Текст книги "Темные искусства"

10

Когда я наконец-то вышел из Городских палат, то с отвращением обнаружил, что на улице по-прежнему лил дождь. Одно утешало: час был поздний, и репортеры уже разошлись, так что я спокойно доехал домой.

Мы с Макгреем договорились встретиться следующим утром сразу в тюрьме Кэлтон-хилл и сопроводить Катерину в шерифский суд – в таком случае мы даже успеем ее проинструктировать. Я мог лишь догадываться, какие мысли занимали ее той ночью.

Лейтон встретил меня внушительной порцией бренди и сообщил, что Джоан, моя бывшая экономка, только что ушла. Она принесла для меня восхитительного запеченного цыпленка, но, поскольку служила она теперь у Макгрея, то дождаться моего возвращения не смогла. Я весь день как следует не ел и перед сном проглотил три четверти птичьей тушки, о чем позже весьма пожалел.

Стоило мне прилечь, как я почувствовал, будто кровать подо мной и вся комната куда-то плывут. Я словно лежал на дне лодки лицом вверх – тошнотворно знакомое ощущение. Оно часто посещало меня после нашей трагической поездки на Лох-Мари (той самой, что стоила моему дяде жизни) и было худшим вариантом укачивания на суше, какое я когда-либо испытывал.

В очередной раз я закрыл глаза, и меня захлестнуло волной нежеланных образов – факелов, безлюдных островов, мертвецов… Мне пришлось зажечь масляную лампу – я боялся, что снова увижу лицо покойного дяди.

А потом я осознал, что целый день чувствовал себя хорошо. За исключением того краткого эпизода в доме полковника, я даже не вспоминал о случившемся. Работа отвлекала меня и держала в блаженном забытьи, но стоило мне только очутиться наедине с собой в темной и тихой спальне, как меня опять накрыло.

Как глупо я, должно быть, выгляжу со стороны. Внезапно я представил, как все в шерифском суде смеются надо мной – над трусливым инспектором, разучившимся засыпать без зажженной лампы на прикроватном столике.

И снова я проснулся безбожно рано, и снова Лейтон зашел ко мне с утренним кофе и завтраком. Нехватка сна пробуждала во мне сильный голод, поэтому я попросил добавку тостов с маслом и побольше сахара в кофе.

Впрочем, я все равно зевал всю дорогу до Кэлтон-хилл. Макгрей уже был на месте и топтался в ожидании на тюремной эспланаде. Увидев меня, он присвистнул.

– Жутко выглядишь, Перси.

– Какая ирония – слышать это от тебя, – проворчал я, обведя жестом всю его персону, и мы зашагали в сторону здания. – Катерина готова?

– Ага. Я попросил парней привести ее в одну из комнат для допросов. Я думаю, что она…

– Инспектор Макгрей! – крикнул молодой офицер, подбежавший к нам со стороны ворот.

– Да?

– Там девица спрашивает о вас, сэр.

– Чего?

– Я велел ей убираться, но от нее не отвяжешься. Просила сказать вам, что ее звать Мэри из «Энсина».

Макгрей тотчас изменился в лице, и, как бы мне ни хотелось уже заняться делом, я был вынужден проследовать за ним к главным воротам.

Офицер впустил внутрь пухлую девушку с пышной копной вопиюще рыжих завитков – того же цвета были и сотни ее веснушек. Ей пришлось протиснуться мимо троих газетчиков, которые толклись у входа в попытке хоть что-нибудь разглядеть. Я опознал в ней хозяйку любимого паба Макгрея.

– Мэри! – воскликнул Макгрей с улыбкой, как только ворота закрылись. – Ты что тут делаешь?

При ней была большая корзина, которую девушка бросила на пол, с рыданиями кинувшись к Макгрею на шею. Он обнял ее и погладил по спине с возмутительной фамильярностью.

– Ну все, все! Что случилось, детка?

– Как она там? Ты ее видел?

– Ты про мадам Катерину? – спросил Макгрей.

Девушка сопела и всхлипывала и потому смогла ответить лишь кивком.

– Ага, мы с ней виделись.

– Вы с ней знакомы? – порядком удивившись, спросил я.

