Текст книги "Партизаны. Записки преемника Сталина"

Пономаренко среди белорусских партизан. Москва, 1942 год

Во второй половине августа 1942 года в Москву, по вызову Центрального штаба партизанского движения, прибыла большая группа командиров партизанских отрядов и бригад, комиссаров и работников партийного подполья оккупированных областей России, Украины и Белоруссии. В течение нескольких дней они делились опытом боевой деятельности и политической работы, организации партизанских сил и тактики их борьбы. Были обсуждены также мероприятия Центрального штаба по дальнейшему развитию партизанского движения и сети подпольных органов и организаций, организации радиосвязи, улучшения снабжения оружием, боеприпасами, медикаментами, расширению авиаперевозок.

На основании этого совещания была составлена программа партизанского движения. 5 сентября 1942 года был подписан приказ Наркома Обороны Союза ССР за № 00189 «О задачах партизанского движения». Он стал действующей программой партизанского движения.

Проект Маленкова

В августе 1944 года, примерно через месяц после освобождения Минска от немецких захватчиков[20]20
  П. К. Пономаренко к этому времени вновь занимал пост Первого секретаря ЦК КП (б) Б. – Ред.


[Закрыть], позвонил Маленков и сообщил, что имеется указание об образовании Полоцкой области с центром в г. Полоцке и что секретариат ЦК составил этому поводу проект решения, который он хочет согласовать с ЦК КП (б) Белоруссии. Я ответил:

– Центральный Комитет Компартии Белоруссии, как мне думается, не будет возражать и поддержит предложение об образовании Полоцкой области.

Имелось, однако, в виду, что Полоцкая область будет образована в составе РСФСР таким образом Полоцк и соответствующие районы отойдут к РСФСР.

Для меня это было настолько неожиданным, что в первые минуты я даже не нашелся, что ответить. Чтобы исключить возможность возражений, Маленков заявил:

– Не думаете же вы, что Полоцкой области в Российской Федерации будет хуже, чем в составе БССР?

Я ответил, что, конечно, я этого не думаю, но есть причины для возражений против такого решения, и я хочу их обдумать, обсудить с товарищами, а затем сообщить наше мнение.

– Обсуждать не следует, выезжайте в Москву, – велел Маленков.

В Москве я узнал, что несмотря на состоявшийся разговор, проект постановления об образовании Полоцкой области в составе РСФСР (помимо Маленкова в подготовке его активное участие принимал Н. С. Хрущев) отправлен в Политбюро.

Вечером 14 августа я был вызван к Сталину. В присутствии других членов Политбюро он развил мысль по поводу образования новых областей и областных центров в Белоруссии. Его рассуждения были следующие. Опыт войны показывает, что если на оперативном направлении противник встречает крупный город, это задерживает, часто надолго, его продвижение. Крепости в современной войне имеют небольшое значение. Но крупный город с рабочим классом, промышленностью, связью, тяготением к нему окружающего населения, администрацией и управлением, представляет собой крепость в более широком смысле. Поэтому желательно, чтобы на исторически определившихся направлениях было больше крупных развивающихся городов. В наших условиях успешнее всего растет и развивается город, если он наряду с прочими условиями является еще и административно-политическим центром. Опыт многих войн, и особенно трех последних (первой империалистической, советско-польской и Великой Отечественной) показывает, что на западе неизменно определялись такие оперативные направления, как Барановичское, Бобруйское, Молодечненское и Полоцкое. Поэтому, дескать, возникает мысль об образовании областей – Барановичской, Бобруйской, Молодечненской и Полоцкой.

– Как вы считаете? – спросил Сталин.

Я ответил, что мне не приходило в голову, но, выслушав, могу сказать, что это правильно. Правда, области эти будут сравнительно небольшими.

– Это не важно, – сказал Сталин, – можно будет лучше руководить районами.

Следовательно, мы можем принять об этом решение. Секретариат ЦК пусть внесет, согласовав с ЦК КП (б) Белоруссии, проект административного устройства и решение о кадрах.

– Хорошо, мы это немедленно сделаем, но Пономаренко возражает против передачи Полоцкой области в состав РСФСР, – заметил Маленков.

– Почему? Вы считаете Полоцк исконным белорусским городом? – спросил Сталин, обращаясь ко мне.

