Текст книги "Дневник Дорианны Кей"

17 марта

Все напоминает о сестренке. Мысленно тащила ее носилки к покосившимся бетонным коробкам, именовавшимся когда-то Меридианом. Представляла, как, отдохнув здесь денек-другой, мы двинулись бы в Алабаму, а далее через Бирмингем в Атланту. Ее ботиночки на ногах Стейси пробуждали болезненные воспоминания.

Стилски приказал осмотреться и организовать лагерь.

Мы с мамой ни разу не поговорили о смерти Сьюзен – меня тяготило, а она избегала, – поэтому я охотно отправилась с ней в разведку, где мы поплакали бы наедине. Мы отправились в лес из высоток, кучно стоявших в окружении холмов из серых руин. Верхние этажи зданий обгоревшей листвой разлетелись по ветру; устоявшие обугленные стволы в виде лифтовых шахт удерживали на себе ошметки полуистлевших железобетонных скелетов. Шаткие перекрытия надломленными ветками свисали над непроходимым буреломом.

Что-то полезное можно найти только на цокольном этаже.

Работали слаженно: мама разгребала десятифутовый занос грязи, а я исследовала его содержимое. Попадалось множество осколков посуды и столовых приборов. Сделав перерыв, она заговорила с напускной беспечностью, изрекая непонятные лозунги:

– Дорианна, ты возмужала. Когда-нибудь мы выберемся отсюда и заживем полной жизнью! Мужчины сделают за нас всю тяжелую работу, а пока мы вынуждены жить по их правилам.

Ни слова о Сьюзен, скорби или сожалении. Она очерствела.

К теме смерти мы больше не возвращались.

Она ловко махала лопатой, а я украдкой разглядывала ее, невольно сравнивая с собой. Раньше не задумывалась над тем, какие мы разные, как не похожи. Я – курносая, высокая, у меня темные густые волосы, а мама – полная противоположность. Незнакомец принял бы нас скорее за подруг. Нас роднит лишь худоба, кошачья гибкость и некоторые черты лица, скорее черточки. А что уж говорить про характеры! Я не смогла бы управлять крупной корпорацией и командовать подчиненными. Фирма обанкротилась бы в первый же квартал. Я наняла бы всех безработных и обездоленных, организовала бы благотворительные фонды, которые закупали бы лекарства от аллергии и раздавали бы их всем страждущим. В свое время мама организовала нашу общину, устроив ее по принципу корпорации: с подразделениями, отделом продаж и системой бонусов для распределения еды. Вооруженные Стилски узурпировали власть, внеся свои коррективы: добываемые артефакты Чак распределял самолично, «отдел продаж», занимающийся обменом с конкурирующими общинами, упразднил, а подразделения переименовал в отряды. Мама не переживала свою отставку. Она признала Стилски более эффективными «исполнительными директорами», способными в трудные времена быть жесткими. Настоящий лидер, желающий процветания своей компании и ее сотрудникам, передаст власть более продуктивному преемнику. Она разглядела в Стилски возможности и поступила по своим убеждениям.

Лопата, которой я орудовала в куче, лязгнула о металл. Под покровом земляного слоя обнаружился покореженный автомобиль, протаранивший витрины кафешки. Обшивка сидений была уцелевшей, а в бардачке отыскалось несколько интересных, но бесполезных вещиц. Улов был скуден: грубая ткань, требующая тщательной сушки, флакон из-под духов, кукла Барби и неработающий планшет. Найденное отлично горит, но лучше бы нашли еду.

В соседние дома заходить не рискнули. Они, словно сморщенные старцы, покрытые жуткими трещинами, привалились друг к другу, держась из последних сил. Их раны кровоточили обсыпающейся штукатуркой, а легкое дуновение ветерка вырывало свист из их каменных чрев. От очередного прикосновения Стены они рассыплются в пыль.

В полдень случилось частичное солнечное затмение. Стейси, безоговорочно верящая во всякое потустороннее, вспомнила, что в древности это предвещало войну. Недаром она назвала своего пса Стиксом в честь реки мертвых из древней мифологии.

