Текст книги "Пороги. Путешествие по западной культуре от двери к двери"

Священные пороги

Дольмен Менга (Антекера)
Лица в пейзаже

Гамлет

Видите вы вон то облако в форме верблюда?

Полоний

Ей-богу, вижу, и действительно,

ни дать ни взять верблюд.

Уильям Шекспир, английский драматург

Смотреть можно не только извне вовнутрь, но и изнутри вовне.

Карл Юнг, швейцарский психолог и психиатр

В шведском замке Скуклостер находится самая известная работа итальянского художника Джузеппе Арчимбольдо. «Вертумн», написанный в 1591 году для Рудольфа II, представляет собой портрет императора, на котором лицо изображено с помощью фруктов и овощей – очевидная аллегория плодородия и изобилия. Две черешенки образуют выдающуюся нижнюю губу, характерную для Габсбургов, нос – внушительная груша, брови – золотые пшеничные колосья. На лице Рудольфа II также можно видеть фиги, тыквы, грозди винограда, блестящие гранаты. На груди – лента из цветов вместо драгоценных камней. Но несмотря на буйство форм, текстур и красок, любой зритель немедленно различает в мешанине растительных элементов человеческое лицо.

Похожие ощущения вызывает огромное полотно Сальвадора Дали «Обнаженная Гала, смотрящая на море» под геодезическим куполом Театра-музея Дали в Фигерасе. Если смотреть на него с определенного расстояния, оно превращается в портрет Авраама Линкольна. Волосы музы художника одновременно являются правым глазом президента. Обе картины – культурные проявления парейдолии, психологического феномена, при котором произвольные объекты принимают в представлении смотрящего знакомые очертания, зачастую черты человеческого лица. Искать фигуры зверей в облаках или лица в пятнах сырости на стене – не просто детская забава; это некий способ программирования психики, позволяющий мозгу систематизировать миллионы визуальных импульсов, которые он получает каждую секунду. Зрение не пассивно, оно – акт творчества, и, по всей видимости, нашему сознанию приятно обнаруживать вокруг лица. Возможно, это приносит чувство облегчения от одиночества, присущего самому факту бытия.

Когда шаман завершил церемонию, начали строить. Прежде всего требовалось расположить вход относительно Лица. В отличие от прочих мест, здесь не приходилось ждать восхода солнца в определенной точке горизонта. Лицо от начала времен неподвижно пребывало на равнине – там оно и останется вечно. Землю тщательно разровняли, после чего юноши вырыли глубокую яму, руководствуясь точными замерами, которые один из старейшин сделал при помощи плетеного шнура, снятого с пояса. Когда яма была готова, работа перетекла в каменоломни. Вытесать несколько крупных блоков и дотащить до места – дело небыстрое. Разместить как надо тоже оказалось нелегко. Все жители селения вышли на подмогу: кто орудовал деревянными рычагами, кто тянул за веревки – и так, пока каждый камень не устоится в вертикальном положении окончательно.

Когда стены галереи были готовы, пространство внутри вровень с высотой стен заполнили – тоже все сообща – землей, на которую предстояло положить самые тяжелые плиты и таким образом устроить кровлю. Убрать землю, когда горизонтальные блоки легли на место, оказалось просто, но вот последний шаг довел всю деревню до изнеможения. Сооружение целиком засыпали сверху землей, создав холм на ровном месте. После второй церемонии, которую шаман провел холодным туманным утром, мертвые получили галерею в свое распоряжение. Покоясь там, они через порог могли видеть величественное Лицо на горизонте.

Дольмен Менга, строительство которого, состоявшееся пять с половиной тысяч лет назад, я только что вообразил, находится неподалеку от городка Антекера в провинции Малага. Вместе с дольменом Вьера и чуть более удаленным толосом[9]9
  То́лос – круглое в плане сооружение, тип гробницы. – Прим. пер.


