Текст книги "Дневник Дорианны Кей"

Это был длинный и тяжелый день.

11 марта

Путь пролегал через топкую низину. Почва была чуть вязче каши из толченых водорослей. Торчащие из земли извилистые стержни гнутых железнодорожных шпал приняли издалека за стволы деревьев.

Прошли совсем мало. Макс вконец выбился из сил, буксируя телегу. Воды почти не осталось, и мы вполне унесли бы каждый свою порцию, но Чак Стилски настаивал на централизованном хранении, дабы ни у кого не возникало соблазна.

Разбили лагерь в поле, усеянном домами-бункерами со сводчатыми крышами, волдырями выпирающими над поверхностью. Такой вид застройки обрел популярность незадолго до катастрофы, а законодателем строительной моды была известная на весь мир компания K&K, принадлежащая нашей семье. Мама реформировала и приумножила перешедший ей по наследству строительный бизнес. Идея возведения умных автоматизированных домов пришла ей на ум после посещения соляной шахты Величка в предместьях Кракова. Она приняла смелое решение, купив контрольный пакет акций компании Underground Robotics, разрабатывающей строительных роботов. Слияние положило начало новому бизнесу. Из-за ухудшающейся экологии прибыль от продаж механизированных зданий, опускающихся под землю при каждом капризе природы, росла взрывными темпами. Люди хотели чувствовать себя защищенными от ураганных ветров, обильных осадков и нестерпимой жары.

Никогда не забуду тот июльский день, перечеркнувший старый мир. Ранним утром мама прилетела из Нью-Йорка. Выиграв подряд на возведение саморегулируемой океанской дамбы, она пребывала в отличном настроении. Ее удивительная способность везде успевать негативно сказывалась на нашей семье, но тот день она захотела провести с нами. Трехчасовая поездка до нового коттеджного поселения, где маме предстояло сдать сотню домов-бункеров заказчику, обещала быть захватывающей. Она редко брала меня в деловые поездки, а всей семьей мы поехали впервые. Она усадила годовалую Труди рядом, а Сью закатила истерику, когда ей досталось заднее сиденье джипа – совместное путешествие оказалось на грани срыва, но все обошлось. Компьютер рассчитал маршрут с учетом остановки в придорожном кафе, и мы поехали. Автомобиль въехал на шоссе, влившись в плотный поток. Мама затемнила окна, чтобы голографическая проекция планшета была более четкой, и погрузилась в изучение конструкторских чертежей, а я листала журнал «Форбс», по версии которого состояние нашей семьи оценивалось в полтора триллиона амеро. В старых долларах США сумма звучит, конечно, не столь внушительно. В отредактированной фотографии я не сразу признала маму: ее красивое от природы женственное лицо потеряло яркие отличительные черты – с глянцевой обложки смотрело гендерно нейтральное существо. Настоящую внешность мама скрывала от широкой общественности. Она выдавала себя за одну из своих секретарш или замов, чтобы инкогнито посещать строящиеся объекты и лично знать о состоянии строительной империи до самых низов. Сидя на заднем сиденье, Сью игралась с функцией затемнения стекла, действуя нам на нервы. Когда она завопила, мама не выдержала и грозно заявила, что больше не возьмет нас с собой. Внезапный ливень обрушился со всех сторон. Градины небывалого размера ударили в лобовое стекло, вминая его внутрь салона. Под страшный грохот потолок проминался, будто машину шваркнули под наковальню. Автомобиль экстренно остановился, перейдя в режим ручного управления. Вдруг все стихло. Пронзительная тишина. Безоблачное небо. Штиль. И тогда мы увидели то, что впоследствии прозвали Стеной. Бескрайний грязевой вал надвигался на нас, сметая на своем пути постройки и деревья. Мама не растерялась. Она вырулила на обочину, и мы в слепую помчались по кукурузному полю, по примятым ледяными глыбами стеблям и мертвым птицам. Аккумулятор без подзарядки от дорожного покрытия быстро сдох. Мы остановились. Выскочили. Мама схватила на руки пятилетнюю Сьюзен, я – ревущую Труди, и мы побежали. Вязкий чернозем облепил ступни. Я, будто с кандалами на ногах, продолжала бежать как беглый каторжник, плача, что не поспеваю. Бежали без остановок, пока не наткнулись на дом-бункер, построенной нашей компанией.

