Текст книги "На краю совершенного мира"

Глава 3

Эту ночь Ида провела на перроне. Приткнулась у мусорных баков, чтобы казаться менее заметной, и, закутываясь в пальтишко, уснула там, среди пустых железных банок и перегнивающей гадости. Ей ничего не снилось, а знаком к пробуждению послужили гудок и шум приближающегося поезда. Девочка тут же подскочила. Ноги оставались ещё влажными и холодными. Не обращая внимания на это неудобство, она с надеждой посмотрела на железную дорогу.

Огромная паровая машина приближалась к ним. «Вот и месяц прошёл», – подумала Ида. Как и в прошлый раз, она хотела есть, но больше всего – покинуть это место прежде, чем тётка кинется на поиски. До того, как уйти с Густавом к реке, Ида сунула в карман золотую монету, которую бережно прятала от посторонних глаз. Но в последний момент ей показалось, что этого мало.

Воспользовавшись тем, что тётка отвлеклась, она стянула её неказистый железный браслет, не зная, представляет ли он ценность, однако чувствуя, что должна ей навредить. «Смерти Густава и моему исчезновению она порадуется. На два рта теперь меньше. Пусть хотя бы печалится из-за мелкой потери», – думала девочка.

Она опустила руку в карман, проверяя, всё ли на месте. Пальцы нащупали круглую монету и холодную железку. Прибывший на станцию поезд затормозил. Дети-оборванцы, по своему обыкновению, кинулись к вагонам, протягивая руки и прося милости у дам и мужчин. Ида двинулась вдоль перрона, внимательно вглядываясь в каждое лицо, пытаясь найти того самого господина. Здесь было много тех, кто походил на него, однако девочка понимала, что все эти люди не те, ненужные. В толпе мелькали цилиндры, шляпки, пышные юбки и полуголые детские ноги. От приезжих людей исходили различные запахи парфюма: порой тонкие и нежные ароматы, а порой сладкие и душные. Дети-оборванцы же воняли, словно отходы.

Чем дальше уходила Ида, тем сильнее начинало стучать её сердце. Вскоре она увидела последний пассажирский вагон, за которым следовало ещё несколько грузовых, но нужного лица так и не нашла. «Он не приехал, – мелькнула жуткая мысль в голове, – всё потому, что я не смогла убить Густава. Он знает, что мой брат выжил. И срок мой закончился. Я не выполнила условие. Что же теперь будет?» Она остановилась. Внезапная тяжесть навалилась на тело. Сознание как будто провалилось во тьму, где не было ничего, кроме неизбежного конца. Ида наблюдала за тем, как высокие мужчины переговариваются, курят, делятся чем-то с попрошайками. Ей захотелось кричать, плакать, повернуть время вспять. Девочка развернулась и пошла в обратную сторону, вновь перебирая лица взглядом. Она надеялась найти его, сжимала кулачки и мысленно просила о милости, которой не была достойна.

– Вон она! Это она! – Ида замерла и обернулась на возглас. В двадцати метрах от неё стояла крохотная девчонка, до ужаса знакомая на вид. Она тыкала в Иду указательным пальцем и что-то кричала двум рослым мальчишкам, коим на вид было лет по четырнадцать. Девочка сощурила глаза, пытаясь вспомнить, где она видела эту мелкую. Их станция была маленькой, и всё же…

Внезапно Иду осенило. Ровно месяц назад она ограбила эту хилую девчонку, забрала у неё лепёшки, чтобы не тратить золотую монету. Теперь к ней приближались двое, чтобы учинить расправу.

«Пожаловалась, гадкая», – подумала девочка, прежде чем сорваться с места и побежать что есть мочи. На отшибе законы морали отсутствовали. Ида знала, что если её поймают, то непременно поколотят, а хуже того – заберут золото или выдадут тётке. Мальчишки побежали за ней.