[Закрыть] Эль-Ромераль он образует один из важнейших мегалитических комплексов Европы, недавно внесенный в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Жителям Антекеры, приписывающим ему легендарное происхождение, дольмен был известен испокон веков, а вот испанское научное сообщество заинтересовалось им только в 1847 году. Отправной точкой в разгадке тайн этого строения, единственного в своем роде в Европе, стало исследование Рафаэля де Миджаны «Очерк о друидическом храме, найденном в окрестностях города Антекера».

Менга – один из самых крупных сохранившихся дольменов. Вход в него поистине колоссален. Три глыбы образуют порог, за которым начинается галерея длиной 25 метров, несколько расширяющаяся в глубине. Стены сложены из огромных монолитов, а пять глыб кровли опираются, что весьма необычно, на три колонны, обеспечивающие крепость всего сооружения. Во время раскопок в 2005 году за последней колонной, в самом удобном и укромном месте кургана, обнаружили колодец почти 20 метров глубиной, который по сей день подкидывает исследователям новые сюрпризы.

Дольмены, пожалуй, наиболее впечатляющие образцы так называемого мегалитического строительства. Мегалитические сооружения возводились в Западной Европе в эпоху неолита и бронзового века. Они достойны внимания по многим причинам. Дольмены, менгиры и прочие постройки из огромных глыб имеют весьма почтенный возраст – некоторым из них больше семи тысяч лет, – а ключевым явлением в истории человечества их делает способность видоизменять пейзаж. Человек палеолита, охотник и собиратель, укрывавшийся в пещерах и оставивший нам удивительные образцы наскальной живописи в Альтамире, Шове и Ласко, жил в абсолютной гармонии с природой. Тысячелетиями группы людей передвигались по земной поверхности, почти не оставляя следов. Возможно, они не могли изменить окружающий пейзаж просто в силу своей малочисленности, но, скорее всего, сама мысль об этом не вписывалась в их картину мира. Человек неолита совершает огромный шаг вперед в том, что касается отношений с природой. С развитием земледелия и скотоводства он понимает, что способен направить силу природы себе на благо; научившись контролировать энергию вокруг себя, он приступает к преобразованию мира. Насыпает искусственные холмы, ставит на попа громадные глыбы до двадцати метров высотой, возводит из сотен камней сложные строения – словом, начинает менять природу, миллионами лет остававшуюся нетронутой. Если вы задавались вопросом о том, когда человек начал вмешиваться в окружающую среду, то ответ – в эпоху мегалитического строительства. Самые ранние предтечи Асуанской плотины и искусственных островов в Южно-Китайском море – не римские акведуки, а дольмены, такие как Менга.

Места и строительные материалы для мегалитических сооружений выбирались не наугад. Доисторическому человеку природа виделась вместилищем духовной магической энергии, которая проявляла себя в погодных явлениях и географических объектах. Холмы, источники, тысячелетние деревья и скальные нагромождения причудливой формы служили тогда местами поклонения предкам или родовым божествам. Именно на таких участках со временем начали возводить мегалитические постройки, причем глыбы и камни для них тоже должны были происходить из особых мест, порой находившихся в десятках километров от точки строительства. Многие подобные памятники привлекали путников из дальних краев. Паломничества начались не в Средние века – уже в эпоху мегалитов находились люди, готовые противостоять опасностям и угрозам на пути к важным для них святилищам. Хорошо известен пример человека, рожденного в континентальной части Европы и похороненного в двух километрах от Стоунхенджа, на юге Англии; однако он далеко не единственный такой паломник, и будущие раскопки наверняка прольют свет на многие похожие случаи. Дольмен Менга, без сомнения, тоже обладал немалой привлекательностью, ведь даже сегодня, спустя больше пяти тысяч лет после постройки, он тянет к себе, как магнит.

Находиться внутри дольмена удивительно. Несмотря на огромный прогресс в музейном деле и распространении информации, ничто не заменит ощущений, которые испытываешь, проникая в галерею, смыкающую вокруг тебя тонны камня. Этот искусственный грот обладает необычайной энергетикой: неудивительно, что он веками оставался центром религиозной жизни общин, некогда участвовавших в его строительстве. Там покоились тела предков, которые, пересекая порог дольмена, покидали земной мир и отправлялись в иное существование. Внутреннее пространство дольмена могло работать как перевалочный пункт между двумя реальностями, точка контакта между миром живых и миром мертвых. Поэтому дольмен был не просто могилой, а священным местом. Обителью покойных, а также храмом и капищем. Связью между земным и духовным началами в форме большой искусственной пещеры, собирающей всех членов общины: ушедших, присутствующих и тех, кому еще только предстоит прийти.

