферфакс)!

«Рассказывают также, что был в древние времена и минувшие века и годы один царь в странах Индии, и был этот царь великий, высок ростом, красивый обликом, прекрасный нравом с благородными свойствами», – шепчет Шахерезада под покровом ночи. Почему Ф. Достоевский в «Идиоте» «присваивает» своему герою княжеский титул? Наверно, потому, что иным способом ему невозможно оказаться в доме генерала. Ведь на месте князя мог быть, к примеру, болезненный писатель, вышедший из мещан. Но дворянское происхождение ассоциируется не только со знатностью рода, но и с благородством человека, возвышенностью его души, нравственными достоинствами. Князь Мышкин, как и рыцарь Дон Кихот, возвышен над суетой и материальным благополучием, ему также присущи сострадание и благородство.

Разве не этим благородством объясняется действительно мужской поступок ряда пассажиров первого класса злополучного лайнера («Титаник», режиссер Д. Кэмерон, 1997 г.)? Джентльмены добровольно откажутся занять места женщин и детей в спасательных шлюпках и с аристократической выдержкой примут смерть. «В назначенный день состоялся блестящий турнир, которого Тироль ждал много лет. Праздник вышел на славу. Четырех рыцарей закололи, семерых смертельно ранили. Все находили, что давно уже не было так весело» (Из романа Л. Фейхтвангера «Безобразная герцогиня»). Почему весело? Не потому ли, что здесь обнаруживается то аристократическое презрение к смерти, где честь выше смертельной опасности? Разве не этим критерием будут руководствоваться истинные джентльмены в ту роковую ночь на Титанике?

Конечно, душевное благородство не всегда сопутствует «благородному» классу в обществе «цветовой дифференциации штанов». В романе В. Крестовского «Петербургские трущобы», несмотря на дворянское происхождение персонажей и благозвучную речь, «нет места благородству и чести, нет места даже элементарной человеческой доброте и порядочности» (Википедия). Благородные поступки не требуют благородного происхождения, зафиксированного в Готском альманахе. Армия генерала Михаила Григорьевича Ефремова в 1942 году попала в окружение и вела тяжелые бои. Оценивая положение его армии как критическое, Ставка Верховного Главнокомандования прислала за генералом самолет, но тот отказался покидать части своей армии, которые отчаянно сражались, пытаясь вырваться из окружения.

Благородные поступки не требуют благородного происхождения. «Девушка опустила глаза и слегка покраснела. В Элморе не часто встречались молодые люди с манерами и внешностью Джимми». Герой рассказа О. Генри – Джимми Валентайн, в прошлом «медвежатник», и его привычки хорошо известны полиции: «дальние переезды, быстрые исчезновения, отсутствие сообщников и вкус к хорошему обществу». Его костюм, манеры и умение завязывать галстук производят впечатление даже на «законодателя мод для не густо позолоченной молодежи Элмора». Но герой рассказа стоит перед жутким выбором. Чтобы спасти девочку, случайно запертую в кладовой с бронированной дверью, которую невозможно открыть – только взломать, Джимми вынужден будет раскрыть себя. Противоречивая ситуация! Благородный поступок, в результате которого будет спасена девочка, со всей ясностью обнаружит прежние «неблагородные» занятия «медвежатника» Джимми, а они совсем не вяжутся с теперешним образом благородного человека: он уже приобрел уважение общества, его торговля обувью процветает, через две недели он должен был жениться на мисс Аннабел Адамс – дочери банкира. Но даже в этом случае, понимая, что для него все кончено и прошлое не даст ему начать новую жизнь, Джимми ведет себя безупречно. Прежде чем «виртуозно» взломать сейф, он обратится к своей невесте. «Аннабел, – сказал он, – подарите мне эту розу».

«Какое в нашем деле благородство жизни?!». Кого в действительности отличает благородство в повести И. Шмелева «Человек из ресторана»? Посетителей первоклассного ресторана, так называемых «благородных господ», которые бесчинствуют в отдельных кабинетах, обитых плюшем? «Почтенные отцы семейств просаживают здесь с девицами тысячи; уважаемые старцы приводят в кабинет пятнадцатилетних девочек; тайком подрабатывают мужние жены из хороших фамилий». Или официанта Скороходова, любящего жену, детей, который неравнодушен к чужому горю? Он с подлинным благородством переносит драму жизни. «Вот кто халуи и хамы!» – говорит о ресторанной публике герой повести.

