Текст книги "Всеобщая история стран и народов мира. Избранное"

По весьма маловероятному и позднее сложившемуся сказанию кроткому и правдивому царю Сервию Туллию наследовал жестокий Тарквиний Гордый, который будто бы заставил трепетать и этрусков, живших по ту сторону Тибра, и равно теснил под игом своей власти и латинян, и некоторые соседские племена (герников и вольсков на юге), и даже собственный народ, в лице патрициев и плебеев.

Руины храма Аполлона в Дельфах

Далее предание гласит, что около 510 г. до н. э. дерзкое насилие, совершенное сыном Тарквиния над благородной римлянкой, послужило поводом к восстанию, которое в один день покончило с жестоким правлением Тарквиния и обратило римскую общину в свободное государство – в республику.

Первым успехом этого взаимного соглашения было то, что Цезарь, по уговору, был выбран в консулы на 59 г. до н. э. Рядом с ним аристократы посадили одного из своих, Марка Кальпурния Бибула, – человека совершенно ничтожного. Цезарь вступил в исполнение своей должности с великим спокойствием и полной уверенностью, провел аграрный закон, по которому и ветераны Помпея добились исполнения своих притязаний. Сотоварищ Цезаря хотел было оказать ему сопротивление, и Цезарь попытался его уговорить и убедить ласковым словом, но когда увидел, что это невозможно, то приказал силой (но без повреждения их личности) удалить с площади и консула Кальпурния, и вождя крайних оптиматов Марка Порция Катона (Младшего), после чего провел свои меры, не обращая ни малейшего внимания на бессильные протесты Кальпурния Бибула.

Римский бюст Юлия Цезаря

Тогда присмиревший сенат подтвердил все распоряжения Помпея в Азии, не входя в расследование подробностей и не противоречил, когда по предложению трибуна Публия Ватиния народ возложил на Цезаря на 5-летний срок сопряженное с большими полномочиями проконсульство в Цизальпинской Галлии и даже подчинил его власти Трансальпийскую Нарбонскую Галлию в качестве провинции. Помпею и Крассу предстояло остаться в Риме, чтобы вместе с особой комиссией из двадцати человек совершить распределение земель по состоявшемуся аграрному закону Юлия Цезаря. Одновременно в интересах триумвирата было решено удалить из Рима некоторых беспокойных людей; так, например, Цицерона, которому поставили на вид незаконное присуждение катилинариев к смертной казни (и тщетно унижался он теперь перед Помпеем, лишь бы как-нибудь избежать ссылки!), и Марка Порция Катона, которому навязали почетное поручение финансового характера и отправили на Кипр.

Когда в 58 г. до н. э. Цезарь как проконсул отправился в свою провинцию, он приступил к разрешению большой и трудной задачи внешней политики, и это разрешение должно было иметь впоследствии величайшее, всемирно-историческое значение.

Юго-восточная часть нынешней Франции, которую римляне называли страной кельтов Галлией, так называемая Нарбонская провинция, которая простиралась вверх по долине Роны до городов Вьенны и Женевы, а на запад – до Толозы, представляла собой вполне цивилизованную страну, да еще цивилизованную на римский лад. Жизнь здесь проявлялась в таких формах, которые вели свое начало еще от издревле основанного здесь греческого города Массалии. Эта греко-римская культура до некоторой степени перешла и на соседние области свободной Галлии, с которой велись весьма оживленные торговые отношения; но, конечно, по мере приближения к северу Галлии следы этой культуры становились все менее и менее заметными. Препятствием к воспринятию греко-римской культуры служил и политический строй Галлии. На всем ее обширном пространстве господствовали те же нравы и те же условия общественной жизни: жрецы и знать всюду преобладали, а масса народа, находившаяся в безусловном повиновении у жрецов и в порабощении у знати, представляла собой нечто вроде живой собственности, не более. Из этого становится ясно, что высшая, царская власть, по природе своей созданная для защиты слабого от сильного, или не существовала совсем, или была низведена до полного бессилия.

Друид. Гравюра, 1712–1714 гг.