Толкая детей, что попадались на пути, стройных дам и их кавалеров, девочка бежала, петляя из стороны в сторону. Сердце бешено колотилось. Поношенные туфли периодически слетали с пят. Она не оглядывалась, но знала, что просто так преследователи не отстанут. В левом кармане её болтался консервный нож. «Неужели придётся воспользоваться им?» Не видя, куда бежит, Ида вдруг почувствовала мощный толчок. Послышался вскрик. Юная девушка испуганно округлила глаза, падая назад. Юбка её нелепо задралась, а шляпка слетела с головы. Стоящая рядом женщина всплеснула руками. Девочка выругалась, минуя преграду, и продолжила бежать. Преследователи не отставали, а один из них громко свистнул, извещая о том, что девочке лучше сдаться. Ида не знала, что делать.

Мелькнула мысль спрыгнуть на рельсы. «Но что если машина оживёт? Она меня раздавит». Кто-то сзади посылал в адрес бегущих детей проклятья. «Что, если запрыгнуть в вагон?» – эта мысль была безумной, но, не думая о последствиях, Ида рискнула воплотить её в жизнь. Пробиваясь сквозь толпу пассажиров, лапая грязными руками дорогие костюмы и платья, девочка уже дотянулась до первой ступеньки, как вдруг сильная рука схватила её за шиворот и оттянула назад. Устоять на ногах Иде не удалось, и она растянулась пластом, почти как дама, столкнувшаяся с ней ранее. Ушибленный копчик пронзила боль. Девочка поморщилась.

– Куда собралась? – послышался невнятный мужской голос. – Оборванцев с собой не берём. Пошла отсюда, а не то пристрелю.

Ида чуть отползла назад.

– Извините, – послышался запыхавшийся голос рядом. Девочка подняла голову. В этот момент двое мальчишек схватили её под руки и рывком заставили подняться. – Наша сестра дурная. Мы уходим. – И они потащили её прочь от глазеющей толпы. Иде хотелось брыкаться и кричать, что всё это ложь и никакая она им не сестра, но девочка осознавала, что все эти богато одетые состоятельные люди не шевельнут и пальцем, чтобы помочь. Во рту появился привкус горечи. Ида решила принять свою участь. В последний момент в толпе мелькнул знакомый профиль. Девочка округлила глаза, в которых появилась надежда, и открыла рот, однако не издала ни звука. Она даже не спросила имени господина в тот день, не знала, как обратиться к нему, как позвать на помощь. А он и не видел, как Иду уводят всё дольше от перрона. Она отчаянно задёргала руками.

– Пустите меня! Пустите!

– Заткнись, если хочешь жить, – обратился к ней один из мальчишек, а другой пихнул в бок локтем.

– Господин! – закричала Ида высокому мужчине с трубкой, тому самому, что месяц назад завёл с ней разговор. – Я здесь! Помогите! Пожалуйста. – Последнее слово замерло у девочки на устах. Грубый кулак нанёс удар в живот. Толчок – и Ида уже растянулась на земле. Мальчишки тут же принялись её пинать. Ида свернулась калачиком, закрыв руками голову. Она вскрикнула несколько раз. На глазах выступили слёзы. Тело сковал страх. Удар, удар, удар. Живот, спина, ноги. Боль то и дело возникала во всех участках тела. Закончив, мальчишки склонились, перевернули Иду на спину и стали обыскивать. Заливаясь слезами, девочка смотрела на людей, стоящих у вагонов, на детей, что проходили мимо. Все они делали вид, что не замечают издевательства. Никто не помогал.

– Ничего себе. – В руках взъерошенного светловолосого мальчишки мелькнула золотая монета. Его товарищ удивлённо распахнул глаза и нелепо раскрыл рот.

– Да ладно…

– Золото, зуб даю… – не веря собственной удаче, отозвался тот.

– Врёшь, – он потянул руку к монете, но светловолосый отвёл её в сторону.

– Это не твоё! Отдай! – Ида подалась вперёд, но тут же получила кулаком по носу. Пронзительная боль. Затем хлынула кровь. Девочка прикрыла лицо ладонью. Мальчишки поднялись на ноги.

– Да мы же богаты… – Светловолосый расплылся в улыбке. – Кто бы мог подумать, что у этой свиньи такие деньги. Ты хорошо её осмотрел? А то, может, ещё упрятала?

– При ней ножик только. Не ценность.

– Пойдём к Нане. Это стоило тех лепёшек.