– Пожалуйста, ради бога, впустите! У меня трое детей, – молила мама, колошматя по закрытой двери, плавно уходящей со всем сооружением под землю. Видеокамера у входа шевельнулась, но никто не вышел. Признай они в маме женщину с обложки «Форбс», то история пошла бы другим путем… Когда Стена отступила, все без исключения жители супернадежных коттеджей были мертвы. Их скрюченные тела обугленными спичками валялись в самых разнообразных позах. На многих уцелела одежда, обувь, украшения; кто-то расслабленно сидел на диване, сжимая почерневшими костяшками хрустальный бокал с вином. Уверенные в своей защищенности, они погибли от чего-то неведомого.

Всякий раз, когда на пути встречаются дома-бункеры, в памяти возникают картинки из детства.

Разбив лагерь, отряд «Кости» загремел посудой; Стейси с собаками отправилась на охоту за грызунами; Дика занялась латанием изношенных штанов, сменивших не одну заплатку; Брюс взялся копать яму для сбора воды. Нам с мамой предстояло обследовать подземные дома. Из проделанных дыр в крышах давным-давно вынесли все съедобное и горючее, отчего предприятие казалось бесполезной тратой времени. Потрошили все без разбора: срезали нейлоновые мышцы подъемных механизмов, пластиковые трубы и кабели, вынимали ячейки для очистки воздуха. Впрочем, в прошлый раз мне повезло, и я нашла этот дневник.

Спустились в гнетущий запах сырости. Под ногами хрустел мусор вперемешку с битым стеклом. С вентиляционных труб лохмотьями свисала ободранная изоляция. Пол устилали островки ковролина. От мягкой мебели уцелели бесполезные стальные обода и пружины. Давным-давно, когда натыкались на работающие генераторы, Брюс запускал их, ненадолго пробуждая призрак сгинувшей цивилизации. Первым делом мама пролезла в технический люк в полу, где под днищем дома проходили инженерные коммуникации. Нынче этот секрет был известен даже камням, но нам несказанно повезло: фильтр для воды оказался нетронутым, его хватит до лета!

Собранных крох углепластика хватило, чтобы развести костер.

Я любовалась искорками, когда заприметила вдалеке мигающую точку. Кто-то готовил еду или кипятил воду.

– Не спится, ведьмочка? – голос Зака нарушил спящую тишину. В который раз он вторгается в мое уединение, в тайное общение с дневником. Засиживается допоздна, когда другие уже дрыхнут и видят сны.

В ответ я выдала какую-то дежурную фразу.

Он уселся рядом. Я поднялась и пожелала спокойной ночи:

– Я устала. Хороших снов.

– Нет, не устала. Садись, побалакаем!

Настроилась, что из меня будут выпытывать, почему я вступилась за Фроди.

– Дори, этакая защитница невиновных и угнетенных. Прям как наш физрук в школе.

– Защитница? В прошлый раз ты назвал меня тупой дурой.

– А ты не перестаешь удивлять. Опять покрываешь этого нигера, – хотела возразить, но он перебил: – Не собираюсь проповедовать, и так все ясно.

Он скормил огню кусок пластмассы. Разговор обещал быть долгим.

– А что тогда?

– Предостеречь.

Зак поведал историю своей жизни, заслуживающую, как мне кажется, внимания. И хотя он потребовал о ней не распространяться, я не могу не увековечить ее в дневнике. По правде сказать, не вижу причин, почему они с отцом ни разу не упоминали о пленении Зака. Думаю, написав об этом, я не совершу страшного посягательства на его личную жизнь.

Зак Стилски родился в Оттаве. Когда любовь в семье иссякла, как это часто случается, суд предложил ему выбрать одного из родителей. Выбор пал на мать, но та отказалась, и Зака оставили с отцом – на тот момент чужого для него человека. Для Чака армия была настоящей семьей и домом, пока он не лишился рук.