Читая повесть О. Бальзака «Полковник Шабер», сразу бросается в глаза имя героя – Гиацинт. Едва ли это имя выбрано случайно. Ведь благородный поступок графа Шабера, полковника, героя битвы при Эйлау, славного воина (император лично послал двух хирургов для помощи раненому Шаберу), – это фактически отказ не только от своего состояния, жены, положения в обществе, но и от себя. Считавшийся убитым в бою, он предпочтет «не воскресать», остаться бродягой Гиацинтом ради спокойствия и благополучия бывшей жены, графини Ферро, которую он презирает. А разве не благородный цветок вырос на месте, куда упали капли крови убитого из зависти Гиацинта – юноши необыкновенной красоты, как донесли до нас греческие мифы? И в том, и в другом случае красота и благородство одержат верх над предательством, распустившись прекрасным цветком и показав высоту человеческого духа.

В чем заключается вопрос Гамлета? Он узнает, что его отец-король стал жертвой подлого заговора, который составил его дядя Клавдий. Гамлет стоит перед выбором: смириться, продолжать жить и делать вид, что ничего не произошло, имея к тому же высокие шансы стать королем, или отомстить за смерть отца, что может привести к непредсказуемым последствиям. Что выбрать: благополучие или принципы? Есть еще и третий вариант – тайно плести интриги и наказать обидчиков в результате хитроумного заговора. Но последний вариант претит Гамлету (ведь он подлинный аристократ, в отличие от дяди) – он идет в бой с открытым забралом. Гамлет устраивает театральный демарш: во дворце сыграют пьесу «Убийство Гонзаго». Тем самым он сжигает все мосты.

Драматургия Шекспира во многом базируется на использовании атрибутов аристократического шарма. Шекспир понял: чтобы доставить публике сильные эмоции, заставить ее по-настоящему переживать необходимо, чтобы, вопреки библейским заповедям, герои пьес травили, душили и резали своих ближних. Когда эмоции героев преобладают над здравым смыслом, когда первобытные инстинкты и агрессия конкурируют с цивилизованным порядком вещей, когда страсть и чувства превалируют над разумом, когда самые низкие и самые высокие проявления человеческой натуры сплетаются в один клубок, то драматический эффект от пьесы становится ошеломляющим, возникает буря потрясающих эмоций…

Кстати, закат торгового дома Елисеевых сопровождался поистине шекспировскими страстями. Разлад в семье, самоубийство жены главы торгового дома, крах бизнеса – все это не без основания связывают с безумной любовью Григория Елисеева к молодой замужней женщине. Именно любовная страсть является тем чувством, которое уравнивает всех: аристократа, буржуа, простолюдина. Поэтому, когда бушующие на сцене страсти не жалеют даже титулованных особ, то это является чем-то притягательным для публики.

Но Шекспир сделал и еще один блестящий «маркетинговый ход». Сейчас многочисленные убийства на почве ревности, дележа наследства нередко сопровождают следующим комментарием: «Шекспировские страсти». Подобные криминальные истории, напоминающие сюжеты трагедий великого драматурга («… У бурных чувств неистовый конец»), подчас лишены одного из важнейших признаков его пьес. Они, как правило, происходят в городских кварталах, в деревне или в каком-либо захолустье, где живут обычные люди. Но тогда, во времена Шекспира, действие пьес необходимо было облагородить. Сюжеты, где приводятся жуткие способы для достижения власти, для обладания женщиной и богатством, намеренно были перенесены на аристократическую «площадку», на которой герои трагедии облачены в королевскую мантию или генеральскую форму. Таким образом, возникал небывалый контраст между низменными инстинктами человеческой природы и абсолютно недоступным большинству зрителей высочайшим социальным положением героев пьес Шекспира. Да, драматурги пойдут дальше и придумают новые сюжеты, где будут бушевать аналогичные страсти, но действие пьес будет уже происходить не в королевском дворце, а, например, на ферме (Ю.О’Нил «Любовь под вязами»). Для зрителей это также будет впечатляющим зрелищем, вызывающим бурю эмоций.

