Текст книги "Психология сознания"

Методика

Сбор данных включал в себя два этапа. Первый состоял из ответов на анкету, составленную для того, чтобы узнать реакцию на матч и общественное мнение в обоих учебных заведениях. Эту анкету раздали через неделю после игры тем старшекурсникам из Дартмута и Принстона, которые посещали курсы по психологии для начинающих и продолжающих обучение.

Второй этап состоял в том, что одна и та же кинопленка с матчем была показана группам старшекурсников из обоих институтов. Во время фильма требовалось контрольно заполнить другую анкету, указав замеченные нарушения правил и то, были эти нарушения «легкими» или «грубыми»2424
  Показанный в качестве эксперимента фильм был любезно предоставлен Советом по спорту колледжа Дартмута. Следует указать, что камера, снимавшая футбольный матч, следовала за мячом и выпустила многое из того, что происходило на поле. Кроме того, при просмотре кинопленки возможности соучаствовать в матче в качестве зрителя сильно ограничены.


[Закрыть]. В Дартмуте 7 декабря фильм посмотрели члены двух студенческих братств; в Принстоне члены двух студенческих клубов увидели его в начале января.

Ответы на обе анкеты были тщательно закодированы и перенесены на перфокарты.

Результаты

В таблице 1-й приводятся вопросы из первой анкеты, на которые две студенческих «популяции» дали разные ответы.

Вопросы типа: есть ли у студентов друзья в команде, играли ли они когда-нибудь сами в футбол, хорошо ли они знают правила игры, и т.д. не обнаружили особой разницы между университетами и никакой связи с ответами на другие вопросы. Это не удивительно, поскольку студенты из обоих институтов имеют примерно один уровень образования и принадлежат к одной этнической и социально-экономической группе.

Подытожив данные из Таблицы 1-й и 2-й, мы видим резкий контраст между двумя студенческими группами.

Таблица 1

Данные первой анкеты

*Такой вопрос отсутствовал в списке, но этот показатель написан в процентах от обозначенных студентов

** Сумма ответов не дает 100 %, так как можно было бы дать больше, чем одну оценку.

Таблица 2.

Данные второй анкеты, заполнявшейся во время просмотра кинопленки.

* Уровень значимости 0,01

Почти все студенты Принстона оценили игру как «грубую и грязную»; никто из них не счел ее «честной и чистой». И почти девять десятых считали, что другая команда начала играть грубо. Штрафные удары, по их мнению, были назначены правильно, большинство считало, что штрафные назначались для того, чтобы избежать аналогичных ситуаций в будущем.

Студенты Принстона, смотревшие запись матча, увидели, что команда Дартмута совершила вдвое больше нарушений, чем их собственная команда. Кроме того, они видели, что команда Дартмута совершила вдвое больше нарушений, чем заметили студенты Дартмута. Когда студенты Принстона оценивали нарушения как «легкие» или «грубые», соотношение было примерно два «грубых» к одному «легкому» у команды Дартмута, и примерно одно «грубое» к трем «легким» у команды Принстона.

Что касается студентов Дартмута, большинство ответили, что игра была «грубой и грязной», более одной десятой сочли ее «честной и чистой», а более одной трети ввели собственную категорию: они описывали матч как «грубый, но честный». Хотя одна треть студентов Дартмута считала свою команду виноватой в том, что игра была грубой, большинство студентов возлагало вину на обе команды. По мнению жителей Дартмута, штрафные назначались несправедливо, и большинство из них полагало, что причиной штрафных было беспокойство принстонцев за своего знаменитого футболиста.

Когда студенты Дартмута смотрели запись матча, они видели, что обе команды совершали примерно одинаковое количество нарушений. И оказалось, что их команда совершила лишь половину нарушений, отмеченных студентами Принстона. Соотношение «грубых» и «легких» нарушений было примерно один к одному, когда студенты Дартмута оценивали команду Дартмута; и примерно одно «грубое» к двум «легким», когда студенты Дартмута оценивали нарушения, совершенные командой Принстона.

Следует обратить внимание на то, что студенты Дартмута и Принстона имели в виду разные штрафные, когда оценивали их обоснованность и устанавливали причины. Следует также отметить, что разница в их ответах не связана с тем, присутствовали ли студенты на стадионе во время матча или нет.