Его напарник кивнул, и они поспешили удалиться. Ида, корчась, осталась лежать на земле. Кровь стекала по сухим искусанным губам и подбородку. Из глаз лились слёзы боли, досады, злости. Она хотела подняться, выхватить консервный нож и всадить в плоть обидчиков. Представляла, как они кричат от боли и молят о пощаде, истекают кровью, как нож вонзается им в глаза и языки. Да, тогда бы она посмеялась над ними. Ида плакала, стиснув зубы. Во рту появился медный привкус. Сопли смешались с вытекающей кровью. Девочке хотелось отомстить или умереть, но она просто лежала, зажмурив глаза и борясь с болью, что никак не отпускала.

Послышалось шарканье ног. «Вернулись, – подумала Ида, – забыли забрать браслет тётки, как же». Она сжала свободный кулак, готовясь выхватить нож и вонзить его в чужую плоть.

– Идалия. – Услышав знакомый мужской голос, девочка вздрогнула, затем открыла опухшие глаза. Перед ними стояла пелена слёз, но она различала тёмный силуэт господина в костюме. Он недовольно цокнул языком. – Какое зверство. Кто сотворил это?

Ида не ответила. К ней внезапно пришло чувство, что именно мужчина виноват во всех бедах её жизни. Именно из-за него она лишила себя всего, даже дома. Из-за его золота ей пришлось вытерпеть столь жестокое избиение. Мужчина сунул руку в карман, извлёк оттуда беленький платок и протянул его девочке.

– Вот, зажми нос.

Ида не двинулась, боясь навлечь на себя дополнительные неприятности. Мужчину это удивило. Он присел на корточки и сунул платок в руку девочки. На этот раз она не стала противиться и зажала им окровавленный нос.

– Вот и славно. Можешь подняться?

Ида засомневалась, но приложила усилия и всё-таки села. Избитая, оголодавшая, грязная, она производила воистину отвратительное впечатление. Запах, исходивший от неё, был немногим лучше, чем на огромных свалках. На мужчину она смотрела дико, словно зверушка.

– Смотрю, скучать тебе не приходится, – заметил господин. Прижимая платок к носу, что быстро испачкался в крови, Ида уловила приятный незнакомый запах. – Что скажешь? Всё ещё хочешь попасть в лучший мир? Выполнила ли ты условие, о котором я тебе говорил?

«Проверяет меня или действительно не знает, что Густав жив? – Ида задумалась над ответом, взвешивая все варианты. – Если скажу, что не выполнила, он просто уйдёт? Что будет со мной? Я умру, как и многие, в канаве для отходов. А если… скажу, что выполнила? Поверит ли он мне? Или назовёт лгуньей?»

– Да, – пробубнила она, прервав затянувшуюся паузу. Взгляд мужчины стал более пристальным.

– Что да?

– Я выполнила условие.

– Правда? – удивился тот. Он пригладил усы, оценивающе смотря на оборванку. – Ты даёшь мне честное слово?

– Да, – вновь отозвалась Ида, зажимая нос.

– Тогда мне придётся сдержать обещание. Давай, поднимайся. – Мужчина встал на ноги, и девочка почувствовала себя мелкой букашкой на его фоне. Она не верила своему везению. «Неужели получилось его обмануть? Он и правда увезёт меня на паровой машине?» Ида сидела, наблюдая за тем, как люди стали заходить в вагоны. Тело отказывалось двигаться, ослабло и болело.

– В чём дело? Ты передумала? – поинтересовался мужчина.

– Нет, – процедила Ида сквозь зубы. Ей не хотелось говорить о боли и унижаться ещё сильнее. Бросив на землю запачканный платок, она перевернулась сначала на бок, затем встала на колени и, оттолкнувшись руками, попыталась подняться. Мужчина ухватил её за плечо, не позволяя упасть.

– Осторожнее. Так можно что-нибудь повредить.

В словах мужчины Ида уловила иронию. Придерживая девочку, он повёл её к вагону. На мгновение терзающая боль схлынула. «Я поеду в лучший мир. Действительно… у меня получилось», – думала Ида, тараща глаза на большую оживающую машину. Послышался гудок. Это был гудок в новую жизнь.