Энергетика некоторых мест, подобных дольмену Менга, кажется вечной, неиссякаемой. Известно, что его посещали десятки поколений людей эпохи неолита, но и в бронзовом веке он не был заброшен, в отличие от множества других дольменов. Рядом с мегалитами часто находят римские захоронения, и даже в Средние века некоторые мегалиты по-прежнему оставались пространствами культа. Скиты, часовни и церкви, бывало, устраивались в самих дольменах или на них, словно в определенных местах на поверхность земли прорывался поток некой духовной силы, не позволявшей людям забывать о них.

Отголоски этой силы можно уловить в глубине дольмена, где вырыт двадцатиметровый колодец, подводящий нас к самому нутру Земли. Но у Менги припасено для нас кое-что еще. Исследовав потаенные уголки галереи, пощупав кончиками пальцев шершавую поверхность веков, мы оборачиваемся к порогу, и тут на нас обрушивается нежданный образ. На выходе из дольмена, в обрамлении трех глыб, нам открывается плодородная долина Антекеры. А в центре ее царит над горизонтом и вглядывается в небеса гора с профилем человека, будто бы дремлющего здесь испокон веков: Лицо.

Людям эпохи неолита было незнакомо понятие парейдолии, но это не лишало их потребности, сходной с нашей: искать очертания зверей в скалах и человеческие лица в тенях деревьев. Можно предположить, что гора, известная как Скала Влюбленных, составляла часть ментального и культурного пейзажа жителей Антекеры на протяжении десятков тысяч лет. Все равно, смотрим ли мы с востока или с запада, ее контур отчетливо напоминает голову человека, уставившегося в небо: угадываются лоб, длинный нос, подбородок, шея. Неудивительно, что эта вершина фигурирует во многих местных романсах и легендах. Поражает другое: мегалитический памятник Менга совершенно четко ориентирован относительно горы.

Профессор Кембриджского университета Майкл Хоскинс, один из крупнейших в мире специалистов по археоастрономии, изучал положение сотен дольменов по всей Европе. Из его изысканий следует, что подавляющее большинство мегалитических сооружений ориентированы на восток – вероятно, к точке восхода солнца в день начала строительства. А поскольку весной и летом общины были заняты сельскохозяйственными работами, чаще всего ориентация соответствует осенним и зимним месяцам, когда в строительстве могло участвовать большое количество людей. Ничего подобного не наблюдается в Антекере. Очевидно, создатели дольмена Менга специально ориентировали порог на необычную гору – причем на вполне определенную ее точку. Современные исследования показали, что ось входа в дольмен точно указывает на подбородок Лица. Здесь волнующим образом сходятся археология, легенда и пейзаж.

Романс, датируемый поздним Средневековьем, повествует о любви христианина и мавританки: молодые люди сбежали, чтобы скрыться от разгневанного отца девушки, местного правителя, и после долгих скитаний добрались до края подбородка лежащего великана. Оказавшись в западне, они решили броситься в пропасть и погибнуть в объятиях друг друга, после чего гора и стала называться Скалой Влюбленных.

До сих пор мы имели дело с фольклором. А теперь в игру вступает наука – в частности, археология. Согласно последним исследованиям, точно в том месте, где по легенде бросилась в пропасть пара влюбленных, находятся доисторическая стоянка с наскальными рисунками и, что еще интереснее, мегалитические сооружения, гораздо более ранние, чем дольмен Менга. Известно, что дольмены были священными местами почитания прошлого и сохранения памяти о предках, а некоторые из них стали своеобразными памятниками предыдущим святилищам. Перетаскивание огромных глыб на дальние расстояния – часть этого культа древних сакральных пространств. Ориентировать вход в новый дольмен относительно старого капища – способ сохранить в памяти последнее, не дать ему кануть в небытие. Связь между средневековым романсом и тысячелетними верованиями, уходящими корнями в глубь времен, доказать невозможно. Ясно одно: дольмен Менга – звено длинной цепи святилищ, соединяющих пейзаж в сложную систему из гор, мегалитов, равнин, воспоминаний и входов.