Весь народ был поделен на великое множество отдельных племен, которые тут и там случайно соединялись в более обширные союзы, но в большинстве случаев проводили жизнь в раздорах и взаимных усобицах. Ни о каком политическом единстве не могло быть и речи. Только жреческое сословие, каста друидов, представляла собой цельный, сплоченный организм, со своей особой иерархией, во главе которой стоял высший друид, и эта каста оказывала на духовную жизнь всего народа однообразное влияние, но ничуть не благодетельное и не способствовавшее прогрессу народа в культурном смысле. Всюду еще человеческие жертвоприношения были в обычае, и дикие, страстные проявления варварства нигде и ничем еще не обуздывались, хотя временами и проявлялись следы каких-то более утонченных рыцарских обычаев.

В Средней Галлии, между Юрой и Рейном, до Луары, два племени боролись за власть, эдуи на западе и секваны на востоке. Последние во время этой усобицы решились на такой шаг, который оказался одинаково гибельным для всей нации: призвали к себе на службу предводителя немецких наемников Ариовиста, храброго воина из племени свевов. С военной дружиной в 15 тысяч человек он переправился через Рейн. Выполнив то, что ему было поручено – разбив эдуев, – он затем и не подумал удалиться из Галлии, а потребовал от секванов земли для своих воинов, а затем вызвал еще новые 3 тысячи своих земляков из Рейна в область секванов, которой вполне и завладел: распоряжался ею как владыка и требовал еще новых земель для новых выселенцев. И не в одном только этом месте Галлии угрожал наплыв массы германских переселенцев. То же самое было и в низовьях Рейна, и со стороны Боденского озера те же германские народы напирали на кельтское племя гельветов, которое готовилось покинуть свою родину (западную часть нынешней Швейцарии) и поискать себе новых поселений в Галлии, по ту сторону Юры.

Именно этот замысел гельветов и связанные с его выполнением опасности и был первой задачей, которую предстояло разрешить Цезарю. Их послы просили его о позволении гельветам перейти через некоторую часть римской провинции. Цезарь отказал и укрепил намеченное для перехода место от западного побережья Женевского озера до Юры. Тогда гельветы, около 263 тысяч человек (позднее это число возросло даже до 368 тысяч), избрали иной, более северный путь, который пролегал через область дружественных римлянам эдуев. Тем временем Цезарь успел стянуть свои войска – пять легионов с контингентами конницы союзных народов и набранными им легкими отрядами, нумидийцами, критскими стрелками, балеарскими пращниками и т. п. Он перешел через границу провинции, рассеял одну из четырех гельветских толп, а именно тигуринцев, с которыми сошелся еще на левом берегу р. Арар. Затем по наведенному мосту перешел на правый берег и, после бесполезных переговоров, напал на главные силы гельветов, невдалеке от Бибракты, города эдуев. После упорной битвы день закончился полным поражением гельветов (58 г. до н. э.). Они тотчас же подчинились всем условиям победителя и, по приказанию Цезаря, вновь должны были вернуться на свою территорию, т. к. Цезарь ни в коем случае не хотел допустить, чтобы очищенная гельветами страна была захвачена наплывом германских племен.

Такое массовое вторжение германских народов, по словам послов, явившихся к Цезарю от лица всех галльских племен, было в Средней Галлии уже на полном ходу. Область секванов была во власти Ариовиста, новоприбывшая орда варваров опустошала и грабила землю эдуев, и в то же время узнали, что наиболее воинственное из германских племен в огромных количествах собирается за Рейном и готовится к переправе. При таких условиях, конечно, свидание Цезаря с Ариовистом, на которое последний наконец согласился, не могло привести ни к какому результату. Нельзя, однако, отрицать того, что свидание двоих мужей, которые пролагали новые пути для своих народов, было само по себе в высшей степени любопытно. Свидание это происходило близ города Весонтион, который был занят Цезарем прежде, чем его успел занять Ариовист. Из современных источников известно, что в римском лагере под влиянием воспоминаний о кимвро-тевтонской войне, а отчасти и под впечатлением преувеличенных кельтами рассказов о страшных германских воинах, явилось некоторое опасение встречи с наступающими войсками Ариовиста. При этом сам Цезарь впервые указывает на несомненные достоинства германского полководца, который простыми средствами сумел сообщить всему войску свои личные качества – твердость и неустрашимость. Ариовист действительно был не совсем обычным человеком: по тому отчету о переговорах с ним, который сообщает Цезарь, в этом германском вожде видно и сознание собственного достоинства, и вполне ясное понимание целей, к которым он стремился. Он сказал римскому полководцу (а значение Цезаря было ему известно), что права римлян на их части галльской территории ничуть не отличаются от его прав, и дал ему понять, что в Риме многие из «тамошних князей» были бы очень довольны, если бы Цезарь пал в битве с ним, Ариовистом. И войну он вел умеючи: он толково руководил движениями своего войска и умел избегать битвы, сдерживая неистовое мужество своих собственных воинов ссылкой на приговор вещих жен, которые будто бы воспрещали битву до нарождения нового месяца, как противную воле богов.