Подросток, в пятнадцать лет сменившей семьдесят одну подругу, – да, он назвал точное количество! – не воодушевился идеей путешествия в Атланту на скучную встречу ветеранов. Однако ради отца он перекроил плотный график свиданий. А вдруг получится замутить с какой-нибудь молоденькой связисткой или набраться нового опыта со зрелой боевой пловчихой? По прилету из аэропорта, прямиком до банкетного зала, Стилски отправились на метро – в беспилотном такси не перед кем трясти памятными медалями. У него их было две: в честь пятидесятой годовщины окончания войны с Ираном, к которой он не имел никакого отношения, и знак отличия инженерного сухопутного корпуса.

Худосочный военный в мундире контрастировал с курносым, прыщавым подростком в бунтарской футболке с изображением канадского флага. Они ловили взгляды случайных пассажиров до самого центра, как вдруг неожиданно погас свет. Поезд не остановился. Ускоряясь, он промчался мимо Файв Поинтс. На пролетающей станции в свете аварийного освещения метались человеческие фигуры. Кто-то из пассажиров дернул стоп-кран. Магнитная подушка отключилась. Состав рухнул на шасси. На мгновение ход замедлился, но вскоре вагоны понеслись с нарастающей скоростью. Пассажиров объяла паника. Одни пытались вышибить двери, другие попадали на пол. Чак не растерялся. Подхватив сына, он пробежал по лежащим пассажирам в хвост состава, где порвал ветровое стекло стальными протезами, обернутыми в живую оболочку. Вывалившись на пути и чудом не сломав ни единой кости, они отделались легкими ссадинами. Поезд, будто носок, всасываемый пылесосом, летел в трубе, в конце которой выскочил на открытую эстакаду и разлетелся на осколки, словно конфетти из хлопушки.

На поверхности их ждал другой мир. Они убегали от падающих людей, деревьев, машин. Самолет, потерявший управление, исчез в одном из небоскребов делового центра; от взрыва горючего здание стряхнуло с себя зеркальную кожу. Тот день дал старт отсчета новой истории.

Стена обрушилась на Атланту, вынудив людей бежать подальше от осыпающихся зданий. Выжившие объединились в группы. Те, кто предпочел спрятаться, погибли. Сформировавшиеся банды воевали за воду и еду. Антиквариат, ювелирные украшения, нанотехника и коллекционные автомобили никого не интересовали.

Стилски примкнули к банде Джона Расмуса, добывающей пропитание грабежами и собирательством, попутно воюя с трупоедами. Сын и отец-военный были вынуждены подчиняться приказам священника Расмуса и его молоденькой воспитанницы Ирэн – той самой Ирэн, которую в будущем прозовут Дикой. (В то время Ирэн, юная и дерзкая, была ярой последовательницей секты Понятых Говы. Всегда полагала, что Гова – имя некоего божества, но Дика утверждает, что Гова означает Голографический Вселенский Апокалипсис или что-то типа того. Возможно, я ошибалась, поскольку в богословии не сильна.) Чем голоднее становилось, тем больше воззрения главаря банды приобретали напыщенную благочестивость, используемую для распределения ресурсов внутри общины. При таком раскладе Стилски ничего не светило. За день до расставания с Расмусом трупоеды атаковали банду, захватив нескольких ее членов в плен, в числе которых оказался Зак. Привыкшего к легкой жизни подростка, закованного в полицейские наручники, гнали с другими невольниками, как скот. Собственно, их скотом и считали. Чтобы пленники не умирали от голода, их подкармливали малосъедобными внутренностями своих же собратьев, которым повезло меньше. Молодых и выносливых берегли на потом. Трупоеды, в прошлом цивилизованные люди, потеряли человеческую сущность. Они устраивали пытки, оргии и кровавые пиры на глазах будущих жертв.

Сила жизни в молодом парне пересилила боль от вывернутого большого пальца и содранной кожи. Зак освободился и бежал. Он отыскал поседевшего отца, и они отправились искать счастье у кромки Стены, где и наткнулись на общину мамы.

После тех событий минуло семь долгих лет. За эти года Стилски-младший возмужал, обрел самостоятельность и твердость в поступках, но в душе он до сих пор ученик Карлетонской средней школы в Оттаве.

Зак окончил рассказ словами:

– Не будь я таким отпадным, то давно прикончил бы Фроди. В самых ужасных кошмарах не приснится то, что ему подобные вытворяли с людьми.

– Не предполагала, что ты был знаком с ним раньше.

