Текст книги "Заводная и другие (сборник)"

– Ма Пинг, – сказал Ли Шен. – Я слышал, он теперь живет на верхнем этаже. Вместе с самим Навозным царем.

Трэн нахмурился.

– Однажды я уволил его. Десять тысяч лет назад. Лентяй и вор.

– Он такой толстый.

– Я видел его жену, – сказал Ху. – И сыновей. Оба невероятно жирные. Они каждый день едят мясо. Парни толще любых толстяков. Трещат от протеинов «ю-текса».

– Ты преувеличиваешь.

– Толще нас.

Лао Ксиа почесал ребра.

– Бамбук толще тебя.

Трэн смотрел, как Ма Пинг открывает дверь фабрики и скрывается за ней. Прошлое остается в прошлом. Зацикливаться на прошлом – безумие. Там ничего не осталось. Нет больше ручных часов, любовниц, трубок с опиумом и нефритовых статуэток Гуаньинь, дарующей милосердие. Нет красивых кораблей, несущих в своих трюмах целые состояния. Он покачал головой и предложил почти докуренную сигарету Ху, чтобы тот взял остаток табака. Да, в прошлом для него ничего не осталось. Ма тоже в прошлом. И торговая компания «Три выгодные возможности». И чем скорее он это осознает, тем быстрее выберется из ужасной дыры.

Откуда-то сзади выкрикнули:

– Эй, лысый! Ты влез без очереди! Становись в конец! Как все мы!

– Становись в очередь? – крикнул в ответ Лао Ксиа. – Не будь дураком! – Он указал вперед. – Посмотри, сколько сотен людей впереди! Не имеет значения, где он стоит.

Однако другие начали присоединяться к его воплям:

– Становись на свое место! Пай дуй! Пай дуй!

Волнения усиливались, и полицейские двинулись вдоль очереди, небрежно помахивая дубинками. Они не были белыми кителями, но особой любви к желтобилетникам не испытывали.

Трэн старался успокоить толпу:

– Конечно, конечно, я встану в очередь. Это не имеет значения.

Он попрощался и направился вдоль извивающейся змеи желтобилетников, пытаясь разыскать ее конец.

Безработных отпустили задолго до того, как он туда добрался.

Ночь, время копаться в отбросах. Ночь голода. Трэн охотился в темных переулках, избегая вертикальных жарких башен. Чеширы шипели и разбегались в разные стороны, свет метановых ламп мерцал и гас, город погружался во тьму. Трэна спеленала горячая бархатная темнота, полная вони гниющих фруктов, тяжелый влажный воздух давил на плечи. Неподвижный знойный мрак. Пустые рыночные стойки. На углу лицедеи исполняют стилизованные кадансы историй о Раване. По проспекту бредут домой сменные мегадонты, словно серые горы, их массивные тени следуют за золотым сиянием оторочки одежд погонщиков.

В переулках дети с блестящими серебряными ножами охотились за неосторожными желтобилетниками и пьяными тайцами, но Трэн знал, чего от них ждать. Еще год назад он бы их не заметил, но сейчас обладал параноидальным даром выживания. Эти существа не страшнее акул: их поведение несложно предсказать, и от них легко ускользнуть. Нет, не дикие охотники заставляли Трэна сжиматься от страха. Больше всего он боялся хамелеонов, обычных людей, работающих в магазинах, так мило с тобой здоровающихся – и без всякого предупреждения устраивающих скандал.

Он копался в горах мусора, гонял чеширов, пытался опередить их в поисках пищи. Трэн сожалел, что ему не хватает проворства, чтобы поймать и прикончить одного из этих почти невидимых потомков кошачьих. Он поднимал брошенные манго, внимательно изучал их своими старыми глазами, подносил поближе и отодвигал, нюхал, ощущал вонь пузырчатой ржи и отбрасывал в сторону, увидев красные крапинки внутренностей. Некоторые пахли неплохо, но даже вороны ими брезговали. Эти птицы охотно клевали гниющие трупы, но отказывались от пузырчатой ржи.