Внутренне, как всегда, волнуясь, но внешне спокойно я стал излагать продуманные мотивы.

Я сказал, что Полоцк считается старинным белорусским городом, хотя это можно и оспаривать, так как Полоцк существовал задолго до того времени, когда, в силу исторических причин, от одного могучего ствола, именовавшегося Русью, пошли три ветки – русская, украинская и белорусская. Следовательно, когда Полоцк называют старинным русским городом, – это также правильно. Крайности в толкованиях отдают либо национализмом, либо великодержавным шовинизмом. Однако во все времена исторического существования Белоруссии Полоцк был в ее составе, включая и 25 лет существования Советской Белоруссии.

Это, понятно, не главный довод за оставление его в составе БССР, однако уже он требует, чтобы переход Полоцка в состав РСФСР был политически объяснен. Это первое.

– Что за второе? – спросил Сталин.

– Второе, – это то, что Полоцк в сознании белорусов, особенно интеллигенции, является старинным центром белорусской культуры. Там родился и вырос один из крупнейших белорусских просветителей Скорина, первый доктор медицины, пожалуй, не только в Белоруссии, но и в России, переводчик многих книг, в том числе Библии, на белорусский язык, который, впрочем, тогда, более 400 лет назад, мало или почти не отличался от русского языка.

Из Полоцка происходят многие другие виднейшие культурные деятели Белоруссии, в том числе многие современные ее писатели. Это важное, хотя тоже не главное обстоятельство.

– Когда же вы скажете главное? – сказал, улыбаясь, Сталин.

– Главное, по-моему, – продолжал я, – заключается в следующем. Закончилась Великая Отечественная война. Народы Советского Союза, в том числе и белорусский, понесли огромные потери. Но враг разгромлен, могущество наше возрастает не только в территориальном, но и неизмеримо – в политическом отношении. И что же получается: к окончанию войны территориально и по населению Белоруссия сокращается за счет отхода районов и Полоцка к РСФСР. Мне кажется, это не будет понято народом и многих обидит. Тем более, что это будет ассоциироваться с тем, что на западе Белостокская область и часть Беловежской пущи отходят к Польше, а до войны некоторые районы, находившиеся в составе БССР со дня основания республики, были переданы Литве. Мне кажется, что не следует образовывающуюся Полоцкую область передавать в состав РСФСР, хотя сама Полоцкая область ничего бы от этого не потеряла.

Сталин нахмурился, наступила тягостная пауза, все молчали и ожидали его решения.

Наконец он поднялся и сказал: «Хорошо, покончим с этим вопросом. Полоцкую область надо образовать, но в составе Белоруссии. Народ хороший и обижать его, действительно, не следует».

После этого заговорили все, и могло показаться, что по этому вопросу все точно так и думали. Один Маленков, автор этой идеи, был расстроен и мрачен, хотя высказанные Сталину соображения я излагал ему еще подробнее.

Весь этот вечер прошел за обсуждением белорусских вопросов, причем, главное внимание было уделено проблемам осушения и сельскохозяйственного освоения Полесья.

За ужином, обращаясь ко мне, Сталин спросил: «Читали ли вы в современных книжках по истории Белоруссии о том, что белорусы были настолько угнетенным и приниженным народом, что, когда полешуков спрашивали, что они за люди, то они отвечали: «Мы не люди, мы полещуки». Это, по мысли автора, означало, что они себя и за людей-то не считали.

Я ответил, что читал и даже в одном докладе использовал это обстоятельство.

«Напрасно, – сказал Сталин. – Это вздор. Полешуки действительно так отвечали. Но это имело совсем другой смысл. Раньше, во время крепостного права, крепостных крестьян называли собирательно «людьми», а чаще «людишками»; обычно спрашивали: «Вы что за люди?» в смысле «чьи люди?» и следовал ответ: «Мы люди Шереметьева или Гагарина» и т. д. Но в Полесье не было крепостного права и когда полешуков спрашивали: «Вы что за люди?», то они отвечали: «Мы не люди, мы полещуки», то есть мы не крепостные, а полещуки. Ответ не имел унижающего человеческое достоинство смысла, наоборот, возвышал полещука в глазах других и в собственных глазах… Историкам не мешало бы в этом разобраться. Нелепо придавать этому такой смысл, будто бы целый народ не считал себя людьми».