Вода закончилась, а свежую добыть не удалось. Подвалы замело песком, а от копки каменистой почвы не было проку.

– Здесь нечего ловить, – заключил Чак. – Отбой. С утра стартуем.

– Куда? Впереди пустыня, а тут хоть какая-никакая тень! – запротестовал Макс.

– Дори, есть тут какая низина? – спросил Зак.

Я закрыла глаза. Из темноты проявились образы: нечеткие, размытые контуры, но стоило мысленно сфокусировать внимание на Меридиане, как отчетливо прорисовались изгибы улиц с названиями и номерами домов. Это было похоже на сон – если бы мне снились сны, то они наверняка выглядели бы именно так. Мысли сами собой парили над паутиной улиц, увлекая меня на пересечения двадцать второй, шестой и Конститьюшн-авеню. Стоило мне распахнуть глаза, как видения рассеялись, но хаотичные руины окружающих зданий точно повторяли пятиугольный перекресток.

– В нескольких милях на юго-восток есть… был парк с озерами. Там вполне могут быть сырые низины, – ответила я.

До позднего вечера община под чутким предводительством Чака, ковыряла донные отложения. До живительной влаги не докопались.

18 марта

Мы спасены! Макс обнаружил в одном из домов кусок уцелевшего пожарного водопровода. Отряд «Кости» слил протухшую воду, пропустив ее через фильтр, а потом тщательно прокипятил, благо на хороший костер удалось насобирать множество углепластика. Коричневатая жидкость закипела быстрее обычного. Зак активно участвовал в фильтрации, ему не терпелось утолить жажду.

На сходке единогласно решили задержаться в Меридиане на сутки. Один день погоды не сделает, а людям необходим отдых.

Стейси ушла с Саванной на охоту. Собака утянула ее в парк, где накануне, охваченные отчаянием, мы копали землю. Ее привлекли тропы грызунов. Животные активны в ночное время, а днем забираются в расщелины, поближе к корневым системам. Задолго до того как определенные закономерности в движении Стены прояснились, мы безошибочно определяли ее направление по миграции грызунов. Они превосходно чуют опасность. За десять лет животные неплохо приспособились к окружающей среде, претерпев значительные изменения: шерсть удлинилась и посветлела, передние резцы вытянулись, а поведение стало необычайно агрессивным.

Полуденное солнце накрыла тень. Подумалось, что дежавю, но записи за вчерашний день обманывать не могут. Разве затмение бывает два дня подряд? Впервые Стейси и Дика нашли общий язык: обе заявили, что это знак свыше и нас ждет какая-то кара.

Днем выдалась свободная минутка на общение с дневником. Предпочитаю писать тихими вечерами, но в последнее время Зак сидел дольше обычного, почти до ночи. Говорит, что бессонница. Сидим подолгу, будто пересидеть друг друга пытаемся. Вроде и обсуждать нечего, а он все не уходит. Я уж думала признаться, что дневник утаила, и в открытую писать, но ведь накажут: отберут моего бумажного друга и пустят на растопку.

Стейси вернулась с мертвой Саванной на руках. Никто не вышел ей навстречу. Труди стонала и плакала. Мама бредила, покрывшись крупными каплями пота. Фроди выворачивало наизнанку. Дика грохнулась в обморок. Стикс заполз в палатку и жалобно скулил. Брюс, выпучив глаза, дышал коротко и поверхностно.

Ближе к вечеру прояснилось: массовое отравление из-за воды. Люди корчились в рвотных позывах. Сонными движениями они показывали, что хотят пить. Некоторые лежали без движений. Редкие моргания подсказывали, что в них еще теплится жизнь. Я переворачивала больных на живот, чтобы они, лишившись сознания, не захлебнулись собственной рвотой.

Я единственная не пострадала, хотя пила со всеми.

Мамочка в бреду повторяла одно и то же:

– Дори, ты – моя дочь. Мы – половинки одного целого!

В минуты просветления сознания она спрашивала о моем самочувствии. Я отвечала, что со мной, как ни странно, все хорошо. Она одобряюще кивала. Однажды изрекла довольно странную фразу:

– Ты никогда не заболеешь.