Всякого, кто посещает антекерские дольмены, покоряет сила этих памятников и пейзажа. Бродя между мегалитами, приезжий то и дело, словно зачарованный, оборачивается к профилю Скалы Влюбленных, но ни один ее вид не идет ни в какое сравнение с тем, что открывается изнутри дольмена. Природа там предстает абсолютно преображенной силами человека. Три огромные каменные глыбы наводят взгляд на пейзаж, словно доисторический видоискатель. На следующих страницах этой книги мы будем смотреть на двери и входы с внешней стороны зданий; такой взгляд можно назвать импрессионистским – извне вовнутрь. В Менге же происходит визуальная и концептуальная инверсия.

Порог обретает здесь полноту смысла, когда мы уже переступили через него: мы углубляемся в закрытое пространство дольмена и, обернувшись, замечаем пейзаж, обрамленный входом. В этот миг наш взгляд становится «экспрессионистским»: изнутри он направлен в окружающую природу, он дополняет и совершенствует ее. Когда мы выходим из дольмена, гора возвышается на своем месте. Тысячелетний мрак остался за порогом, а Лицо по-прежнему, как и столетия назад, смотрит в небо, но его очертания уже не столь отчетливы, краски не столь ярки, как когда мы наблюдали эту картину изнутри дольмена. В подобных случаях искусство и архитектура возводят природу к почти недостижимым эстетическим и эмоциональным высотам. Таких случаев мало, они редки и странны, и дольмен Менга – один из них. Нам остается лишь наслаждаться им.

Аббатство Сент-Фуа (Конк)
Мифы, боги и супергерои

Самая важная функция мифа и ритуала – с помощью символов увлечь человеческий дух вперед, противостоять тем привычным человеческим представлениям, которые привязывают нас к прошлому.

Джозеф Кэмпбелл, американский исследователь мифологии

Небо разверзнется в великолепном сиянии, и в отливающих золотом облаках покажется фигура Спасителя. Он будет облачен в пурпур, Солнце и Луна будут подле него, правая рука его укажет на небеса, левая – на землю. И тогда он свяжет верх и низ, станет звеном между небесными сферами и глубинами преисподней. С ним спустится сонм ангелов, которые вострубят в ознаменование конца времен, а другие ангелы будут нести орудия страстей Христовых: крест и копье, гвозди и терновый венец. Рядом с ним появятся святые, столетия назад вошедшие в царствие его, и одежды их будут пышны и усыпаны драгоценностями, а сами они – увенчаны и ослепительны, словно звезды. И мертвые встанут из могил и будут судимы. Одна за другой души взойдут на весы меры греха, и праведников примет Небесный Иерусалим для нескончаемой радости, грешники же будут обречены на вечные страдания и пытки. Первые всегда будут жить в гармонии и мире, а вторые не найдут утешения своим горестям. Распутника повесят нагишом, гневливый будет поедаем неиссякаемым пламенем. Завистнику вырвут глаза и язык, но они снова вырастут, чтобы мука никогда не кончалась. Никто из них не будет знать покоя в адских владениях Сатаны, мерзостного ликом и источающего гнилостное зловоние.

Все это случится в последние времена, когда путь человечества подойдет к концу. Это предначертание записано в священных книгах, но также вырезано в камне некоторых средневековых порталов, например того, что находится во французской деревушке Конк.

