Текст книги "Дневник Дорианны Кей"

24 марта

Железобетонные руины Таскалузы в дымном мареве выглядели парящими в пространстве кубами. Ночь застала бы нас среди покосившихся каменных джунглей с их зловещим безмолвием, а Стейси неустанно верещала бы о своем плохом предчувствии и мертвых духах.

Встали лагерем в нескольких милях от города. Обогнем его в светлое время суток.

Очередь дозора выпала Заку. Мне не спалось, но и составлять ему компанию я не спешила. Лежала и ворочалась с боку на бок. Отвернулась, повернулась, – а Зака и след простыл, будто испарился. Подумалось, что живот прихватило, у нас это обычное явление. Уже и костер прогорел, а его все не видать. Заволновалась, но звать не стала, чтобы никого не разбудить. Вдруг разыгрывает?

Ушла в темноту, держась дорожной борозды. Костер исчез за ухабами, а я все шла и аукала. Ступала в бездну, проваливаясь в выбоины и спотыкаясь. Когда зашла совсем далеко, решила повернуть обратно, чтобы лагерь разбудить. Неожиданно услышала вдалеке приглушенный писк. Это был он.

Зак, боясь пошевелиться, стоял в темноте на краю обширного провала.

– Как ты здесь очутился? – почему-то шепотом спросила я.

– Я что-то услышал и пошел позырить, кто тут шляется. Заблудился, а по звездам ориентироваться не умею.

– А что не разбудил?

– Здесь опасно. Двинули копытами, – он схватил меня за руку, и мы побрели в спящий лагерь. Я невольно провела пальцем по шероховатости его шрама. Сдается мне, он заметил.

Когда вернулись, он попросил никому не говорить о произошедшем. Он не имел права самовольно покидать пост, за что понес бы наказание. Он спросил, сколько стоит мое молчание. Мне и в голову не пришло бы что-то требовать. Я поклялась держать язык за зубами, хотя вовсе не собиралась болтать.

Отправила его спать, взяв дежурство на себя. Все равно не спалось.

25 марта

На рассвете обнаружились многочисленные грязевые следы. Утреннее солнце подсушило их до ржавой корочки. К счастью, никто не придал этому значения, иначе пришлось бы объясняться, когда мы успели так наследить. А наследили мы на удивление много, будто целая армия прошла.

В тысяче ярдах от лагеря, где мы с Заком блуждали, в земле чернел рваный пролом. Обвалившиеся подземные этажи парка аттракционов, какие строили близ городов, образовывали колодец. Сырое дно устилал ржавый металлолом, со стен свисала корявая арматура с островками бетона, налипшего, будто комья глины на корни деревьев. Спуститься по покатым плитам и стальным лианам на нижние ярусы не составило бы труда. В подземных пещерах огромного развлекательного комплекса могло бы найтись множество полезных вещей, но мы спешно прошли мимо.

Порванные полусферы силосов хромированным блеском освещали путь сквозь развалины производственного района Таскалузы.

Солнце нещадно лило желтый свет. Крохотная искра, и наши темные одежды полыхнули бы ярким факелом. Вода в бутылях, прикрытых плотной тканью, буквально закипала. От такой воды, обжигающей язык, пить хотелось еще больше. Стикс держался в тени тележки, свесив тяжелую морду, и дышал часто-часто.

Ежедневное затмение было дольше обычного. День ото дня его продолжительность увеличивается. Стейси пересмотрела свое отношение к уже не редкому явлению природы, прозвав его «милостью небес». В этот раз насладиться дарованной «милостью» в полной мере не удалось: мы продолжили идти без остановок, чтобы поскорее преодолеть останки промышленной периферии.

Обычно я внимательно смотрю под ноги, но тут споткнулась о торчащий из земли кусок полиэтилена. Настоящего полиэтилена! Биополиэтилен уже исчез из природы, а этот был старый, добротный, пылился у кого-нибудь на чердаке лет пятьдесят. Предложила его сжечь.

– От углепластика тошнит, а этот еще хуже. Оставь себе, вдруг пригодится, – отозвался Стилски-старший.

Положила находку в рюкзак. Стейси предложила обменять его на осколок зеркала. Зачем мне оно, когда у меня свое имеется?

– Чак, почему Дорианне достаются лучшие вещи? – закипела она. Назревал скандал. Тогда я расстегнула рюкзак и вытащила находку:

– Забирай.

– Что хочешь взамен?

– Ничего.

– Я передумала. На хрен мне он сдался?!