Помогая больным, задумалась над ее словами. А ведь она права! Я отродясь не болела: не страдала аллергией, от авитаминоза не кровоточили десна, а любые царапины заживали быстро и не гноились. Единственная проблема – желудок, мучивший меня еще с детства и отказывающийся переваривать любую пищу, кроме мясной. В школу, где нас учили социальным навыкам и поиску информации в Сети, таскала с собой специальные ленчи из запакованных кубиков. В первые годы после катастрофы обходилась кормом для генномодифицированных собак и кошек да картриджами для пищевых принтеров. Желудок научился дружить с полуфабрикатами, но со временем они пропали, а привыкнуть к сырой пище – водорослям и кореньям – как ни старалась, не получилось.

Опорожнила бутылки. Стейси подползла к растекшейся луже, уткнув в нее лицо. Еле оттащила. Обезумевшая от жажды, она пыталась сопротивляться, изрыгая матерные ругательства.

– Потерпите. Милях в пяти отсюда должно быть огромное озеро Окатиббе. Надеюсь, оно не пересохло. Я натаскаю воды! Для всех вас!

Загрузила тачку и покатила. И как Макс таскается с ней? Колеса кривые, скрипят, тянут куда-то вбок. На ухабах бутыли подпрыгивают, гремят. Такой трезвон за милю слышно. Только бы на людоедов не напороться. В одном из пустых окон померещилась размалеванная фигура, но это скорее от усталости.

Уже смеркалось, когда сделала небольшой привал. До озера еще полторы мили, но к закату успею. Только бы в лагере никто не умер!

19 марта

Прикатила тачку далеко за полночь. Часть бутылок пришлось оставить, поскольку груженую доверху тачку было не сдвинуть. Под горку еще нечего, а обратно – никак.

Озерная вода, хоть и не тухлая, как из старых труб, но рыжая из-за глины. До утра процеживала, фильтровала, кипятила. Едва жидкость остывала, отпаивала больных. Стейси отказалась пить, пока я не напоила ее четвероногого любимца.

По совету Фроди приготовила лекарство: растертую до мелкого порошка глину обожгла на огне в закрытой банке, а потом смешала с водой. Полученный абсорбент эффективно выводил из организма токсины. Стикс отказывался лакать эту дрянь. Пришлось зажимать его морду и насильно вливать в пасть. Ослабленный, он почти не сопротивлялся.

Их рвало. Мучительно вытекающие слизкие массы воняли на половину Миссисипи.

К полудню многие почувствовали себя лучше. Труди оправилась быстрее других, ушли озноб и рвота. Слабость не помешала ей заняться фильтром, пока я оттаскивала тяжелобольных в тень развалин от убийственного ультрафиолета. Погружала их на носилки и тянула. Древко привычно ложилось на натертые мозоли, и я невольно вспоминала Сьюзен. Тащила носилки и представляла, что везу сестренку. Живая, но слабенькая, и если потороплюсь, то она обязательно выздоровеет.

– Сью, родная, потерпи чуть-чуть, – вырвалось невзначай, но Чак не придал этому значения. Он, тощий как скелет, весил больше динозавра из-за своих искусственных конечностей.

Так набегалась, что не заметила, было затмение или нет. Да что затмение, я даже не подумала, чтобы крысиный хвостик на зуб положить. Фроди подсказал покопаться в его вещах, где отыскалась скромная заначка: мешочек протеиновой крупы непонятного происхождения. Разбавила ее водой до клейкой массы, проглотила и побежала за бутылками на озеро.

Со вчерашнего дня Окатиббе заметно обмелело. Болотистые берега опоясали ржавую гладь, до которой я добиралась по скользким от ила валунам, перепрыгивая с одного камня на другой. Не удержалась – соскользнула и рухнула прямо в трясину. Разом провалилась по пояс. Безуспешно скребла ногтями по ослизлому склону. Чем отчаяннее рыпалась, тем крепче сжимались объятия. Запаниковала. Легкие искали воздух. Болотистый ил проглатывал меня. Прочная трость, которой я проверяла глубину, была с собой. Ткнула ею поглубже в надежде, что нащупаю под ногами что-то твердое. Бездна. Топь переварит меня. Останется на берегу одинокая тачка да дневник в рюкзачке.