Дальше по улице слуги Навозного царя собирали в мешки помет животных, скопившийся за день, и закидывали их на трехколесные платформы: урожай ночи. Они с подозрением поглядывали в его сторону, а Трэн отводил глаза и брел дальше. В любом случае ему было нечего приготовить на украденном огне горящего помета, и он не мог его продать на черном рынке – монополия Навозного царя была нерушимой. Интересно, каково быть членом союза собирателей дерьма и знать, что твое выживание гарантировано наполнением машин для приготовления компоста на метановых утилизационных фабриках Бангкока? Но это опиумный сон; ни один желтобилетник никогда не попадет в закрытый клуб.

Трэн поднял очередное манго и замер, низко наклонясь и прищурившись. Затем оттолкнул в сторону плакат с жалобами на министерство торговли и листовки с призывами построить новый речной храм с золотым куполом, отбросил гнилую банановую кожуру и принялся все глубже зарываться в мусор. В самом низу он обнаружил испачканный и разорванный, но все еще читаемый обрывок объявления, которое, вероятно, висело на площади: …огистика. Корабельные перевозки. Торгов… И за словами великолепный силуэт «Вечерней звезды»: часть логотипа «Трех выгодных возможностей», три-клипер, подгоняемый ветром, быстрый и стройный, точно акула: высокотехнологичный образец полимеров пальмового масла, под парусами белыми и надежными, как крылья чайки.

Трэна наполнила печаль, и он отвернулся, словно раскопал могилу и обнаружил, что в ней лежит он сам. Его гордость. И слепота. Из тех давних времен, когда он думал, будто способен конкурировать с чужеземными демонами и сделаться корабельным магнатом. Ли Ка Шинг или возрожденный Ричард Куок для новой Экспансии. Возродим гордость китайцев Наньяна, торговлю и перевозки! А здесь, как пощечина, лежит обрывок его эго, похороненный среди гнили, пузырчатой ржи и мочи чеширов.

Он пошарил вокруг в поисках других обрывков рекламного плаката, размышляя, звонит ли кто-нибудь по прежнему номеру телефона, работает ли его секретарша на нового хозяина, возможно, малайца с безупречными происхождением и религией… Бороздят ли немногие оставшиеся корабли моря, посещают ли острова архипелага? Он заставил себя прекратить поиски. Даже будь у него деньги, он не стал бы звонить по знакомому номеру. Нет смысла понапрасну тратить калории. Он не сможет повторно перенести потерю.

Трэн выпрямился, распугав чеширов, подобравшихся совсем близко. На этом рынке ничего нет, кроме кожуры и несобранного помета. Он снова зря потратил свои калории. Съели даже тараканов и жуков. Ищи он хоть всю ночь напролет, все равно ничего не найдет. Слишком многие здесь побывали и рылись среди этих костей.

Он трижды прятался от белых кителей, когда пробирался домой, трижды нырял в темноту, а они с важным видом проходили мимо. Он же сидел, неподвижно скорчившись, проклиная свой белый костюм, который так хорошо заметен в темноте. В третий раз по его венам пробежал горячий суеверный страх. Казалось, его одежда богатого человека привлекала патрули министерства окружающей среды – похоже, они жаждали его смерти. Черные дубинки мелькали всего лишь в дюймах от его лица. Пружинные пистолеты сияли серебристым светом в темноте. Охотники находились так близко, что он мог бы сосчитать жуткие диски с острыми лезвиями в их джутовых патронташах. Белый китель остановился, чтобы помочиться в переулке, где прятался Трэн, и не заметил старика только из-за того, что его напарник захотел проверить лицензию у собирателей дерьма.

Всякий раз Трэн сдерживал паническое желание сорвать с себя богатую одежду и погрузиться в спасительную анонимность. Он не сомневался, что рано или поздно белые кители его поймают. Но сначала они поднимут свои черные дубинки и превратят его китайский череп в мешанину крови и костей. Лучше бегать голым в жаркой ночи, чем разгуливать, точно павлин, и умереть. И все же он не мог бросить проклятый костюм. Было ли это гордостью или глупостью, но он его сохранил, хотя элегантный покрой наполнял его безудержным страхом.