Глава 4

Мужчина раскрыл старенький блокнот с жёлтыми плотными листами, пробежался глазами по последним записям, сделанным около месяца назад, и перелистнул на чистую страницу. Его пробрали беспокойство и любопытство. Он поднял голову: избитая замарашка сидела напротив. Она отмыла лицо от крови и грязи, но до сих пор выглядела избито и жалко, плотно сжимала худые коленки, при этом нелепо разворачивая пятки в разные стороны. Тонкие пальцы крепко, до белизны костяшек, вцепились в сидение. Глаза недоверчиво осматривали всё вокруг, в частности самого мужчину. Из соседних купе слышались приглушённые женские и мужские голоса, бурно обсуждающие события миновавшей недели. Порой чуть громче доносился смех.

– Итак… – начал мужчина, выдерживая паузу. Во рту маячил привкус табака. – Как тебя зовут?

Девочка выгнула брови дугой, затем нахмурилась.

– Вы ведь знаете. Ида.

– Неправильно.

– Но… – она запнулась в неуверенности. Внимательный мужской взгляд заставлял нутро переворачиваться от страха и трепета. Девочка приоткрыла рот, обдумывая ответ. Вагон качнулся, и она сильнее вжалась в сиденье. Испуганный взгляд устремился в окно: поезд медленно двинулся. На перроне всё ещё мельтешили дети-оборванцы. Сквозь тонкий слой пыли, осевшей на стекло с дороги, Ида наблюдала за ними в последний раз. Кто-то махал руками, а кто-то уже жевал доставшийся кусок хлеба или уходил домой. Ида сглотнула горькую, словно полынь, слюну. Желудок, давно не получавший пищи, наградил девочку режущей болью. К горлу подступила тошнота. Она поморщилась, затем вновь повернулась к мужчине. Тот молчал, сжимая в руках бумажный предмет.

– Идалия, – наконец отозвалась девочка. Незнакомец записал первое слово.

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать.

– У тебя есть родители?

– Нет.

– Тогда как ты появилась на свет?

Ида сощурилась, обдумывая вопрос: вечно в них крылся подвох. Девочка даже ощущала себя глупой.

– Мои родители умерли.

– Но они у тебя есть. Расскажи, что случилось с ними.

– Мама умерла при родах брата. Большая потеря крови. Отца унёс тиф.

Мужчина сделал ещё несколько пометок.

– С кем вы жили?

– С тёткой.

– Чья-то сестра?

– Отца.

– Она вас любила?

– Нет.

– А вы её?

– Тоже.

Мужчина кивнул, продолжая делать записи. Девочка слегка покачивала ногами.

– Тебе нравилась твоя жизнь?

– Нет.

– Что именно наталкивало на мысль от неё отказаться?

– Голод, побои, болезни.

– Ты часто болела?

– Не я, Густав.

– Вы близки с братом?

– Да.

Мужчина поспешно выводил закрученные буквы, записывая каждый ответ девочки, а та в свою очередь внимательно наблюдала то за действиями его рук, то за взглядом.

– Плохая жизнь заставила тебя выполнить условие? Ты его выполнила?

– Да.

– Расскажи подробно. Что ты сделала?

Девочка начинала нервничать. «Он проверяет, не лгу ли я? Что же ответить?» Она молчала некоторое время, потом вдруг испугалась вызвать подозрения. Мужчина терпеливо ждал. Наконец, решив, что молчание слишком подозрительно, Ида заговорила.

– Я перестала общаться с Эллис.

– Кто это?

– Подруга. Мы жили рядом и часто проводили время вместе. Перестала играть с мальчишками, грубить тётке.

– А тебе нравилось грубить?

– Да. Она всегда была мне противна. Называла маму потаскухой, хотя та давно умерла, а меня крысой или грязной свиньёй. Часто говорила Густаву, что он подохнет так же, как и отец. Любила только своего сыночка, противного прыщавого труса. – Ида поморщилась.

– Ты желала ей смерти?

– Иногда.

– Это всё?

– Нет. Я… выбросила мамин подарок. – Девочка опустила взгляд в пол, чувствуя удушающее сожаление. Она смотрела на свои старые туфли и поцарапанные ноги. Пальцы как будто бы до сих пор немели от ледяной воды и чувствовали влагу.

