Текст книги "Дневник Дорианны Кей"

Дневник Дорианны Кей
Отто Шютт

Редактор Марина Тюлькина

Иллюстратор Харри Питкянен

Иллюстратор Дмитрий Засимович

© Отто Шютт, 2017

© Харри Питкянен, иллюстрации, 2017

© Дмитрий Засимович, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4490-1754-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

3 марта

Нашла этот дневник в скрюченных объятиях мертвеца. Обугленный, он таращился на меня выжженными глазницами. Полуоткрытый рот как бы говорил: «Это для тебя». Я не из робких, но этот несчастный заставил меня поежиться.

Дома-бункеры таят в себе самые неожиданные сюрпризы. Кроме горючих остатков мебели изредка попадаются консервы и водяные фильтры. На покойников натыкались первые года два, пока их вконец не обглодали крысы, расплодившиеся в то время в неимоверном количестве. Трупоеды доели остальное. Первое время страшновато было по подвалам да по подземным переходам лазить, но потом привыкла. Маленькая и гибкая, я легко пролезала через вентиляционную шахту в бомбоубежище или подвал. Бывало, залезу, а там толпа стоит, и кажется, что одежда шевелится, а то крысы ползали. За десять лет такие ужасы стали редкостью. Мертвяки, если и встречаются, совсем свежие, кто не сумел вовремя скрыться.

Судя по уцелевшей одежке, покойник пролежал около трех месяцев. Стена убила его, спалив изнутри. Вернее, ее – девочку. Грамматические ошибки выдают в авторе малограмотного подростка: не старше меня, но и не моложе десяти. Вряд ли она родилась после катастрофы. На моей памяти ни одной женщине не удалось выносить ребенка.

Бедняжка отстала от своих и заблудилась. Укрылась под землей и рассчитывала на чудо, но все закончилось ожидаемо. От внутреннего огня никакое подземелье не спасет, результат всегда один: безымянная головешка с торчащими культяпками и запрокинутой головой.

Когда Стена накрыла дом-бункер, она не выдержала темноты. Сжигала страницу за страницей, чтобы отогнать ужас смерти. Или пожалела, что написала чересчур личное и поэтому уничтожила записи. Или сошла с ума. Большинство строк выглядит бессмысленно. Какому наемнику понадобилась охотиться за ней? И что такого важного она хотела донести до мира, которого больше нет? Мы и еще несколько общин и есть вся «цивилизация».

Две недели подряд ломала голову над пустыми листами. Подтираться жалко, а для розжига костра лучше подходят порезанные автомобильные сиденья. Раньше для подтирания использовали старинные книги, но нынче они попадаются совсем редко. Когда нахожу целехонькую, прочитываю за вечер и только потом «пускаем по назначению», как говорит наш главарь.

С детства испытывала тягу к литературе. Прочитала гору книг, а сочинительством заниматься не пробовала. Да и о чем писать? О голоде и вечных странствиях по опустошенным штатам? А о себе рассказывать нечего. Мысли только о еде. История всех моих шестнадцати лет на паре листов уложится, если постараться.

Только сейчас сообразила, что два дня назад мне исполнилось семнадцать. Мама и две младшие сестренки не вспомнили об этом, но так даже лучше. Незачем отвлекаться на всякую ерунду. Праздники с воздушными шарами, клоунами и подарками остались в светлом прошлом. О той жизни приятно вспоминать, но нужно жить настоящим.

Странное ощущение. Взялась за фонтмастер, и не могу остановиться. Непослушные пальцы сами пишут. Мысли так и просятся на бумагу. И откуда их столько взялось? Буду писать. Посмотрю, что из этого выйдет. Сжечь дневник всегда успею.

Мое имя Дори. При рождении назвали Дорианной, но я не люблю это вычурное имя героини эротического романа для женщин. Фамилия Кей… Глупо представляться дневнику, будто это кто-то прочтет.