К тому времени, когда Трэн добрался до дома, погасли даже газовые фонари на Сукумвит-роуд и Рама IV. Возле башни Навозного царя на уличных лотках все еще что-то жарили на сковородках для тех немногих рабочих, что имели ночную работу и пропуска. На столах горели свечи из свиного сала. Лапша с шипением плюхалась в кипяток. Мимо проходили белые кители, внимательно следившие за желтобилетниками, чтобы убедиться, что никто из них не спит на открытом воздухе, оскверняя тротуары храпом.

Наконец Трэн оказался в зоне защиты башен, на безопасной территории Навозного царя, вплотную приблизился к дверям и пелене жара, исходящего от высотного дома. Интересно, как высоко он вынужден будет сегодня забраться, чтобы найти место для ночлега на лестнице?

– Ты не сумел найти работу, так?

Трэн вздрогнул, услышав знакомый голос. Ма Пинг сидел за стоявшим на тротуаре столом с бутылкой виски «Меконг» в руке. Его лицо раскраснелось от алкоголя и пылало так же ярко, как красный бумажный фонарь. На столе были расставлены тарелки с остатками еды, которой хватило бы, чтобы накормить пятерых.

Образы Ма роились в сознании Трэна: молодой клерк, которого он однажды выгнал за то, что тот чересчур вольно обращался со счетами. Мужчина, имевший слишком толстого сына, мужчина, рано утром вышедший из дома, умоляющий, чтобы его вновь приняли в «Три выгодные возможности». И вот теперь он разгуливает по Бангкоку с последним сокровищем Трэна на запястье – единственной вещью, не украденной змееголовами. Трэн подумал, что боги поступили жестоко, когда сплели его судьбу с судьбой человека, находившегося когда-то в его подчинении.

Трэну хотелось ответить что-нибудь резкое, однако он лишь прошептал:

– А тебе какое дело?

Ма пожал плечами и налил себе виски.

– Без костюма я бы тебя не заметил. – Он кивнул на пропитанную потом одежду Трэна. – Удачная идея – надеть приличный костюм. Но ты стоял слишком далеко в очереди.

Трэну хотелось уйти, проигнорировать наглого щенка, но остатки еды на тарелках – окунь, рисовая лапша «ю-текс» казались такими близкими, почти доступными… Он почувствовал аромат свинины, и рот наполнился слюной. У него даже заболели десны от мысли, что он будет снова жевать мясо… выдержат ли зубы такую роскошь?

Тут Трэн сообразил, что не сводит глаз с еды, что уже некоторое время стоит, пожирая глазами остатки трапезы Ма, который внимательно на него смотрит. Трэн покраснел и повернулся, собираясь уйти.

– Я купил твои часы не для того, чтобы разозлить тебя, – сказал Ма.

Трэн застыл на месте.

– А для чего?

Пальцы Ма заскользили по золоту и бриллиантам, но в следующее мгновение он опомнился и потянулся к стакану с виски.

– Напоминание. – Ма сделал глоток, поставил стакан между тарелками с тщательной аккуратностью пьяного и смущенно улыбнулся. Его пальцы снова принялись поглаживать часы, но так, словно он пытался делать это незаметно. – Я хотел иметь при себе напоминание, предостерегающее от собственного эго.

Трэн сплюнул.

– Фанг пай.

Ма энергично замотал головой:

– Нет! Я говорю правду. – Он немного помолчал. – Каждый может упасть. Если рухнули «Три возможности», где гарантия, что со мной не произойдет то же самое? Я хотел об этом помнить. – Он сделал еще один глоток. – Ты правильно сделал, когда меня уволил.

Трэн фыркнул.

– Тогда ты так не думал.

– Я был зол. Тогда я не знал, что ты спас мне жизнь. – Ма пожал плечами. – Я бы не покинул Малайю, если бы ты меня не уволил. Я бы не предвидел приближения Казуса. Я бы слишком многое поставил на то, чтобы остаться. – Неожиданно он выпрямил спину и знаком предложил Трэну присоединиться к нему. – Садись, выпей, поешь. Уж это я тебе должен. Ты спас мне жизнь, а я ничем тебя не отблагодарил. Садись.

Трэн отвернулся.

– Я еще не до такой степени себя презираю.

– Ты настолько хочешь сохранить лицо, что не можешь принять чужую еду? Не будь таким упрямым. Мне все равно, даже если ты меня ненавидишь. Просто поешь и проклинай меня потом, когда твой желудок будет полным.