– Какой?

– Куклу. Единственное, что хранило память о ней и грело душу холодными вечерами.

Мужчина продолжал писать.

– Я убила брата.

При последней фразе он остановился и внимательно посмотрел на замарашку. Та тоже подняла взгляд, уверенно кричащий: «Я не лгу».

– Действительно?

Ида кивнула. Тело её напряглось. «Почему он так смотрит? Знает, что я солгала? Откуда ему знать? Он видел, как Густав вышел из реки? Но это ведь… невозможно. Поезд прибыл только утром». Мужчина опустил голову и записал фразу.

– Расскажи подробнее. Что ты сделала? Что чувствовала?

– Я… сначала сомневалась, но потом поняла, что убийство необходимо. Меня мучило чувство незавершённости, потому что условие заключалось в избавлении от всего того, что люблю, а для меня не было никого дороже Густава. Мой брат доверял мне, никогда бы не догадался о моём намерении. Я отвела его к Лан. Предложила поиграть в камешки. Мы раньше часто этим занимались. Вынудила его войти в воду, затем повалила и начала топить. – Девочка закусила губу, воскрешая в памяти минувший день. «Что с ним стало? Рассказал ли он всё тётке?»

– Что было дальше? – спросил мужчина, приглаживая усы.

– Он сопротивлялся. Бил по рукам и ногам, но я его держала. – Ида приподняла руки, демонстрируя синяки на тощих запястьях. – В какой-то момент он просто ослаб, но я сразу не отпустила. Выждала ещё, чтобы наверняка, а затем оставила тело в реке и убежала. Даже если бы его быстро нашли, меня бы не заподозрили. Всё-таки он был мне дорог.

– Ты говоришь почти спокойно о том, что убила дорогого человека. Это не кажется тебе зверством?

– Это то, что было неизбежно. Так даже лучше. Не я, так это место убило бы его. Здесь, на отшибе, смерть считается избавлением.

Воцарилось молчание. Мужчина, нахмурившись, обдумывал то, что услышал. Ида наблюдала за ним, пытаясь по выражению лица определить мысли и эмоции, бурлящие в теле. «Поверил или нет? А если нет? Если ему известна правда? Что он сделает со мной? Столкнёт с несущейся машины?»

Мужчина открыл чистый лист.

– Что ты теперь чувствуешь?

– Боль. Нос ломит и спину. Страх. Я не знаю, чего ожидать. А ещё голод. Но это ведь скоро закончится, да? Вы говорили, что в другом мире мне не придётся голодать.

Мужчина сделал последнюю запись, затем захлопнул блокнот, облизнул нижнюю губу и кивнул.

– Это правда. Как минимум с последним я могу тебе помочь. Голодать ты больше не будешь.

Глава 5

Граф Вергский слыл педантом. Он просыпался с мыслью, что грядущий день будет идеальным, и засыпал, думая то же про ночь. В его имении царила чистота: прислуга вымывала каждый угол, – а если граф вдруг обнаруживал грязь, любой мог оказаться избитым, обруганным и наказанным. Повара на кухне тоже знали своё дело: каждое утро закупали только свежие продукты, из которых потом творили шедевры кулинарии, и с трепетом замирали каждый раз, когда мужчина садился за стол, боясь его гневных ругательств, однако зачастую не слышали их. Граф любил скрещивать пальцы и награждать их поцелуями после трапезы в знак похвалы. Он широко улыбался, когда был доволен, и сурово поджимал губы, будучи в гневе. Рубашки и фраки менял почти каждый день, потому их было немерено. Он также любил помпезность. Устраивал пышные приёмы часто и со вкусом: приглашал оркестр, всю знакомую интеллигенцию, закупал лучшие вина, которые мог найти. Сам оставался ещё молод, свеж, симпатичен на лицо. Никогда не носил бороды, считая это неопрятностью, но при всех своих достоинствах оставался одинок. Барышни вели себя с ним любезно, но никогда не оказывали особых знаков внимания, да и сам граф зачастую довольствовался лишь всеобщим признанием. Изредка в его голову закрадывалась мысль, что неплохо бы разделить с кем-то чувства, мысли, да и жизнь, но затем он просыпался и понимал, что в целом его всё устраивает.