– Само собой, знакома! – Мэри вытерла слезы и оглушительно высморкалась. – Она так помогла мне, когда умер мой старик. Мне только шестнадцать тогда исполнилось. Я была та еще бестолочь. Но она пришла ко мне и сказала, что папа присматривает за мной с небес.

Я усмехнулся.

– И сколько она с вас за это со…

Тычком в ребро Девятипалый заставил меня умолкнуть.

– Ой, ничего она с меня не взяла, сэр. Она прослышала, что я в беде, и сама меня нашла. Я была на мели после похорон, а потом кто-то ограбил «Энсин»… Я там была в тот момент, да только и смогла, что схорониться за бочками! Мадам Катерина одолжила мне деньжат и еще несколько месяцев продавала мне эль в кредит. Если б не она, я потеряла бы «Энсин». – Она торопливо подобрала свою корзину и сунула ее мне в руки. – Вот, сэр. Пожалуйста, передайте это ей, умоляю вас. Я принесла ей пирожков, и сыра, и помадку. А еще одеяло, кусок мыла, потому что… ну, вы знаете. О, и кой-какие вещи приличные, чтобы она к суду приоделась, и косметику для лица, какую она любит.

– Ох… мадам, я не думаю, что нам позволят…

– Прошу вас! Эти парни говорят, что мне к ней нельзя. Я бы вас не беспокоила, если бы… если…

– Конечно, мы передадим, милая! – вмешался Макгрей, видя, что Мэри не может подобрать слов. – Мы скажем ей, что ты приходила.

– Спасибо! Спасибо, Адольфус! Пожалуйста, скажи ей, что я молюсь за нее.

Макгрей потрепал девушку по круглой щечке, словно она была дитятей, и попрощался с ней.

Пока мы шли к зданию, я пытался пристроить корзинку к нему в руки, но он так ее и не взял. Сквозь зарешеченные окна кто-то из заключенных выкрикивал игривые непристойности в мой адрес.

– Ты, похоже, весьма… близко знаком с этой молодой женщиной, – сказал я, и Макгрей осклабился, в глазах его сверкнул огонек. – Вы с ней?…

– Бывает. Чешемся друг о друга, когда зудит, если понимаешь, о чем я…

– Понимаю, понимаю, – пробурчал я.

– Но девчонку устраивает ее нынешняя жизнь – у нее свое местечко, никому подчиняться не нужно…

Я кивнул. Рамки приличий для женщин вроде Мэри были куда шире тех, что ограничивали жизнь любой леди из высшего общества.

Тюремщики снова привели нас в комнату для допросов, но нам пришлось подождать несколько минут, пока Катерина переодевалась в одежду, которую принесла для нее Мэри. Когда она наконец явилась, я приятно удивился.

На ней было простое серое платье, наглухо застегнутое до самой шеи (что наверняка огорчило бы ее почитателей). Она отказалась от двухдюймовых накладных ресниц и ограничилась лишь тушью, да и то в весьма разумных количествах, а также уложила волосы в простую косу, поверх которой надела небольшую скромную шляпку. Шаль на плечах придавала ей почти добропорядочный вид.

– Сойдет для ваших ублюдков присяжных?

Я сморгнул.

– И тут иллюзия разбилась вдребезги.

– Сойдет, дорогуша, – сказал Макгрей, отсмеявшись.

– Передай Мэри, что я ей очень благодарна. Она чудо что за девочка.

– Она о вас не забывает, – сказал Макгрей с мрачным видом. – Многие не забывают.

Воцарилась глубокая тишина – излишне драматичная, на мой взгляд.

– А теперь, может, поговорим про суд? – произнес я, откашлявшись. – Времени мало.

– Ага, – сказал Макгрей. – Катерина, я хочу, чтобы вы прислушались к нашему денди. Знаю, просьба не из легких, но в присяжных он разбирается побольше нашего.

Я сразу перешел к сути.

– Сегодня на слушании вас судить не будут. Присяжные просто решат, достаточно ли улик, чтобы расценивать эти смерти как убийства, что…

– Ну конечно, они решат, что это убийства! – не выдержала она. – Я же слышу, что охочая до моей кровушки шваль кричит там на улице.

Я вздохнул, поскольку знал, что народное негодование вероятнее всего действительно повлияет на шерифа и присяжных, но в тот момент предпочел об этом умолчать.