Нас одиннадцать человек, включая меня. Есть еще две собаки. Когда-то община насчитывала под сотню, но голод, болезни и усталость пощадили только удачливых и выносливых. Самые дурацкие смерти были в начале, когда выживший в отчаянии бросался на поиски своих близких. Никто не возвращался. В одиночку не выжить. Вроде трудности должны были закалить, но из года в год община уменьшается: не каждому под силу кочевать в поисках пищи, удирать от Стены, остерегаться ловушек трупоедов. Последние беспокоят меньше всего. Они боятся Стены, а мы как раз обитаем у ее кромки. Мы – крысоеды, или степные люди, кочевники. Открытое пространство – наш дом.

Восемь суток брели на северо-восток вдоль побережья Мексиканского залива. С ноября зимовали на побережье под Хьюстоном – до сих пор называем однотипные руины по названию городов, – где подолгу стояли лагерем на одном месте, так что много ходить не доводилось. Многодневный переход с непривычки дался необыкновенно тяжко. Миль семьдесят прошли, не меньше. Довольствовались короткими остановками для сна по четыре часа. Шли, когда было далеко за полночь, а отправлялись в путь задолго до рассвета. В потемках блуждать – занятие не из приятных, но ночи были лунные, а местность знакомая. Посчастливилось удрать и на этот раз. Вымотались так, что на кровоточащие мозоли больно ступать, будто в подошвы гвозди вбили. Надеюсь, что задержимся здесь хотя бы на несколько дней, отдых нам просто необходим.

Сегодня под вечер разбили лагерь. С пологого холма местность просматривается на много миль. Тут мы установили кухню и единственную палатку, разожгли огонь, развесили одежду, чтобы просохла. Перекусили сушеными мидиями и повалились спать. Мне от переутомления не спится. Я вообще мало сплю. Вывожу эти строки под звездным небом, где космические отели скользят мерцающими точками. Говорят, что, внимательно приглядевшись, можно заметить, как они крутятся, создавая псевдогравитацию. А еще ходят слухи, что в них живут постояльцы. Они наблюдают за опустевшей Землей, и им невдомек, что горстки людей еще борются за свое существование. Я не верю в эти байки. Вряд ли в космосе или за Стеной есть жизнь.

Костер из углепластика почти прогорел. Пища на таком приобретает тошнотворную горчинку, но для кипячения воды в самый раз. Ее всегда должно быть впрок. Никогда не угадаешь, куда заведет нас завтрашний день.

4 марта

Сестренка заболела! Рано утром община засуетилась по делам, а Сью не смогла подняться. Лежала и беспомощно моргала. С резвостью исчезла и болтливость.

Стянула с ее худющих ножек тяжелые ботинки, из-за большого размера вечно хлюпающие, и ужаснулась. От голода и нехватки витаминов ломкие капилляры растеклись в обширные синяки. Расстегнула задубевшую от грязи куртку, а она пожаловалась, что ей холодно. Да на такой жаре свариться можно! Аллергических покраснений на грязном тельце не заметно, но я знаю, они есть. В декабре ей исполнилось четырнадцать, а первые симптомы уже дали о себе знать. У мамы они не столь отчетливы. Она справляется без таблеток, которые закончились вскоре после катастрофы. В первый год зависимых от лекарств погибло больше, чем от голода. Выживали единицы. Мамин бойфренд, Макс, рассказывал, что лет сто назад аллергия была безобидным недугом, причинявшим небольшой дискомфорт в виде насморка и зуда. С годами эпидемия принимала крайние формы: непереносимость солнечного света, холода, витаминов, пищевых добавок. Таблетки от аллергии вошли в рацион большинства землян. Кто был не в состоянии обогащать биотехнологические компании, агонизировал в страшных мучениях. Дальше – хуже: воспаления перестали поддаваться лечению. Незначительные раны приводили к заражению крови и скорой смерти. Эра антибиотиков – вроде так назывались волшебные лекарства – закончилась. Большие ожидания возлагались на генотерапию, но ее множественные побочные эффекты оказались настоящей генетической рулеткой.

