Текст книги "Семь текстов"

20. Вручение премии

– Эй, кто тут из вас 5–6 Разрядов? – церемонно остановил троицу в дверях космовокзала представитель какой-то торжественной делегации.

– Ну я это… – нехотя признался Разрядов. – А что?

– Да, это действительно он, – подтвердил другой член делегации.

– Дорогой 5–6 Разрядов, – празднично возвестил первый представитель, – сейчас вам вручат денежную премию за то, что сегодня вы первым в истории, используя лишь собственную силу, вышли за пределы атмосферы на драндулёте. Но только сперва, пожалуйста, распишитесь за премию в регистрационном журнале.

Красивая церемониальная девушка, в которой капитан с волнением узнал Кокакольчик, торжественно поднесла Разрядову раскрытый журнал. Грянул туш.

– Извините, но я не умею писать… – растерянно сообщил Разрядов.

– Как это не умеешь? – тихонько подтолкнул Разрядова в спину капитан. – Ты же осаждаешь редакции со своими рукописями: я сам видел, что ты награфоманил целую повесть…

– Так это я ведь на пишущей машинке графоманил, – столь же тихо объяснил через плечо 5–6 Разрядов. – А если умеешь печатать, то зачем ещё уметь писать?

– Девушка, – заулыбался капитан терпеливо ожидавшей Кокакольчик, вылезая из-за спины 5–6 Разрядова, – а можно мой спутник поставит подпись при помощи пишущей машинки? У вас тут есть какая-нибудь машинка?

– Подпись при помощи пишущей машинки? Но тогда сама машинка, выходит, и распишется, – пожала плечами Кокакольчик. – Где такое видано?

– Ах, до чего же здравое рассуждение… – отпустил капитан восторженный комплимент. – Мне подобное и в голову не пришло бы. Ну ладно. А что, если мой спутник при помощи пишмашинки поставит своё факсимиле, то есть печатную копию подписи?

Кокакольчик нетерпеливо дёрнула телом. Она была уже традиционно раздета и движение вышло у неё очень выразительным.

– Слушайте, гуманоиды, – обратился тогда капитан к остальным присутствующим, – у награждаемого возникли небольшие затруднения с подписью. Он опасается, что от избытка чувств она получится недостаточно изысканной. Так, может, вместо него лучше уж я распишусь? Я, вообще-то, тоже принимал участие в премируемом полёте… – капитан задрал нос и покосился на Кокакольчик, следя за произведённым впечатлением и авансом принюхиваясь к аромату фимиама.

– Всё правильно. Они втроём летели. Этот тоже там был, – подтвердил самый высокий из членов делегации и разрешающе махнул рукой. – Расписывайтесь, молодой человек…

Кокакольчик опять торжественно раскрыла журнал и подала капитану ручку. Капитан галантно поцеловал её и стал прикидывать, какую из своих подписей лучше всего поставить.

– …С ними ещё и третий летел, не знаю уж, где он сейчас, – рассказывал между тем присутствующим высокий знаток. – А вот этот, в очках – который сейчас расписывается – он в том полёте ещё сознание потерял от страха…

Капитан замер и, делая вид, будто поправляет очки, незаметно от Кокакольчик украл их со своего лица.

– Убью и не засмеюсь, – неразборчиво прорычал себе под нос капитан. Он с ненавистью покосился на высокого знатока и, конечно, обнаружил у того соблазнительные, просто-таки притягивающие кулак зубы.

– Пожалуйста, не тяните, – заторопила капитана Кокакольчик. – Ставьте же наконец ваше имя. Только, смотрите, чтобы всё было по-настоящему. Без этих ваших пишущих машинок…

Капитан перевёл дух и посмотрел, как изящно и красноречиво Кокакольчик переступает с ноги на ногу, выражая этим сразу целую гамму нетерпения, подбадривания, ожидания и даже, похоже, некоторую долю пренебрежения – и вдруг понял, почему у здешних гуманоидов столь выразительны движения тела: из-за отсутствия возможности выражать чувства лицом, закрытым маской.