Цезарь и Ариовист. Гравюра Людвига Готлиба Портмана по рисунку Якобуса Байса, 1799 г.

Наконец он принял битву: она произошла в верхнем Эльзасе, недалеко от Рейна. Против тройного строя римских легионов германское войско, более многочисленное, выстроилось по племенам: гаруды, маркоманны, тривоки, вангионы, неметы, седусии, свевы стали рядом, а позади них, по германскому обычаю, обоз, охраняемый женщинами. Битва тотчас же по всей линии обратилась в ожесточенную сечу, в которой римляне одержали верх на одном крыле и поколебались на другом. Только благодаря счастливой и смелой идее одного из легатов, молодого Публия Красса (сына триумвира), который разом двинул всю третью линию легионов к угрожаемому пункту, дело решилось в пользу римлян. Бегущее германское войско направилось к Рейну (в 8 верстах от поля битвы), но в общей сумятице и при упорном преследовании римской конницы немногие успели перебраться за реку. Ариовисту удалось счастливо переправиться через Рейн. В известиях того времени нет дальнейших сведений о нем. Есть, однако, основание думать, что этот исход смелых планов Ариовиста (связи у него были весьма обширные и простирались далеко на восток) сильно озадачил все племена, жившие по ту сторону Рейна. Велика была заслуга римского проконсула и по отношению к Риму и к галлам, которым уже не под силу была борьба с германцами (58 г. до н. э.). Впрочем, поселенные Ариовистом на левом берегу Рейна германские племена тривоки, неметы и вангионы сохранили свои поселения.

Положение, которое после этой победы Цезарь занял в Галлии, встревожило северные племена белгов и нервиев, а также многие другие, которые стали опасаться за свою независимость, и не без основания, т. к. Цезарь решился воспользоваться данным ему от римского народа многолетним полномочием для достижения прочного успеха. Предполагать, что Цезарь, воюя в Галлии, заботился только о добыче или о блеске бессмысленных завоеваний, или даже о том, чтобы закалить войско для тех политических целей, которые впоследствии думал преследовать в Риме, это значит не понимать Цезаря, человека, одаренного великим и проницательным умом. Он думал раз и навсегда обеспечить Италию, центр римского могущества, от опасностей, грозивших ей со стороны Германии, и широкую реку положить верной границей между римским и варварским миром. Бельгийские племена собрали весьма значительное войско, но одно из северных племен, ремы, не примкнуло к их союзу и выдало римлянам их замыслы. В 57 г. до н. э. Цезарь с 8 легионами направился к северу. Союз белгов он уничтожил, даже не прибегая к оружию. Остановившись на берегах р. Аксоны (Aisne) в своем сильно укрепленном лагере, он в то же время направил своих союзников, эдуев, в набег против белловаков, одного из племен, входивших в состав союза белгов.

Белловаки, вследствие этого, вынуждены были отделиться от союза, и связь между входившими в его состав союзниками ослабла. Содержание большого войска обходилось недешево, и когда белловаки поспешили на защиту своей родины, их примеру последовали и другие, а с каждым племенем в отдельности справиться было уже нетрудно. Несколько труднее ему было покорить нервиев, храбрейшее из всех северных племен.

На одной из высот в верховьях Самбра, спускавшихся к речной долине, римское войско стало разбивать по своему обычаю укрепленный лагерь; в то же время римская конница билась с отдельными кучками конных нервиев и погнала их за реку. А между тем в лесочке, покрывавшем поднимавшиеся за рекой высоты, неприятель успел собраться в значительных силах: густыми толпами он высыпал из лесочка, быстро спустился с высот, перебрался через реку и так быстро ударил против римлян, что те едва успели построиться в боевой порядок. Резкий звук сигнальной трубы, призывавшей в строй солдат, высланных на работы, смешался с ревом рогов, под звуки которых неприятель бешено наступал на высоты. Битва была продолжительная, серьезная и на мгновение даже отчаянная для римлян, и сам римский полководец оставил превосходное описание ее. На правом, наиболее угрожаемом крыле римского войска, где сам Цезарь лично принимал участие в сече, опасность миновала только тогда, когда подоспели и приняли участие в битве те два легиона, которые на походе прикрывали обоз. Нервии тем временем успели подняться на высоты, и битва кипела уже у самых окопов начатого постройкой лагеря; т. к. нервии не сумели вовремя окончить битву и отступить, а наоборот, с яростным мужеством старались удержаться на том же месте, все еще надеясь сломить римлян, то битва окончилась для них полным поражением (57 г. до н. э.).

