Текст книги "Четыре берега Трибрежного моря"

Остен Кальт
Четыре берега Трибрежного моря

© Остен Кальт, 2021

Обращение к читателю

Эта Книга объединила разрозненные рассказы, истории и даже некоторые невысказанные мысли участников нижеописанных событий.

Свидетелем некоторых из этих событий был, является или непременно окажется и сам Автор. Вполне возможно, что и некоторые из читателей были или будут вовлечены в эти истории.

С уважением к открывшему эту Книгу, Остен Кальт

Действующие лица

Лунгвайт Третий (Большой Белый Дракон, для друзей – Лунг, или ББД).

Брайяр (Ее Высочество Принцесса Брайяр).

Его Величество Магнус Третий Миролюбивый (для друзей – Магнус, для Брайяр – Папа).

Вивиан (Фея Кристал-Лохка, Блэк-Свомпа… и не только).

Эль и Пыль (Двойняшки).

Нейт (близкая подружка Эли и Пыли).

Йо Нельгда Найт-Нюи-Ночь (для супруга – Йо, для друзей – Нельгда).

Гуннбьйорн Ульфсон Третий (для друзей – Гунн).

Сэр Томас ле Диспенсер Первый (друзья отсутствуют).

Сэр Лонселот Кристал – Лохкский и Блэк – Свомпский (для друзей – Лонс).

Сэр Рыцарь «Красного Кровавого Рассвета», Барон Рэд Рэдклиф (для друзей – «Красный», или Рэд, что одно и то же).

Рибхукшан Плодородный (для друзей – Риб. Иногда любит себя называть Абсолютно Добровольно Подданным Ее Величества Феи Вивиан).

И конечно же:

«Как же Он Мил», или просто «ОН МИЛ», или (еще проще)«Мил».

«Шкура» (которая вовсе не шкура).

Поньйи (не путать с Пони) и другие не менее важные герои данного повествования (люди и существа, ошибочно называемые некоторыми из нас «Волшебными созданиями»).

Начнем?

Начнем!

– Если вы хотите взлететь, то представьте, что только-только проснулись и потянулись, потянулись, потяну-у-у-улись!

Ручки! Ручки т-я-я-янем… Та-а-а-а-к… Так, как вы потягиваетесь по утрам – сладко и счастливо!

…Нет! Неправильно! Вы что, никогда не потягивались по утрам?

Еще раз – СЛАДКО И СЧАСТЛИВО!!!

Ну, вот! Вот же! Молодцы!

Он захлопал в ладоши.

– А теперь все тоже самое, но без рук. Без рук, я сказал! Повнимательней, детки.

Он строго оглядел класс и продолжил:

– Без рук, но с теми же ощущениями!

И-и-и-и… потихонечку отрываемся от пола!

Браво! Умнички! Всем ставлю «отлично»!

(на уроке начальной школы «Основы полета, левитации и их контроль»).

Глава 1

Двумя резкими порывами ветерок пронесся над гладью воды, покрыв ее мелкой сверкающей рябью. Потом превратил и без того мельчайшие брызги, висящие над водопадом, в пыль.

В этой водяной пыли солнце мгновенно перекинуло радужный мост из ниоткуда в никуда. Видимо, ветерку этого показалось мало, и он хулигански закрутил водяной туман в пару небольших смерчиков. Солнце поддержало эту игру, и горбатых радужно-разноцветных мостиков стало несколько.

Затем ветерок, удовлетворившись картинкой, рванулся ввысь, пробил насквозь и оторвал от тяжело падающего, грозного потока воды несколько клочков пены.

Чуть позже (уже далеко вверху) он прошел сквозь поток воды еще раз, перелетел через почти замершую в тщетной попытке не сорваться, но уже тысячи лет безысходно-восторженно падающую в бездну водяную верхушку.

Верхушку исполинского водопада, похожую на темную спину бесконечно медленно ныряющего кита.

И, наконец, две пары Крыльев поймали «горизонт» и уже только Синим и Зеленым, искрящимися отражениями, в чистом зеркале «Трибрежного Моря» полетели над водой.

Две пары сильных, не знающих усталости Крыльев, несли Эль и Пыль к Третьему берегу.

Берегов было действительно только три. По большому счету, у морей только один берег, однако его условно делят по сторонам света – Северный, Южный, Восточный, Западный, но не в нашем случае.