– По-настоящему, говорите, ставить имя? Так по-настоящему не получится, – сварливо объявил капитан, откладывая ручку. – Потому что настоящее имя можно открыть только ради спасения моей жизни. Да и то лишь после моей смерти.

21. Контакт с прекрасной гуманоидкой

Скандальная выходка капитана испортила всё торжество. Кокакольчик захлопнула журнал, отдала его высокому зловредному знатоку и сердито пошла прочь.

– Девушка, – кинулся за нею капитан, – постойте…

Кокакольчик остановилась и надменно повернулась.

– Девушка, извините меня, – жалобно попросил капитан. – Но вы ведь требовали правды, и я просто не смог вам соврать. Очень жаль, но моё настоящее имя не известно даже мне самому. Дело в том, что однажды я погиб от удара метеоритом. И тогда спутники отправили мой замороженный труп в дальний космос: в надежде, что его обнаружит какая-нибудь высокоразвитая цивилизация. У которой хватит любознательности и возможностей для оживления инопланетного космонавта. В итоге меня действительно кто-то оживил. Но перед этим я летел так долго, что сопроводительные документы почти полностью истлели. Истлели так, что исчезли все сведения о моём имени…

– Не понимаю, зачем вы передо мной извиняетесь, – пожала плечами Кокакольчик. – Меня организаторы церемонии всего лишь попросили выручить их. И выступить в качестве награждающей девушки. А у меня время всё равно терпело…

– Так, может, оно и сейчас терпит? – с надеждой спросил капитан.

Вместо ответа Кокакольчик фыркнула и повернулась, явно намереваясь уйти.

– Девушка, – проникновенно сказал капитан, заступая ей дорогу, – подождите. Вы забыли…

– Что? – в недоумении спросила Кокакольчик, поднимая голову. – Что такое я забыла?

– Меня, – несчастно вздохнул капитан, отводя глаза.

– О, нет, – в тоне Кокакольчик засквозила ирония. – Вы незабываемы.

– Спасибо, – смущённо поблагодарил капитан. Он смотрел на прекрасную гуманоидку и мучительно пытался вспомнить, как там рекомендуется обращаться с ними, с гуманоидками, дальше по его «Космическим инструкциям». – Слушайте, – так ничего и не вспомнив, произнёс наконец капитан, – возьмите, пожалуйста… э-э… для усиления моей незабываемости… ну, хотя бы вот этот перстень, – и капитан, сняв свой любимый перстень в виде голой красотки, обнимавшей палец руками и ногами, протянул его девушке.

– Ой, но она же непристойная, – не в силах сдержать сперва любопытство, а затем и восхищение, заахала гуманоидка. – Хотя личико у малышки красивое… И с пальца она у меня сваливается, – обиженно пожаловалась Кокакольчик.

Капитан, замирая, взял девушкин пальчик и сжал по его толщине ножки и ручки крошечной фигурки. Устройство перстня позволяло это делать потому, что он был, в сущности, просто тщательно изготовленной миниатюрной металлопластиковой куклой с очень тугими сочленениями.

– А знаете, как эта малышка ко мне попала? – загадочным тоном спросил капитан и, когда Кокакольчик доверчиво помотала головой, рассказал историю про мир, в котором из-за особенностей тамошнего континуума живут гуманоиды с настолько замедленным метаболизмом, что каждое движение совершается у них сотни лет. И что оборотистые звездолётчики повадились туда наведываться, выбирать аборигенов, застывших в движениях покартиннее, и потом продавать их на толкучке под видом декоративных статуй.

– У меня дома тоже одна девушка оттуда стоит, очень на вас похожая, – добавил капитан, глядя на гуманоидку. – И я даже одно время был в неё влюблён…

– А сейчас вы, интересно, в кого-нибудь влюблены? – вопрос Кокакольчик свидетельствовал, что контакт с гуманоидкой наконец-то стал налаживаться.