Даже сегодня добраться до Конка не так-то просто. Путешественник должен съехать с широких автомагистралей, пересекающих центр Франции, и долго петлять по проселочным дорогам, пока впереди не покажется крохотная деревенька. Автомобильное движение там запрещено, и если не успеешь приехать с утра пораньше, то останешься без места на тесной парковке у въезда – придется долго шагать пешком. Посреди деревни на маленькой площади высятся две величественные массивные башни аббатства. Фасад почти лишен окон, а вместо одной большой двери посетителей встречают два скромных входа, разделенные широким фрагментом стены. Над дверями, под аркой, защищающей от солнца и капризов погоды, располагается изумительный тимпан[10]10
  Тимпа́н – в архитектуре: внутреннее поле фронтона. – Прим. пер.


[Закрыть] аббатства Сент-Фуа.

Строки, открывающие эту главу, – смиренная дань восхищения гениальным страницам, которые Умберто Эко посвятил описанию романского портала в «Имени розы». Эко помещает сюжет своего романа, лихо закрученный вокруг преступлений, книг и тайн, в воображаемое аббатство. Место действия – не какая-то конкретная точка Европы: автор, по всей видимости, вдохновлялся несколькими романскими памятниками. Аббатство Сент-Фуа, несомненно, один из них.

Нынешняя деревня, все триста жителей которой зарабатывают исключительно на туристах, приезжающих взглянуть на аббатство, некогда была важным центром паломничества. В 866 году в Конк, где уже несколько десятилетий подряд селились отшельники, перенесли мощи святой Веры (Фуа) Аженской, и началось процветание. Нам может показаться удивительным, что мощи, прежде находившиеся в городе Ажен, попали в Конк, поскольку их выкрал со старого места монах Авариский, но в те времена похищение мощей было делом обычным. Как бы то ни было, с тех пор поток верующих неустанно прибывал, а значение храма росло. Переломным моментом стало начало паломничеств к гробнице святого Иакова: в Конке собирались толпы пилигримов, собиравшихся пуститься в путь до Компостелы. С 1040 по 1140 год могущественные аббаты, сменявшие друг друга на посту, усердно работали над превращением Конка в религиозный центр необычайной важности, что положительно сказывалось на архитектуре и сокровищнице аббатской церкви. Одольрик, Этьен II, Бегон III, Бонифаций – эти и многие другие настоятели сделали аббатство настоящим магнитом для набожных людей своего времени и внесли вклад в возведение памятника, который и сегодня привлекает туристов и паломников со всего мира.

На центральной оси тимпана, прямо под ногами Христа Вседержителя (или Пантократора), располагается поразительная группа фигур. Одетый в синее ангел с весами в руках и глумливо ухмыляющийся бес взвешивают души грешников. Перед нами мотив так называемой психостасии, обычно ассоциирующийся со Страшным судом. Как сам мотив, так и иконография – гораздо древнее христианства. Взвешивание души знакомо нам по мифам о смерти и воскресении к новой жизни, бытовавшим во многих культурах.

Собственно, изображение сцены психостасии в средневековом христианском искусстве почти совпадает с тем, что можно найти в древнеегипетской «Книге мертвых», написанной и иллюстрированной больше двух с половиной тысяч лет назад. В этом знаменитом магическом тексте Нового царства, разъясняющем, какие испытания ждут душу человека после смерти, содержится эпизод, весьма схожий с тем, что мы встречаем в Конке. На иллюстрациях к 125-й главе бог Анубис, психопомп, то есть сопроводитель душ, возлагает душу умершего на весы. Если результат взвешивания окажется благоприятным для покойного, он удостоится вечной жизни в царстве Осириса; в противном случае его сердце будет брошено Аммат – богине с лапами гиппопотама и льва и крокодильей пастью. Чудовищная богиня сожрет сердце судимого, он не достигнет вечности и окончательно канет в небытие.

Нечто подобное мы наблюдаем и в Конке. Под ангелом группу праведных честных душ ведут к вратам рая, а под бесом души грешников заглатывает гигантское чудовище, пасть которого недвусмысленно обозначает вход в преисподнюю. Замечательное совпадение – и далеко не единственное. Христианское искусство богато на такие иконографические заимствования; они доказывают, что некоторые образы подобны энергии: они не возникают из ничего и не исчезают бесследно, а только трансформируются.