В нашем случае названия берегов «Трибрежного Моря» были связаны с именами народов, их населяющих. Обитатели берега, к которым относились Эль и Пыль, предпочитали в повседневной жизни называть их «первый», «второй» и «третий». Два из них были «строго не рекомендованы» для посещений без сопровождения взрослых. А вот третий был родным.

Четвертый берег (как вы уже наверняка догадались) скрывался за водопадом и был далеко внизу. Видимо, поэтому назвавший это чудо «Трибрежным Морем» пренебрег четвертым берегом, представляющим собой узкий, пусть при этом и очень длинный клочок каменистой суши, на которой никто постоянно не жил. Однако и он имел свое название – «Предел». При всем этом «Предел» был едва ли не самым интересным местом здешнего мира и был не совсем так чтобы берегом… Вернее, он был именно пределом. Пределом, за которым существовал настоящий четвертый берег. Берег огромного внешнего мира, где и будут разворачиваться пусть и не основные, но немаловажные события нашей истории.

Начало Родного берега наших героев(того, который назывался третьим) представляло из себя полосу холмистых дюн тончайшего, ослепительно-белого песка.

Ах, эта граница между водой и сушей!.. Граница между спокойствием и вечным движением. Граница изменчивая и постоянная. Тонкая черта. Черта между водой и песком. Песком, что так чудно пел под легким ветерком и обидчиво-сварливо (словно снег) скрипел под босыми ступнями.

Граница между песком и водой. Водой, которая настойчиво, но безуспешно стремилась нарушить эту границу.

А дальше… Дальше границу дюн резко очерчивала зеленая полоса маленьких, кривеньких, едва доходивших до колена длинноиглых сосен, щедро усыпанных мелкими смолистыми шишками. Из этих шишек мама Эли и Пыли варила прекрасное, хрустящее песчинками на зубах, варенье. Сосенки увеличивались в размере по мере удаления от берега и в конце концов превращались в великолепный сосновый лес, который уже тянулся до самой подошвы Гор.

Гор, что заслоняли горизонт от края до края – насколько хватало глаз…

Выйдя из моря и отпустив руку своей сестренки-двойняшки, Эль села и уперлась щеками в коленки, крепко обхватив лодыжки руками. Скосив глаза к переносице, она смотрела на капельки, стекающие с прядей темных волос и падающие между ног на белый песок.

Капли падали все реже и реже. Они пробивали маленькие темные кратеры и ущелья, которые на глазах светлели. Испарившись окончательно, вода оставляла после себя причудливый узор на ровной поверхности песка.

Пыль устроилась рядом с сестренкой.

Шлепнувшись спиной на горячий песок, она застонала, едва вынося его нестерпимый жар, но не двинулась с места, а, продолжая постанывать, медленно раскинула руки и ноги в стороны. Своими крыльями девочка соорудила подобие зонтика над головой.

– О-о-о-о! Это прекрасно! Я сейчас заурчу!

– Скорее зашкварчишь и изжаришься.

– Только подрумянюсь до аппетитной корочки. У моих многочисленных поклонников слюнки потекут!

Эль подняла глаза на сестру, прищурилась и проворчала:

– Ну да, ты ж у нас красотка. Хитрюга, конфигурируйтся до конца. Крылья-то убери.

– Эль, прекрати занудствовать! Солнце в глаза бьет. Да и… Нет ведь никого! Сама-то сидишь голопопая. Прикройся – не маленькая, чай, – деланно равнодушно, но не без издевки возразила Пыль.

Эль вскочила на ноги, откинула волосы за спину, похлопала себя по попе, отряхнув прилипшие песчинки, и с вызовом посмотрела на сестру.

– Я не голопопа! Я нага! И я прекрасна в человеческом обличье!

– Ты? – усмехнулась Пыль. – Нет, крошка моя! В человеческом обличье ты просто голопопая!

Эль встала «в позу», подняла лицо к небу, приложила ладонь ко лбу, сделала отрешенное лицо и… театрально, нараспев «заблажила:

 
Голопопая – голописяя,
Голоспинная – голосисяя.
Голоногая – голопятая.
Очень стройная – ненажратая…
 

Пыль «хрюкнула», потом чихнула и, наконец, расхохоталась в голос:

– Ой! Держите меня… Умру… – «ненажратая»!

Эль надула губы:

– Стихи прекрасные! Ну…рифма и вправду… – Она на секунду замялась. – А поскольку импровизация! Плюс – я действительно очень стройна, и даже ты не сможешь отрицать очевидное, милая моя!