Капитан опять, как и утром в банке, заглянул в смело обнажённые глаза Кокакольчик и увидел, что они уже без металлизированных ресниц. А вместо одного большого естественного разреза в веках девушки появилось огромное количество мелких разрезиков, опушённых ветвящимися, словно деревья, ресничками. Так что теперь её глаза приобрели вид таинственно мерцающего живого кружева.

– Конечно, – кивнул капитан. – Ещё как влюблён. Есть тут одна девчонка… Звездолётчики знаете какие любвеобильные? Я с этой девчонкой готов переспать… ну, примерно так… десять-двенадцать тысяч раз.

Кокакольчик замерла – сначала от неистребимого капитанского цинизма, а потом от уважения к названному числу.

– Да тут и дети, пожалуй, пошли бы. А то даже и внуки, – подсчитала она.

– Не знаю, – капитан почесал в затылке. – Жалко, но с этой девчонкой, возможно, как раз и не пошли бы: она немного из другого, чем я, теста сделана. И, вдобавок, задавака, каких мало.

– Ах, да – вы же говорили про статуи для украшения жилья: а почему тогда эта статуэтка такая крошечная? – ускользая от скользкой темы, спросила Кокакольчик.

– Так ведь планеты разные бывают, – развеивающим сомнения тоном объяснил капитан. – На некоторых как раз подобная мелкота и живёт. Но каждой особи от роду всё равно не меньше миллиарда лет.

– Ага… Вот, значит, откуда родом эта малышка… Ну, а если я снова попрошу вас не врать? – улыбнулась телом Кокакольчик.

– Тогда, – пристыжённо понурился капитан, – этот перстень оказался бы изготовленным артелью «Рассветчик» с авиабазы Форт-Лодырьдейл. Но всё равно, – горячо уверил капитан, – это очень точная микрокопия человека вплоть до почти всех деталей костно-мышечной системы.

– Я вижу, – успокоила капитана Кокакольчик. – Действительно, неплохо сделано… Ну ладно, – насупилась гуманоидка, спохватываясь, – допустим, что я, так уж и быть, принимаю от вас этот перстень. Так что церемонию его вручения можно считать удавшейся. И, значит, теперь-то у вас ко мне уже всё? – утвердительно спросила девушка.

– М-м… – сразу мычительно заело у капитана, – …м-м… не совсем…

– Не совсем? – вопросительно изогнула талию Кокакольчик. – Ну: что вы ещё, интересно, придумали?

Капитан смущённо откашлялся и глубоко вздохнул:

– А что, если нам… всё-таки… м-м… перейти к общению на «ты»?

– Примерно этого я и ожидала, – язвительно объявила Кокакольчик.

Капитан сконфуженно поник.

– Ладно уж, будь по-твоему, – подумав, разрешила Кокакольчик. – В конце концов я умею всё воспринимать нормально. И могу отвлечься от глупых предрассудков. Не то что какая-нибудь задавака… К тому же, я ведь забыла тебя поблагодарить… – Кокакольчик изящно наклонила голову и посмотрела сперва на перстень, а потом в глаза капитану. – Спасибо за подарок.

Девушка выглядела такой нежной, что казалось, растает даже от воздушного поцелуя.

– Да ну, перестань… – смущённо пробубнил капитан. – Это вообще такая ерунда… А вот что, если… э-э… мнэ-э…

– Ага, – догадалась Кокакольчик, – ты, кажется, хочешь ещё что-то сказать, бедняжка? Может, хочешь меня куда-нибудь пригласить? Ты ведь не против прямо сейчас погулять со мной?

– Не против? – ещё не веря своему счастью, переспросил капитан. – Какое там «не против»…

Выйдя из здания космопорта, капитан увидел, что они с девушкой – равно как и вообще всё, находящееся на плоской поверхности планеты, – оказались на терминаторе. Впрочем, терминатор у планеты был сильно размытым, поскольку её пятнистое светило окружали два разновеликих взаимно перпендикулярных кольца: каждое, как у Сатурна.