Интерпретация: Природа социального события

Интерпретация природы социального события, вкратце описанная здесь, частично основана на беседах с Аделбертом Эймсом младшим. (Adelbert Ames, Jr.) и более подробно рассматривается далее.

Понятно, что «игра» фактически представляла собой множество различных игр, и каждый вариант происходивших событий был таким же подлинным для одного человека, как другие варианты для других людей. Разбор таких основанных на опыте явлений, которые составляют «футбольный матч», возможно, поможет нам объяснить полученные результаты и отчасти прояснить природу любого социального события.

Как и любое другое сложное социальное явление, «футбольный матч» складывается из совокупности происшествий. Множество различных эпизодов происходит одновременно. Кроме того, каждое происшествие – это связующее звено в цепи происшествий: одно идет за другим в определенной последовательности. «Футбольный матч», как и другие сложные социальные ситуации, состоит из целой матрицы событий. В ситуации игры эта матрица событий складывается из действий всех футболистов, поведения рефери и судей на линии, действий на боковых линиях игрового поля, на трибунах, по громкоговорителю и т.д.

Чрезвычайно важно и то, что «случай» на футбольном поле или в любой другой социальной ситуации будет основанным на опыте «событием» лишь тогда и лишь после того, как оно станет значимым: «случай» становится «событием» лишь тогда, когда происшествие имеет важное значение. А происшествие, как правило, бывает значительным лишь в том случае, когда оно реактивирует и развивает уже усвоенные значения, запечатленные в том, что мы называем индивидуальной картиной мира (Кэнтрил, 1950).

Следовательно, те отдельно взятые происшествия, которые разные люди отметили во время футбольного матча, были ограниченной серией событий в общей матрице событий, потенциально доступных им. Люди отметили те происшествия, которые реактивировали уже имевшиеся у них смыслы, и не отметили те события, которые не реактивируют прошлый опыт. Объясняя избирательность процесса чувственного опыта, нам не нужно вводить «внимание» в качестве «промежуточного третьего» (перефразируя замечание Джеймса о памяти).

В данном исследовании одним из самых интересных примеров подобного явления стала телеграмма, отправленная чиновнику дартмутского колледжа одним из его выпускников. Он просмотрел кинопленку, переправленную группе его однокурсников из Принстона после того, как ее посмотрели студенты Принстонского университета, заметившие в среднем более девяти нарушений, совершенных футболистами Дартмута во время матча. Выпускник этого учебного заведения, не увидев объявленных нарушений, телеграфировал:

«Предварительный просмотр пленки Принстона показал значительные купюры важных моментов прошу телеграфировать объяснение и по возможности прислать недостающие фрагменты ранее показа назначенного на 25 января киномонтажное оборудование имеем».

«Один и тот же» сенсорный толчок, исходящий от футбольного поля и переданный зрительным аппаратом мозгу, вызвал у разных людей разный чувственный опыт. Значения разных событий для разных людей во многом зависят от целей, которые они ставят перед собой в связи с этим случаем, и их предположений о целях и возможном поведении других людей, участвующих в той же ситуации. Ведущий спортивный комментатор «Нью-Йорк Хералд Трибюн» Ред Смит, описывая 21 декабря 1951 года финальный бой между боксерами Чико Бехаром и Кармине Фьоре, привел любопытный пример. Среди прочего, он писал:

«Стив Эллис – хозяин Чико Бехара, профессионала высочайшего класса из Стэмфорда, шт. Коннектикут, боксера второго полусреднего веса. К тому же, Стив радиоведущий. Между Эллисом-Мозгом и Эллисом-Голосом обычно не возникает конфликтов, поскольку Стив – необычайно увесистая груда мышц, способная выдержать обе половины расщепленной личности и распределить вес на оба конца, не допуская промахов.

На сей раз, однако, два Эллиса сшиблись лоб в лоб с оглушительным треском. Стив-владелец сидел у канатов под маской Стива-радиоведущего, передавая беспристрастный, непредубежденный, объективный репортаж о подвигах Чико на ринге…

Чистые, как горный ручей, слова его журчали, подыгрывая Чико. Подыгрывая? Черт возьми, Стив просто уничтожил беднягу Фьоре».

Наблюдая и слушая, видишь, какие героические усилия приложил репортер, чтобы остаться хладнокровным и отстраненным. В то же время перед нами наглядный пример избитой истины: когда состязание смотрит человек, горячо болеющий за одного из спортсменов, он видит только то, что хочет увидеть.