– Допустим, – хихикнула Пыль. – Но, Эль… Что за «ненажратая»? Это что? Это поэзия? Это рифма?

– Изволь, сестренка. Я объясню! – Эль скрестила руки на груди. – Первое: я о-о-о-очень голодна. Уж ты поверь мне на слово. Второе: в данный момент я хочу не есть, а жрать! Так что рифма здесь очень даже к месту. Она как нельзя лучше отражает мое внутреннее состояние!

– О! Как тонко вы рассуждаете, милая Эль! – продолжала язвить Пыль. – Термины «ненажратая» и «голопопая» только подтверждают вашу возвышенность!

– Да! Представь себе! – щеки Эль вспыхнули от обиды – А «голопопость» – это не «криминал», а вот конфигурацию, милейшая Пыль, завершать надо полностью! – вдруг закончила свою речь Эль.

– Ой, ой… какие мы правильные! Там, за пределом «предела», это закон, в «пределе» это рекомендация, а здесь – по-же-ла-ни-е! И потом, это вовсе не полная конфигурация.

– Как знаешь… – неожиданно равнодушно Эль прервала их привычную пикировку, которая могла длиться часами.

Обе девчонки затихли. Эль, казалось, задремала, а Пыль пересыпала из ладошки в ладошку все уменьшающуюся горсточку песка. Потом она зажала остатки в кулачок, тонкой струйкой пустила по ветру, решительно отряхнула ладошки и сказала:

– Ты его видела?

– Кого? – Эль открыла глаза.

– Не беси меня! Ты ведь знаешь, что я говорю о нем…

– Видела… – все еще безразлично ответила Эль.

– Слушай, а зачем это ему?

– Кто его знает… Он вообще… Странный… – Эль зевнула.

– Он – Великий.

– Я так и сказала. – Эль еще раз сладко зевнула и снова закрыла глаза.

Чуть ранее!

Да, да! Чуть ранее, в тот момент, когда Эль и Пыль скользили вверх, вдоль «изнанки» водопада (между исполинской скалой и падающей водой)…

Так вот, в этот момент навстречу им с внешней стороны пронеслась тень.

Взглянув вниз, куда почти беззвучно, но с невообразимой мощью низвергалось море, они успели рассмотреть ЕГО.

Эль и Пыль не испугались и не особенно удивились. Во-первых, это был ББД, ну, а во-вторых, это ведь был БДД. И, в-третьих, и так далее…

Он был Великим и (о Да!) он был Странным. Странность объясняла многое, но – «Зачем?» – вот что заинтриговало Эль и Пыль.

– Великий и Странный, – пробормотала Пыль.

– Одно другому не мешает.

– Ему это помогает. Думаю, что именно Величие делает его Странным для обычного восприятия.

– Еще бы. Если бы Странность делала его Великим, то это был бы обман и жульничество, – хмыкнула Эль.

– Но… Зачем? Почему в первой конфигурации и явно без малейшей левитации?

Эль не ответила, а лишь пожала плечами.

Еще немного помолчали.

Пыль развеяла еще несколько горстей песка, пустив их по ветру. Потом завершила наконец конфигурацию, убрав крылья, так возмутившие ее сестру.

Теперь она рассеянно накручивала на палец чуть влажную прядь светлых волос. Светлых от рождения, а на летнем солнце выгоревших и того больше (почти до соломенного блеска).

И Эль, и Пыль задумчиво смотрели на оставленные ими следы.

Две дорожки отпечатков их ступней тянулись от воды, постепенно меняясь по форме и размеру. Если у воды они были большими и резко очерченными, глубоко взрыхленными острыми когтями по переднему краю, то по мере удаления от полосы прибоя теряли в размере и глубине. Далее (уже вполне человеческие) они почти исчезали на твердой поверхности плотно утрамбованного ветром песка.

– Так! (одновременно).

– Когда? (одновременно).

– Давай сегодня, – сказала Пыль.

– Давай, но после обеда, а то я «ненажратая», – сказала Эль.

– А солнца тебе мало?

– А вкусовые ощущения? Я ж говорю – «ненажратая»! Это ты у нас приземленная, а я создание возвышенное!

– Ну-ну… Твоя возвышенность как-то не очень гармонирует с твоим словарным запасом. Ненажратая ты моя!

Глава 2

В «нежном» возрасте не бывает обыденного, и путь домой для девчонок был не менее интересен, нежели из дома. Эль пыталась комментировать и рифмовать все, что встречалось на пути, а Пыль пыталась вычислить близость Луны к Земле по косвенным признакам (тем более, что это было ее внеклассным заданием).