– Эх, – вздохнула Кокакольчик, ведя капитана за руку, – до чего же с мужчинами всё предсказуемо… Нет бы хоть что-нибудь новенькое придумать в ухаживании, неожиданное…

– Неожиданное? Нет у меня ничего неожиданного, – забурчал себе под нос капитан. – Да и чего нового можно ждать от человека, которому повезло познакомиться с жутко красивой девушкой? Какой ещё у меня могла быть реакция, если ты всю дорогу появлялась в самых соблазнительных видах? Такие удары по мозгам вызывают у любой мужской особи разрастающуюся доминанту по механизму импринтинга. Повоздействуй на человека подобным образом подольше – и он от любви вообще на четвереньки опустится…

– От любви? Приятные слова, – похвалила капитана Кокакольчик. – Продолжай, продолжай…

Капитан посмотрел на гуманоидку и обнаружил, что та глядит на диск восходящего и потому ещё не очень яркого светила и читает астрологический прогноз, текст которого образовывали солнечные пятна, имевшие вид букв.

– Ты что, увлекаешься астрологией? – с подозрением спросил капитан.

– Нет, конечно, – Кокакольчик беззаботно покачала головой. – Какому здравомыслящему существу может нравиться лженаука? Но к астрологии мы здесь просто вынуждены относиться серьёзно: на этом настаивает наше центральное провидтельство. К тому же, астрологические прогнозы у нас всегда сбываются: потому что их принято исполнять в обязательном порядке. Таковы уж наши традиции.

– Угу, я о них уже наслышан, – хмуро кивнул капитан. – У вас тут проходу нет от подобного рода дикарских традиций… Знала бы ты, как мне не терпится поскорее вырваться с этой вашей дефективной планеты… Кстати, – спохватился капитан, – нужно будет захватить с собой и тебя – тем более, что ваш мир теперь подлежит уничтожению…

– Ничего себе заявление, – тихо напряжённым тоном произнесла Кокакольчик, сразу отстраняясь от капитана. – И почему же наш мир подлежит твоему уничтожению?

– Ах, да: ты ещё, конечно, не в курсе, – спохватился капитан. – Понимаешь, ваша планета просто лишняя во Вселенной. Она ведь создана только ради сокрытия следов преступления.

– Какого ещё преступления? – недоверчиво фыркнула Кокакольчик. – Что ты опять выдумываешь?

– Какого преступления? – раздельно переспросил капитан. – Ну, например, такого, что ваша планета создана за счёт вырождения, порчи окружающего пространства. Ей ведь специально дали такое название, чтобы она по цензурным соображениям не значилась ни на одной карте. Вон, пожалуйста, – капитан с отвращением кивнул на висевшее над горизонтом светило, солнечные пятна на поверхности которого расположились теперь уже в форме букв и цифр его номера по звёздному каталогу Мессье, – сегодня среди космолётчиков и астрономов даже само это число, сама комбинация цифр в номере вашей звезды стала нецензурной – а всё из-за влияния вашей планеты… Ну да ничего страшного, скоро мы ликвидируем это безобразие, будь уверена. Жаль только, что его устроитель, некто профессор Килограмм, сумел пока преступно скрыться…

– Что? – воскликнула Кокакольчик, вырывая из капитанских пальцев руку. – Так ты, выходит, ещё и нашего Килограмма преследуешь?

– Э-э… ну да, выходит… – неуверенно пошевелил плечами капитан. – А что?

– А ты знаешь, что без Килограмма меня и в живых, может, не было бы? Или что я так и жила бы вообще без мозга?

– Так и жила бы вообще без мозга… – тупо повторил капитан. – Нет, без мозга жить невозможно, – встрепенувшись, убеждённо заявил он.