Так бывает всегда. Вот почему после всякого матча, который не заканчивается полным нокаутом, непременно раздается несколько недовольных выкриков, когда объявляют счет. Какой-нибудь парень, живущий по соседству, скажем, с Биллом Грэмом, приходит посмотреть, как будет драться Билли, и все время следит за Грэмом. Он видит все удары, которые тот наносит, и едва ли хоть один, который тот получает. Так было и со Стивом.

«Фьоре делает ложный удар левой, – обыкновенно говорил он, искренне полагая, что Фьоре не попал тому прямо в челюсть. – у Фьоре подгибаются колени, и Чико отходит назад, – комментировал Стив, в упор не видя бокового удара, заставившего Чико ретироваться».

Короче говоря, здесь все указывает на то, что не бывает просто «матча», проходящего «где-то там», за которым люди просто «следят». «Матч» «существует» для того или иного человека, и он переживает его лишь в той степени, в какой определенные происшествия имеют значение для его стремлений. Из всех случаев, происходящих в окружающей среде, человек выбирает те, что имеют для него значение с точки зрения его собственного эгоцентрического положения в общей матрице.

Очевидно, что в случае футбольного матча, ценность опыта наблюдения игры повышается, если «ваша» команда достигла своей цели, то есть если совершается желаемая последовательность происшествий и ваша команда выигрывает. Но ценность этого опыта может упасть до нуля, если поведение, которое мы ценим и называем спортивным, вытесняется желанием победить.

Причастность к значению создает те связи, без которых «социальное» событие не было бы пережито и ни для кого бы не существовало.

«Футбольный матч» был бы невозможен без правил игры, которые мы привносим в данную ситуацию и которые позволяют нам вместе с другими быть причастными к значениям разнообразных происшествий. Эти правила делают возможной известную повторяемость событий, таких как первый мяч вне игры, голы и т.д. Если человек не знаком с правилами игры, поведение, которое он наблюдает, лишено повторяемости и устойчивого значения, а следовательно, «не имеет смысла».

Лишь потому, что существует возможность повторения, существует и возможность того, что происшествие имеет значение. Например, мячи, используемые в играх, конструировались так, чтобы обеспечить высокую степень повторяемости, между тем как футбольный мяч – чуть ли не единственный, не имеющий формы шара. Форма современного футбольного мяча развивалась с целью получить более высокую скорость и степень точности при передаче мяча вперед, чем при сферической форме, тем самым увеличивалась повторяемость важного аспекта игры.

Правила футбольной игры, как и законы, обряды, обычаи и традиции – суть зафиксированные и сохраняемые формы последовательных значений, позволяющих людям чувствовать себя причастными к важности происходящих событий. Наша причастность к последовательным значениям, имеющим для нас ценность, обеспечивает те связи, которые в оперативном порядке делают социальные события возможными. Они подобны силам притяжения, удерживающим частицы атома, не дающим каждой частице последовать по своей собственной, независимой траектории.

С этой точки зрения, говорить, что у разных людей разное «отношение» к одному и тому же «предмету», было бы неточностью и ошибкой. Ибо этот «предмет» для разных людей разный, будь то футбольный матч, кандидат в президенты, коммунизм или шпинат. Мы не просто «реагируем на» происшествие или удар со стороны окружающего мира определенным или обусловленным образом (кроме поведения, которое стало рефлекторным или привычным). Мы ведем себя в соответствии с тем, что привносим в данную ситуацию, и то, что каждый из нас привносит, – более или менее уникально. Не будь этих значений, которые мы привносим с собой, происшествия вокруг нас были бы ничего не значащими случаями, потеряли бы всякую логику.

С точки зрения транзакционизма, отношение не является предрасположенностью реагировать определенным образом на происшествие или внешний раздражитель, существующий сам по себе, с определенными устойчивыми свойствами, который мы «окрашиваем» в соответствии со своей предрасположенностью (Килпатрик, 1952). То есть субъект не просто «реагирует на объект». Отношение, скорее, будет комплексом зарегистрированных значений, возобновляемых каким-нибудь раздражителем, который обретает особое значение для наших стремлений. То есть объект, испытываемый в опыте, не существовал бы для нас, если бы не были реактивированы аспекты той формы мира, которая сообщает определенные значения иероглифам сенсорных воздействий.