Я присела к Сью на край подстилки и напоила ее. Лучше ей не стало. Она со свистом вздохнула и пожаловалась на головокружение: то ли аллергия прогрессирует, то ли что-то подцепила. Я заволновалась, но вида не показала. Наспех смастерила над ней навес из рыхлой ткани. Солнечных ожогов ей только не хватало! Как она выдержит очередной переход, если не поправится? Нам ведь до лета брести, а к осени обратно. Сотни, тысячи миль пешком!

Главарь Чак Стилски разрешил поухаживать за больной, но недолго. Он раздал распоряжения и залез в палатку, из которой не вылезал до вечера, пока другие добывали горючие материалы, исследовали близлежащие территории и охотились на крыс.

Сью заснула, будто и не спала, а я сторожила ее сон. Не заметила, как пролетел целый час, о чем поспешил напомнить Стилски:

– Отдохнула? Марш в разведку! Нечего понапрасну вялиться. В болезнях не смыслишь: тебе что геморрой, что типун – один хрен. Сам посмотрю за твоей Сьюзен. На войне я и не с такими ситуациями сталкивался. Припоминаю случай: двое раненых и я. Вокруг – Сирийская пустыня. Двое суток ждать подмоги, не меньше. Всем не выжить, но я сразу распознал, кто окочурится, вот и не тратил воду почем зря. Сурово, не спорю. В общем, один ушел на увольняшку, зато другой обязан мне своей шкурой. Могу заверить, что Сью твоя не пропадет. Ступай!

Шла наугад целую вечность. Наткнулась на кусок кирпичной кладки, акульим плавником торчащий посреди изуродованного поля, и сделала привал. Хорошо сидеть в прохладной тени и разговаривать с дневником, любуясь просторами. Имея хорошее воображение, можно представить, что из расщелин вырастают лохматые виргинские дубы, а вместо торчащей арматуры и изогнутых труб восстают красивые белые дома. Почему белые? Просто Сью мечтает поселиться в роскошном доме из булыжников известняка. Утверждает, что так надежнее и никакая Стена не страшна.

Записи предыдущего владельца не дают покоя. Бессмысленные и путанные. Откуда эти фантазии про какой-то Бункер-99, наемника Макконнелла и эксперименты над людьми? И что значит фраза про нажатие на ухо? Тайное послание, которое я не пойму? Глупо, конечно, но я отдавила себе обе мочки до посинения, но так и не увидела «необыкновенного мира», – разве что почувствовала себя полной дурой. Святая наивность! Правильно мама говорит, что пора становиться ответственной. Зря сержусь на нее, когда она сестер мне в пример ставит. Они смотрят на мир практично. Науськивают, чтобы я с Брюсом встречалась. Говорят, что он старый, но надежный. Он в два раза старше меня, но дело не в возрасте, а в его характере. Если бы они знали его получше…

Вспомнила о Брюсе, а он появился тут как тут. Напомнил о нашем давнишнем разговоре и потребовал дать ответ. Он пристает ко мне всякий раз, когда мы остаемся наедине. Я делаю вид, что не понимаю его намеков, но, похоже, его терпение заканчивается. Мое тоже.