Потом он спросил меня, не пробовали ли мы разводить эвкалипты. Холодно? Но, может быть, через поколения и привыкнут. Хорошо высушивают переувлажненные места.

Для осушения Полесья, говорил, надо, видимо, создать мощный трест с хорошей механизацией, лес рубить осторожно, чтобы не осушить так, что реки обмелеют. Это в перспективе. Он, мол, знает, что мы готовим этот вопрос, но сейчас много дел и без этого.

– Кадры укрепляйте. Во время войны у вас был слабый второй секретарь. Ему надо пройти школу в обкоме партии. Говорят, он хороший человек, значит, его надо растить.

Два завода

В Берлине собиралась конференция руководителей победивших государств. В предвечерье к минскому вокзалу подошел специальный поезд Главнокомандующего и председателя Совета Министров СССР И. В. Сталина, направлявшегося во главе советской делегации в Берлин на новую встречу «Большой тройки».

На вокзале его встречали руководящие партийные и советские деятели Белоруссии. Из вагона вышли И. В. Сталин, В. М. Молотов, Л. П. Берия (он сопровождал Сталина до границы), подошли также А. Я. Вышинский, С. И. Кавтарадзе, начальник Генштаба генерал армии А. И. Антонов, нарком путей сообщения СССР генерал-лейтенант И. В. Ковалев, ряд других членов делегации СССР. Они поздоровались со встретившими и, сопровождаемые мной из конца в конец перрона, рассматривали развалины города, вышли на площадь. Сталин приветственно помахал рукой стоявшим по краям площади минчанам и сказал: «Всюду, начиная от Смоленска, всеобщее разрушение. Из поезда уже было видно, что Минск представляет одни развалины. Видимо, цифры разрушений по стране, публикуемые комиссией, близки к истине. Но разрушения в Белоруссии превосходят все представления. Это можно понять и оценить только увидев».

Никаких преувеличений. Так выглядел Минск в 1944 году

В поезде, во время стоянки, началась беседа со Сталиным и его спутниками – главным образом, по вопросам Белоруссии. Минут через 25 поезд плавно отошел от перрона. Сталин попросил меня сопровождать его по территории Белоруссии в его вагоне, и наша беседа о республике и задачах ее восстановления продолжилась.

Сталин спросил, как идет восстановление жилищ в сельской местности, есть ли помехи, требующие вмешательства. Я отвечал, что правительство уже разрешило многие вопросы этого дела для ближайшего времени. Мы могли взять, сколько необходимо, леса для строительства; выделено было стекло. Стекло и кирпич начинали выпускать и свои заводы. Восстановление жилья шло интенсивно, совместно привлекались все свободные рабочие руки, особенно квалифицированные. Плотники, печники и кровельщики стали заметными фигурами, есть обнадеживающие результаты: в колхозах республики отстроено более 125 тысяч новых домов, восстановлено и построено более 10 тысяч школ.

Сталин сказал, что он слышал уже об огромном размахе работ и энтузиазме, с которыми они ведутся. Он, мол, только должен заметить, что жильем нужно обеспечить всех, но на первых порах, когда его более всего не хватает, следует обратить особое внимание на обеспечение им в первую очередь семей защитников Родины, особенно многодетных матерей, мужья которых в армии. А то может получиться так, что семьи, где есть трудоспособные мужики, очень быстро решат свой жилищный вопрос, а другие будут обижены.

– Это исключено, – заметил я. – Конечно, семьи, имеющие мужские руки, всегда будут в сравнительно лучшем положении, но порядок восстановления жилья, организация этого дела предусматривают то, о чем вы говорите, товарищ Сталин. В Белоруссии широко развернулось строительство домов для семей воинов Красной Армии, партизан и подпольщиков. Это касается и городов, где для них уже построены десятки тысяч трех-четырех квартирных домов. Из землянок в новые дома переселились к настоящему времени около 100 тыс. семей защитников Родины.

Это, конечно, еще не полное решение вопроса, за один год его решить нельзя, но работа идет такими темпами, что мы не сомневаемся в её завершении в достаточно короткие сроки.