Зак впал в задумчивость, а потом ответил, не отрывая взгляда от огня:

– Я был у других трупоедов, но они все одинаковые. Я их ненавижу! Всех до единого.

В его зрачках плясали чертики. Гримаса затаенной злобы исказила симпатичное лицо. Он демонстративно разломил кусок пластика и кинул его в огонь. Я пересела к нему на дружеское расстояние, положив руку на плечо. Его рука накрыла мою – и так же быстро соскользнула.

– Еще долго тут будешь? – спросил он довольно обыденно, но мне показалось, что в вопросе кроется подвох: он хотел, чтобы я осталась или поскорее ушла?

– Мне не спится.

Он пожелал сладких снов и удалился на покой, чем немного разочаровал меня.

12 марта

На завтрак разделили последние крохи еды. Паек сушеных водорослей отдала Сьюзен. У меня от них несварение, а ей нужны витамины.

Брели на северо-запад через пустошь. Лыжная маска окрашивала землю под цвет свинцовых туч, усеянных осколками. По такому раздолью без самодельных ботинок на толстой подошве, подбитых полосками автомобильных шин, не побегаешь. Иногда взгляд цеплялся за покосившиеся опоры столбов с болтающимися проводами. Без таких ориентиров казалось бы, что мы буксуем на месте.

Шли молча. Тележка Макса протестующе скрипела, вгоняя в сон. Ритмично постукивали кастрюли Фроди, шаркали ботинки Чака и шелестели свободные одежды мамы. Саванна тяжело дышала раскаленным воздухом, лениво водя носом. Во время короткой остановки для отдыха и питья никто не проронил ни слова; все делалось на автомате. Сьюзен не жаловалась, стойко перенося трудности.

Нюх Стикса привел нас к прогоревшему пеплу. Наверное, его мерцающий свет я заприметила прошлой ночью. Тут же валялись головки берцовых костей – их сложнее всего растолочь в муку. Никто не задавался вопросом, чьи эти останки, а попросту прихватили с собой.

Когда начало смеркаться, Зак сунул огрызок карты Миссисипи:

– Покажи, ведьмочка, свое колдовство. Где мы находимся?

Я внимательно разглядела карту, запечатлев в памяти географический ландшафт. Закрыв глаза, я уже видела несуществующие населенные пункты, изгибы рек и дорог. Точная локация появлялась откуда-то из глубины, и я никогда не ошибалась, указывая местоположение. Не представляю, как это у меня выходит.

– Рожай уже что-нибудь, – поторопил он. В моей голове стоял полный штиль, пустота, как ни прислушивалась я к внутреннему голосу.

– Мы за пределами карты.

– Хотя бы примерно!

– Мы не в Миссисипи, это точно. – Я вернула потрепанный клочок.

– Другой нет, ведьмочка.

– Мы в Луизиане, но не представляю, где именно.

– Заблудились! – раздраженно прокомментировал Макс. Он включил циферблат часов с показаниями барометра: – Стена далеко.

– И без тебя ясно, – гаркнул Чак.

Подступивший голод заставил растереть обглоданные кости в муку, из которой наспех приготовили клейстер, показавшийся изможденным людям пищей богов.

Легла на голодный желудок пораньше.

13 марта

– Давление ниже некуда. Так далеко от Стены мы еще не заходили, – сказал Макс, теребя наручные часы. – Она милях в пятидесяти. И запомните этот день: среда, тринадцатое марта 2121 года. – Он выбросил часы, экран которых померк навсегда. Отныне придется ориентироваться по банке с натянутой рыбьей кожей.

Пустыня заманивала миражами. Голод сводил с ума, но надежда добраться до Атланты росла с каждым часом.

От недоедания мама еле передвигала ноги. Сьюзен бил жар и мучила тяжелая хрипящая одышка. Она скинула накидку. Кожа вмиг покрылись сыпью и зашелушилась. Силой заставили накрыться. Стейси, мечтавшая работать ветеринаром, осмотрела ее и сказала, что больная пошла на поправку. Хотелось бы верить!

Пройдя несколько миль, Сью впала в прострацию. Взвалила ее на носилки, подметив, как она потеряла в весе, приспособила рядом с ней разобранную палатку и поволокла. Мама порывалась помочь, но я убедила ее, что справлюсь сама. Брюс держался подальше, чтобы не помогать. Первые шаги дались легко, но потом ноша с каждым шагом тяжелела.