– Мы заявим, что улик на данный момент недостаточно, – сказал я. – Что есть правда – пока еще. Конечно, было бы лучше, если мы уже получили результаты вскрытия… – Я укоризненно взглянул на Макгрея.

– Рид сказал, что найдет нас в суде. Он обещал, что к тому времени доделает отчет.

– Чертовски на это надеюсь, – в унисон сказали мы с Катериной, и оба вздрогнули.

– Если присяжные сочтут, что улики указывают на убийство, то в соответствии с тяжестью преступления шериф направит дело в Высокий суд. После этого суд решит, считать ли вас обвиняемой.

– Как думаешь, чем все закончится? – спросила она. – И не подслащивай пилюлю, сынок. Правдой меня не убьешь.

Я взглянул на Макгрея, и он коротко кивнул.

– Я сделаю все, что смогу, – уверил я ее, – но поскольку мы пока не нашли убедительных доказательств в пользу вашей невиновности, то, думаю, полноценного процесса не избежать. Однако есть шанс, что мы сможем… в какой-то мере сберечь ваше имя. Камердинер полковника, мистер Холт, сейчас в очень сомнительном положении. Думаю, что шериф скорее сочтет виновным его. Вы, мадам, вероятно, останетесь подозреваемой, но я надеюсь, что вам хотя бы позволят дожидаться суда у себя дома. – Катерина испустила выразительный вздох, который оборвался, когда я поднял палец. – Это случится только в том – исключительно в том случае, если мы правильно себя поведем.

Она вопросительно изогнула бровь. Без серьги, обычно в ней висевшей, это выглядело странно.

– Что ты имеешь в виду?

– Постарайтесь как можно меньше упоминать призраков и духов. А лучше вообще их не упоминайте, пока вас не спросят об этом напрямую. И даже в таком случае отвечайте как можно более кратко.

– Меня позвали, чтобы поговорить со старухой Элис! – закричала она. – Что я и сделала. И она хотела, чтобы все они сдохли. Это же правда! Предлагаете мне врать под присягой?

– Господи! Неужели вы действительно верите, что?… – Я потер лоб и решил, что с меня довольно потакания чужим капризам. – Что ж, ладно. Говорите, что хотите. Посмотрим, как присяжные и шериф воспримут вашу версию о том, что шестерых людей убил чертов призрак из Криплгейта![8]8
  Речь идет о старой городской легенде Лондона. В XIX веке молодая жена башмачника сильно заболела и перестала дышать. Ее нарядили в подвенечное платье, надели на палец обручальное кольцо, положили в гроб и отвезли в церковь в Криплгейте (район Лондона). Ночью в церковь пробрался вор, который позарился на кольцо, но не смог его снять и поэтому решил отрезать палец целиком. Когда он сделал надрез, из раны пошла кровь, а покойница очнулась. Ошарашенный вор сбежал, а женщина кое-как вернулась домой, где ее выходили родные, после чего она прожила еще несколько десятков лет.


[Закрыть]

Я встал и уже собирался уйти, но Макгрей усадил меня обратно.

– Ой, ну не дуйся ты, Перси. И, Катерина, мне больно это говорить, но вам и правда стоит прислушаться к нашему ранимому денди.

Мы с Катериной сидели молча, насупившись как дети, которым сделали выговор.

Я набрал воздух. Время утекало.

– Как, по-вашему, есть ли что-нибудь еще, – сказал я, – что нам следует узнать, прежде чем мы отправимся в суд? Что угодно? То, что вы нам до сих пор не сообщили?

Катерина поерзала.

– Нет.

– И ничто из того, что вы говорили или делали, не сможет вызвать подозрений? – настаивал я. – Нам лучше быть наготове.

Она вперилась в меня немигающим взглядом, довольно неуклюже барабаня пальцами по столу, словно управлять их движениями без несуразно длинных ногтей ей было затруднительно.

– Нет, – в конце концов ответила она, но что-то в ее лукавых зеленых глазах выдало ее вопреки уверенности в голосе. Думаю, даже Макгрей понял, что она была с нами не полностью честна.

11

У шерифского суда был собственный зал заседаний; отдельное строение располагалось позади здания парламента за мостом Георга IV. Мы проехали мимо собора Святого Жиля с его почерневшим шпилем и, повернув за угол, увидели, что у ворот уже собралась небольшая толпа. Причем не только работяги и прачки, но и молодые особы куда более состоятельного вида, не нашедшие для себя занятия получше. Двое мальчишек быстро набивали карманы, торгуя газетами от прошлой недели – теми выпусками, что рассказывали о деле в мельчайших подробностях.