– Эль, а-а-а ты часом не помнишь, как определить близость и фазу Луны без календаря?

– Отстань.

– А за «пределом»? Там фазы Луны такие же?

– Отстань.

– Ну, Эль, ну, пожалуйста.

Эль усмехнулась:

– Ну-у-у-у, значит, так. Слушай внимательно. Повторять не буду.

– Ага, я прямо вся одно большое ухо!

Эль продолжила:

– Облака перистые. Солнце почти в зените, но диск Луны виден на небосклоне довольно отчетливо. Однако придорожные цветы еще не раскрылись и головки их понуро опущены. Муравьи сонные, как тетери, мухи – поденки медленно кружат в тени деревьев, пчелы нехотя собирают нектар с истомленных полуденным зноем цветов. Поньйи…

– Э-э-э-э-э! Э-л-л-ль!

Прервала сестренку Пыль. Она едва не заснула на ходу под это монотонное бормотание.

– А? – воскликнула Эль. Казалось, она и сама едва не заснула.

– Эль! Ближе к делу!

– На чем я остановилась?

– Поньйи!

– А? Что? А, что, Поньйи? Ах да, Поньйи…Поньйи. Поньйи – ржут, как кони! Вернее, хихикают! А это значит, что одуванчик «пылит»!

– Они ее что, радостно едят или нюхают? Ну-у-у, эту пыльцу одуванчика?

– По большому счету они от нее чихают, а когда один из Поньйи чихает, то другие начинают хихикать.

– Злорадствуют, стало быть?

– Нет. Я думаю, что они смешно чихают, чем и веселят сородичей…Да какая тебе-то разница?

– То есть луна близко?

– Луна?

– Ну да! Она близко или полная? Или… какая она?

– А что Луна? – со шкодливой улыбкой спросила Эль.

– А!!! Опять ты! Слушай, ну тебе не стыдно? Чего ты мне тут наплела? Муравьи, Поньйи… Ненавижу тебя. Мы же договаривались, что «Минутка безумия» начинается по согласию!

– Ладно, ненавидь, – пожала плечами Эль, – но чтоб ты не особо обижалась, то вот тебе стих про один из основных признаков полной и близкой Луны! Это я папиным прозаическим наставлениям по мореходному делу придала чудную поэтичную форму. Слушай!

Эль начала с трагическим подвывом, как и должно (по ее мнению) декламировать…

СТИХ в стиле Илиады!

 
О странник! Коль ты вышел в море
И парус твой, наполнившись пассатом,
принес тебя к далеким берегам,
То прежде, чем покинуть свой корабль
И бросить якорь в неизвестной бухте
(дабы ступить на долгожданный берег),
Внимательно смотри на грань прилива.
Его границы вычислить несложно –
по краю жизни, что не свойственна воде
и коей жить запретно и не должно
в сей мокрой и просоленной стихии.
Коль ты увидишь след волны у трав прибрежных,
Знай – то прилив для моря неизбежный.
А коль трава морская неподвижно лежит
на темном и спрессованном песке,
а моря край волнуется чуть дальше….
То пред тобой – Отлив.
И упаси тебя «Нептун» с трезубцем, что всевластен
над гордою стихиею морскою…
 

Неожиданно прервавшись, Эль схватила сестренку за локоть.

– Осторожно!

В ту же секунду на тропинку, поднимая облачка пыли, неуклюже, но на редкость быстро вылетело с десяток пестрых, малюсеньких лошадок, размер которых едва превышал размер взрослой собаки. Пробежав по тропинке небольшое расстояние, табунок столь же неожиданно нырнул в высокую травку с другой стороны тропы – как его и не бывало.

Создания эти были не только малюсенькими, но и до невозможного смешными. Создавалось впечатление, что Поньйи вылеплены из глины неумелыми детскими руками и раскрашены ими же, столь же неумело – вкривь и вкось. Были они, будто размалеваны разноцветными карандашами и красками с потеками и кляксами в самых неожиданных местах своего минилошадиного тела.

– Ой, спасибо, Эль. Чуть не покалечила малявочек… Главное, только про них говорили – и на тебе! Слушай, а почему они не ржут, а хихикают?

– Кто их поймет, может, потому, что они веселые… И потом, я вообще не уверена, что они лошади…

В этот момент из зарослей ромашек вышел еще один Поньйи, остановился, внимательно посмотрел снизу вверх на девчонок, навострил разнокалиберные ушки(одно было больше другого раза в два), понюхал воздух.