Кричать, звать на помощь – бесполезно. Попробовала замереть и не двигаться, а что толку: увязнуть с головой немедля или часом позже?

Как-то изловчилась упереть трость меж двух валунов. Получилось что-то вроде натянутого троса. Вцепилась в него и потихоньку потянулась. Кое-как вытащила себя из клоаки. Хорошо, хоть ботинки на ногах плотно сидели, а то как обратно-то добираться? Выбралась, наполнила бутыли и вернулась в Меридиан.

– Где так долго шлялась? – спросил Чак.

На сердце полегчало. Пошел на поправку.

21 марта

Меридиан чуть не стал братской могилой. В дикие минуты отчаяния меня накрывали кошмарные видения, где я стою одна среди беспорядочно разбросанных тел.

Едва появились первые признаки выздоровления, общину обуял чудовищный голод. Саванну, под дикие вопли хозяйки, освежевали и съели. Аппетит не отбили даже расплодившиеся длинные черви, забившие пищевод. Протухшие внутренности изъяли, а мясо с перемолотыми костями хорошенько прожарили и съели. Опарышей засушили до худших времен.

В тяжкие дни Макс опекал маму. Мне было отрадно видеть их вместе. До катастрофы он работал в Атланте специалистом по разрешению сложных жизненных ситуаций с экологическими беженцами. Тихий и спокойный, он превосходно ладил с трудными подростками, находил общий язык с неуравновешенными взрослыми. Макс заменил нам отца. Труди называла его «папой», но продолжалось это недолго – мама пресекла. «Мы слишком привязываемся к человеку, придумывая ему ласковые имена. Люди приходят и уходят, а горечь утраты остается», – учила она. Она не доверила бы Максу мыть полы в гараже или подстригать газон за воротами особняка. Мама вырастила нас, троих дочерей, без мужа, а когда мир рухнул, она не собиралась что-то менять. «Пережили апокалипсис, проживем и без мужика», – поговаривала она. Судьба посмеялась над ее высокомерием. Макс, потерявший семью, нашел подход к бизнесвумен через нас, ее детей. Он нянчился с маленькой Труди, играл со Сью, рассказывал нам сказки и подшивал одежду. Сделавшись импульсивным, он частенько заводился и ссорился по мелочам. После грандиозной ссоры из-за щипцов для орехов мама прогнала его, и тут-то ему воздалось сторицей – мы встали на его сторону. Через год она не представляла жизни без Макса, а щипцы пригодились на кухне для колки мидий, нежели для завивки волос. Наш приемный папа так и не догадался, что встречается с женщиной, чье отредактированное лицо видел бессчетное количество раз на обложках всевозможных журналов.

Мембрана из рыбьей кожи на примитивном барометре вздувалась день ото дня – Стена уверенно направляется в нашу сторону. Ее изогнутый край угрожающе нарастает на горизонте.

Солнечные затмения повторялись ежедневно в полдень. Их продолжительность заметно увеличилась. Макс предположил, что это околоземный астероид из пояса Койпера по добыче полезных ископаемых. Возможно, он потерял управление и болтается в космосе.

Дика набожно предупредила о грядущем апокалипсисе. Интересно, а что тогда мы пережили десять лет назад?

22 марта

Покинув на рассвете Меридиан, напоролись на свежую стоянку трупоедов. Неужто, находясь в трех кварталах от ослабленных людей, не способных к сопротивлению, они не заметили нас? Три дня назад я не могла отделаться от ощущения тревоги, что за нами следят. Поделилась с Чаком опасениями, но он был слишком слаб, чтобы что-то предпринять.