Почти невозможно начать новую цивилизацию с нуля. История искусства и архитектуры – сеть влияний, сплетавшихся на протяжении веков, клубок контактов и связей, говорящий о том, что человечество, в сущности, – одно большое тело, только рядящееся подчас в разные платья. В III веке христианство начало продуцировать образы. В течение двухсот лет новая религия почти не имела художественных проявлений, но мало-помалу ранние христиане стали задумываться, как изобразить свои истории и мифы. В начале IV века император Константин узаконил христианство, и процесс визуализации стал необратимым. Началось строительство церквей и соборов, которые нужно было украшать. За несколько следующих веков сформировалась иконография новой веры, причем не на пустом месте. Христианство возникло в мире, полном образов. Стены египетских храмов покрывали рельефные изображения, а в греческих святилищах на каждом шагу стояли статуи. Римские форумы ломились от скульптур и колонн, посвященных разным сюжетам, в домусах ни единый фрагмент поверхностей не оставался без росписи. Первые художники-христиане впитали все эти образы, и из этого пира для глаз родилась иконография, по сей день украшающая церкви по всему миру.

Взвешивание душ не единственный пример заимствований в Конке. Сама фигура Пантократора – тоже заимствование. Никто из художников, впервые писавших Христа, не знал его лично и не присутствовал при евангельских событиях. Им пришлось найти способ претворить слова в образы, и вдохновлялись они окружающим искусством. Христа Вседержителя представляли в одеянии римского императора и с лицом одного из богов, которых он заменил. Если ему полагалось быть молодым и могучим, лицо заимствовали у Аполлона, если зрелым Мессией, то своими чертами делился Зевс (Юпитер). Канонический образ Девы Марии с младенцем напрямую восходит к изображениям египетской богини Исиды с сыном Гором на руках, и даже нимбы, как у всех святых на тимпане в Конке, использовались еще в Римской империи для выделения главных персонажей на сцене. Ничто не ново в истории изобразительных искусств, и всегда найдется ниточка, ведущая к более раннему источнику. Но не следует заблуждаться, полагая, будто такого рода заимствования остались в далеком прошлом. Мы и сегодня продолжаем создавать иконографию, и пусть времена сотворения новых богов безвозвратно прошли, мы не утратили охоты придумывать новых героев.

Придуманный Джерри Сигелом и нарисованный Джо Шустером Супермен – современная модель сверхчеловека. Он появился на свет 18 апреля 1938 года в первом номере журнала Action Comics и с самого рождения снискал невероятный успех, сначала у американской публики, а потом и почти во всем мире. Вид его в обтягивающем синем трико и красном плаще может показаться едва ли не гротескным, но если копнуть глубже, мы увидим, что Супермен – последнее звено в целой цепи мифических героев. Когда нам требуется новая иконография, мы обращаемся к прошлому. Многие историки связывают фигуру Супермена с легендами, которое человечество рассказывает не одно тысячелетие. Существует ряд мотивов, неизменно присутствующих практически во всех мировых культурах. Достижение бессмертия, способность выжить в катаклизме, преодоление собственных ограничений – мотивы, пронизывающие мифологию народов по всей планете.

В западной культуре эти архетипические мотивы отражаются в образах классических героев вроде Геракла, Тесея или Ахилла, но также в персонажах скандинавских и месопотамских мифов. Супермен наследует им, а еще библейским и прочим христианским героям. Ной пережил потоп, а Супермен – уничтожение Криптона. И Моисея, и Супермена оставили родители, но воспитала новая семья. В некоторых версиях комикса Супермену на момент начала повествования 33 года (или столько времени он живет на Земле), что соответствует возрасту Христа в момент распятия. Даже в первоначальном имени Супермена есть отсылка к библейской традиции. При рождении на Криптоне будущего супергероя называют Кал-Эл, что порождает удивительные реминисценции. Трех архангелов, признанных католической церковью, зовут Михаил, Гавриил и Рафаил, то есть последний слог их имен (в древнееврейской огласовке «эль») соответствует последнему слогу имени Супермена, а все потому, что частица «эль» – древнейший способ обозначения божества у финикийцев, евреев и арабов.