В рассказе Л. Толстого «После бала» тоже можно обнаружить подобный контраст. Он возникает между «его высокоблагородием» – красивым, статным, высоким, свежим стариком-полковником, живо танцующим на балу, и утренней жестокой экзекуцией, которой он руководит с особой изощренностью.

Пронзительная история любви в драме Б. Лавренева «Сорок первый», вне всякого сомнения, усиливается социальным контрастом между простоватой Марюткой и пленным белогвардейским поручиком, дворянином. Героиня не сможет устоять перед возникшим чувством, околдованная не только красотой поручика, но и его утонченным дворянским воспитанием: манерами, речью, образованностью петербуржца. С каким восторгом впечатлительная девушка, пишущая плохие стихи, слушает истории, которые рассказывает ее начитанный классовый враг! Но классовая ненависть окажется сильнее человеческих чувств.

Калиостро, этот авантюрист, мистик, фокусник и тонкий знаток «чудодейственных снадобий», родился в семье мелкого торговца сукном. Но разве выдуманный титул графа не придает алхимику и искателю приключений некий шарм? Точно так же двойные фамилии трагиков и комиков провинциальных театров привносили в имидж актера какой-то особый блеск. «Струнина-Дольская, Тимофеев-Сумской, Нелюбов-Ольгин» – псевдонимы актеров из рассказа А. Куприна «Как я был актером». Но как бы там ни было, актер-то уж точно знает, как сыграть благородство, даже если он находится не на сцене, а в ресторане после бенефиса… «Мистер Ладлоу… тяжело поднялся с видом благороднейшего из римлян. Он, по-видимому, был пьян, но его манеры и слог прекрасно сочетались со спиртными напитками» (Дж. Пристли «Дженни Вильерс»).

С. Моэм в книге «Подводя итоги» пишет: «И даже писатели, в глаза не видевшие лорда, считали своим долгом писать по преимуществу о знати. Взглянув на тогдашние театральные афиши, всякий поразился бы количеству титулованных персонажей. Директора театров считали, что такие персонажи привлекают публику, актеры любили изображать их. Но по мере того как политическое значение аристократии сходило на нет, публика все меньше интересовалась ею».

В фильме «О бедном гусаре замолвите слово» (режиссер Э. Рязанов, 1980 г.) актер Афанасий Бубенцов, пытаясь загримироваться и скрыться от полиции, не может найти в театральной костюмерной одежду современника. «Кого мы только не играем! Короли, рыцари… ни одного костюма современника!» – восклицает он.

Сменится эпоха, но шекспировский контраст останется неизменным. Он виден, например, в пьесе Дж. Пристли «Визит инспектора», действие которой происходит в буржуазное время, где сословное неравенство не выглядит таким вопиющим, как в средние века. В сюжете нет отравителей или душителей, никто никого не убивает. Но инспектор представляет дело таким образом, что все «благородное семейство» становится косвенно виновным в самоубийстве несчастной девушки. Богатый промышленник Берлинг, который вышвырнет жертву с работы; его жена Сибил, которая прогонит ее из благотворительного дома; дочь Шейла, которая капризно потребует из-за пустяка уволить ее из ателье. Таким образом, все они так или иначе подтолкнут Еву Смит, молодую девушку, к самоубийству. Из концовки пьесы не ясно – имеет ли респектабельное семейство Берлингов прямое отношение к смерти Евы. А это значит, что вина за трагедию возлагается на правящий класс в целом, и мы снова видим шекспировский контраст между благородным происхождением, респектабельностью героев и такими неблаговидными их поступками.