Общая жестокая борьба с врагом, – продолжал я, – и страдания населения сплотили и сроднили людей, сделали их менее эгоистичными. Люди, соседи помогают друг другу, строят дома сообща, приходят на помощь знакомые, друзья и родственники из других сел и городов. Дружба приобрела новый, гораздо более значительный смысл. Части Красной Армии с величайшей охотой приходят на помощь в строительстве домов. Солдаты без всякого понукания командиров в свободные часы тянут бревна, строгают доски, возводят стены. В этих условиях организационные и плановые мероприятия опираются на огромное понимание и поддержку»…

Тут в разговор вступил Берия: «Восстановление жилья – это важнейший вопрос, человек без жилья – плохой работник. Вы, товарищ Пономаренко, очевидно, сильно разбрасываетесь, а между тем на строительстве и восстановлении жилья надо сосредоточить все силы. Мы сколько вот проехали и всюду одни только разрушения».

Это суждение главы НКВД было абсолютно неверным и демагогичным.

Немного подумав, а Сталин в это время выжидающе и с интересом глядел на меня, я спокойно произнес: «Всегда производят впечатление призывы – бросить туда или сюда все силы, где бы это не было: на войне или в мирном строительстве. Но никогда этот эмоциональный и впечатляющий лозунг в полной мере не выполнялся. То есть никогда не бросали «все силы» на выполнение, хотя и важнейшей, но одной из задач. Всегда бросали «нужные», «необходимые» или «достаточные» силы. Я думаю…»

– Я тоже думаю, – прервал меня Берия, – что если бы встретились в деревне на собрании крестьян, не имеющих жилья, они бы не присоединились к Вашей точке зрения.

– Я думаю, что они уже присоединились к точке зрения и планам ЦК и Совнаркома Белоруссии, т. к. они слышали и разобрались в этой точке зрения. И я не думаю, что мы сбили их с более правильного пути, – ответил я.

– Прошу конкретней, – сказал Сталин. – Почему Вас так взволновало замечание о расстановке восстановительных сил?

– Если говорить конкретно, товарищ Сталин, то хочу заметить, что Лаврентий Павлович прав, отмечая, что видел на своем пути одни разрушения. Это пока доминирующий пейзаж. Мы должны восстановить более 800 тыс. домов только в сельской местности, а пока построили 125 тыс. Но размах строительства усиливается с каждым днем, помощь всё более возрастает. Прибывают силы, уже возвращаются домой солдаты. Парторганизация напряженно работает над этим вопросом. И мы уверены, что в течение двух лет всё жилье на селе будет восстановлено. Но правильно ли упрекать нас в том, что мы не бросили на восстановление жилья на селе все силы, и я сомневаюсь, могли бы мы это сделать. Это не вопрос престижа или самолюбия. Мы заинтересованы, чтобы Советское правительство знало и поддерживало наш курс. Это прибавляет нам синьг создает уверенность.

Далее я заявил, что параллельно со строительством жилья в республике за год после освобождения удалось восстановить 320 разрушенных до основания машинно-тракторных станций, и они на 1 июля выполнили план весенних полевых работ на 138 %, несмотря на тотальное разрушение народного хозяйства. А восстановление детских домов в условиях, когда в Белоруссии осталось свыше 300 тыс. сирот, а 10 тыс. восстановленных и построенных школ, где уже начались занятия! Разве это не важные направления наших восстановительно-строительных работ? В сложившейся очень трудной хозяйственной обстановке мы должны правильно и целесообразно распределять силы и ресурсы республики.

Я сказал также, что не мог согласиться с замечанием: «человек, не имеющий жилья, – плохой работник». Сейчас республика населена главным образом людьми, не имеющими жилья, но они трудятся самоотверженно, ведут огромную работу по возрождению Советской Белоруссии.

Пока я горячо излагал мои факты и аргументы, Сталин несколько раз выражал свое одобрение кивком головы. Берия же сидел, насупившись, и более в разговор не вступал.

– Вопрос ясен, – сказал Сталин, – какие вопросы вы хотели бы поставить перед нами, пользуясь этой встречей?