Те же мальчишки первыми поняли, кого мы привезли. Они завопили, указывая пальцами в нашу сторону, и к тому времени, как наш экипаж остановился, вокруг уже собрались зеваки, которые так плотно сбились у моей двери, что я не смог ее открыть. Макгрей пинком распахнул дверь с другой стороны кеба, тем самым свалив наземь с полдюжины людей.

Он и еще несколько полицейских помогли нам выбраться наружу и окружили Катерину плотным щитом, пока мы торопливо пробирались внутрь здания. Она предусмотрительно накрыла голову темной шалью – и не зря, поскольку парочка подлых ротозеев швырнула в нее какие-то гнилые овощи. У меня уши краснеют, когда я вспоминаю, что Девятипалый прокричал в их сторону.

Я пробрался сквозь давку и последним зашел внутрь, но обнаружил, что в холле столь же людно. Полицейские провели нас боковым коридором, закрытым для посетителей, и из него мы попали в небольшую комнату ожидания.

– Здесь мы с вами расстаемся, – сказал Макгрей заметно приунывшей Катерине. Женщина тяжело дышала и прижимала дрожащую руку к груди, другой пытаясь поправить шляпку. – Но мы будем в первом ряду. Все пройдет хорошо.

– Спасибо, Адольфус, – пробормотала она, сжав его ладонь. – Я знаю, ты сделаешь все, что в твоих силах.

Она взглянула на меня со смесью тревоги и глубокой печали. Мне хотелось как-нибудь ее утешить, но я не смог подобрать слов, поэтому просто кивнул ей и, развернувшись, зашагал в сторону зала суда.

Ни разу с тех самых пор, как я вел в Лондоне дело Милашки Мэри Браун, не доводилось мне видеть такого столпотворения. Деревянных скамей и вовсе не было видно – люди набились в зал как селедки в бочку. Скамья, отведенная для газетчиков, тоже была переполнена: репортеры лихорадочно набрасывали заметки и галдели с горячностью студентов. Все это походило на общественный бал: в дальних рядах я заметил даже тучного парня, который, не особенно скрываясь, торговал пирогами.

– Это что, слуга Катерины? – шепнул я Макгрею. Он только усмехнулся в ответ, и я покачал головой. – Что ж, если кого-то и ждет сегодня выгода…

– А вон Девятипалый Макгрей! – крикнул кто-то с галерки, за чем последовал взрыв хохота и улюлюканья.

– Нужный палец у меня на месте! – взревел тот, но гвалт от этого только усилился.

– Инспекторы! – услышал я голос с переднего ряда. Это был констебль Макнейр, который занял для нас два места.

– Где доктор Рид? – спросил я у него, как только мы сели. Из-за шума нам приходилось перекрикиваться.

– Все еще в морге, сэр. Сказал, что до конца слушания постарается принести вам хоть какой-то результат.

– Чего? Какого черта он там столько копается? – в кои-то веки Девятипалый разделял мое негодование.

– Имейте в виду, тут кое-кто присутствует, – предупредил Макнейр, оглядываясь назад. – Видите леди вон там? В большой черной шляпе со страусовыми перьями?

– Такую трудно не заметить, – сказал я. В бархатном платье, столь же вычурном, как и шляпа, она выделялась в толпе как откормленная ворона. Даже издалека ее исполненное брезгливости лицо показалось мне знакомым.

– Это мать миссис Гренвиль, – сообщил Макнейр. – Гертруда, или как там ее…

Все сразу стало на свои места: темные локоны, округлые щеки. Она выглядела более крупной, более злобной и постаревшей версией своей ныне покойной дочери, которую я осматривал в морге.

– Что она тут делает? – спросил Макгрей. Было похоже, что женщина действительно чувствовала себя неуютно, уверенная, что ей тут не место. Несмотря на то что многие благородные леди завели привычку посещать судебные заседания, дабы забавлять себя несчастьями посторонних, мало кто из них появлялся на слушаниях дел, которые касались их семей. В таких случаях подобало оставаться дома с нюхательными солями под рукой.