– Это вожак, – шепотом сказала Пыль.

– Ага, он всегда позади ходит. Поэтому, если быть точным, то он не вожак, а задняк какой то!

Вожак-задняк опустил ухо (то, что подлиннее), а потом и второе.

– О, смотри, расслабился.

Поньйи скосил маленькую головку (как собачка), моргнул, потом громко «хихикнул», встал на дыбы и исчез вслед за своими подопечными.

– Не, они точно не лошади, – усмехнулась Эль.

– Почему?

– Слишком осмысленно хихикают…

– В каком смысле осмысленно?

– Ну, увидел тебя и давай «ржать». Вот в каком смысле, – уже в голос рассмеялась Пыль.

– Ты ведь сказала, что это от одуванчиковой пыльц… Фу! Какая ж ты мерзкая и гадкая болтушка!

– Ну не злись, друг! – сказала Эль и продекломировала:

Гадкая – не гадкая, а для всех загадка я!

И вовсе я не мерзкая, а смелая и дерзкая!

Вовсе не плохая, но меня все хают!

Вовсе… э-э-э…

Пыль ее перебила, оспользовавшись заминкой сестренки, и закончила «стих»:

Вовсе не болтушка, а просто вру подружкам!

И добавила со смехом:

– Ладно, пошли домой, стихоплет!

– Пошли, тем более что уже практически дошли. А все потому, что поэзия сокращает самый дальний и тяжелый путь!

– Так то поэзия, а не твои так называемые импровизации! – поддела сестренку Пыль.

Эль только фыркнула в ответ и не поддалась на привычную провокацию Пыли.

Глава 3

Действительно, до дома остался один изгиб тропинки, за которым уже был виден их городок.

Первое, что видел всякий, кто шел к нему, – серая крыша серого дома «Серого Волшебника».

Жил ли в этом доме когда-нибудь «Серый Волшебник» и существуют ли волшебники на самом деле, девочки точно не знали. Дом этот стоял на самом краю городка. С давних времен он пустовал и, как всякий нежилой дом, оброс легендами и служил темой разнообразных пугающих историй – страшилок для подростков и веселых сказок для маленьких детей.

Репутация «волшебности» имела все же некоторые основания. Всякая попытка местных детишек оставить на его стенах надпись или рисунок заканчивалась ничем. Краска, попав на его поверхность, уже назавтра тускнела, а через два – три дня уже и вовсе была не видна, совершенно сливаясь с серым, безрадостным фоном его стен.

Пыль, пока она считала себя начинающим художником, такая особенность стен загадочного дома некоторое время даже радовала, поскольку не надо было тратить бумагу. Однако по мере обретения мастерства она стала нуждаться в сторонних оценках своего художественного таланта, и столь краткий срок сохранности произведений перестал ее устраивать.

И вот сегодня, проходя мимо дома «Серого Волшебника», она с грустью посмотрела на серые стены и глубокомысленно изрекла:

– Моя гениальность должна отразиться в вечности, а все пропадает на следующий день!

– Совершенно с тобой согласна, Пыль! Рисуй на песке! – съязвила Эль.

– Это ты читай свои стихи, нырнув в море!

– О-о-о-о! Как остроумно! – Эль продолжила издеваться над сестрой.

– Да что ты говоришь? Рыбы так и охарактеризовали твое творчество? – лениво парировала та.

Девчонки засмеялись и продолжили свой путь домой.

Вот, наконец, показались крыши остальных домов(самых разнообразных форм и цветов), а потом и сами дома центральной улицы, которая была выложена разноцветной брусчаткой.

Дом сестер находился чуть дальше – там, где виднелся большой холм. Чтобы добраться до него, надо было пройти главную улицу с палисадниками, разбитыми во дворах, на балкончиках и даже на некоторых крышах.

Родители девчонок предпочли поселиться на окраине города и, как некоторые их знакомые, построили свое жилище прямо в толще скалистого холма, поросшего соснами и можжевельником.

Поначалу их жилье особых изысков не имело.

Огромная столовая (служившая и гостинной и кухней) и небольшая родительская спальня – вот все, что им было нужно. После того как девочки подросли, папа устроил им сначала одну, а потом и две комнаты, хотя сестренки до сих пор предпочитали спать в одной из них – в той, которую папа в эстетическом порыве украсил оплавленной керамикой, «пыхнув» от души на стены, предварительно перейдя в третью, боевую конфигурацию. Мама просила еще и отдельное помещение для кухни, но папа считал это излишним.