После этого побежденные племена поспешили изъявить Риму свою покорность. Но в то же время в самом Риме дела шли далеко не так удачно, и в конце того же года наступило такое положение, в котором одновременно выказались самые дурные стороны различной формы внутреннего управления. Об одном из двух правителей, оставшихся в Риме, о Марке Крассе, ничего не было слышно, кроме того, что он как-то воспрепятствовал Помпею, который будто бы заявил желание захватить власть в свои руки. Но и Помпей тоже выказал замечательную неспособность и неумелость по отношению к той политической роли, которую ему надлежало исполнять. Он не обладал ни малейшей авторитетностью, и поэтому в столице стала исчезать даже та обычная безопасность, которая присуща каждому благоустроенному центру. Ловкий, хитрый, наглый демагог второй руки, Публий Клодий, народный трибун на 58 г. до н. э., собрав около себя шайку всякой сволочи, господствовал над комициями и являлся положительным тираном сената, который ни в себе самом, ни в Помпее не мог найти опоры. Шайка Клодия даже самого Помпея одно время держала в его доме, как в осаде, и единственная мера, которую решились против него принять, заключалась в том, что Клодию противопоставили другого подобного демагога Тита Анния Милона, который способен был пускать в дело насилие против насилия и низость против низости. Эти внутренние городские смуты, конечно, не могли серьезно или непосредственно угрожать положению Помпея. Возможно, что он, так сильно заблуждавшийся насчет своих личных свойств, руководствовался даже тонким политическим расчетом: пусть анархия окрепнет до известной степени, тогда все, конечно, должны будут обратиться к нему, Помпею, как к единственному человеку, способному спасти город. Но вскоре проявился и другой симптом, к которому он уже не мог оставаться равнодушным. Постепенно в обществе распространилось убеждение, что дело, видимо, клонится к диктатуре, или к тирании, или даже к монархическому перевороту, а между тем республиканский строй государства уже до такой степени укоренился у всех в понятиях, что многие, ввиду возможности подобного переворота, вновь стали на сторону сената, в котором все же видели воплощение республиканской идеи. Это настроение умов выразилось в мероприятии, которое не могло быть приятно триумвирам: Цицерон был вызван сенатом из того изгнания, в котором он крайне тяготился. Его путешествие из Брундизия в Рим представляло собой одну сплошную республиканскую демонстрацию. Помпею, однако, удалось добиться весьма влиятельного и чрезвычайного общественного положения, связанного с возможностью обставить себя массой чиновников и служащих: народ поручил ему высший надзор за хлебными запасами, связанный с большими полномочиями. Но когда Помпей попытался было добиться того, чтобы ему было поручено восстановление власти египетского царя, который был свергнут с престола, его искания были отвергнуты не без содействия со стороны Красса, который при этом получил некоторое время подумать, что и он тоже – особа не малая, ничем не хуже Помпея.

От прозорливого Цезаря не ускользнуло это положение, особенно переворот общественного настроения или мнения в пользу сената. Он вполне обеспечил себе возможность влиять на Помпея, выдав за него замуж свою дочь Юлию в 59 г. до н. э. Эта дочь Цезаря, женщина тонкая и умная, сумела привязать к себе Помпея, привыкшего к лести, проникнутого сильнейшим сознанием собственного достоинства и легко поддававшегося всякому руководству. Необходимо было вновь еще теснее скрепить политический союз триумвиров, дать всем почувствовать его вес и силу. Поэтому и было решено, что они весной 56 г. до н. э. съедутся для личного свидания в Лукке. Значение Цезаря, между тем, успело значительно возрасти вследствие его побед, которые сенат удостоил 15-дневной суппликацией.