Она что-то шептала на ухо сидевшему рядом с ней мужчине. Этому типу, весьма худощавому, с кожей немилосердно бронзового оттенка и чрезвычайно хмурым лицом, на вид было около сорока лет. На все и на всех он взирал с воинственным видом, беспокойно теребя свой черный цилиндр. Одет он тоже был в траур.

– Парня, с которым она разговаривает, зовут Уолтер Фокс, – сказал Макнейр. – Он старший из выживших внуков.

– Потомок от первого брака бабушки Элис, – вспомнил я, и в этот момент Уолтер Фокс выразительно помахал кому-то в первых рядах.

– Кому это он там подмигивает? – спросил Макгрей.

– А, как раз так и я узнал, кто они, – сказал Макнейр. – Они искали назначенного на дело прокурора.

– Прокурора? – повторил я. – Так ведь дело еще не…

– Он уже здесь, – перебил Макнейр, указывая на крепкого мужчину, на вид лет сорока пяти, но уже совершенно лысого, чей череп сиял, как добросовестно начищенный ботинок. Он помахал в ответ – слишком драматично развел руками, едва не рассыпав охапки бумаг, которыми они были заняты.

Увидев его, Девятипалый побагровел и ощерился с такой яростью, что мастиф Маккензи в сравнении с ним показался бы нежным щеночком.

– Ты его знаешь? – спросил я.

Кулаки Макгрея сжимались и разжимались, словно он был готов придушить того прямо сейчас. Он даже не услышал мой вопрос.

– Это Джордж Пратт, сэр, – поведал мне Макнейр. – Он…

– Угу, знаю я его. Этот Джордж гад добивался, чтобы мою сестренку судили за убийство, – наконец исторг из себя Макгрей. – Этот ублюдок хотел притащить ее в суд и выставить всем на потеху, чтобы продемонстрировать, что она не потеряла ра… – Макгрей зарычал, лицо его горело огнем. – Доктору Клоустону даже пришлось дать показания. Пратт вился вокруг него, как чертов стервятник, пытаясь сломать старика. Хотел, чтобы тот признал, что Фиалка не сумасшедшая. Что она убила… – Он не смог закончить предложение, в глазах у него пылал такой гнев, что он едва сдерживался. – Бедный старик Клоустон едва не рыдал.

– Клоустон? – эхом откликнулся я. Представить, что кто-то сумел так обидеть главу Эдинбургской лечебницы для душевнобольных было решительно невозможно.

– Я слышал, как он говорил мистеру Фоксу и этой самой Гертруде, что цыганку, верное дело, повесят, – сказал Макнейр, кивнув в сторону галерки. – Он уже прознал, что расследование отдадут ему, если шериф направит дело в суд.

– Твою же мать, – выругался Макгрей настолько громко, что почти все вокруг его услышали.

Пратт заметил, что мы уставились на него через весь зал, и отвесил нам дерзкий кивок.

Похоже, он собирался к нам подойти, и я уже приготовился к кровавому побоищу. К счастью, в этот момент появились присяжные и шериф, и приставы потребовали тишины в зале суда. Когда люди начали подниматься, в зале снова поднялся шум, но он быстро утих.

Шериф был коренастым мужчиной, низкорослым и плечистым, и передвигался тяжело, словно тело его отлили из свинца. Лицо у него было очень бледным, но скулы и кончик носа рдели румянцем, который прямо-таки пылал на фоне густой белоснежной бороды и таких же бакенбардов. Когда все сели, он обвел зал скучающим взглядом. В глазах его безошибочно определялась усталость человека, который знает, что повышение ему уже не светит и ждать остается лишь выхода в отставку и скудной пенсии.

Он представился как главный шериф Блайт (глубоким хрипловатым голосом, в котором прозвучало куда больше силы, чем угадывалось в его внешнем виде) и приступил к слушаниям.

К разочарованию тех, кто жаждал услышать пикантные подробности убийств в Морнингсайде, перед делом Катерины заслушали еще три дела. Публике пришлось высидеть их в торжественной тишине, но, когда шериф Блайт вызвал «обвиняемую цыганку» (вероятно, не сумев выговорить ее имя), люди пришли в неистовство.

Мадам Катерина вышла из комнаты ожидания в сопровождении двоих приставов. Рядом с ними она казалась крошечной и, хоть и шла с гордо поднятой головой, все же вздрагивала при звуках оскорблений, которыми ее осыпали зрители.