Волокла в одиночку, вспахивая две маленькие бороздки от рукояток. Община удалялась все дальше и дальше, а я словно застряла: ступлю шаг – другие уже сделают три. На неровностях носилки ходуном ходят, подскакивают; головка Сью трепыхается, как у болванчика. Когда совсем невмоготу стало, остановилась. Думала, отдохну и продолжу, а силы неожиданно иссякли. В глазах темно. Двоится.

– Чую, спор я проиграю. Отойди-ка, дай мне. – Зак перехватил носилки и поволок. А я шла рядом и мысленно благодарила его; сухой язык не поворачивался.

К полудню догнали общину, отдохнули и повернули на восток. Сью пришла в себя, но подняться так и не сумела: в легких свистит, слизистые отекли, а от лихорадки мелко трясет. Я попросила Стейси повнимательнее осмотреть больную, на что та огрызнулась:

– Она – обуза! Из-за нее мы тормозим. Она приносит беды! Не потеряй она крестик…

– Мы все скоро умрем… – трагично вставила Дика.

– Я собираюсь жить долго, – заявила Стейси. – И вообще, захлопни свою мидию!

– От вашей трепотни у меня башка раскалывается, – проревел Макс. Мама попыталась урезонить закипающего бойфренда, но тот рассвирепел пуще прежнего и виноватыми сделались все мы.

Перессорившиеся и озлобленные брели дотемна, покуда не наткнулись на обрезки пятьдесят девятого шоссе. Покосившиеся сваи многоуровневой развязки сторожили дикую пустошь. Мы проковыляли бы мимо, но неожиданно ко мне пришло понимание того, что мы в Миссисипи. Не представляю, откуда – просто меня охватила абсолютная уверенность в том, где мы. Этот эффект сравним с неким мистическим озарением, будто ангел, о которых в детстве рассказывала мама, шептал, куда следует повернуть.

Настроение поднялось даже у Макса, несмотря на мучительный голод. Труди беззаботно напевала какую-то песенку, а Стейси заявила, что на раскопках не будет таскать тяжестей. Чак Стилски и мама сохранили серьезность. Они-то понимали: до Атланты – сотни миль, через Алабаму и половину Джорджии.

У костра долго не сидели. Спать легли рано, без страшилок. По выражению лица Брюса догадалась, что он ищет повод заговорить о своем холостяцком положении. Его ультиматум истек. Подходящего момента не нашлось, но завтра он своего не упустит. Пусть говорит с кем угодно! Пусть мама обижается на меня. Я не какая-то вещь и не собираюсь жертвовать собой, чтобы кого-то порадовать.

Труди распределила воду, и все разошлись.

Постелила рядом с больной. Стыдно сознаться, но я хотела лечь подальше, чтобы выспаться, но Сью очень просила, а я никак не могла отказать. В свете луны на ее прозрачной шее блеснул крестик.

– Ты нашла его? – удивилась я.

– Нет, – прохрипела она. – Труди отдала свой, когда разносила воду. Знаю, ты не веришь в эти глупости…

– Не обращай внимания на Стейси. Она преувеличивает. Удивляюсь, как она еще не додумалась основать собственный магический орден.

– Я не об этом. Когда ребенок умирает, он превращается в ангелочка.

– Не мели ерунды! Я не дам тебе зачахнуть!

– Вот поэтому я и хочу, чтобы вы ушли, а меня оставили, – слова прозвучали по-взрослому, отчего внутри что-то больно кольнуло. – Не желаю быть обузой. Я устала хвататься за эти бесконечные дни, чтобы как-то продержаться вам на радость.

– Я не брошу тебя! Слышишь? Мы откопаем гиперлуп, дойдем по туннелю на север, а потом будем вспоминать этот момент и вместе смеяться над его нелепостью.

– Сестренка, отпусти. Не мучай ни меня, ни других.

– Я люблю тебя, Сью… – На глаза навернулись едкие слезы.

– Ты глупая! Дура! Идиотка! Оставь меня!

Ее разум затуманен. Она устала, наслушалась гадостей от Стейси и депрессивных излияний Дики. Неудивительно, что расстроилась.