Подгоняемые страхами и пережитым ужасом, преодолели миль пятнадцать. На горизонте замаячили бесконечные просторы Алабамы – такие же безжизненные степи и уцелевшие обрывки трасс, соединяющие разрушенные города. Известная по прошлым скитаниям карта местности обрывками вырисовывалась у меня в голове. До Таскалузы дойдем, не заблудимся, а далее – как-нибудь до Бирмингема и Атланты.

Встали лагерем меж параллельных кирпичных стен. Типичное сельское сооружение, некогда служившее складом, амбаром или фермой по разведению протеиновых насекомых.

Уединиться не получилось. Брюс присел рядом, благодарил меня за спасенную жизнь. Мы разговаривали на его родном испанском с мексиканским наречием, которому я случайно обучилась у сиделки. Мама наняла Мариту по рекомендации, знакомые отговорили ее от няньки-робота. Женщина, родом из Мехико, превосходно владела английским, но частенько болтала сама с собой на своем родном языке. Как же она переполошилась, когда в два годика я неожиданного затараторила по-испански.

Брюс казался добродушным, но когда я попросила оставить меня, он тотчас изменился. Холодно спросил, почему я избегаю его. Неужто сложно догадаться, что у меня умерла сестра и мне необходимо побыть одной? Я напомнила ему о его скорби по любимой девушке:

– Мне больно за то, что судьба была несправедлива к тебе, к твоей семье и близким…

– Я позабочусь о тебе! Не Зак. Ему нужен только sexo! – Его тон прибрел жесткость. – Я не отдам тебя. Ты принадлежишь мне!

– Брюс, пойми, отношения не строятся на желании и чувствах одного.

– Но ты заботилась о bebe как о нашем!

– Я старалась выходить вашего сына. Это был дружественный порыв, не более. Я не стремилась заменить собой Миру. Брюс, ты неплохой друг, не более.

– Какая разница? Любовь не спасет мир.

Он ткнул пальцем в пустоту, как бы показывая: смотри, ничего больше нет – мир не будет прежним, тебе не найти никого лучше меня. В его словах не было обреченности; напротив, он торжествовал от моей – как ему виделось – безвыходности. «Размножайтесь и наполняйте Землю», – поговаривала Дика, но сама не стремилась забеременеть, утверждая, что у нее слишком узкий таз, и она в третьем поколении ребенок из искусственной утробы.

Брюс неожиданно ожесточился. Больно схватил, но я вырвала руку, утопив ее в складках одежды. Он разозлился пуще прежнего, без конца твердя: «Te quiero», что значит «ты мне нравишься». Он попытался обнять меня. Я вскочила, отпрянула. Он тоже поднялся и, прежде чем уйти, сказал:

– Я не оступлюсь, и Заку тебя не отдам.

23 марта

Половина пути до Атланты пройдена. Завтра доберемся до Таскалузы – в прошлом богатого города с химической промышленностью. Его развалины стоят на отравленных грунтовых водах, но мы пересечем их с приличным запасом воды.

До наступления темноты нас ждали рутинные дела: охота и собирательство. Мама и Труди отправились расставлять ловушки на грызунов. Зак убежал собирать углепластик, а Макс надеялся отыскать запасное колесо для тачки – в низинах полно скопившегося хламья.

Брюс воспользовался затишьем. Макс уже дал ему совет: по-хорошему сбавить обороты, но тот продолжал навязывал свою близость, только делал это без лишних свидетелей. Когда я штопала куртку, он подошел сзади и схватил меня за талию. Я отпихнула его. Вскочила. Рядом со мной лежал рюкзак Фроди, из которого торчал кухонный нож. Выдернув лезвие, направила его на Брюса. Он засмеялся, наигранно подняв руки, а я продолжала целиться в него. Подоспевший Фроди забрал из моих рук трясущийся нож и прогнал Брюса. Тот покинул лагерь.

Стейси, стоявшая в стороне, подскочила со своим колким поучением:

– Совет лучшей подруги: не нравится, когда лапают, выбери Чака. Он ревнивый и не позволит обижать тебя. Да и кому захочется делить такую милую мордашку?

– Кто звал старого вояку? – Заспанный Чак вылез из палатки. Не предполагала, что отсутствие рук компенсируется хорошим слухом.