– А вот я – жила, – упрямо произнесла Кокакольчик. – Почти до пятнадцати лет. В больнице, в отделении эстетической киборгизации. А потом профессор Килограмм меня вылечил, поставил протез мозга.

– Как протез? – не понял капитан. – У тебя что – мозг, выходит, искусственный?

– Ну да, полностью электронный, – настойчиво кивнула Кокакольчик непонятливому капитану. – А всю работу по его изготовлению и вживлению проделал профессор Килограмм.

– Ничего себе, – пробормотал капитан. – Выходит, я влюбился в машину?

– В какую ещё «машину»? – подозрительно процедила Кокакольчик. – Ты что несёшь?

– Надо же, – потерянно проговорил капитан, – я втюрился в машину…

– Ты что? Ты это про меня? Да какая же я машина? – в отчаянии заплакала Кокакольчик. – Я живая, я обычная девушка, у меня только мозг искусственный… – Чувствуя, что оправдания лишь увеличивают недоверие к ней, Кокакольчик, всё сильнее отчаиваясь, забыла даже про свою злость. – Просто у меня в геноме отсутствует участок, ответственный за формирование центральной нервной системы. Это наследственное. Разве не понятно? У нас с этим многие живут и нормально имеют детей. Мне даже могли вживить компьютер с коэффициентом интеллектуальности двести пятьдесят единиц. Но в последнее время у нас стало модным быть поглупее, и его специально ограничили до нормального человеческого уровня… Так что это не я машина, нет – это ты какой-то монстр. Монстр-разрушитель, премьер-монстр… И как я вообще могла с таким связаться?.. – Кокакольчик отняла ладони от маски, уже мокрой от слёз, и стала яростно сдёргивать с пальца подаренный капитаном перстень.

– Постой, постой, пожалуйста… – протягивая к гуманоидке руки, умоляюще зачастил капитан. – Хорошо, хорошо, пусть я монстр, но только прости меня… Что же мне такое сделать, чтобы ты… Всё, Кокакольчик, я уже пришёл в себя: да, ты – девушка: хорошенькая, своенравная, с нежными ручками, с полными ножками… – капитан упал на колени и прижался к ногам гуманоидки.

Кокакольчик с ненавистью треснула нежными ручками капитана по голове, вырвалась и побежала прочь.

– Подожди, дай мне хоть шанс… – умоляюще потянулся ей вслед капитан.

Кокакольчик остановилась перед входом в космовокзал и обернулась.

– Нет уже для тебя шанса, – глухо произнесла она и скрылась за дверью.

Капитан, бессмысленно озираясь, поднялся. Тупая растерянность медленно уступала место острой неприязни к себе, к своим неудачам, к злокозненной планете.

22. На пути к Выключателю

– Капитан, – раздался из придорожного куста знакомый пьяный голос Дециметра, – я тут случайно услышал, как вы говорили, что наша планета подлежит уничтожению. Можно в связи с этим дать совет?

– Можно, – раздражённо разрешил капитан и, вынув зажигалку в форме огнетушителя, работающую на ядерных нановзрывах, мстительно поджёг куст вокруг Дециметра. – Вещайте, профессор, я слушаю…

– Не нужно трогать нашу планету… – обгорелый и растрёпанный, как Баба-Ягве, Дециметр, топая руками в невесть откуда взявшихся перчатках, спешно выполз из горящего куста. – Не нужно. Дело в том, что в нашу планету вмонтирован Выключатель Бытия. Вмонтирован намертво.

– Так уж прямо и Выключатель Бытия? – иронически фыркнул от дыма капитан. – И вы даже можете его продемонстрировать?

– Можем, – размашисто кивнул Дециметр. – Хотите убедиться? Что ж, поползли. Тут совсем недалеко. В двадцати сантиметрах от города.

Капитан молча взял Дециметра на борцовскую мельницу, взвалил себе на плечи и зашагал по плитам космодрома к городу.