Когда укладывала полиэтилен, Стейси заметила дневник, но промолчала. Когда ей стукнет в голову приподнять себе настроение очередным скандалом, она обязательно припомнит…

Брюс, притихший, второй день подряд волочился в хвосте. О нашем разладе узнала вся община, но появились и плюсы: Зак стал относиться ко мне более внимательно и, к счастью, с расспросами не приставал.

27 марта

Старинные здания небольшой этажности почти не пострадали, в отличие от делового центра Бирмингема, растекшегося в холмы из каменных глыб. Главным образом досталось пригороду – о легких постройках напоминали колодцы от ливневой канализации. В одну из таких ям провалилось колесо тележки. Макс, матерясь, собирал разлетевшиеся бутылки, а потом долго чинил ось.

На сходке договорились переждать в Бирмингеме конец марта. Стена замедлилась, а мы так стремительно маршировали, что почти уперлись в ее западную дугу. За ней, примерно в неделе пути, простираются руины Атланты.

Мы заняли трехэтажный дом, возведенный лет двести назад, каменная кладка которого выдержала многократный натиск стихии. Со второго этажа до земли, будто крытый мостик, перекинулся мятый железнодорожный вагон. Он так удачно протаранил фасад, что смотрелся вполне естественно, как по задумке архитектора. Третий этаж лишился крыши и арок оконных проемов, отчего здание приобрело облик крепостной стены с бойницами средневекового замка. До сих пор мы избегали строений, но сейчас выбирать не приходилось, да и крепкая кладка будет понадежнее открытой местности.

Члены отряда «Бронь» перегородили входные двери огромными блоками с торчащей арматурой, окна надежно заколотили, а железнодорожный вагон завалили поломанной мебелью, что нашлась в доме. Новое жилище превратили в настоящую крепость. Торчащий из стены дома деформированный вагон будет служить эстакадой на крышу. Его придется сторожить круглые сутки.

Мне досталась отдельная комната, без обстановки и дверей, но возникло приятное ощущение родного дома. Из подручных средств создала некое подобие уюта. Сдирая уродливые настенные панели для очага, наткнулась на старую газету прошлого века от 2098 года с застывшими электронными чернилами, отображающие новости той эпохи: «Последний белый медведь скончался в зоопарке Москвы», «Родился двенадцатимиллиардный ребенок», «Стоимость квадратного фута в Антарктик-сити превысила 5000 амеро». Отголоски золотого века…

Очередь дежурства в первой половине ночи выпала на мою долю, чему я обрадовалась. Посидеть наедине с дневником, когда ночная прохлада ласкает кожу и движения не стеснены сальным тряпьем – бесценно. С крыши открывается захватывающий вид на силуэты близлежащих зданий. Из пустых комнат доносится гавканье, шумиха, галдеж: Стейси выясняет отношения с Заком под рычащий аккомпанемент Стикса; мама помогает безрукому Чаку установить палатку в одной из зал, так как тот не желает менять своих привычек; Фроди препирается с Максом относительно устройства кухни; Труди как угорелая носится по коридорам; Брюс и Дика усиливают баррикады. От этого гомона возникает нереальное чувство, что город жив.

За полночь, когда звуки поутихли, пришел Стилски-младший сменить меня на посту. Он пребывал в приподнятом расположении духа, настроенный для откровений. Мы побеседовали, вернее, я слушала, а он говорил.

– Я был четырнадцатилетним шкетом, когда влопался в одну деваху, учившуюся в параллельном классе. Она всячески игнорила меня, как назло тусила с одним уродом из колледжа, а я страдал. Страдал так, что даже мой папаша, кроме себя никого не замечающий, обратил на меня внимание. Он утер слезы разочарований и попытался залечить: «Бери бабу с башкой или амеросами, вагины есть у всех». Смысл его проповедей тогда не докатил, я был зациклен на той симпотной дуре, имя которой – не поверишь! – даже не вспомню. Прошло несколько месяцев. Я разлюбил. Конец истории. Но не для меня! Я захотел, чтобы она страдала. Не очень по-джентльменски… Это не было обидой или злобой. Наверно, она олицетворяла для меня мать, которая кинула нас с отцом. Я напускал на себя веселость и беззаботность, но в действительности мой процессор прокручивал кубиты мести, предназначавшиеся для той суки. Я предвкушал, что добьюсь ее, и тогда она присядет у меня на пенис, втюрится, а потом я жестоко кину ее. И вот мой звездный час пробил: я со скандалом послал ее подругу, сделав достоянием общественности наши сношения. Телка, от которой у меня тек чердак – и не только он – подкатила ко мне и брызнула, мол отскочим-побормочем после продлехи. Я ответил: «Говно вопрос, детка!» За школой какой-то амбал по беспределу наехал. На следующий день в столовке я подкатил к ней, перевязанный, с фингалом. Харя опухла от регенерирующего биогеля. Излишки этой дряни вытекали из носа, будто я плакал. Полный отстой! Толкую ей: «Красавица, а ты так и не пришла на свидаху!»