– Рассказывала Дори, что настоящий мужчина без женщины как без рук.

– Да что лесбуха в этом шарит? С моим сыном-то пошуршать нормально не можешь, а советы раздаешь.

– Конечно не могу. Где мне с малолеткой тягаться? У вашего сынка на нее портянки колом стоят.

– У тебя постоянно кто-то виноват: то Дори, то Лисбет. Благодаря твоим стараниям она увольняшку получила. Завистливая сука! Отравила ей жизнь!

– Мы были счастливы, а Зак совратил мою невинную подруженьку.

– И ты отомстила ей, подсунув объедки. Сделала из нее щипача!

Стейси побагровела. Ей бросили в лицо правду, о которой все догадывались: Лисбет – не воровка.

– Не я выгнала ее из общины, – заявила она.

– Конечно нет. Но ты посодействовала.

Словесную перепалку неожиданно оборвали вопли взъерошенного Стикса. Клубок окровавленной шерсти выпрыгнул из ниоткуда. Он порычал на Фроди, но мигом переключился на Дику, которая безучастно бродила поблизости. Когда она впервые появилась у нас, он показательно облаял ее, демонстрируя свое неуважение к чужакам. На сей раз пес не гавкал, а прицельно набрасывался, выбирая для клыков место помягче. Девушка рассекала воздух битой. Чем более рьяно она размахивала, тем ожесточеннее становились нападки. Убей она животное, и мы пропали бы. Чак был беспомощен что-либо предпринять, а Стейси не осмелилась пресечь бесчинство своего питомца.

– Дори, не стой как идиотка! – прогремела она.

Я позвала пса по имени, но мой голос утонул в заливистом лае. Поймать собаку за огрызок поводка не получилось.

Фроди кинул Стиксу обглоданную кость. Его внимание рассеялось. Дика, воспользовавшись моментом, сиганула за наши спины.

Первым на скулеж прибежал Зак, ходивший где-то поблизости. Мама и Труди побросали мышеловки и вернулись в лагерь позже. Макс подоспел незадолго до появления Брюса.

Я гладила рычащую морду, пока хозяйка заботливо смывала запекшуюся кровь с шерстяных складок. Косая рана была небольшой, но очень болезненной. Ее ровные края поддались обработке. Лишь бы не загноилась!

– Обо что же ты зацепился? – приговаривала я во время перевязывания, поглаживая жесткую шерсть.

– Его будто ножом полоснули, – ответила собачница. – Или метнули чем-то острым: копьем или стрелой. С рождения ни единой царапинки, а тут бац – и бочина разодрана до самых ребер!

Фроди припомнил, что пес прибежал из оврага, залегавшего в полумиле от лагеря.

– Трупоеды? – спросил Макс.

Мы обошли широкую низину, заваленную острыми железяками. Нашелся второй конец поводка, болтавшийся на ржавом пруте, а рядом – лужица крови.

– Дори верно бормочет, – сказал Зак. – Стикс постарел, плохо видит. Кто его хотел порешить? Если, конечно, кто-то не настолько голоден, чтобы приготовить из него собачью отбивную…

– Что за намеки? – вскипел Фроди.

– Я никого не прессую. Ты ж вроде не ешь собачатину… или ветчинку? Да, помню, свинину не ешь, но человечина подходит. И собачатина тоже.

– Я был поблизости, когда Стикс прибежал.

– Ты мог увести псину подальше, где его скулеж не услышат, привязать, чиркнуть ножичком и припереться обратно. И нашли бы животинку обескровленную. А потом: «Ой! Несчастный случай, машина задавила! Я деликатненько разделаю, чтобы мяско не пропало». Напомнить, кто предложил зажарить сеструху Дори?

– Мелкий ты говнюк! Тебя тоже не было.

– И что? И Макса не было, и Труди, и Марты, и Брюса. Но обжора-то ты!

– Чревоугодие – грех, – вставила Дика.

– Отбой, заморыши! – оборвал Чак. – Представление закончилось. Займитесь работой!