Его жизнь складывалась трагично. Со своей девушкой, ее родителями и двумя братьями они иммигрировали подальше от побережья из мексиканского Тампико. В Мемфисе их никто не ждал. По образованию электрик, он не смог найти нормальной работы. Беженцам, наводнившим центральные штаты, платили меньше, чем за электричество, потребляемое производственными роботами. Пришлось подрабатывать перепродажей краденого. Ему исполнилось 24, когда катастрофа унесла его родных. Спаслась только Мира, его девушка. Они бесцельно скитались, пока не примкнули к нам. Брюс не желал осознавать, что былая жизнь не вернется. Он продолжал строить планы на количество детей, размер ипотеки, курсы повышения квалификации. Они безуспешно пытались зачать ребенка, и во множественных неудачах он винил возлюбленную, но никак не тяжелые кочевые условия. Три года назад Стена утихомирилась. Уже в июле, где-то под Далласом, мы повернули на юг. В нас затеплилась надежда, что жизнь нормализуется. Мира выносила ребенка и на восьмом месяце родила. Затишье долго не продлилось: со звериной яростью Стена рванула на север, где внезапно развернулась к Атлантике и далее поползла на юг. Дни и ночи мы бежали по бесплодным землям южной Джорджии до побережья Флориды. От голода у Миры пропало молоко. Она надрезала соски, чтобы кровью вскормить младенца, дать хоть какие-то калории. С затуманенным взглядом брела за нами по пляжу, усыпанному толченым стеклом и кусками пластика. Кроме мелкого мусора океан выплюнул субмарину. Поразительный вид расколотой подводной лодки оживил ее.

– Там еда! – выкрикнула она, сунув мне свое чадо, и помчалась в чрево ржавого монстра навстречу погибели.

– Не ходите туда! Там смерть! – завопила я.

Голова гудела, разлеталась на куски от режущего писка. Они не слышали неистового шума, а меня буквально парализовало. Каждый шаг давался с неимоверным трудом. Своей истерикой я до смерти перепугала общину. Мама схватила сестренок, оттащила их подальше. Возлюбленную Брюса остановить не сумели.

Бедняжка так ничего и не нашла. В тот же вечер ее кожа покрылась полыхающими ожогами, ее вырвало желудочным соком, а наутро она скончалась. Она умирала вдали от лагеря. Более жалобных стонов мне никогда не доводилось слышать.

Днем позже у естественной запруды мы насобирали водорослей и наловили рыбы. Я пережевывала пищу и перекладывала в рот младенцу. Мальчику имени так и не придумали. Сказалась нехватка здоровой пищи…

Мама связала мой припадок у субмарины с паническим страхом морских чудовищ, которых я боялась в детстве. Не возьму в толк, зачем она солгала? С тех пор меня называют «ведьмочкой».

В первобытном обществе одиночки не выживают, даже если они – часть общины. Удивительным образом выживают семьи с детьми или пары. Когда один заболевает или попадает впросак – второй выручает, а вместе они отстаивают общие интересы. На интуитивном уровне каждый стремится обзавестись надежным партнером, скрепив неписаное соглашение половым актом. Когда Миры не стало, Брюс панически испугался одиночества. Движимый страхом, он ухватился за меня, как тонущий за соломинку. Его дружелюбность переросла в навязчивую привязанность, а затем – в пагубную зависимость. В иных условиях он был бы милым, заботливым парнем, хорошим другом.

Не найдя общего языка с общиной, он выслеживает меня, лапает, заводит бесполезные разговоры о совместном будущем. Его назойливые приставания хуже камешка в ботинке.

Сегодня он проявил небывалую напористость. Я заявила, что не желаю быть с ним. Друзьями – вполне, но не более. Он разозлился. Сдавил мне нижнюю челюсть и яростно таращился. Я сжала губы, приготовившись к насильному поцелую, но он оттолкнул. Резко.

– Вечно твоя дурная голова чем-то забита. Ты не понимаешь, что упускаешь! Дам тебе еще время подумать, но не надейся, что буду ждать вечность.

Он ушел, а я сидела, оправляясь от встряски. Брюс переутомлен и озлоблен, но это пройдет, я его знаю. Зря я так категорично высказалась, но уже поздно жалеть. Разберусь с ним, когда он поуспокоится.