IV
Механизмы сознания

Никогда не знаешь, когда что пригодится

Время от врeмени Насреддин перевозил народ на своей лодке. Как-то раз один грамотей нанял его, чтобы переправиться через широкую реку. Не успели они отплыть от берега, как ученый педант спросил, не будет ли бури.

– Не спрошай у меня ни про чего, – сказал Насреддин.

– Ты что никогда не изучал грамматику?

– Нет, – ответил Мулла.

– В таком случае, твоя жизнь наполовину пропала даром.

Мулла ничего не сказал.

Вскоре поднялся шторм. Утлое суденышко Муллы стало наполняться водой. Он наклонился к своему спутнику:

– Ты плавать учился когда или нет?

– Нет, – ответил педант.

– В таком случае, учитель, вся твоя жизнь целиком пропала – мы тонем.

Два персонажа этой истории символизируют два основных типа сознания. Педант олицетворяет рациональный тип, стремящийся к неукоснительной аккуратности и порядку; другую форму сознания олицетворяет лодочник и умение плавать, включающее в себя движение тела в пространстве: этот способ обращения с реальностью часто не ценится щепетильным, рациональным умом педанта.

Два этих персонажа также могут представлять разные типы людей. Разглагольствующий и резонерствующий грамотей подобен ученому, логику, математику, приверженным рассудку и «правильному» доказательству. Лодочник – неотесанный и неученый с точки зрения внешних приличий – тип художника, умельца, танцора, мечтателя; его труд часто не удовлетворяет чисто рассудочный ум.

Но поразительней всего то, что подобные истории предвосхищают открытия современной науки. Эти персонажи представляют различные типы специализации высших отделов мозга человека – основные деления в коре головного мозга. Анализ этой истории поможет нам разобраться со многими историями в этой книге, взятыми из сборников Идриса Шаха. Они позволяют разложить нашу психику на составные части и показать голую «кальку» психической структуры человека, и в такой форме, как никакая другая. Мы могли бы обсудить эту историю и с других точек зрения: скажем, она отчетливо показывает наше нынешнее шаткое положение и то, что мы полагаемся лишь на один тип личности в управлении обществом. Но сейчас мы воспользуемся этой историей, чтобы пролить свет на строение мозга.

В последние десятилетия нейрофизиологи открыли природу эволюционного развития мозга. У человека она завершилась «венцом организма» – развитой и состоящей из двух полушарий корой головного мозга. Чтобы этот аппарат сознания мог сложиться, потребовались сотни миллионов лет.

Кора головного мозга и низшие отделы мозга

Из всех частей головного мозга кора развилась последней. Результатом функционирования этой области является деятельность, наиболее характерная для человека: язык, логические способности и способность создавать искусство.

Толщина коры составляет всего лишь около одной восьмой дюйма (1 – 5 мм); она образует складки извилин внутри черепной коробки человека. Если ее расправить, ее величина соответствовала бы газетной странице. У людей кора головного мозга имеет больше всего извилин, возможно, потому, что столь большая кора головного мозга должна поместиться в маленькую голову, которая прошла бы через родовые пути. Но под сводом коры полушарий и ее важных частей хранится плод миллионов лет эволюции – структуры мозга, которые регулируют и координируют функции тела и являются основой сознания.

Мозг регулирует деятельность других органов тела и координирует его взаимодействие с внешним миром. В конечном счете, все, что делает мозг, проявляется в активности, или движениях. Нейрофизиолог Роджер Сперри (Roger Sperry), внесший большой вклад в познание мозга, пишет:

«Первая функция мозга это, в сущности, трансформация сенсорных моделей в локомоторные модели. ‹…› У человека, как у саламандры, первым делом мозга по-прежнему остается прямое или косвенное управление внешним поведением».

У мозга есть лишь один способ общения: все сообщения, поступающие в мозг и из него, приходят на языке нейронов, и этот язык – импульсная активность. Тип стимула, обращающего на себя внимание мозга, – тот, который посылает сигнал об изменении существующего состояния. Это поведение нейрона, его чувствительность к изменению состояния – важнейшая упрощающая операция мозга, и благодаря ей, мы настораживаемся, сталкиваясь с «новостями» внешней окружающей среды.