По своему социальному положению, по своей исключительности аристократы дают возможность для создания максимального художественного контраста в трагедии, драме или комедии. Может ли когда-нибудь молодой африканец из неблагополучного парижского пригорода прокатиться на «ягуаре», принять ванну, инкрустированную как в королевских покоях Лувра, посмотреть грандиозную постановку классической оперы из VIP-ложи театра? Все это становится естественным и вполне достоверным в одной из лучших французских трагикомедий последних лет «1+1» (режиссеры О. Накаш и Э. Толедано, 2011 г.). Больной и очень богатый аристократ нанимает на работу в помощники молодого сильного парня, выходца из Сенегала, и тот, получая возможность жить в роскошном дворце, приобщиться к культурной среде, почувствовать настоящий комфорт, вносит в размеренную жизнь парализованного богача недостающие тому дух приключений и простые радости жизни. Причем, шкала контраста не выглядит примитивно: вверх – тепло, вниз – холодно. Социальный выигрыш «благополучного» класса по сравнению с проблемами героя (безработица, неблагополучная семья) компенсируется наличием большого числа условностей и этикета. Как быстро и просто представитель неблагополучного квартала оживляет вечеринку хозяина дома, на которую приглашены многие его родственники. Они слушают «живую» классическую музыку, откровенно скучают, они инертны, на их лицах – едва уловимая печать угасания. Но скучное мероприятие совершенно преображается, когда развлекать гостей берется африканец, по этому случаю одетый в элегантный костюм. Он ставит свой диск, и гости попадают в водоворот его танца – раскованные движения, свобода, страсть, энергия.

Похожий контраст есть и в фильме «Шоколад» (режиссер Л. Халльстрем, 2000 г.). В организованную, привычную и немного сонную жизнь европейского городка вносится струя свежего северного воздуха, создающего атмосферу праздника, удовольствий и новизны. Граф де Рейно (глава города) встречает в штыки идею главной героини – открыть кафе-шоколадницу. Консервативному аристократу нравится размеренная жизнь городка – строгий порядок, регулярные посещения церкви, и в новом заведении, которое олицетворяет радость, небольшие удовольствия, он видит угрозу устоявшемуся ходу вещей. Зайдя в кафе и представившись хозяйке графом де Рейно, он услышит вопрос ее дочери: «Как граф Монте-Кристо?». «А он вовсе не граф», – расставит все по своим местам аристократ.

Контраст, в какой-то мере использующий аристократический шарм, присутствует в фильме К. Шахназарова «Сны» (1993 г.), где графиня из XIX века во сне «перемещается» в 90-ые годы XX века, работая там посудомойкой. Если бы в трагикомедии были противопоставлены события советских и постсоветских времен, то контраст так или иначе выглядел бы весьма ощутимо. Торговцы порнографией, сутенеры, конкурс «Мисс Бюст», правительство, выпрашивающее кредиты, – все это кажется невероятным и абсурдным по сравнению с советскими временами. Но поскольку происходит сравнение разнузданных 90-ых годов с концом XIX века, то на этом фоне (утонченные манеры, образование, культура, благозвучная речь, этикет «благородного» класса) контраст времен становится совсем оглушительным.

Сотрудничавшего с английской разведкой С. Моэма, по всей видимости, можно считать прототипом Эшендена, британского агента из одноименного романа писателя, хотя и здесь не обошлось без вымысла или художественного воображения («Факт – плохой рассказчик», – писал С. Моэм). Шеф Эшендена, некий Р., занимает высокий пост в британской разведке. Они оказываются в роскошном ресторане, среди высшего общества, и Р., до войны занимавший довольно скромную должность, чувствует себя не в своей тарелке «бок о бок с представителями старинных и громких фамилий». Эшенден обращает внимание начальника, лицо которого светится от самодовольства, на мадам де Брид, любовницу великого князя Теодора, одну из влиятельнейших и умнейших женщин в Европе. «Вот это жизнь, черт возьми», – замечает Р., который слегка покраснеет, посмотрев на мадам де Брид… У меня не вызывает и малейшей доли раздражения аристократическая «праздная и беспокойная жизнь» родственников В. Набокова, с юмором описанная в его изумительной автобиографической повести «Другие берега». В ней представлена жизнь аристократов, дипломатические занятия которых были «довольно туманного свойства» и которые блистали в Риме, Париже, Биаррице, Лондоне, Нью-Йорке. Бесподобные авантюры, например, полеты на фанерно-проволочном аэроплане, участие в лисьих охотах в Италии и Англии (можно себе представить – «в розовом фраке, верхом на громадной кобыле»). Дядя великого писателя, страдая заиканием на губных звуках, переименовывает своего кучера Петра в Льва. И главными горестями в жизни дяди являются, например, сенная лихорадка, пропажа любимой борзой или то, что один из его павлинов улетел. Быть может, все это сейчас вызывает улыбку, легкую иронию, но, несомненно, наполнено тем удивительно притягательным шармом, свойственным прекрасной эпохе аристократов, – эпохе шика и блеска (правда, не для всех). Какой-то новоявленный богач, безусловно, сейчас может удивить Ниццу самой огромной и самой комфортабельной яхтой в мире, смотреть на которую сбежится весь город, но встретить в настоящее время головокружительное сочетание богатства и аристократизма, роскоши и изящества практически невозможно. «Гостиная в квартире Алджерона на Хаф-Мун-стрит. Комната обставлена роскошно и со вкусом. Из соседней комнаты слышатся звуки фортепиано. Лэйн (лакей) накрывает стол к чаю…». Сколько очарования присутствует в этом простом описании места действия пьесы О. Уайльда «Как важно быть серьезным»!