Отправлюсь в овраг, что заприметила на полпути от лагеря. В низинах мерзко и влажно, зато попадаются ценные вещи. Добычу мы приносим Чаку. Он распределяет добро по принципу: все горючее и съестное – общее, а мелочи вроде пуговиц, зеркал, склянок и этого дневника – личное. За воровство или утаивание жестоко наказывают. Как правило, лишают еды, но как-то был случай, что выгнали из общины. Затравленную Лисбет, близкую подругу Стейси, обвинили в краже шелухи и наказали голодовкой. Из-за гордости или обиды та вины не признала. Ушла и сгинула в пустынных степях.

Сью тихонечко лежала в сторонке под тряпичным холмиком, забытая всеми. Мама подскочила ненадолго, приложила тыльную сторону ладони ко лбу и сказала, мол, посмотрим, что будет дальше.

Дележка вещей прошла вяло. Делить было особо нечего. Деревянный брус, несколько полевок и мертвая змея отправились на кухню. Это я наткнулась на дохлую гадюку, приняв ее за обрезок шланга. Тушка пролежала несколько дней, основательно подгнив. У мигрирующих гадюк мясо жесткое, но съедобное.

Хотела отдать дневник, но вдруг представила, как тщетно полыхнут страницы и рассыплются в золу. Или Стейси попытается отнять его своими пророческими предостережениями, придуманными на ходу. Она изрекла бы что-то типа: «Мертвецы мстительные. Зря взяла дневник! Повторишь судьбу его прошлого владельца! Я сниму с него порчу, если он достанется мне… Нет? Чак, мне дневник нужнее! Скажи ей». Когда Сьюзен потеряла свой нательный крестик, та тоже всякие неприятности предвещала. Представляю, как она будет хвалиться своей прозорливостью, раз сестренка захворала.

Я не смогла предать единственного друга. Оставила себе. У меня бессонница, так что буду писать по ночам.

5 марта

Сью выспалась. Она порозовела и взбодрилась.

– Мне приснилось, будто я принцесса и живу в неприступном замке из соли, а вокруг растут высокие деревья, – похвасталась она. – Такие высокие, в тысячу раз больше меня! Потом набежали тучи, и с неба полилась вода, и волшебный дворец растаял.

– Таких больших деревьев не было, – шутливо возразила я.

– Еще как было! Ты сама не помнишь.

Везет Сью. В своих снах она возвращается в прошлое. А я от кошмара не отказалась бы. Интересно, каково это, видеть сны? По утрам часто слышу рассказы о молочных реках, фруктовых лесах, облаках из сахарной ваты и прочих нелепостях. Когда спрашивают о моих сновидениях, отвечаю, как учила мама, что не помню. Она говорит, что это от бесконечной усталости. В детстве я тоже не видела снов, но мама об этом не любит вспоминать.

Пока болтали, на кухне шла бурная подготовка к завтраку. Младшая сестренка Гертруда, ей всего одиннадцать, помогала шеф-повару Фроди развести огонь увеличительным стеклом. Единственную зажигалку бережем как бесценную реликвию. Когда огонь разгорелся, они поставили греться отфильтрованную воду. Труди обожает готовку, ловко орудует кастрюлями и сковородками, но крутиться под ногами у нее получается лучше всего. Освежевать тушку грызуна, помыть посуду – ее прямые обязанности в отряде «Кости». В отличие от меня, она не любит ползать по руинам, надолго покидать лагерь и не переносит одиночества. Как мама не заманивала ее в наш отряд, носящий гордое название «Разведка», та наотрез отказалась. Мы, разведчики, самые многочисленные, но нам пригодился бы лазутчик щуплой комплекции, чтобы лазить по труднодоступным местам. Мама, ее зовут Марта, главная в нашем отряде. Она как-то пошутила, что я слишком быстро вымахала. Сьюзен тоже разведчица. Ее стихия – разведка местности. Так что приходится мне одной лазить. Иногда собачница Стейси помогает. Если бы не ее генномодифицированные собаки, Саванна и Стикс, мы бы совсем пропали. Их чуткие носы спасают нас от голодной смерти.