Заглушив гомон толпы, шериф Блайт призвал всех к порядку.

– Напоминаю всем присутствующим, – прогремел он, указывая на ряды, – что вы находитесь в судебном учреждении. Я не потерплю пустословия, непристойных выражений и непотребного поведения в любом виде. – После этих слов он понизил голос до разумной громкости: – Приведите леди к присяге.

Клерк подошел к Катерине с Библией, и, пока она произносила клятву, какой-то мужчина из зала выкрикнул нечто, чего я толком не разобрал.

Катерина с возмущением развернулась в его сторону.

– Конечно, я знаю, что такое Библия, сраное ты чучело!

– Тишина! – заорал шериф, от чего многие дернулись. Прежде чем свериться с бумагами, он еще раз окинул зал убийственным взглядом. – Как вас зовут, мадам?

– Ана Катерина Драгня.

Шериф Блайт откровенно над ней глумился.

– Какой интересный акцент. Место рождения?

К моему изумлению, Катерина так залилась краской, словно ее спросили о размере нижнего белья.

– Дамфрис.

Громогласный хохот заполнил весь зал, но только в этот раз шериф, тоже не сумевший сдержать ухмылку, дождался, пока шум уляжется сам собой.

– Говор у вас явно не из тех мест.

Катерине смешно не было.

– Мои родные с шотландцами не якшались, когда я была мала.

– Понятно. Далее… – Шериф заглянул в документы, и улыбка его растянулась еще шире. – Род деятельности?

Катерина переплела пальцы и слегка задрала нос.

– Торговля.

Редкие смешки переросли в неодобрительные возгласы и свист, чего шериф Блайт терпеть не стал. Утихомирив люд, он слегка подался вперед.

– Поясните подробнее, мадам?

Катерина взглянула на меня, а затем снова на шерифа.

– По большей части пиво варю, ваша честь. И прочими делами занимаюсь.

Брови Блайта взлетели.

– Здесь написано «гадалка».

Катерина вздохнула, подавив порыв нахамить.

– Да… ваша честь.

Зал зашептался, кто-то приглушенно захихикал.

– То бишь мошенница, понятно, – утвердительно произнес Блайт. – Вы обвиняетесь в причинении смерти мистеру Гектору Шоу, его внуку Бертрану Шоу, мистеру Питеру Уилбергу, его племяннице мисс Леоноре Шоу, а также полковнику Артуру Гренвилю и его жене миссис Марте Гренвиль.

При одном только упоминании полковника половина присутствующих ахнула. Я посмотрел назад и увидел, что та дама по имени Гертруда чрезвычайно театральным жестом прижимает платочек к носу, а Уолтер Фокс качает головой, прикрыв рукой рот.

– Признаете ли вы вину?

Шепотки в зале стихли, люди перестали дышать и напрягли слух. Катерина набрала воздух, чтобы ее было слышно даже на самом дальнем ряду:

– Не признаю, ваша честь.

Зал взорвался протестами. Народ свистел, улюлюкал и выкрикивал оскорбления всех мастей – «брехня» и «сука» были самыми мягкими из них. На то, чтобы призвать толпу к тишине, у шерифа ушла целая минута, после чего он пригрозил выставить зрителей из зала суда и продолжить слушание в закрытом режиме, если снова поднимется шум. Я думал, что он попросит Катерину описать случившееся, но вместо этого шериф предложил ей сесть и перевел взгляд на нашу скамью.

– Кто доставил тела с места преступления? – требовательно спросил он, и Макнейр поднял руку. – Подойдите для дачи показаний.

Макнейр принес присягу, назвал свое имя и звание, а затем рассказал, что к нему и еще двум констеблям обратился мистер Александр Холт, камердинер полковника. Мистер Холт опознал тела, и позже его показания подтвердил в морге мистер Уолтер Фокс.

Я был поражен, что никто до сих пор ни словом не обмолвился о спиритическом сеансе.

Шериф Блайт полистал документы. Я заметил дубликат предварительного заключения Рида.

– Где этот парень-криминалист?

Я поднялся и взял слово, прежде чем Макгрей успел хоть мускулом двинуть.

– В настоящий момент доктор Рид проводит дополнительные исследования, ваша честь.