Время близилось к обеду, и девчонки прибавили шагу. Очень уж хотелось есть.

Глава 4

Девчонки добрались до дома.

Мамы дома не было, а папа, рассеянно слушая рассказ об их маленьком путешествии, в том месте, где они начали рассказывать о Поньйи, вдруг озадаченно нахмурился и стал жадно и очень заинтересованно слушать, проявив явный интерес к этой части их повествования. Он покусывал нижнюю губу, периодически прерывал рассказ девчонок нечленораздельными восклицаниями, скреб в затылке и невпопад восклицал: «Да ну! Вот как!»

В конце концов он и вовсе удивил их, послав Пыль в ее комнату за мелками и бумагой и потребовав нарисовать этих самых Поньйи.

Пыль нарисовала вожака(надо заметить, что довольно талантливо). Гуннбьйорн(а именно так звали их папу) внимательно рассмотрел рисунок и… потребовал нарисовать еще парочку Поньйи.

– Ну па-а-а-а!

Пыли явно было не до творчества.

– Па-а-а, они все так и выглядели! Зачем еще-то? Есть охота, а ты со своими Поньйи пристал!

– Не ленись, Пыль! Успеете набить вашу ненасытную утробу!

Пыль сдалась и быстренько нарисовала еще пару «лошадок».

– А пятнышки? Пыль!

Пыль вздохнула и опять проныла:

– Ну па-а-а!

– Пятнышки, Пыль! И как можно точнее! – настаивал папа.

– Вот тут, тут и вот здесь. Огромное такое синее пятнище!

Гунн нахмурился:

– Пятнище у всех Поньйи в этом месте?

– В этом, па, в этом. Оно на седло похоже. Будто на этих малявок кто-то может усесться верхом.

Говоря это, она довольно ловко обозначила контуры пятна и, быстренько заштриховав мелками, растушевала штриховку пальцами.

– Во!

Гунн взял листы, пристально посмотрел на изображения, словно сравнивая их между собой, и пробормотал:

– Будто кто-то может усесться…

Он задумчиво ладонью по рисунку:

– Эль? – Гуннбьйорн обратился ко второй дочке.

– А я-то что? Ты же знаешь, что я не художник. Это Пыль у нас художник, а я скорее мастер художественного слова…

– Ха! Ха! Ха! – отрывисто и издевательски произнесла Пыль.

– Не «ха», а мастер!

– Стоп, крошки! Не сейчас! – прервал привычную свару дочерей Гунн. Не сейчас, Эль. Сейчас ты должна сосредоточиться и ответить на мой простой вопрос.

– Ну и что за вопрос?

– Эль, пятна действительно были там, где их нарисовала Пыль?

– Вроде как.

– Вроде?

– Ну-у-у-у… Да… Я еще тоже подумала, что похоже на седло.

– На седло, говоришь? – Гунн еще раз внимательно посмотрел на рисунок.

Эль на секунду задумалась и уже более уверенно подтвердила:

– Угу, все так и было с этими пятнами. Да что случилось-то, пап?

– Не случилось, а случится, – ответил Гунн, а потом-пробормотал едва слышно: – Чтоб такое своенравное и гордое создание, как Поньйи… Хотя эти пятна…

– Па? – Пыль робко попыталась прервать бессвязные рассуждения Гунна.

Гунн задумчиво смотрел перед собой и, казалось, не обращал внимания на беспокойство дочерей.

Эль рявкнула:

– Пап!

– А?

– Что случится-то?

Вместо ответа Гунн забормотал.

– Луна скоро полная, Марс в Водолее, или нет? Или Водолей в Марсе? Или это не важно, что в чем… Никогда не мог разобраться в астрологии. Что за наука такая? Ладно, что там Поньйи?

– Хихикали, Пап, – хором ответили двойняшки.

– А вот это уже кое-что… – пробормотал Гуннбьйерн.

– Ага! Я же говорила! – Эль победно посмотрела на Пыль.

– Ну-ка? Что ты там говорила? – Гунн внезапно заинтересовался восклицанием дочери.

– Что Поньйи хихикают перед полнолунием.

Гунн засмеялся:

– Ну ты и болтушка. Что за сказки!

– Хи, хи, хи, – мстительно прогнусавила Пыль.