Римский бюст Помпея Великого

Ему удалось еще раз восстановить единодушие между Крассом и Помпеем, и их свидание обратилось в нечто вроде политической конференции, на которой присутствовало множество политических или личных приверженцев, и клиентов этих трех правителей, и много разного рода людей, стремившихся подняться с их помощью, или даже таких, которые были обязаны им своим возвышением или даже просто ими подкуплены. Результатом конференции было принятое на ней решение: осязательнее проявить власть и значение триумвирата как известной формы государственного устройства. Ввиду этого решения Помпей и Красс были должны в следующем (55 г. до н. э.) году занять места консулов, а затем на пятилетний срок Красс должен был принять на себя управление провинцией Сирией, а Помпей – обеими Испаниями, что и давало им обоим положение, важное в военном смысле. Для самого себя Цезарь, умный и осторожный, скромно потребовал только продления своего командования в обеих Галлиях еще на пять лет. Кроме того, он выхлопотал, чтобы расходы по вновь набранным им легионам были приняты на счет государственной казны.

Великая задача Цезаря на севере еще не была выполнена. Пути сообщения и живая связь новоприобретенных областей, с одной стороны, с Италией, а с другой стороны, с Испанией уже в 57 и 56 гг. до н. э. были обеспечены удачными экспедициями легатов Цезаря. В том же году было усмирено восстание венетов, живших в Бретани и Нормандии, и при этом произошла первая на Атлантическом океане морская битва.

Однако спокойное обладание Галлией и мирное развитие римского владычества в этой стране было немыслимо, пока галлы, с одной стороны, могли рассчитывать на помощь германских народов и привлекать их толпы к борьбе с римлянами, а с другой стороны, могли опираться на независимые родственные галлам племена, жившие в Британии. В низовьях Рейна, близ Эммериха, появилась новая бродячая орда германцев (предполагают, будто их было около 430 тысяч человек), которые не выдержали на своей, лежавшей южнее, родине натиска грозных свевов, потеснила менапиев и переправилась через Рейн. То были узипеты и тенктеры. Цезарь выступил против них и одолел их при помощи коварства, которое не оправдывалось никакой государственной необходимостью. Германцы пытались вступить в переговоры с опасным соперником; не уклоняясь от переговоров, Цезарь придвинулся к ним ближе и повел дело так, что между их конницей и римской произошли незначительные стычки. Когда же их князьки явились к нему, чтобы разъяснить возникшее недоразумение, Цезарь приказал их схватить, а затем перешел на германцев, лишившихся своих предводителей и не ожидавших нападения. Он разбил, рассеял их и взял множество пленных. После этого он приказал навести мост (около Нейвида) и перешел по этому мосту на противоположный берег реки, которая уже не могла защитить германцев от нападения грозных римлян.

Ужас распространился повсюду. Свевы, которые, по мнению разбитых ими узипетов и тенктеров, сами не могли бы выдержать битвы, стали уже готовиться к отчаянной обороне, но Цезарь удовольствовался разорением области сугамбров, которые дали убежище бежавшим за Рейн остаткам узипетов и тенктеров, затем опять вернулся за реку и уничтожил наведенный им мост. В 53 г. до н. э. он еще раз совершил тот же переход; германское племя убиев, жившее напротив нынешнего Кельна, присоединилось тогда к римскому войску из опасения нападений со стороны своих же соплеменников.

В 55 г. до н. э. он перешел и границу, отделявшую кельтов Британии от их соплеменников, живших на материке. Как только он успел собрать необходимое ему количество судов, тотчас же переправился через пролив и благополучно высадился (близ Дувра) со своими двумя легионами. Сильными метательными машинами он вынудил отступить те кельтские толпы, которые вздумали было воспрепятствовать высадке. В следующем году он предпринял ту же экспедицию, в больших размерах, с пятью легионами войска, которые переправил на 800 транспортных судах. Кельтские племена избрали себе в начальники одного из своих князьков, Кассивеллауна, и Цезарь, непрерывно отражая нападения, дошел до Тамезы (Темзы), через которую переправился при Кингстоне, повыше Лондона. Галльское войско состояло из всадников и воинов, сражавшихся на колесницах. Пехота, плохо вооруженная и содержавшаяся в намеренном небрежении преобладавшей местной знатью, была непригодна для военных действий. Достаточно ясно доказав этому народу превосходство римского оружия и могущества и смирив Кассивеллауна, т. е. взяв заложников и обязав бриттов уплатить незначительную дань, Цезарь снова возвратился на материк.