– Есть один вопрос, который я собирался доложить вам и просить вашего совета, товарищ Сталин, – сказал я, – и это самый волнующий нас вопрос. Он касается того, каковым будет общий облик Белоруссии в будущем, какими станут наши города, в том числе столица республики. До войны Минск был городом уездного типа, с кривыми узкими улочками, в нем отсутствовали крупные предприятия промышленности. Теперь он разрушен до основания. Таким ли его восстанавливать, каким он был? Возможно, и иным. Но любые планы будут нереальными, если в Минске и около него не построить несколько предприятий крупной промышленности. Они потянут за собой все – и жилье, и благоустройство. Улицы будем делать пошире и попрямее, в планировку города внесем иные показатели. Великие усилия восстановления будут иметь великую цель.

Вы знаете, что до войны по вашему решению мы начали строить под Минском авиационный завод № 459. Мы уже построили там фундаменты многих цехов. Сейчас, думаю, нужно ли продолжать строительство авиазавода? Может быть, построить его, если он необходим, где-нибудь поглубже, а на базе того, что уже построено, развернуть строительство тракторного завода? Это наше предложение совпадает и с общегосударственными интересами. В Белоруссии достаточно рабочей силы, и, кроме того, на всем западе, юго-западе и северо-западе нет ни одного тракторного завода.

После обсуждения этого вопроса, в котором принял участие и В. М. Молотов, Сталин сказал: «Согласен, надо построить в Минске крупный тракторный завод. Соображения правильные, и если Белоруссия так в этом заинтересована, они быстро его построят. Прошу, – обратился к Молотову, – когда вернемся в Москву, вызвать работников Госплана и министерства автомобильной и тракторной промышленности и подготовить постановление правительства».

Когда поезд подходил к ст. Барановичи, Станин предложил: «Поедемте со мной в Берлин, по пути там и поговорим».

Я ответил, что отлучусь, кое-что возьму с собой из Минска и завтра выеду.

– Хорошо, – согласился Сталин, – приезжайте.

Однако, вернувшись в Минск, я решил, что мне не стоит ехать в Берлин: буду ему там мешать. Начальник охраны Верховного генерал Н. С. Власик позднее мне рассказывал, что в Потсдаме мне был приготовлен домик, и Сталин, проходя мимо него на конференцию, два раза спрашивал «Не приехал Пономаренко?» Потом сказал, очевидно, уже не приедет, видимо, дела задержали.

Я до сих пор жалею, что не поехал тогда в Потсдам.

Сталин в Потсдаме

Недели через три я осматривал под Минском, на Могилевском шоссе, бывший городок танкового корпуса. Боксы для танков немцы превратили в цехи, построили большой авторемонтный цех. Здесь они ремонтировали и собирали автомобили.

Я отправил Сталину телеграмму, в которой описал это предприятие и подчеркнул, что его можно превратить в автомобильный завод, достроив необходимые корпуса. В заключение я просил поручить изучить этот вопрос и разрешить строительство на этой базе автомобильного завода.

Через два дня по поручению И. В. Сталина в Минск приехал министр автомобильной и тракторной промышленности СССР А. Акопов. Он сразу же пришел ко мне и, поздоровавшись, сказал: «Ну, поедем смотреть твой завод». Мы поехали. Акопов долго его осматривал и, когда мы вернулись в ЦК, сказал: «Нужно иметь большую смелость и фантазию, чтобы увидеть в этих постройках основу для настоящего завода. Здесь нужно отроить все, начиная от подземных коммуникаций цехов и все прочее. А здания надо будет сносить. Даже сборочный цех с ажурными деревянными перекрытиями, построенный немцами в военных условиях. Там нет ничего для автомобильного завода, кроме желания строить автозавод».

Это было убийственное заключение. Но я не сдавался. Пригласил Акопова к себе на дачу, мы целый день провели в спорах по этому вопросу. Я рассказал ему о той поддержке, какую оказывает Сталин проблемам индустриализации Белоруссии, в том числе Минска; о разрешении строить тракторный завод – на месте, где тоже ничего нет, кроме отдельных цехов и фундамента бывшего авиазавода, который мы начали строить до войны. Акопов отвечал, что мы не потянем такой завод, что это большое дело и т. д.

Затем он уехал в Москву, посоветовался со своими специалистами и заявил мне, что согласен поддержать идею строительства Минского автомобильного завода, однако расскажет Сталину о том, что строить придется все заново.

Акопов выполнил свое обещание, и вскоре вышло решение правительства о строительстве Минского автомобильного завода. Судьба города Минска, как нового большого города, политического и индустриального центра, была решена.