– А вам ведь, наверное, любопытно, как это можно выключить бытие? – хихикая, спросил сверху Дециметр. – Вы ведь, наверное, просто так не поверите – вы ведь захотите и попробовать, и получить объяснения?

Капитан тяжело засопел и не ответил. Он шёл, словно пытаясь каждым шагом раздавить, растоптать откалывающую очередной фортель планету.

– А никто, кстати, и не объяснит вам механизм выключения сущего, – безответно продолжил болтать Дециметр. – Тем более производимого изнутри этого сущего. Такое принципиально нельзя объяснить. Так же, как нельзя объяснить, например, и сам факт существования мира. Потому что это абсолютный факт. А мы привыкли иметь дело лишь с чем-нибудь относительным. Наше мышление основано на восприятии конкретного. Точнее, на восприятии конкретных образов действительности. А абсолютное нельзя ни воспринять, ни адекватно себе представить. В особенности, если абсолют – это характеристика. Факт бытийности мира понять нельзя принципиально. Ибо его не из чего вывести, подвести под что-либо другое. Поскольку другое – небытие. Как раз напротив: это из факта бытийности всё выводится и им объясняется. Сам же факт бытия остаётся только принять за данность и смириться с ним. Существование – это почти высшая парадоксальность. И, повторяю, полная беспричинность. Его всамделишность оправдывает только то, что представление о небытии мира ещё нелепее. Ибо противоречит тому, что мы – существуем.

– Что-то вы, инопланетяне, больно много стали болтать, – с натугой прохрипел капитан, встряхивая тело Дециметра так, чтобы оно легло на плечи поудобнее. – Сейчас посмотрим, что у вас там за Выключатель Бытия такой… Долго до него ещё идти-то?

– А видите очередь экскурсантов? Вон, спускается в подземелье? Бросайте меня и становитесь в неё. Она как раз к Выключателю.

Капитан сложил Дециметра неподалеку от входа в подземелье и полез вперёд без очереди.

– Эй, хмырь, – зарычал на капитана оттесняемый им от входа гуманоид из очереди, – не пора ли бить тебя по морде?

Капитан, осклабившись, оглядел забияку. Даже высоченные каблуки не спасали гуманоида от маленького роста.

– Бить по морде? Меня? – заинтересованно переспросил капитан. – А ты знаешь, дружок, что консультация по этому вопросу может оказаться для тебя очень болезненной?

– Ты чё – здоровый, что ли? – вопросительно толкнул капитана грудью малорослый гуманоид.

– Хронически здоровый, – согласился капитан, расслабленно отступая. – А для кого-то, может, даже и остро…

– Хоронически, говоришь, здоровый? Сейчас я тебя от такого здоровья намертво вылечу, – агрессивно пообещал малорослый гуманоид и резко пробил капитану прямым в челюсть.

Капитан сразу почувствовал себя в родной тарелке. Увернувшись от атаки, он схватил провалившегося вперёд гуманоида одной пятернёй за загривок, другой – за мышцы бедра и, рывком взметнув противника, словно штангу, над головой, с упоением треснул его позвоночником о дорожный бордюр.

– Ну что, лекарь хренов, – проявляя посильную вежливость, спросил капитан вывшего от боли гуманоида, – может, теперь тебе обеспечить ещё и анестезию: путём отключки на полчасика?

Однако победу капитан торжествовал, увы, преждевременно: что поделаешь, он не принадлежал к числу тех, кто ошибается разнообразно. Многочисленные удары, посыпавшиеся на него со стороны остальных субъектов очереди, легкомысленно оставленных без внимания, уронили капитана прямо на то место, куда сам он предполагал уложить малорослого аборигена.

«Ну почему я, куда ни приду, обязательно попадаю в переделки? – подрагивая от бесконечно сыпавшихся пинков, с горечью подумал капитан остатками сознания, но тут же взял себя в руки: – Хватит раскисать, сам во всём виноват: каков исследователь, такова и планета…»