Когда я представился, кто-то выкрикнул нечто вроде: «В жопу английскую розу!» – и по залу прокатился смех, на что Блайт не обратил внимания, поскольку нетерпеливо листал заключение.

– Очень плохо, инспектор. Хотите сказать, что в наше с вами время полиция Ее Величества не способна ответить на вопрос, откуда взялось шесть свежих трупов?

Я затылком чувствовал тревожный взгляд Макгрея.

– Как вы видите в предварительном заключении, – сказал я, – все общепринятые исследования были произведены с должным тщанием. Я сам осмотрел сердце полковника и не нашел никаких следов болезни.

– Интересно, – сказал шериф. – Здесь об этом ничего не сказано. Есть ли еще какие-то не упомянутые в документах сведения, которые вы хотели бы мне сообщить?

Я, разумеется, подумал об испачканном кровью ноже, найденном Макгреем, но решил, что упоминать о нем не стоит, пока мы не получим от Рида результаты проб.

– Больше ничего существенного, ваша честь. И поскольку в настоящее время причину – или причины – смертей констатировать невозможно, – кто-то выкрикнул «конста-что?», – я предлагаю отложить рассмотрение дела до тех пор, пока у нас не появятся исчерпывающие ответы.

Зал ответил на это недовольными возгласами.

Шериф Блайт внимательно прочел заключение и поднял на меня пытливый взгляд.

– Вы уверены, что больше ничего не хотите мне сообщить?

Я вспомнил, как сам задавал этот вопрос Катерине, и почувствовал, что глаза точно так же меня выдали. И быстро ответил:

– Лишь то, что мы не можем расценивать эти смерти как убийства, пока не знаем, что именно убило тех людей. Нет прямых улик, указывающих на вину мисс… миссис… мадам Драгня. И…

– Садитесь, инспектор.

Я сел под звуки глумливых смешков в зале, ощущая себя чертовски никчемным.

Макгрей наклонился ко мне. Я думал, что получу от него порцию отборного сарказма, но мои ожидания не оправдались.

– Все в порядке, Фрей. Ты сделал, что мог, – шепнул он.

– Я вижу, у нас под стражей есть еще один подозреваемый, – сказал Блайт. – Приведите Александра Холта.

Спустя миг тот вошел в зал, также сопровождаемый приставами. В отличие от Катерины, Холт выглядел так, словно вот-вот обделается, и шел, скрючившись и пряча лицо от публики, присяжных и шерифа.

На этот раз при первой же возможности вскочил Макгрей.

– Могу я кое-что сказать, ваша честь?

Шериф Блайт широко улыбнулся.

– Девятипалый Макгрей! – И снова не сделал ни малейшей попытки загасить хохот, вызванный его собственными словами. – Разумеется, можете.

Я подготовился к скандалу, но Макгрей проявил удивительную выдержку.

– Мы с инспектором Фреем застали этого человека в доме Гренвилей. Застали за воровством. Мы спросили его, что это он делает, и мужик помчал прочь со всех ног. Явись мы на место преступления пятнадцатью минутами позже, его бы там уже не было.

Блайт повернулся к камердинеру, который принес присягу, пока говорил Макгрей.

– Это правда, мистер Холт?

Тот тоненько пискнул «да».

– У него был свой комплект ключей от дома, – продолжил Макгрей. – Он сдал один констеблю Макнейру, но оставил себе второй и воспользовался им для грабежа. Он мог беспрепятственно войти в любую комнату в том доме на протяжении всей ночи, – Макгрей, похоже, как и я, заметил, что Пратт хочет что-то сказать. – И даже если не брать во внимание грабеж, – сказал он чуть громче, – я могу вообразить сотню причин, почему он мог бы желать смерти своим господам. Но не могу представить ни одной такой причины в случае с мадам Драгня.

– Спасибо, инспектор, – произнес шериф таким тоном, которым с тем же успехом мог бы сказать «заткнись уже».

Макгрей сел, и Блайт перешел к допросу.

Холт почти дословно повторил все то, что рассказал нам накануне: как привез гостей, что не поинтересовался, что именно затеяла семья, как покинул их незадолго до полуночи, только убедившись, что никого из слуг больше не осталось в доме, и что не возвращался до самого утра… когда обнаружил шестерых мертвецов. Затем он заявил, что невиновен. К счастью, шериф Блайт вел допрос проворно, и к его концу по сдавленному голосу Холта стало понятно, что он вот-вот потеряет сознание.