Воду добываем путем копания земли. Стена, отступая, оставляет после себя влажную почву и подтопленные подвалы. В разрушенных мегаполисах проблем с водой нет, но зато там гнездятся трупоеды. Они кочуют от одного разоренного города к другому. Добытую жидкость мы процеживаем, пропускаем через старенький графеновый фильтр и кипятим. Процесс приравнивается к торжественной церемонии со строгим соблюдением формальностей. Мы не сразу догадались, что после катастрофы жидкость стала закипать гораздо быстрее, при ста девяноста пяти по Фаренгейту, а не двухсот двенадцати, как было раньше. Одно кипячение не эффективно, поскольку некоторые микроорганизмы выживают. Фильтровать додумались после жуткой вспышки кишечных заболеваний, унесших в могилу треть общины, в том числе и семью Макса. С тех пор он, как командир отряда «Кости», придирчиво следит за соблюдением гигиены.

В бурлящий котелок Фроди отправил нарезанные кусочки мяса. При длительной варке мясо отслоится от костей, которые пойдут на костную муку для пирога. У нас зазря ничего не пропадает!

Моему капризному желудку подавай только мясную пищу, растительную он не переваривает, как ни старалась его приучить. Зимой наступают суровые времена. Когда другие радуются урожаю водорослей, я вынуждена охотиться на грызунов. Рыбачить бесполезно. Рыба почти вся вымерла, а что попадается, имеет аномальные уродства.

Этот год выдался неурожайным: собрали фунт мидий и столько же морской травы – единственная зелень, уберегающая общину от авитаминоза, поскольку земля больше не плодоносит. Изобилие прошлых лет сошло на нет. Токсичные светлые водоросли, вызывающие потерю сознания, вытеснили съедобные бурые. Единственная надежда на коренья, встречающиеся в глинистых пластах, но и они основательно подъедены мигрирующими грызунами. Когда корешки исчезнут, то крысы, полевки и мыши вымрут, а вместе с ними и мы.

Сью получила небольшую добавку к своему пайку. Она без аппетита проглотила кусочек мяса, приправленный морской солью и отваром из корня дуба.

День пролетел быстро. Пока сестренка набиралась сил, я обследовала местность, сторонясь Брюса. Он недостаточно подобрел для выяснения отношений.

Когда стемнело, собрались у огня, потягивая маленькими глотками воду.

Труди радостно суетилась. Она собирала пластиковые тарелки, обтирала их тряпкой, которую потом, как появятся излишки воды, постирает. Когда работа была выполнена, она вприпрыжку подбежала к Максу и попросила рассказать историю. Большая девочка, а в сказки верит! Как-то я пыталась приучить сестер к старинным книгам, читая им по вечерам, но классика их не заинтересовала. Одно название романа «Унесенные ветром» навеяло дикую меланхолию. Соглашусь, звучит зловеще, но ведь речь в нем не о катастрофе, а о взаимоотношениях между людьми! Что-то более современное они не воспринимают. С трудом представляют элементарные вещи: пищевой принтер, прическу на генетическом уровне или человекоподобного робота. Для меня самой эти истории уже звучат как небылицы. Я попробовала выдумать свой приключенческий рассказ, но, как выяснилось, сочинительница из меня никудышная. Сказки о добрых людях, обитающих в космических отелях, навеивали скуку. Девочки возразили, мол, никто не придет нас спасать, сколько хороших дел ни делай! Мама как-то почитала Библию. Эпопея с Моисеем, когда тот водил свой народ по пустыням сорок лет, нанесла моральный вред не только детям. Вырванные страницы побоялись прикладывать к «вратам преисподней», а просто сожгли, хотя в тот момент туалетной бумаги не хватало. В конечном счете, страшилки Макса восторжествовали. Иногда такого насочиняет, аж жутко становится.