Но тут Гунн неожиданно произнес:

– Не такое уж и «хи, хи, хи», но к полной луне это не имеет прямого отношения.

– В каком смысле? А к чему имеет?

Гунн задумался на секунду, а потом, посмотрев на дочерей, спросил:

– Вы были в человеческом облике? В конфигурации Хомо Сапиенс?

– Ну да… – ответила Пыль.

– А почему ты спросил? – тут же заинтересовалась Эль.

– Думаю, что это имеет значение… – снова, будто не обратив внимания на вопрос дочери, пробормотал Гуннбьйорн.

– Па-а-а?

– Ну?

– Так что случилось или случится?

– Одно из двух…

– Пап! – уже нетерпеливо рявкнула Эль.

– Либо великая радость, либо еще что-нибудь, – ответил тот.

– Ах как ты все здорово разъяснил, пап! – издевательски прогнусавила Пыль.

– Да не знаю я, девочки! Честно! Могу только сказать, что радость случится у всех, а что-нибудь – только на запретных берегах, но коснется каждого!

– Ну теперь ВСЕ понятно, – еще более издевательски заметила Эль.

– Ладно, девочки… Забудьте пока. В любом случае это еще не случилось, и пока волноваться не о чем.

– Я так поняла, что разговор закончен? – спросила Пыль.

Вместо ответа Гунн взял со стола рисунки с Поньйи, аккуратно сложил в сумку и уже совсем будничным тоном произнес:

– Девчонки, вы перекусите, а я, пожалуй, пойду на берег. Надо проверить наш кораблик, да и крылья размять не мешает. И вообще, позагорать захотелось. Пока!

– Пока, пап! Ты не волнуйся, мы перекусим, но совсем немного, а потом навестим ББД. Будем вечером или завтра утром.

– Договорились! Можете просто чаю попить. Знаю я Лунгвайта и его гостепреимство. Смотрите не лопните! Я не хочу так глупо потерять своих милых крошек! Да! Привет передавайте от меня и от мамы!

Папа вышел за дверь. Эль вздохнула и равнодушно бросила ему вслед:

– Обманщик…

– Почему?

– Видела, как он засуетился после нашего рассказа о Поньйи? Рисунки эти, распросы. Толи счастье, толи что-то. Толи луна, толи нет. Хихикали или нет… – возмутилась Эль.

– Ну так. После их появления на нашем берегу он только о них и думает!

– Ну их ведь никто и не видел раньше у нас. Они же со второго берега. С берега Эльфов. Папа их только там и видел. – Эль покосилась на рисунок Пыли.

– Ага, даже на первый берег, к Троллям своим ненаглядным, уже неделю не плавал!

– Увлекающаяся натура… То Тролли, то Поньйи с Эльфами.

– Тролли очень забавные. Тут я его понимаю. Жаль, что их невозможно нарисовать. Удивительно ускользающая из памяти внешность, – посетовала Пыль.

– Это точно, – вздохнула Эль. – Вроде смотришь на Тролля – все нормально, а стоит отвернуться – ни словечка в голову не приходит, чтоб его описать.

– Это у них особенность такая. Папа говорит, что это инстинкт самосохранения.

– Ага. Они очень изменчивы.

– Ну да – непостоянны.

– Ага. Как наш папа, – вернулась к обсуждению отца Эль.

– Да. Непостоянство – и его второе имя.

– Ага. Только маме не говори.

– Ха! Он маму любит.

– Он – мужчина.

– И?

– Все мужчины дураки и не ценят своего счастья.

– Все, кроме нашего папы!

– И ББД.

– И некоторых мальчиков!

– Это каких? – Пыль хитро посмотрела на сестренку.

– Не важно!

– Не важно, так не важно, – великодушно согласилась Пыль. – Могу лишь предположить, что некоторые из них вырастут, станут мужчинами и окажутся дураками!

– Согласна. Все дураки, кто не сможет оценить нашу неземную красоту.

Девчонки рассмеялись.

– Эль, может, «Минутка безумия»?

– Разомнем мозги, сестренка!

Двойняшки хлопнули друг друга ладошка о ладошку и одновременно крикнули:

– Начали!

Этой незатейливой игре, которую они назвали «Минутка безумия», их научил папа. По его мнению, нормальному ребенку (а он утверждал, что и нормальному взрослому) необходимо время от времени давать возможность расслабить мозги и нести любую чушь на любую тему.