Трэн пытался контролировать свой голод, пытался заставить себя уйти, но не смог. Он знал людей, способных умереть от голода, но отказаться от подачки Ма, однако не был одним из них. Быть может, в другой жизни он бы так и поступил. Но унижения в этой многому научили Трэна, и теперь он знал свое место. У него больше не осталось иллюзий. Он сел. Ма просиял и подтолкнул к нему тарелки с объедками.

«Должно быть, – подумал Трэн, – я сделал нечто ужасное в прошлой жизни, чтобы заслужить такое унижение». Но все же сумел перебороть себя и не наброситься на жирную еду, хватая ее пальцами. Трэн дождался, когда владелец стойки принесет ему палочки для лапши, ложку и вилку для всего остального. Лапша и свинина сами скользнули в рот, он пытался жевать, но едва еда касалась языка, он ее проглатывал. Он ел очень быстро. Наконец Трэн поднял тарелку к губам, чтобы слизнуть остатки. Рыба, мягкий кориандр и горячее масло ласкали его желудок, как благословение.

– Хорошо. Хорошо.

Ма взмахнул рукой, продавец тут же сполоснул стакан для виски и протянул его богатому клиенту.

Острый аромат виски окружал Ма, точно аура, пока он пил. Грудь Трэна сжалась. Он почувствовал, что испачкал подбородок маслом, и понял, что трапеза вышла слишком поспешной. Он вытер рот рукой, глядя, как янтарная жидкость плещется в стакане.

Когда-то Трэн пил коньяк «ХО». Его импортировали собственные корабли Трэна. Невероятно дорогой продукт с учетом доставки. Его производили чужеземные демоны еще до эпохи Свертывания. Призрак утопической истории, возвращенный к жизни новой Экспансией, – тогда Трэн понял, что мир опять становится меньше. С измененными конструкциями корпуса и появлением полимеров его клиперы бороздили океаны всего мира и возвращались в порт с легендарными товарами. А малайские покупатели были счастливы вне зависимости от того, каким богам они поклонялись. Какой доход он тогда получал! Он отбросил эти мысли, когда Ма пододвинул ему стакан и поднял свой, предлагая выпить. Все в прошлом. Все осталось в далеком прошлом.

Они выпили. В желудке Трэна разлилось приятное тепло, окутав чили, рыбу, свинину, горячее масло и лапшу.

– Очень жаль, что у тебя нет работы.

Трэн состроил гримасу:

– Не надо злорадствовать. Жир имеет одно свойство – со временем он уравновешивается. Я познал это на собственном опыте.

Ма махнул рукой:

– Я не злорадствую. Нас слишком много, вот в чем дело. Ты обладаешь квалификацией в десятки тысяч раз более высокой, чем требовалось для данной должности. Кстати, и для моей тоже. – Он глотнул виски и посмотрел через край стакана на Трэна. – Ты помнишь, как назвал меня ленивым тараканом?

Трэн пожал плечами, он не мог отвести взгляд от бутылки с виски.

– Я называл тебя и худшими именами.

Он ждал, когда Ма вновь наполнит стаканы. Интересно, насколько он богат и как далеко зайдет его щедрость? Трэн ненавидел себя за то, что вынужден играть роль нищего перед мальчишкой, которого однажды отказался держать у себя в качестве клерка и который поднялся на недосягаемую высоту по сравнению с самим Трэном… Ма налил ему полный стакан виски, более того, янтарная жидкость пролилась на стол, мерцая в пламени свечей.

Ма закончил разливать виски и посмотрел на лужу на столе.

– Истинно мир перевернулся. Молодые командуют стариками. Малайцы отовсюду вытесняют китайцев. Чужеземные демоны возвращаются на наши берега, точно раздутая рыба после эпидемии ку-шуи. – Ма улыбнулся. – Тебе нужно держать уши открытыми и следить за возникающими возможностями. И не вести себя, как те старики в очереди, которые рассчитывают получить тяжелую работу. Найди новую нишу! Я поступил именно так. Вот почему я получил свое место.