Изменения могут быть чрезвычайно слабыми, как изменение в атмосферном давлении или в погоде, или очень резкими, как непривычное или неожиданное заявление. Например, если регистрировать электрическую активность мозга при чтении фразы: «На поджаренный хлеб он положил сыр», в ней едва ли будут заметны нарушения. Но если мы прочтем: «На поджаренный хлеб он положил носки», электрическая активность мозга сильно изменится, появятся «всплески» (спайки) и разного рода изменения прежней картины, – показатель реакции удивления на неожиданность.

По-видимому, мозг содержит наши ожидания, или «модели» в нейронном виде. Очевидно, что модель имеющихся в мозгу возможных окончаний фразы «На поджаренный хлеб он положил…» не включает слово «носки». Мозг непрерывно интерпретирует и классифицирует полученную информацию, «сличая» ее с «моделью» мира, которую выстраивает.

Важнейшее различие между мозгом у различных организмов состоит в степени их контроля над гибкостью их поведения. Посмотрите, что будет, если лягушка окажется перед поваленным деревом. У лягушки настолько узкоспециализированная сенсорная система и мозг, что она, вероятно, не заметит дерева, пока не наткнется на него. Человек может срубить дерево, качаться на нем, перекинув через бревно доску, сделать из него стол, даже сделать бумагу для этой книги. Эта бoльшая гибкость поведения, характерная для человеческой адаптации, обусловлена большим объемом мозга и значительно большим числом клеток коры головного мозга.

Как чувства питают мозг

Чувства – это аванпосты мозга, и они устанавливают связь между внешним материальным миром и внутренним психологическим опытом.

Измерение этой взаимосвязи (называемое психофизикой) – первая идея научно-исследовательской психологии конца девятнадцатого века. Приняв в качестве модели методологию и практику физики, первые психологи пытались точно установить, как изменения во внешнем мире воздействуют на внутренний мир человеческого опыта.

Свои исследования они проводили радикальным для того времени, но довольно-таки прямолинейным способом: гремели колокольчиками, подавали разные по тембру звуки и освещали людей разным по степени яркости светом, а потом измеряли, насколько должен измениться раздражитель, чтобы человек сообщил об изменении восприятия.

Существуют некие абсолютные границы того, что мы можем ощутить, границы, установленные диапазоном физической энергии, на который реагируют органы чувств. Свет должен достичь известной яркости, чтобы мы его заметили; звук должен быть достаточно громким, чтобы мы его услышали. Наименьшее количество физической энергии, необходимое для того, чтобы мы заметили раздражитель, называется абсолютным порогом. Абсолютный порог определяется как минимальная сила раздражителя, который будет замечен наблюдателем в 50% случаев.

Абсолютный порог это не то количество энергии, которое требуется, чтобы активировать сенсорную систему, а количество энергии, необходимое для того, чтобы мы восприняли раздражитель. Хотя у органов чувств есть абсолютные границы, чтобы привести их в действие не требуется много энергии. Глаз реагирует на малейшее количество света, ухо – на колебания воздуха, чуть сильнее колебаний самих воздушных молекул; хотя мы редко замечаем эти явления, если вообще замечаем.

Конечно, бoльшая часть чувственного опыта не абсолютна. Настоящий опыт слагается из вещей более ярких, темных, тяжелых, легких или сладких, чем прочие вещи. Важным фактором в чувственном опыте оказывается распознавание различий в раздражителе.

Это минимальное увеличение физического раздражителя, необходимое для того, чтобы заметить различие, называется разностным порогом или, как чаще говорят, едва заметным различием (ЕЗР). В отличие от абсолютного порога, «едва заметное различие» непостоянно. Чувственное восприятие какого-либо раздражителя всегда соотносится с контекстом окружающей среды. Так, чтобы заметить разницу в освещении комнаты, где горит десять свечей, нужна еще одна свеча, а в комнате с сотней зажженных свечей нужно зажечь еще десять, чтобы заметить разницу в освещении. Если горит сто одна свеча, а не сто, вы не заметите разницы.

Итак, равные изменения в физической интенсивности раздражителя производят неравные изменения в восприятии. Пламя одной свечи излучает постоянное количество физической энергии, но воспринимается оно по-разному в зависимости от окружающих обстоятельств. В темной комнате она произведет целую иллюминацию; в светлой комнате будет едва заметна.