– И что потом?

– Я добился ее. Она присохла, но бросить ее не успел. Отец утащил меня в Атланту. Однако я извлек из этой истории неплохой жизненный урок.

– В отношениях должна быть взаимность?

– Не совсем. Когда идешь на свидаху, имей при себе пушку.

– Думаешь, идея с гиперлупом сработает? – спросила я, меняя тему. Его юношеская заносчивость низвергала его как взрослого мужчину, который был старше меня на восемь лет. Мне не хотелось видеть на его лице маску подростка.

– Почем мне знать? Ты же ведьмочка. Кстати, я порвал со Стейси.

Я выразила сочувствие, но он возразил:

– Послал ее ради тебя!

– Тогда мне жаль вдвойне, – завершила я разговор.

28 марта

Макс погиб! Мы окружены! Это западня!

Трупоеды как-то перебрались через укрепления и захватили подвал. Ранним утром, когда все спали, Макс услышал какой-то подозрительный шум и спустился вниз проверить. Его предсмертный вскрик поднял всех на ноги.

Брюс размахивал факелом, а Дика – битой. Они удерживали лестницу, но под свирепым натиском мало-помалу сдавали позиции. Зак оставил сторожевой пост на крыше. С оружием в руках он ринулся к нам на помощь. На мгновение остолбенел от вида ожесточенной борьбы. Он так и стоял бы с открытым ртом и остекленевшим взглядом, если бы Дика не гаркнула на него.

Помощь Зака подоспела слишком поздно. Нас оттеснили.

Вторая группа атаковавших вскарабкалась по вагону на незащищенную крышу, отрезав выходы. Нас зажали на втором этаже.

Нападавшие загнали нас в глухой торец здания. Каменная коробка, разделенная на несколько комнат с холлом, не имела прямых выходов на улицу или хотя бы лифтовую или вентиляционную шахту. Внешний мир схлопнулся до струек утреннего света, лившихся сквозь щели массивных щитов, надежно прибитых отрядом «Бронь». Припасы и часть вооружения достались нападавшим. Молоток, гвозди и маленькая бутылка воды – все, чем мы располагали.

Во дворе кипела работа: собиралась жаровня, кололась дрова, туда-сюда сновали сухотелые войны в набедренных повязках, измазанные красной глиной, защищавшей от солнца.

Нами овладело безмолвие. Стейси трясло. Труди тихонько всхлипывала. Брюс неустанно облизывал губы. Затихли, будто мыши. После бесконечно долгого молчания мама заговорила первой, разорвав давящую тишину:

– Сколько патронов?

– Ни одного, – ответил Стилски, отшвыривая пистолет.

– Как так? – Общему изумлению не было предела.

– Чем, по-вашему, отстреливались год назад? Думали, я добренький и поэтому Фроди не кокнул?

Враждебные взоры упали на растерянного повара.

– Как они пронюхали наши слабые места в обороне? – забрюзжала Стейси. – Спасибо Максу, что нас во сне не порубили.

– Я не верю в совпадения. Среди нас стукач! – продолжил мысль Чак. – Кто-то сливает им инфу. Они не тухнут от страха. Уверены, что мы безоружны.

Предвкушая нападки, Фроди встал в воинственную позу, готовый отражать нескончаемые обвинения.

– Накажем мерзавца! – тыча пальцем в повара, вставил Брюс.

– Отставить, недовесок! Не хватало еще междоусобной грызни. Оставим внутренние разборки на потом. Трупоеды загнобили нас и не ожидают контратаки от уставших салаг. Чем дольше тянем, тем хуже будет: мы вконец ослабеем, а они лучше подготовятся.

– Согласен, – подпел Брюс.

– И с «трофея» глаз не спускать!

Далее Чак распорядился сколотить из оконных рам противопехотный еж – многоконечную звезду с острыми осколками по краям. Стикса привязали к трубе, чтобы он не мешался под ногами. Пока Чак сыпал командами и планировал атаку, записала сегодняшние события. Спрячу дневник, чтобы он не достался дикарям.

Схватка окончена. Мы по-прежнему в западне, но обошлось без потерь. Мы отвоевали залу.

Фроди рванулся в бой первым, доказывая свою преданность. За ним наступали Брюс, Зак и Дика. Мама и Стейси замыкали ударную группу. Для меня оружия не хватило. Я, Труди и Чак засели в задней комнате с завывающим Стиксом. Чак поручил мне в случае поражения перерезать ему глотку складным армейским ножом, которым мы чистили коренья. Он посоветовал сделать то же самое сестре, собаке и самой себе.