Этим вечером Макс пребывал в хорошем настроении, что случалось нечасто, поэтому согласился рассказать новую историю, которую даже взрослые слушали с удовольствием. Байками он пытался залатать незнание истинной природы вещей. Он мастак приплести инопланетян, тайные эксперименты правительства, климатическое оружие и супервспышки на солнце. Последнее звучит убедительнее всего, но многого не проясняет. Беда пришла неожиданно. Никто не знает, что стряслось на самом деле.

– Сказка называется «Красавица и чудовище». Жил да был на свете гениальный ученый-климатолог, и была у него любовница, хирург по генной пластике. Жили не тужили, и вот однажды они сильно поссорились. Обиженная любовница превратила горемыку в чудовище. Помните, я вам рассказывал про человека-какашку из космоса? Так вот, ученый мутировал в нечто похожее, только во сто крат ужаснее. А любовница изваяла из себя сексапильную красотку. И похвастала она ему: «Своей красотой я поражу весь мир!» Ученый, униженный и озлобленный, прорычал в ответ: «Тогда я уничтожу этот мир, и никто не оценит твоих стараний». И нажал он на зеленую кнопку, и в небе над южными штатами возник гигантский обруч. Подобно огромному занавесу, он опустился на поверхность земли, окружив половину Джорджии. Нам повезло оказаться в пределах этой ширмы, которую мы прозвали Стеной. А за ее пределами всех людей, вместе с домами, дорогами и деревьями, смело в океаны. Ученый эвакуировался на звездолете в космическую резиденцию, откуда наблюдал гибель человечества, потягивая капучино. И все-таки горстки смелых и отважных выжили. И тогда он нажал на красную кнопку. И Стена ожила, двинулась по континенту, обращая в прах все живое, но не ожидал он, что мы окажемся стойкими и просто так не сдадимся!

– И этой любовницей был ты? – задорно сострил Зак, сын главаря.

– Нет, это королева трупоедов Мэгги! – добавила Стейси.

Сестры не постеснялись задать свои вопросы:

– А почему жена не убила любовницу? Она была красивее нашей мамы?

– Что такое капучино, и почему он сразу не нажал на красную кнопку?

– Хватит на сегодня, – буркнул Макс.

– Расскажи про трупоедов!

– Вы же не заснете.

– Нет! Заснем!

Макс не выдержал нахлынувшей мольбы и уговоров:

– В первую очередь они поедают найденные консервированные продукты, чтобы не таскать лишнего груза. Когда провиант иссякает, они лакомятся живым пленником за несколько присестов, тем самым избавляясь от проблемы хранения излишков мяса. Ходят слухи, что главарь Мэгги в прошлой жизни работала в хирургическом отделении центральной больницы Атланты. Старуха многому научилась у роботов-хирургов, а многолетняя практика сделала из нее виртуоза. Она ампутирует безо всякой анестезии. Начинает с рук. Делает это следующим образом: надрезает кожу, отворачивает ее дюйма на три, зажимает нервы, перевязывает крупные артерии, оттяпывает конечность, прижигает рану и зашивает кожу, как мешок. Через несколько дней беднягу ожидает повторная процедура. Нижние конечности отрезает одновременно, и подвергает вивисекции, то есть вынимает органы, без которых человек может прожить какое-то время: одно легкое, кишки, почки. Самый выносливый из трупоедов перетаскивает в специальном ранце еще дышащие останки. Частенько жертва лишается рассудка задолго до того, как по телу пройдется тупой скальпель. Прежде чем разрезать, она шепчет жертве: «Потерпи, голубушка. Будет больно только в начале. Болевой шок сделает свое дело».

– Расскажи, как она варит суп в животе живого человека.

– Хватит с вас на сегодня!

Перед сном мама вспомнила о моем дне рождения. Поздравила. Светловолосый Зак Стилски, услышав, что мне семнадцать, съехидничал:

– Взрослая уже, трахать пора!

Невоспитанный! От его пошлых шуточек устала не я одна.