Сегодня, в эпоху беззастенчивой рекламы и навязчивого маркетинга, в магазине оптики вам предложат очки на любой вкус и для самых разнообразных целей: для чтения, для улицы, для работы на компьютере, для езды в автомобиле… Но в парижском магазине оптики я услышал фразу, которая словно перенесла меня в ту прекрасную эпоху. Продавец, галантный мужчина средних лет, предложил покупательнице изящные очки, препроводив это словами: «Очки для театра, мадам!».

Насколько ярче и интригующе выглядит детективное действие, если оно погружено не в грубую атмосферу неблагополучных городских районов, а разворачивается на яхтах или комфортабельных лайнерах, куда грузят элегантные авто, и на которых специально предусмотрены палубы для променада пассажиров первого класса. «Добрый вечер, графиня, ваш прежний номер ждет вас», – встречает аристократку метрдотель роскошной гостиницы. Звучные титулы, ослепительные женщины, драгоценные камни, тонкие сигареты, шикарные машины, отсутствие слэнга. «Пирог с клубникой можно подавать», – говорит официанту шикарного ресторана тонкий гурман Пуаро. В детективах Ж. Сименона классовый, социальный состав героев не имеет большого значения, поскольку все сосредоточено в рутине расследования. А вот у А. Кристи наличие огромного числа персонажей – аристократов и крупных буржуа вкупе с местом действия (люксовый Восточный экспресс, поле для гольфа миллионеров, старинный английский замок, элитный клуб, Карибы) выглядит как художественный прием и придает детективному расследованию своеобразный шарм, свойственный ушедшей эпохе аристократов. «В респектабельном „Голубом экспрессе“ – поезде, следующим во французскую Ривьеру, убита дочь миллионера» – поистине интригующий анонс. Но и здесь присутствует все тот же контраст: голубая кровь, низменные мотивы и первобытные способы убийства. Можно обратить внимание на то, что в некоторых детективах А. Кристи «благородный класс», «убирая с дороги» своих ближних, действует, как ему и подобает, тонко и изобретательно. Но это лишь на первый взгляд: на самом деле все грубо, как и должно быть в случаях, когда бушуют низменные страсти. Судья Уоргрейв в детективе «Десять негритят» не разбирает средств убийства. Он «вершит правосудие» и с помощью яда – «деликатного» оружия, и увесистого топора – орудия разбойников-простолюдинов с большой дороги. Григорий Распутин, как предполагалось, должен был умереть от яда – тихо, бескровно и благородно. Ведь заговор составили два подлинных аристократа (великий князь Дмитрий Павлович, Юсупов) и дворянин статусом пониже – В. Пуришкевич. Но все выйдет не так, как планировалось, и будет выглядеть грубо до неприличия: истерика, пальба, преследование… жертву утопят в проруби. Между прочим, как следует из брошюры «Распутин» М. Палеолога, вскоре после этих событий Дмитрию Павловичу предложили возглавить дворцовый переворот: участие в убийстве фаворита царя сделало его очень популярным в военных кругах. Но великий князь отказался, так как присягал на верность Николаю II-ому. Как все-таки устроен человек чести! Для спасения империи он без колебания примет участие в убийстве «старца», но не сможет нарушить присягу.