Трэн хмыкнул:

– Время благоприятствовало тебе. – Он почувствовал себя лучше, набитый желудок придал смелости, да и алкоголь заставил его раскраснеться. – В любом случае заноситься не следует. Ты все еще пахнешь материнским молоком и, если тебя интересует мое мнение, продолжаешь жить в башне Навозного царя. Ты всего лишь повелитель желтобилетников. А что это означает на деле? Пока ты сумел взобраться до моих щиколоток, мистер Большое Имя.

Глаза Ма широко раскрылись, и он рассмеялся:

– Да, конечно. Возможно, когда-нибудь я добьюсь большего. Но я стараюсь учиться у тебя. – Он слегка улыбнулся и кивнул дряхлому Трэну. – Во всем, за исключением твоих последних слов.

– Это правда, что наверху работает вентилятор? И что там прохладно?

Ма посмотрел на громаду высотки.

– Правда. Люди с калориями знают, как их потратить. И они поднимают для нас воду наверх, а мужчины играют роль балласта в лифте – вверх и вниз целый день, выполняя поручения Навозного царя. – Он рассмеялся и налил еще виски, жестом приглашая Трэна присоединиться. – Но ты совершенно прав. На самом деле все это – ничто. Паршивое место. Впрочем, это не имеет значения. Завтра моя семья переезжает. Мы получили разрешение на жительство. Завтра, когда мне снова заплатят, мы уедем отсюда. Нам больше не нужны желтые карты. Не нужно будет платить лакеям Навозного царя. Нет проблем с белыми кителями – все обговорено с министерством окружающей среды. Мы отдадим желтые карточки и станем тайцами. Иммигрантами. И не будем считаться инвазивным видом. – Он поднял свой стакан. – Вот почему я сегодня праздную.

Трэн нахмурился:

– Должно быть, ты доволен. – Он допил виски и со стуком поставил стакан на стол. – Только не забывай, что любой гвоздь следует забивать до конца.

Ма тряхнул головой и улыбнулся, от виски его глаза блестели.

– Бангкок не Малакка.

– Малакка не Бали. Они придут с мачете и пружинными пистолетами и наполнят нашими головами сточные канавы, а тела и кровь спустят по реке в Сингапур.

Ма пожал плечами:

– Все это осталось в прошлом. – Он махнул продавцу со сковородкой и заказал еще еды. – Мы должны создать себе дом здесь и сейчас.

– Ты думаешь, у тебя получится? Думаешь, белые кители не прибьют твою шкуру к дверям? Ты не в силах заставить их хорошо к нам относиться. Наша удача от нас отвернулась.

– Удача? И с каких это пор мистер Три Возможности стал суеверным?

Появился заказ Ма – сильно зажаренные крошечные крабы, соленые и горячие от масла, каждый не больше мизинца, которые тут же захрустели на зубах Ма и Трэна. Ма взял следующего краба и раскусил.

– Когда мистер Три Возможности превратился в слабака? Когда ты уволил меня, сказал, что я сам сотворил свою судьбу. А теперь говоришь, что у тебя ее не осталось? – Он сплюнул на тротуар. – Я видел пружинщиков с большим желанием жить, чем у тебя.

– Фанг пай.

– Нет! Это правда! Я знаю одну японскую пружинщицу, которая работает в баре, куда захаживает мой босс. – Ма наклонился вперед. – Она выглядит как настоящая женщина. И делает отвратительные вещи. – Он ухмыльнулся. – Когда ты на нее смотришь, член у тебя делается твердым как камень. Но ты не услышишь ее жалоб. Каждый белый китель в городе готов выложить денежки, чтобы завалить ее на метановом компосте, а она все еще в своем высотном доме, танцует каждый вечер перед зрителями, демонстрирует свое лишенное души тело.

– Это невозможно.

Ма пожал плечами:

– Говори что хочешь, но я ее видел. И она не голодает. Она получает плевки и деньги – и выживает. Ни белые кители, ни эдикты королевства, ни люди, ненавидящие японцев, ни религиозные фанатики не имеют ни малейшего значения; она танцует уже несколько месяцев.

– Но как такое возможно?