Хотя психология человека прямо не соотносится с физическим миром, между ними существует согласованная взаимосвязь. Количество дополнительной энергии в раздражителе, необходимой для того, чтобы произвести «едва заметное различие», всегда пропорционально раздражителю. Например, чтобы заметить изменение в освещении лампочкой в 60 ватт, требуется лампочка в 64 ватта, но для того, чтобы уловить изменение после 120 ватт, необходимо 128 ватт. Эта устойчивая пропорциональная зависимость математически выражается следующим образом:

Но наши органы чувств предназначены не для того, чтобы замечать абсолютные различия между звуками, светом и тому подобным, но лишь относительную интенсивность вещей. Так, когда приближается опасность, важно знать, насколько быстро она приближается, а не просто то, насколько один угрожающий звук громче другого.

Третий принцип, открытый Гарвардским психофизиком С.С. Стивенсом (S.S. Stevens), состоит в том, что разные органы чувств по-разному преобразовывают отобранную ими информацию. Этот принцип, называемый «степенным законом», гласит: для каждой сенсорной системы равные отношения интенсивностей стимулов приводят к равным отношениям между соответствующими ощущениями. Если изобразить эту взаимосвязь на графике, мы получим характерные кривые. Обратите внимание на рисунке внизу, что кривые восприятия длины, яркости и боли сильно различаются.

1. Средняя оценка величины стимула

2. Электрошок (показатель степени >1)

3. Кажущаяся длина (показатель степени = 1)

4. Яркость (показатель степени < 1)

5. Величина стимула (С. 85)

Представление ощущений на графике во многом открывает, как мы устроены и как функционируют механизмы, лежащие в основе сознания. Прямая линия, представляющая восприятие длины, указывает, что зависимость между нашим восприятием длины и реальной физической длиной является прямой. Это не противоречит здравому смыслу, поскольку нам не часто приходится измерять на глаз очень большие расстояния.

С другой стороны, мы сталкиваемся с яркостью в чрезвычайно широком диапазоне. Мы увидим одинокое пламя свечи темной ночью за тридцать миль, и можем взглянуть на солнце, которое, примерно в тысячу триллионов раз ярче. Поскольку нам приходится ежедневно оценивать яркость в столь огромном диапазоне, наша сенсорная система должна его сузить или уменьшить, так как огромная информация о яркости должна оцениваться в очень маленьком «промежутке».

Кривая яркости на графике показывает, что информация о яркости действительно сжата. Кривая боли также хорошо дает представление о восприятии боли. Поскольку важно осознать потенциальное повреждение как можно скорее, переживание боли является усиленным, а не уменьшенным. Так что небольшая боль очень быстро привлекает к себе все наше внимание. Восходящая кривая боли на графике показывает, что мы очень сильно реагируем на боль. Наша усиливающаяся реакция на боль превращает ее в чрезвычайно эффективную систему раннего оповещения о возможных телесных повреждениях – в часть системы приоритетов в сознании.

Всякий чувственный опыт зависит от предшествующих чувственных восприятий, так что мы можем давать оценку тысячам оттенков относительно с предшествовавшими.

Кусок угля на ярком солнце отражает больше света, чем эта страница в тени. Уголь всегда воспринимается как чернота, а страница – как белизна, потому что уголь темнее, чем то, что его окружает, а страница светлее.

Физиологический механизм, который позволяет мозгу сравнивать яркость одного предмета с яркостью его окружения, называется латеральным торможением. Латеральное торможение описывает, как клетки сетчатки возбуждаются и касается того, как клетки сетчатки, возбуждаясь, воздействуют друг на друга. Данные о феномене латерального торможения были получены при изучении большого и вместе с тем простого зрительного аппарата мечехвоста Limulus.

Клетки сетчатки реагируют на свет возбуждением: чем ярче свет, тем сильнее они возбуждаются. Всякий раз, когда клетка возбуждается, она тормозит клетки, расположенные рядом (латерально). Чем ярче раздражитель, тем сильнее торможение. Таким образом, механизм латерального торможения состоит в том, что чем больше клетка сетчатки возбуждается, тем сильнее она тормозит возбуждение в соседних клетках.

ЯРКОСТЬ ПОЛОЖЕНИЕ (Стр. 87)

1. Вход, яркость света

2. Выход, уровень нейронной активности

3. Яркость

4. Положение