– Если бы мы жили лет двести назад, я бы назвал его шутом. – Седовласый мужчина с вытянутым грубоватым лицом отхлебнул шампанского из фужера и пробежался взглядом по залу, где уже собрались гости: танцевали, смеялись, вели беседы. Кокетливо хихикали девушки, стреляя взглядами по кавалерам, шептались о чём-то и как бы невзначай поправляли прядь, ленточку или рюшку. Более серьёзные разговоры вели мужчины и замужние дамы, обсуждая политику, семейную жизнь, работу, и все непременно были чем-то увлечены.

– Ну что вы, дядя, – возразила Лисбет, – он человек нравственных убеждений, просвещён, аккуратен, любезен.

– Игра на публику. – Мужчина поправил выпирающее жабо и махнул рукой около лица. – Жарко.

– Может, выйдете в сад, подышите воздухом?

– Тебе лишь бы избавиться от надоедливого старикашки.

– Вовсе нет. – Лисбет смущённо опустила взгляд. Пальцы её играючи поддели голубую ленту, пришитую к платью. – Я о вас беспокоюсь.

– Стоит мне отойти, и на лакомый кусочек слетятся коршуны, – сквозь зубы процедил мужчина. – Ты только посмотри на них, вон, заговаривают зубы молоденьким барышням. Хочешь быть на их месте? Так не терпится, чтобы твою юную голову наполнили ненужным хламом, и тогда ты, почувствовав себя окрылённой, бросишься в объятия тому, кто лучше льстит?

– Что вы, дядя? Зачем так выражаетесь? – Лисбет осмотрела зал. Она чувствовала себя неловко в присутствии единственного родственника, который никогда не скупился на острые замечания в чей-либо адрес. С дядей она прожила почти всю жизнь, предпочитая не вспоминать об участи родителей, но притом умудрилась не перенять его строгих суждений. Взгляд девушки остановился на графе Вергском. Он стоял в компании трёх мужчин, что-то возбуждённо рассказывал им, затем расхохотался. Они тоже посмеялись, оценив какую-то остроумную шутку. Девушка не слышала разговора, но её распирало любопытство. Никто из присутствующих не считал нужным вести диалог с иммигрантами.

Иногда Лисбет казалось, что это вечное клеймо, вызывающее недоверие, однако она держалась независимо и гордо, словно бы общество вокруг её не интересовало.

На мгновения их взгляды пересеклись. Граф заметил Лисбет, махнул ей рукой, затем что-то сказал товарищам и направился к девушке. Те не слишком опечалились и продолжили разговор. Лисбет почувствовала, как на щеках её вспыхнул румянец смущения.

– Ну вот… идёт, – с презрением заметил дядюшка, делая ещё глоток шампанского. Высокий обладатель тёмных коротко стриженных волос, Йон Вергский приблизился к стоящей паре.

– Граф Горцкий, – он склонил голову в знак приветствия, – графиня Халафер. – Лисбет улыбнулась и протянула тоненькую руку в белой атласной перчатке. Мужчина поцеловал тыльную сторону её ладони, затем выпрямился.

– Чудесный вечер, Йон.

– Рад, что вам нравится.

– Года идут, а вы не меняетесь, – отстранённо заметил дядюшка. – Я умру, а вы всё так же будете пить вино и плясать.

– Но не на вашей могиле. – Йон хохотнул. Граф Эрленд Горцкий тоже расплылся в улыбке.

– А вы шутник…

– Кто много смеётся, тот дольше остаётся молодым.

– То-то вы смахиваете на студента. – Эрленд допил шампанское и оглянулся, ища, куда поставить пустой фужер.

– Не думаю, что это плохо. В конце концов, какое удовольствие быть старым?