– Взятки? Может быть, какой-нибудь уродливый фаранг наслаждается, выкатываясь в ее грязи? Кто знает? Ни одна настоящая девушка не станет делать то, что вытворяет она. Твое сердце готово остановиться. Ты забываешь, что она пружинщица, когда смотришь на нее. – Он рассмеялся и взглянул на Трэна. – Не говори мне об удаче. Во всем королевстве нет такой удачи, которая помогла бы ей не сойти с ума. И мы знаем, что дело не в карме. У нее нет кармы.

Трэн лишь пожал плечами и забросил новую порцию крабов в рот.

Ма усмехнулся:

– Ты знаешь, что я прав. – Он опустошил стакан с виски и ударил им о стол. – Мы сами делаем свою удачу! Сами определяем судьбу. В общественном баре выступает пружинщица, а я получил работу у богатого фаранга, который без моей помощи не может найти собственную задницу! Конечно, я прав! – Он плеснул в стакан еще виски. – Перестань жалеть себя и вылезай из своей норы. Чужеземных дьяволов не тревожит удача или судьба, посмотри, как они сумели к нам вернуться – словно вновь созданный вирус! Их не остановило даже Свертывание. Они будто новое вторжение чеширов. Они сами создают свою удачу! Я даже не уверен, существует ли у них карма. И если глупцы вроде фарангов способны добиться успеха, то мы, китайцы, не можем долго оставаться внизу. Мужчины сами строят свою судьбу, так ты заявил, когда увольнял меня. Ты сказал, что я сам виноват в своих проблемах и должен винить только себя.

Трэн посмотрел на Ма.

– Может быть, я смог бы работать в твоей компании. – Он улыбнулся, стараясь, чтобы Ма не услышал в его словах отчаяния. – Я бы мог делать деньги для твоего ленивого босса.

Ма слегка прикрыл глаза.

– Ну, это сложно. Трудно сказать что-то определенное.

Трэн понимал, что ему следует принять вежливый отказ и замолчать. Но хотя какая-то его часть содрогнулась от отвращения, продолжал:

– Может быть, тебе нужен помощник? Вести бухгалтерские книги? Я знаю язык дьяволов. Я ему научился, когда торговал с ними. Я могу быть полезным.

– Там и для меня работы едва хватает.

– Но если он так глуп, как ты утверждаешь…

– Глуп, да. Но не настолько, чтобы не заметить еще одно тело в офисе. Наши столы стоят почти вплотную. – Он показал жестами, как близко они расположены. – Думаешь, он не заметит худосочного кули, сидящего на корточках рядом с его компьютером?

– Ну тогда на фабрике?

Но Ма уже тряс головой:

– Я бы помог тебе, будь это в моих силах. Но реальной властью обладают союзы мегадонтов, и у фарангов нет доступа к союзам линейных обходчиков. И без обид, никто не поверит, что ты специалист по материаловедению. – Он снова покачал головой. – Нет, это невозможно.

– Любая работа. Я согласен даже дерьмо разгребать.

Но Ма затряс головой еще энергичнее, и Трэн наконец сумел взять под контроль свой язык и прервать словесный понос.

– Не имеет значения, не имеет значения. – Он заставил себя улыбнуться. – Уверен, что мне вскоре подвернется какая-нибудь работа. Меня это не тревожит. – Он взял бутылку виски и снова наполнил стакан Ма, вылив в него остатки, не обращая внимания на протесты Ма.

Трэн поднял свой стакан, чтобы выпить за молодого человека, сумевшего превзойти его во всех отношениях, а потом залпом осушил. Под столом почти невидимый чешир коснулся его костлявых ног, надеясь, что он будет настолько глуп, что уйдет, оставив на столе крошки.

Приближалось утро. Трэн бродил по улицам, пытаясь отыскать завтрак, который он не мог себе позволить. Он брел по рыночным переулкам, пахнущим рыбой, мягким зеленым кориандром и лимонным сорго. Здесь грудами лежали дурианы с кожурой, покрытой красной пузырчатой ржой. Сможет ли он украсть один? Их поверхность испещрили пятна, но внутри они были очень питательными. Сколько пузырчатой ржи может поглотить человек перед тем, как впадет в кому?

– Хочешь? Специальная цена. Пять за пять батов. Хорошо, да?