Если вы – крупный английский землевладелец и почетный мировой судья, и ваш годовой доход составляет главным образом в акциях от семи до восьми тысяч в год, то ваши шансы жениться на девушке благородного происхождения все равно будут ничтожными, если у вас нет дворянской родословной. Все это ничего не стоит, если вы – найденыш, и вас нашли «в саквояже, довольно большом черном кожаном саквояже с прочными ручками» на Брайтонской платформе. Поэтому Леди Брэкнелл так радикально ставит вопрос о женитьбе перед Джоном Уордингом в пьесе О. Уайльда «Как важно быть серьезным». «Я очень рекомендую вам, мистер Уординг, как можно скорей обзавестись родственниками… и сделать это еще до окончания сезона», – предъявляет ультиматум рассерженная леди.

Великолепный английский юмор считают тонким и ироничным. Но разве только для английского юмора характерны тонкость и изящество? Смешные рассказы ярких представителей русской, французской, американской литературы (А. Чехов, О. Генри, М. Твен…) отличают ирония и тонкие шутки. В остроумной повести «Подземелье Ватикана» (А. Жид) отец пишет сыну (писателю) письмо, где с иронией отзывается о его творчестве: «Я пролистал вашу последнюю книгу. Если после этого вы не попадете в академию – сочиненную вами дребедень оправдать нечем». Так почему все-таки английский юмор называют тонким? Дело, похоже, заключается в том, что это юмор аристократического сословия. И именно свойственные данному сословию воспитание, сдержанность, образование, уровень культуры, манеры создают некий барьер на пути вульгарного юмора и скабрезных шуток. Поэтому английский юмор обладает таким притягательным шармом.

«Перед камином в гостиной, отдыхая в кресле, сидит англичанин, курит трубку и читает утреннюю газету «Times». Вдруг обваливается стена его дома, и в гостиную, скрипя тормозами, въезжает «Бентли»… Джентльмен спокойно переводит взгляд на водителя, вынимает трубку изо рта и спрашивает:

– Могу я спросить вас, сэр? Куда вы так торопитесь?

– В Манчестер, сэр!

– В таком случае вам ближе было бы через кухню».

Анализируя трагедию в Сараево, бравый солдат Швейк логично размышляет: «И я готов биться об заклад, что человек, который стрелял (в эрцгерцога Фердинанда), по такому случаю разоделся в пух и прах… К такому барину в лохмотьях не подойдешь». Как нужно выглядеть, какую осанку надо иметь, чтобы на французской Ривьере к вам обращались: «Ваше Высочество»? В фильме «Отпетые мошенники» (режиссер Ф. Оз, 1988 г.) аферист Лоуренс Джеймисон (Майкл Кейн), работающий в городке Бомон-Сюр-Мэр под видом королевского принца в изгнании или сенатора, ублажает богатых дамочек, которые охотно открывают ему свои сердца и кошельки. Женщины, впечатлительные натуры, не могут устоять перед обаянием и аристократическим шармом Лоуренса. Другой аферист – грубоватый американец Фредди Бенсон (Стив Мартин) просит его обучить искусству хороших манер, понимая, что на дорогом европейском курорте у него просто нет шансов охмурять богатеньких дамочек. «Я не думал, что можно зайти так далеко в этом обмане», – говорит аферист Фредди, признавая сногсшибательный аристократический шарм Лоуренса. «На совершенствование того, что ты называешь обманом, ушла вся моя жизнь», – отвечает Лоуренс, подтверждая истину: появление джентльменов – результат целой эпохи. Американец со средним образованием начинает учиться. Манеры, которые у аристократов в крови, ему приходится с усилием имитировать. Походка, приветствия, элегантное снятие шляпы, безукоризненный выбор букета. Как поцеловать руку даме, грациозно поднять бокал, изящно облокотится на колонну, манерно сунуть руку в карман – все эти мелочи требуют немалых усилий от человека из демократического общества, привыкшего к вольностям на корпоративных вечеринках.