– Вы спрашиваете, считая, что я могу ответить? Да, я стар… – Так и не найдя места для фужера, мужчина сжал его в руке, – и я скажу, что старость на вкус как плесень на корке хлеба. Я смотрю на вас, нынешнее просвещённое поколение, и понимаю, что империи конец. Вы же испорчены, все вы – один большой изъян. Вы как инфекция… стремительно распространяетесь по организму, заставляя его содрогаться в конвульсиях, а убив, переползаете в другое место. А я стар и бесполезен. Никому уже не нужно моё мнение, ещё немного, и я сойду в могилу, унеся за собой последнее живое чувство – честь.

– Боюсь, что понимаю вас не до конца, – с улыбкой отозвался Йон, переведя взгляд на Лисбет, молчаливо стоящую рядом.

– Да где бы вам меня понять…

– Довольно, дядя, – оборвала его девушка. – Вы ведёте себя неподобающе.

– Ещё бы ты делала мне замечания, – проворчал Эрленд, – жди, жди, скоро улягусь в могилу, и тогда порадуешься, попрыгаешь вокруг знати, может, твоё бледное личико им приглянется.

– Не говорите глупостей.

– Это правда жизни.

– Лисбет, желаете потанцевать? – тут же сменил тему Йон. Девушка оживилась. Перспектива покинуть общество дядюшки, пусть и на время, рисовалась ей в лучшем свете.

– Конечно, – согласилась она, улыбнувшись, и протянула руку Йону. Тот самодовольно взглянул на Эрленда, кивнув ему в знак уважения, и повёл девушку ближе к центру зала. Правое колено пульсировало и ныло. Лисбет улыбалась, пытаясь шагать увереннее и ничем не выдавать своей травмы. Она не хотела, чтобы кто-то заметил.

Вокруг кружилось с десяток пар: юные и замужние, пестрящие дорогими нарядами. На их фоне Лисбет чувствовала себя неуверенно, выглядела проще, беднее, личико её не было привлекательным, как у многих; худощавая фигура и болезненная походка.

Граф Вергский танцевал отлично, держался уверенно и всё время обольстительно улыбался. Лисбет чувствовала его крепкую хватку на талии, да и ладонь его была достаточно горячей. Девушка даже пожалела, что надела перчатки. Руки вспотели и начинали зудеть.

– Всё в порядке? – поинтересовался Йон. Лисбет и не заметила, как нахмурилась и отвела взгляд.

– Да… да, всё хорошо. – Она неловко улыбнулась, прикрывая собственную ложь. Колено болело сильнее по мере того, как девушка двигалась.

– Ваше настроение испортилось?

– Вовсе нет. Вы… простите моего дядю. Он говорит разные глупости.

– Я вовсе не оскорблён, – отозвался граф, кружа девушку в танце, – возможно, в его годы я буду говорить так же.

– Он не так уж стар.

– Разумеется. Вы задержитесь в городе?

– На пару дней.

– А после?

– Домой. Дядюшка не любит гостить где-либо.

– Очень жаль. Я бы хотел сводить вас в театр.

В очередной раз наступив на правую ногу, девушка вздрогнула.

– Звучит заманчиво. Я с радостью составлю вам компанию.

Темп музыки ускорился. Танцующие пары начали задорнее двигаться. Йон расплылся в улыбке, увлекая Лисбет в быстрый динамичный танец. Он отплясывал так, словно это был последний танец в его жизни. Шаг, шаг, поворот, шаг. Пары кружились, мешались между собой. Девушки кокетливо двигали плечами и руками, смеялись, полные сил и уверенности в себе. Юноши ни в чём не уступали им. Лисбет почувствовала головокружение. Она хотела остановиться, но граф не позволил этого сделать. Резко закружив, он потянул её за руку. Колено пронзила острая боль. Лисбет вскрикнула. От неожиданности Йон отпустил её, и девушка свалилась на пол. Танцующие пары в изумлении обернулись. Лицо Лисбет исказила гримаса боли, затем стыда. Колено отзывалось адской болью, словно сотни ножей одновременно вонзались в кожу и доходили до самой кости. В уголках глаз навернулись слёзы, но Лисбет сдержала их.

– Вы в порядке? – Йон обеспокоенно склонился над ней. – Мне так жаль, я не думал… – Музыка практически заглушала его голос.