Эти слова пронзительно выкрикивала беззубая женщина, она улыбалась, показывая голые десны, и все повторяла:

– Пять за пять батов! Хорошо, да?

Она обращалась к нему на китайском, угадав их общие корни, хотя ей посчастливилось родиться в королевстве, а он имел несчастье осесть в Малайе. Китаянка из Чаочжоу, благословенно защищенная своим кланом и королем. Трэн с трудом сдерживал зависть.

– Скорее четыре за четыре. Или жизнь за смерть. Они заражены пузырчатой ржой.

Она недовольно махнула рукой:

– Пять за пять. Они еще хорошие. Лучше, чем хорошие. Их только что собрали. – Она взмахнула сверкающим мачете и разрубила дуриан пополам, продемонстрировав чистую желтую сердцевину. Одуряющий аромат свежего фрукта окутал их обоих. – Смотри! Внутри все чисто. Они безопасны.

– Я могу купить один.

Он не мог себе позволить ни одного фрукта, но не сумел промолчать. Было так приятно, когда его воспринимали в качестве покупателя. Все дело в костюме, сообразил Трэн. Братья Хван подняли его статус в глазах этой женщины. Она бы с ним не заговорила, если бы не костюм.

– Купи больше! Чем больше купишь, тем больше сэкономишь.

Он заставил себя улыбнуться, не зная, как закончить торговлю, которую не следовало начинать.

– Я старый худой человек. Мне не нужно так много.

– Старый и худой? Ешь больше. Стань толстым!

Она выпалила это не задумываясь, и оба рассмеялись. Трэн попытался придумать ответ, который мог поддержать дружеский настрой, но язык ему отказал. Она прочитала в его глазах беспомощность и покачала головой:

– О, дедушка. Для всех наступили трудные времена. Вас появилось слишком много, причем одновременно. Никто не думал, что здесь будет так плохо.

Трэн смущенно опустил голову.

– Я доставляю вам неудобства. Мне пора уйти.

– Подожди. – Она протянула ему половинку дуриана. – Возьми вот.

– Я не могу себе это позволить.

Она сделала нетерпеливый жест.

– Бери. Мне принесет удачу, если я помогу кому-то с моей прежней родины. – Она улыбнулась. – К тому же пузырчатая ржа не позволяет продавать их кому-то другому.

– Вы очень добры, Будда улыбается вам.

Но как только он взял подарок, в глаза снова бросилась огромная груда дурианов за спиной женщины. Они были аккуратно сложены, однако пятна и кровавые рубцы пузырчатой ржи никуда не делись. В точности как груда китайских голов в Малакке: открытые рты его жены и дочерей, мертвые взгляды укоряющих глаз. Он уронил дуриан, ударом ноги отбросил его прочь и принялся отчаянно тереть руки о пиджак, пытаясь избавиться от крови на ладонях.

– Ай, вы все испортите!

Трэн, едва расслышав крик женщины, отшатнулся от расквашенного дуриана, в ужасе глядя на его поверхность. Вывороченные наружу внутренности. Он отчаянно заозирался, понимая, что необходимо убраться подальше от толпы. Уйти от человеческого потока и подступавшего со всех сторон запаха дуриана, от которого к горлу подкатила тошнота. Он прижал руку ко рту и побежал, отталкивая других покупателей, пробиваясь сквозь толпу.

– Куда вы? Вернитесь! Хойлай[93]93
  Китай.


[Закрыть]! – Но слова женщины потонули в шуме.

Трэн пробивался сквозь толпу, расталкивал женщин с хозяйственными сумками, полными белых корней лотоса и пурпурных баклажанов, уворачивался от фермеров и их тарахтящих бамбуковых ручных тележек, протискивался мимо контейнеров с кальмарами и змееголовыми рыбами.

Он метался по рынку, как убегающий вор, протискиваясь между людьми, спешил прочь, стараясь оказаться подальше от отсеченных голов своей семьи и соплеменников.

Он бежал все дальше и дальше.

Выскочил на одну из главных улиц города – Кароэн-Кранг-роуд – и окунулся в лучи яркого солнца и взвесь пылевидного помета. Мимо проносились велорикшы. Вокруг высились пальмы и банановые деревья.