Я думал, что после этого шериф проверит его алиби, но снова ошибся. Блайт посмотрел на переднюю скамью.

– Мне известно, что прокурор желает сообщить нам некоторые факты.

Ему было известно – значит, этот тип Пратт поговорил с шерифом еще до слушания. Что совсем не по правилам.

Пратт встал и почти вразвалочку прошелся до шерифа и вручил ему несколько документов.

– Благодарю, ваша честь. Да. У меня есть документы, предоставленные родственниками полковника Гренвиля, да упокоится он с миром. Эти документы явно свидетельствуют в пользу мистера Холта.

– Это завещание полковника, – сказал Блайт.

– Именно. Предоставленное свекровью полковника, миссис Гертрудой Кобболд, которая нашла в себе мужество сегодня здесь присутствовать.

Женщина все еще прижимала платочек к лицу – в этот раз с такой силой, что я заволновался, не сломает ли она себе нос. Этот продуманный жест возымел эффект: люди вокруг гладили ее по спине и шептали что-то ободряющее.

– В данном документе есть список ценных предметов, которые уважаемый полковник завещал своему камердинеру, – сказал Пратт. – Из документа явственно следует, что мистер Холт имеет право немедленно завладеть всем этим имуществом. Таким образом, если мистер Холт не…

– Ох, погодите-ка чертову минуточку! – вскричал Макгрей к восторгу всех зрителей. – Разве это оправдывает то, что он шастал на месте пре… – он вовремя поправился, – месте возможного преступления? Вокруг дома-то стояло полицейское заграждение! А еще он признался, что стащил золотую подвеску, принадлежавшую мисс Леоноре Шоу.

Даже издалека я услышал, как ахнула миссис Кобболд. Мистер Фокс злобно на нее шикнул.

Пратт улыбнулся во все зубы, по иронии продемонстрировав жуткий золотой клык, блестевший столь же ярко, как и его лысая голова.

– Мистер Холт однозначно недальновиден, что типично для представителей его класса, но само по себе это не означает, что он убийца. За него может поручиться не только семья полковника – у нас есть письменное свидетельство самого покойного. В своем завещании полковник Гренвиль сообщает, что мистер Холт «не просто слуга, а добрый и надежный друг». Разве так господа отзываются о непорядочных работниках?

Он ткнул пальцем в эти строки. Блайт прочел их и передал документы присяжным. Я увидел, что некоторые из них рьяно закивали, однако не меньшее их количество смотрели в бумаги с недоверием.

– Это ничего не значит! – рявкнул Макгрей, от чего улыбка Пратта расползлась только шире. Лысый обвинитель подошел к Макгрею так близко, что я начал переживать за его безопасность.

– Инспектор Макгрей, поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы ведь частый клиент этой леди, больше известной под именем «мадам Катерина».

– Угу… Пратт.

– Сколько лет вы?…

– А как это к делу относится, ты… – Ему пришлось прикусить губу, чтобы сдержать рвавшийся наружу поток ругательств.

Пратт упивался происходящим. Его золотой зуб блеснул в оконном свете.

– Будучи ее другом, вы проявили большую любезность, отыскав других подозреваемых, дабы эта леди…

– Этот ублюдок с загребущими руками рыскал на месте преступления! – взревел Макгрей так, что его голос эхом прокатился по всему залу. Пратт отскочил подальше. – Он спер украшение, которое было на одной из жертв! Бог знает, что еще он там успел наворотить!

Шериф Блайт врезал ладонью по скамье.

– Инспектор! Довольно. Ваша точка зрения ясна. Не превращайте этот суд в торжище.

Макгрей пылал негодованием, но ему хватило ума взять себя в руки. Он сел и не стал отвечать.

– И прокурору я тоже предлагаю заняться делом, – сказал Блайт. – Полагаю, вы хотели допросить обвиняемую персону.

– Которую из них? – съязвил Макгрей, и Блайт метнул в него взор, от которого тот умолк.

– Мисс Драгня, – сказал Пратт, и Катерину снова вывели вперед. – Для чего вы встретились той ночью с шестью погибшими? – перешел он в атаку, не теряя время.