Неудивительно, что в этих культурах десятки имен собственных и нарицательных, связанных с божественным, содержат подобное буквосочетание, но весьма любопытно, что и главного супергероя современности его создатели решили наделить подобным именем. Глядя на Христа, изображенного на романском портале, например в Конке, мы должны помнить, что перед нами образ, у которого есть прошлое, часть тысячелетней традиции. Поначалу мысль о том, что у Геракла, римского императора, Христа как мессии-спасителя и Супермена есть нечто общее, кажется абсурдной, однако идеи, веками определявшие их образы, едва ли сильно разнятся. В конце концов, мифы, богов и героев выдумываем мы, люди, а мы не так уж сильно отличаемся друг от друга, как нам порой хотелось бы.

На протяжении тысячелетий подавляющее большинство людей не умели читать и писать. Историю изобретения алфавита и создания библиотек в Древнем мире превосходно рассказывает Ирене Вальехо в своей замечательной книге «Бесконечность в стебле тростника». Это непревзойденное повествование о том, как письменные тексты навсегда изменили мир, а папирусные свитки и пергаментные кодексы позволили словам претвориться из эфемерных сущностей устной традиции в материальные чернильные линии.

В эпоху создания портала аббатства в Конке очень мало кто из европейцев владел грамотой. Если во времена классической античности читать и писать умело относительно большое количество людей, то падение Западной Римской империи стало почти смертельным ударом для европейской культуры. Сотни библиотек сгорели, тысячи книг погибли. Научные труды Греции и Рима оказались практически полностью утрачены, и только в отдельных удаленных монастырях удалось сохранить немногочисленные тексты Аристотеля, Галена и Евклида. Веками никто не мог расшифровать черточки, точки и значки, с помощью которых человечество издавна рассказывало мифы и легенды. Но церкви было необходимо рассказывать собственные истории. И их стали представлять в образах. Из образов родился новый язык, понятный каждому, хотя сегодня многие из нас уже не способны разгадать его.

Религия все меньше присутствует в повседневной жизни людей во многих странах, и это, несомненно, хорошо. То, кому молится человек, должно оставаться личным делом каждого. Но у того факта, что общества становятся все более светскими и все дальше уходят от религии, есть и отрицательное последствие: новые поколения совершенно несведущи в христианской иконографии. Визуальный код, который люди на протяжении веков считывали мгновенно, сегодня забывается. Как преподаватель истории искусств я сталкиваюсь с этим постоянно, и чем дальше, тем яснее вижу: нынешние студенты почти не знакомы с религиозными сюжетами и способами их воплощения в изобразительной плоскости. Такой портал, как в Конке, для средневекового человека был открытой книгой. Каменной книгой, в которой он мог распознать каждый посыл и каждую фигуру, вырезанную и ярко раскрашенную художниками. А сегодня для большинства людей конкский тимпан – тайна за семью печатями. Нашим современникам очень трудно понять значение его персонажей и сюжетов. Мы утратили код: в те времена лишь немногие владели письмом, а в нашу эпоху лишь немногие способны прочесть образы.

Но несмотря на это, визуальный язык продолжает развиваться. Сто лет назад венгерский художник Ласло Мохой-Надь сказал, что неграмотным в будущем будет считаться не тот, кто не умеет читать и писать, а тот, кто не знаком с секретами фотографии. Его пророчество сбылось. Миллионы молодых людей общаются не столько текстами и словами, сколько фотографиями и видео. Смартфоны способствовали возникновению нового универсального наречия: маленьких личиков, посылаемых для передачи наших изменчивых состояний духа. Мы, люди, обожаем рассказывать истории не только посредством звуков и написанных слов, но и посредством образов. В следующий раз, когда мы окажемся перед романским порталом, например в Конке, пожалуй, будет к месту вспомнить, что у средневекового Пантократора, рисованного Супермена и желтого улыбающегося эмоджи больше общего, чем принято считать. Все они рассказывают нам историю. Каждый – часть визуального языка, призванного объяснить мир и происходящие с нами события. По сути, все они – автопортреты.