Внезапно паника, охватившая Трэна, сошла на нет. Он остановился, уперся ладонями в колени и попытался восстановить дыхание, проклиная собственную тупость. Глупец. Глупец. Если ты не будешь есть, то умрешь. Он выпрямился и хотел было повернуть обратно, но в сознании вновь возникла груда дурианов, и он побрел дальше, борясь с тошнотой. Трэн знал, что не сможет вернуться. Не сможет спокойно смотреть на кровавые груды. Он резко наклонился – живот скрутило, но изо рта потекла лишь слюна.

Он вытер рот рукавом костюма от Братьев Хван, заставил себя выпрямиться и посмотрел на окружавшие его чужеземные лица. Море чужаков, называвших его фарангом, море, в котором он должен научиться плавать. Мысль об этом вызывала у него отвращение. Подумать только, ведь в Малакке, после двадцати поколений его клана, укоренившегося в городе, он был таким же незваным гостем! И история его уважаемого клана являлась лишь сноской в китайской экспансии, которая оказалась столь же преходящей, как ночная прохлада. Его народ был подобен горсти риса, случайно высыпанной на карту мира, а потом сброшенной прочь.

Поздно ночью Трэн разгружал фирменный редсилк «ю-текс», приношение Картофельному богу. Удачная работа. Счастливый момент, хотя колени у него стали ватными и возникло ощущение, что скоро они перестанут подчиняться. Замечательная работа, хотя руки у него дрожали из-за необходимости ловить тяжелые мешки, когда их сбрасывали с мегадонтов. Сегодня ночью он получит не только деньги, но и возможность кое-что украсть из собранного урожая. Несмотря на то что картофель редсилк был мелким и его собрали слишком рано, чтобы избежать новой волны плесени скабис – четвертая генетическая мутация за последний год, – он все равно хорош. А то, что он такой крохотный, позволяло рассовывать картофелины по карманам.

Ху присел на корточки над ним, спуская картофель вниз. Могучие мегадонты перебирали ногами, дожидаясь конца разгрузки огромных фургонов, Трэн подхватывал мешки специальными крюками и опускал их на землю. Крюк, зацеп, короткое движение, спуск. Снова, снова и снова.

Он был не одинок в своей работе. Вокруг его лестницы толпились женщины из городских трущоб. Они тянули вверх руки и гладили каждый мешок, который он опускал на землю. Их пальцы ощупывали джутовую ткань мешков в поисках дыр или мелких прорех, рассчитывая получить подарок. Тысячи раз они благоговейно отслеживали пальцами линии швов и отходили в сторону только в те моменты, когда кули поднимали мешки и относили их к Картофельному богу.

После первого часа работы руки Трэна начали сильно дрожать. После трех часов он едва держался на ногах. Он раскачивался на шаткой лесенке, опуская каждый следующий мешок, тихонько стонал и тряс головой, чтобы избавиться от заливавшего глаза пота, и дожидался очередного мешка.

Ху посмотрел на него сверху.

– Ты в порядке?

Трэн бросил усталый взгляд через плечо. Картофельный бог наблюдал, считал мешки, которые относили на склад. Его глаза периодически обращались к фургонам и останавливались на Трэне. У него за спиной, в тени, молча стояли пятьдесят неудачников, и любой из них был более наблюдательным, чем Картофельный бог. Трэн выпрямился и потянулся вверх, чтобы принять следующий мешок, стараясь не думать о следивших за ним людьми. Как вежливо они ждали. Как молчаливо. Как жадно.

– Я в порядке. В полном порядке.

Ху пожал плечами и столкнул следующий мешок с края фургона. Место у Ху было лучше, но Трэн ему не завидовал. Либо один, либо другой должен страдать. А эту работу нашел Ху и потому имел право на лучшее место. Он мог отдыхать перед тем, как столкнуть следующий мешок. Именно Ху позвал на эту работу Трэна – в противном случае сегодня вечером он остался бы без ужина. Все честно.

Трэн взял мешок, опустил его в лес ждущих женских рук, повернул и освободил крюк, сбросив мешок на землю. Его суставы становились все менее послушными, словно могли отказать в любой момент. От жары кружилась голова, но он боялся попросить малейшей отсрочки.