Размалеванные охранники не ожидали сопротивления. Фроди, яростно горлопаня и шинкуя тесаком воздух, набросился на коренастого типа в набедренной повязке. Дика выбрала женщину в длинном плаще.

Противник Фроди отбился и выскользнул прочь.

Бита рассекла пустоту. Соперница Дики увернулась. Она ринулась к выходу, но Зак и Брюс преградили ей путь, оттеснив вглубь залы. Фроди, Стейси и мама замкнули круг. Женщина заметалась. Ее тесак клевал направо и налево, ища слабые звенья. И он нашел. Мама и Стейси дали слабину. Обманный маневр. Удар. Стейси, схватившись за плечо, уронила мачете.

Дикарка вырвалась из окружения. Она проскочила в заднюю комнату, оттолкнув Чака. Попыталась схватить Труди в заложницы, но прыткая сестренка юркнула под защиту Стикса. Пес бешено залаял, выскребая когтями пол. Поводок натянулся, выгибая трубу, к которой был привязан.

Забившись в угол, она загнанным зверем глядела на нас.

Она сидела в двух шагах от меня. Перекошенное испугом лицо косилось на мой складной нож. Она отбросила тесак, показывая, что сдается.

– Убей трупоедку! – гаркнул Чак. А я была не способна на убийство. Внутри меня что-то сопротивлялось. Одно дело защищаться, но совсем другое – вонзить лезвие в живой комок плоти.

Кто-то из общины повторил приказ.

– Она может быть полезна, – сказала я, не понимая в тот момент смысла собственных слов.

– Они не пойдут на сделку! – сказал Зак. – Сделай это.

– Зарежь ее! – Это был детский голос Труди, пробившийся сквозь лай Стикса.

– Отомсти за Макса! – подначивала Стейси.

Дикарка восприняла мою нерешительность за проявление милосердия, за сигнал к действию. Она поднялась и неуверенной походкой зашагала к выходу.

Меткий удар.

С залитыми кровью глазами и прилипшей к голове битой раненая затрепыхалась. Гортань клокотала рвотными звуками. Стукнувшись о косяк, она рухнула. Агония скоро затухла.

Дверной проем, ведущий в коридор к лестничному пролету, перегородили «ежом» до того, как подоспела подмога.

– Цела? – заботливо спросил Зак. – Растерянность – это о’кей. Я сам чуть в штаны не наделал.

– Я в порядке. Стейси ранена.

Собачница уселась у трупа и таращилась снулым взглядом в пустоту. Мама осмотрела ее неглубокую ссадину и перебинтовала плечо оторванным рукавом.

Фроди склонился над убитой. Он стер с уцелевшей половины лица камуфляжную маскировку.

– Я был знаком с ней, – сказал он непонятно кому. От его слов внутри похолодело.

– Ты такая заботливая. – Зак по-дружески приобнял меня, чем вызвал дикое раздражение Брюса. Он подошел к Заку и ткнул в него пальцем, как бы говоря своим провоцирующим поведением: «Я не боюсь тебя, безоружного неудачника!» В слух он произнес:

– Не трогай ее!

Зак стряхнул взглядом точку, в которую его ткнули. В его незаметном кивке головы читалось: «Вызов принят!»

Чак обрисовал незавидную обстановку, после чего вкус победы сменился горечью безнадежности.

– Ситуация патовая. Коридор слишком длинный. Они расставляют ловушки. Без потерь не прогусячить. Отступать некуда. Без снабжения протянем дня три. Если посчастливится, то с приближением Стены трупоеды уберутся, но ждать этого события можно не одну неделю.

Странный термин – «снабжение», будто мы на войне.

Когда стемнело, потолки залы разукрасились багровым полосками от полыхающего под окнами костра. Щели оконных заграждений манили – интригующие и одновременно жуткие.

– Мэгги – королева трупоедов, – произнес Фроди. Прижавшись к щиту, он следил за происходящим на улице.

– Она не попадет на внешнюю голографическую сферу, – набожно вымолвила Дика. – Упаси Гова попасться ей в лапы.

Я прильнула к окну, чтобы глянуть одним глазком, но Мэгги куда-то ушла. Ее крючковатая тень заползла на фасад противоположного здания, похожее на затаившееся чудовище.

Нагое тело Макса без одежды, подвешенное вверх тормашками, узнала не сразу.

– Трудно запомнить? Сначала отрезаешь язык, а потом вешаешь. Не наоборот! – донесся скрипучий голос.