Утром мы обязательно помиримся. Я взяла ее за горячую ладонь, но она одернула руку.

Ничего, когда уснет, я тихонечко подержу ее.

14 марта

Просунулась, а сестренки не стало.

16 марта

Открыла дневник и не знаю, о чем писать. Минуту назад думала, что листов не хватит, а сейчас – пустота.

Больно. Не выразить словами.

Перелистываю страницы и понимаю, какими чужими мы были, отчего больнее вдвойне. Писала, как таскала Сью на носилках, а о ней как о близком и родном человечке – ни слова. Ее внутренний мир, переживания, страсти – от меня был закрыт, хотя мы и были родными сестрами и жили бок о бок.

Ее больше нет.

Сью не заслужила такой участи! Она была ребенком, пережившим столько испытаний, что их с лихвой хватило бы на несколько жизней взрослого. Смерть состарила ее. За одну ночь она постарела. Из четырнадцатилетней девочки превратилась в старуху. Растрепанные золотистые завитки, в точности как у мамы, окаймили ее осунувшееся личико. Казалось, смерть не забрала с собой ее тяжкий груз. Сью не выглядела спящей, как поэтично пишут в книгах, – тревожные складки никуда не делись, наоборот, они прорезались отчетливее.

Дележка вещей. Жуть. Звероподобный кошмар. Стейси набросилась на еще не остывшее тело и стянула хлюпающие ботинки, оголив раскромсанные бесконечными переходами ножки… Фроди разогнул одеревеневшие пальцы и присвоил чарку для питья. Дика забрала куфию и солнцезащитные очки. Мама хотела снять крестик, но он уже был на Труди, когда она подошла попрощаться и пошарить в карманах. Брюс выпросил себе какую-то яркую безделушку.

От лицемерных утешений типа «Она ушла в лучший мир» хотелось кричать. Лавина бессмысленных стандартных фраз…

– Она растворилась на внешнем пузыре голографической вселенной, – сказала Дика.

В глазах общины я прочитала облегчение. Во всех, без исключения.

– Мы умираем от голода. Я приготовил бы из Сьюзен… – Фроди тщательно подбирал выражения, а я чуть не потеряла сознание. Не ожидала от него такого. – Вы уйдете подальше, а я предельно деликатно разделаю. В лучшем случае ее заберет Стена, так почему бы не избавить нас от голодной смерти?

Сквозь душащую пелену слез услышала голос мамы:

– Прикоснись к ней, и я отрежу тебе яйца!

Поразило отношение Труди к кончине сестры. Она поплакала, а на второй день уже весело играла с Саванной, бегая наперегонки. Она – дитя этого мира, где нет сочувствия и сострадания и каждый живет ради себя. Наверное, младшая сестренка не приспособилась бы к цивилизованному обществу. Она – ребенок примитивных правил выживания в апокалиптическом мире, где смерть – это жизнь. Она привыкла обходиться малым, а об умерших не вспоминать. Плакать – значит тратить драгоценную жидкость впустую.

Чак произнес пылкую речь, из которой я поняла, что трудности нас закаляют, а в других общинах еще хуже. Пустая болтовня о сплочении вокруг лидера и тому подобное. После так называемой панихиды подошел Зак. Он приобнял и произнес одно слово, безо всякого драматического пафоса:

– Сочувствую.

Я ощутила сиюминутное духовное единение, пусть и с совершенно чужим человеком. Именно этой естественности, чуткости, моральной опоры мне так не хватало.

Брюс был неразговорчив и терся возле меня, отчего становилось мерзко. Его присутствие отягощало, а он думал, что делает мне приятно.

Желающих копать могилу в каменистой глине не нашлось. Макс отобрал лопату:

– Копание займет много времени, а нам пора в путь.

Я разозлилась на него. Стукнула его в грудь, а он обнял, прижал к себе и сказал:

– Поплачь. Станет легче.

Отмучившийся комочек, у которого совсем недавно были переживания, характер, привычки, фантазии и грезы, оставили в котловине.

После короткой похоронной речи Чака мы отправились в Меридиан. Голод заставлял двигаться быстрее в надежде, что в необитаемых развалинах удастся отыскать что-то съестное. По дороге съели обожаемую Фроди кожаную куртку.