Вчера они втроем этим и занимались, но некоторые темы остались нераскрыты, поскольку их «безумие» было прервано мамой, которая не разделяла взглядов отца на воспитание дочерей и не одобряла «Мозговой рассхлябанности» (как она это называла).

Итак, «минутка безумия», или «Рассхляб мозга» (девочкам очень понравилась характеристика, которую дала мама их развлечению) началась:

– Ну что, единоутробная моя сестра, которую наш достопочтимый папа вчера обозвал Пылью Великого Ничто? Пойдем в гости? Пора навестить нашего друга!

– Ага, а то до вечера не доберемся, Лямбда Щита Спарты.

– Сестренка, а ты не задумывалась над тем, почему нас так назвали?

– Не думаю, что у нас есть изначально полные имена, как у мамы с папой.

– В смысле?

– Мы же родились за пределами «Предела». Поскольку они не надеялись попасть в «Предел», то и назвали нас просто Эль и Пыль, а уже потом папа стал выдумывать всякие дополнения, чтобы нас поразвлекать. Ты же понимаешь, что он это не всерьез!

Эль не ответила.

– О чем задумалась, Эль? Чего молчишь?

– Мыслю, Пыль.

– У нас «Рассхляб мозга». Неположено мыслить. Давай версию.

– Нет, не проходит вариант с тем, что они не знали о «Пределе».

– Почему?

– Потому, Пыль, что имена нам дал ББД.

– О, Один, дала же судьба нам папулечку и имянареченца! – Пыль рассмеялась.

– Зато весело!

– Ага! Ну что за Эль-Лямбда? Да еще и щита Спарты!

– Ну это не такое уж безумство. Это еще можно объяснить! Кто-то из предков папы по женской линии жил в Спарте. На щитах спартанцев была нарисована буква «Л», которая по гречески называется «Лямбда». Поэтому папа и выдумал для тебя: «Защитница Спарты».

– Нда… Звучит проще, чем «Пыль Великого Ничто».

– И так же непонятно и абсурдно!

– Ага! Потому что бред! Потому что я не буква, а Бог!

Девчонки опять расхохотались.

– Эль, на самом деле, мама обещала мне рассказать, почему нас так назвали.

– А я и так знаю!

– Ну-ну… И почему?

– Ты же у нас, если правильно, «Судьба»?

– Ну да, это папулечка наш меня из «Судьбы» в «Пыль» переделал. Знаю.

– Ну это тоже вполне объяснимо. На одном из человеческих языков (кажется, на английском) Судьба звучит как «Дэстини», а поскольку наш папа столь же ленив, сколь и непредсказуем в своей гениальности, то сократил «Дэстини» до «Дэсти». «Дэсти» очень созвучно «Дасти», что на английском значит пыль. Вот он и стал тебя звать «Пыль»!

– Имечко у меня дурацкое, но довольно забавное. Я против пафоса и предпочитаю быть Пылью. Давай! Начинай уже свою версию возникновения наших имен.

Эль сделала загадочное лицо.

– Давай! Не интригуй, Эль! Мы же безумствуем!

– Дело было так. Четвертый берег за «Пределом». Скалистый Сторе-фиордтолько-только очистился ото льда. Полдень еще не наступил. Палуба «Дракара» пахнет разогретым на весеннем солнце деревом. Представила?

– Ага! Кончай уже подражать «Книге»! Продолжай.

– Отлично! Продолжаю дальше! Мама этим утром решила, что пора рожать, папа против ничего не имел. Появляюсь я! Папа в восторге: «О Боже! Спасибо тебе за дочь!» – и нарекает меня в честь Бога. То есть одним из имен Бога – «Эль»!

– Ну-ну. Что дальше? – Пыль усмехнулась.

– И тут! – Эль придала голосу трагизма. – И тут появляется еще один младенец! Они, конечно, этого никак не ждали и понимают, что их жизнь навсегда изменилась.

– Чо-о-о-о? – прогнусавила Пыль.

– Не копируй маму! Не «чо», а «что»! Вернее, «Кто»! Появляешься ты! Папа в шоке, мама в истерике! Он понимает всю трагичность положения. Тут одного бы прокормить, а нас двое! Папа утирает скупую мужскую слезу себе, обильные женские слезы маме и произносит: «Крепись, Нельгда! это Судьбаа-а-а-а», то есть ты!

– О, Один! Какое же ты трепло! – Пыль расхохоталась.

– Ничего и не трепло! Вот мы и получились, поскольку двойняшки – «Божественная Судьба», а если одним словом, то «Проведение»!