– Не смотри, – сказал Фроди.

– Зачем они отрезают язык?

– Чтобы не пропитался вытекающими каловыми массами. Это деликатес.

Взмах топора – голова Макса отделилась от туловища; кровь закапала в подставленный таз. Из крови они напекут оладьев. Они выковыряли глазные яблоки, обвернули их в фольгу и бросили на угли. К лохмотьям содранной кожи, развешанной на веревках, примерили выкройки. Нашьют сумок и ремней, а в голодное время употребят в пищу.

Садовые ножницы прогрызли грудную клетку. Ребра хрустели как сухие ветки. Вывалившиеся внутренности отправили на жарку. Мой желудок перевернулся от запаха паленого мяса.

От их улюлюканья и праздных воплей хотелось проколоть себе барабанные перепонки. Стикс душераздирающе подвывал их ликованью.

Мама обернула голову куфией. Лежала, уткнувшись в угол. Не двигалась. Испугалась, что умерла, но нет – доносилась глухое рыдание.

Ночевать предстояло в разных комнатах по двое, по трое с оружием под боком. Нам со Стейси досталась угловая комнатушка. Я расположилась подальше от окон, втягивающих в себя клубящуюся дымку. Запах гари чувствовался повсюду. Пробивающиеся сквозь щели алые лучи обрисовали на пороге высокую фигуру. Это был Брюс.

– Стейси с Чаком на дежурстве, – сказал он, а затем перешел на испанский. Он спросил, какие парни мне нравятся.

Какого ответа он ожидал? Описания мужчины моей мечты или конкретное имя? Я ответила, что день был трудный. Мучить себя разговорами было выше моих сил. Брюс не отступал. Присел рядом. Его пальцы залезли под мою ветровку, обгрызенные ногти оцарапали грудь. Он навалился, облизывая меня. Липкий от обезвоживания язык раздвинул мои губы, натолкнулся на плотный ряд зубов.

Вскрик оборвался пощечиной.

– Давай, детка. Не будь подлюкой. Оторвемся по полной. Все равно сдохнем.

Я отпихнула его, но он продолжал налегать, больно выкручивая запястья. Рвал одежду. Я с таким усердием ее зашивала. Изловчившись, дернула его за пучок сальных волос. Он отпрянул, но лишь для того, чтобы стянуть с себя штаны и измазанную калом полоску ткани, заменявшую трусы. Зловоние немытого тела ударило в нос, такое едкое, что им впору было отгонять людоедов. Вздутая вена, нервно пульсируя, жирной пиявкой обвила ствол его окаменевшего члена.

Отползла. Вжалась в стену. Обняла колени, прижав их к груди с фатальностью жертвы тарантула.

Набрала воздуха в легкие, чтобы заорать, но от удара по шее лишилась сознания.

Очнулась обнаженной. Его ногти царапали меня изнутри. Второй рукой он сдавил горло. Он не душил, но малейший писк привел бы в действие пусковой механизм его клешни.

Он одновременно извинялся и унижал. Просил прощения у Девы Марии, а оскорблял меня: что недотрога, что избалована, что у меня маленькие груди.

Он вытащил пальцы, заставил их облизать и снова грубо ввел внутрь, на этот раз так резко, что я невольно вскрикнула.

Пришла Стейси. Ее привлек шорох возни.

– Пошла прочь! Ты нам мешаешь.

Сдавленное горло издало мышиный писк вместо крика о помощи.

Собачница исчезла.

Брюс, приговаривая, что хочет взять от жизни все, насиловал меня. Я боялась кричать. Боялась опозориться перед членами общины. Боялась, что он ударит. Прикусила язык, чтобы не завыть.

Его взбесило мое перекошенное от спазмов лицо.

– Я разбужу в тебе страсть! Ты застонешь от блаженства, маленькая стерва.

Меня будто распиливали пополам. Невыносимая, дикая резь. Каждый толчок отдавал пронизывающей болью. Я хотела потерять сознание, но не могла. А он продолжал долбить, и разряды колющего тока зябью расходилась по нервам. Не могла дышать, в легкие будто насыпали горячего пепла.

Я постаралась отделиться от тела, думать о чем-то отстраненном: об убийстве Макса, о смерти Сью. Я мысленно разговаривала с дневником. Неожиданно из темноты сознания всплыла бывшая владелица дневника и ее откровение: «Я не жалею, что нажала на мочку уха и открыла для себя новый мир».

Брюс с животным всхлипыванием впился в губы, кусая их до крови. Я отвернулась, подставляя ему ухо.

На миг почудилось, что он откусывает его.

А потом я увидела призрака…