– Довольно. – Лисбет махнула рукой. Дыхание её было отрывистым. Лицо покраснело. Девушке хотелось провалиться под землю и умереть здесь, прямо сейчас, только бы куча людей не глазела на неё.

– Обопритесь на меня. – Йон подал девушке руку, но та засомневалась. Слёзы обиды и боли уже начинали застилать обзор. – Лисбет? – Она протянула ему ладонь и, едва сдерживая слетающий с губ болезненный стон, начала подниматься.

– Вот так… – Граф помог ей встать. Машинально девушка поправила юбку платья и поджала губы. – Вам нужно присесть.

– Нет. Я желаю уехать.

– Но как? Лисбет… прошу, простите меня.

– Вы не виноваты. – Девушка заметила пристальный дядюшкин взгляд, но он казался самым терпимым – по сравнению с тем, как смотрели другие. Некоторые дамы уже начали перешёптываться между собой. Девушка чувствовала, как они насмехаются над её нелепостью. Хромая, Лисбет поплелась к дверям. Йон, который выглядел растерянным и побледневшим, придерживал её за руку.

– Не уезжайте. Давайте я дам вам комнату, позову врача?

– Мне не нужен врач, я здорова.

– Вы ушиблись.

– Вовсе нет.

– Я не понимаю, как так вышло…

– Нечего здесь понимать.

– Ну что, доскакалась? – В голосе Эрленда послышались нотки иронии. Он испепеляюще посмотрел на графа Вергского, мысленно виня его во всех бедах мира. – Давай, отпусти мою племянницу. – Практически отогнав молодого мужчину, Эрленд занял его место, позволив Лисбет опереться на себя.

– Давайте уедем, дядя, – тихо прошептала она, мечтая как можно быстрее сбежать от позора. Кто-то уже перестал обращать внимание на происходящее, вновь увлёкся танцами или разговором, а кто-то пристально и с любопытством наблюдал.

– Давно пора, – отозвался Эрленд. – Здесь стало слишком душно.

– Лисбет, мне очень жаль. – Йон продолжал идти рядом, пусть уже и не касаясь девушки. – Если я могу как-то загладить вину…

– Вы не виноваты, – оборвала его светловолосая. – Возвращайтесь к гостям, я буду в порядке.

– Может, стоит послать за врачом?

– Не стоит.

– А как же театр? Завтра…

– Извините, вам, кажется, придётся пойти с кем-то другим.

– Лисбет…

Эрленд вышел из зала, увлекая племянницу за собой. Та шла медленно, преодолевая страшную боль, а каждый новый шаг лишь усиливал её. Йон за ними не последовал, решив, что смысла в этом нет, ведь Лисбет чётко выразила свою категоричность и провела между ними границу. Избавившись от сопровождения навязчивого графа, Эрленд презрительно фыркнул.

– «Вы не виноваты», – передразнил он племянницу. – Конечно же, он виноват. Иначе и быть не может. Зачем ты только согласилась танцевать с этим ловеласом? Выставила себя на посмешище… Надо же быть такой неуклюжей и глупой…

Слова дяди ударили по больному месту. Как ни силилась, Лисбет больше не могла сдерживать слёзы, и они заструились по щекам. Девушка больше не видела, куда наступает, но осторожно следовала за дядей, едва слышно всхлипывая.

– Прекращай реветь и выставлять себя ещё более жалкой.

Свободной рукой она попыталась утереть слезы, но те появлялись вновь. Эрленд крепко держал её под руку. Они шагали вдоль коридора. Боль, словно яд, отравляла и душу, и тело. Лисбет чувствовала себя униженной. «И зачем я только согласилась танцевать? Я ведь знала…»

– Нога болит? – поинтересовался Эрленд. – Сегодня же вернёмся в Рагон, я приставлю к тебе своего лекаря.

– Нет, не нужно, я в порядке.

– Ты еле идёшь.

– Меня качает, но это пройдёт к утру, обещаю вам. Не нужно врачей.

– К чему проявлять упёртость?

– Не беспокойтесь, дядя. Я знаю, о чём говорю. – Лисбет поджала губы. Она боялась встречи с врачами как смерти; предполагала, что скажут они, узнав о травме. Это поставило бы крест на всём, а девушка не могла этого допустить.