Текст книги "Лабиринт тайных книг"

17
Май 1971 года. Испания
«Сад земных наслаждений»

«Мне нужна машина. Очень прошу. Обыкновенная! Чтобы как можно меньше бросалась в глаза».

Агент Джима из Америки, привыкший к неожиданным просьбам, совершенно не удивился – нашел ему красный «пежо».

Такой автомобиль помогал им вести себя так, будто они обыкновенная пара, не искалеченная славой. Они сели в машину, боясь друг друга и самих себя, и покатили в сторону Испании. По пути даже позволяли себе роскошь подбрасывать кого-нибудь голосующего, счастливые, что Джима не узнаю́т. Ехали не спеша, наслаждаясь пейзажем.

Памела боялась, что спокойствие Джима очень скоро закончится: в Лос-Анджелесе он был знаменит как опасный лихач. Но он хотел наслаждаться каждой минутой перемирия, которое оба воспринимали как что-то хрупкое и очень деликатное.

Им нужно было попытаться преодолеть самих себя, чтобы спасти их любовь, такую сильную, такую переменчивую.

Как обычные туристы, они снимали на камеру «Супер-8» друг друга, все вокруг, каждый миг, прожитый вместе.

Остановились на ночь в Тулузе, потом направились к Пиренеям, в Каталонию.

Позже наконец добрались до Мадрида. Единственное, что интересовало там Джима, – это музей Прадо. Джим срочно нуждался в сильной дозе красоты, а кроме того, хотел рассчитаться со старым долгом. Еще во время учебы в колледже он отличился дипломной работой по знаменитой картине Иеронима Босха «Сад земных наслаждений», поразив буквально всех. Тогда он обещал себе, что рано или поздно обязательно увидит этот шедевр, который так точно воспроизводил его восприятие мира, его самые тайные кошмары, – увидит наяву, собственными глазами.

Поэтому, походив немного по музею, Джим с Памелой направились к картине Босха, там он сел напротив полотна и застыл, всматриваясь.

Памела включила камеру и, двигаясь туда-сюда, стала снимать, иногда направляя объектив и на Джима. В эти минуты он ненавидел ее за чудовищную бесцеремонность, ненавидел даже больше, чем когда она находилась во власти своих проклятых наркотиков. Она казалась ему сейчас пустой механической куклой, глупым манекеном. Его охватило сильное раздражение из-за того, что она была такой недалекой, посредственной, вызывавшей только жалость. Во многом их поступки странным образом совпадали, и иногда они вместе делали что-то, вызывавшее удивление других людей, но сейчас поведение Пам приводило его в бешенство, заставляло чувствовать себя совершенно одиноким. Между ними опять вырастала невидимая стена.

Но это состояние длилось только какой-то миг. Вот она улыбнулась ему, и его сердце снова переполнилось бесконечной нежностью.

Почему он видел мир, как Босх? Средоточием чудовищ и беспощадной жестокости, где красота лишь помогает принять жизнь такой, как она есть, проглотить пилюлю. Возможно, это всегда было так. Его музыка, его стихи могли бы сложиться в другое представление о мире. Но не получилось. Мир в глазах Джима был безобразен, его освещали только моменты, проживаемые здесь и сейчас. Может быть, он был обречен распознавать черты ада в этой жизни везде. Так же как в его скандальной песне «The End»: «Отец, я хочу убить тебя. Мать, я хочу тебя…»

Его воспитание было западней. Он ненавидел своих родителей и не мог смириться с этим. Совершенно искаженная реальность, похожая на картину Босха и на мир за стенами музея. Где был его ад: внутри или снаружи, в окружающем мире? В повседневной жизни, в борьбе с тоской и скукой, в непереносимой банальности окружения, в терзающей любви к Пам? Он не знал ответа, но какое успокоение испытывал, глядя на воображаемый ад Босха! Он с удовлетворением вспоминал строки, написанные давным-давно: «Некоторые рождаются для огромной радости, другие – для бесконечной ночи». Эти стихи идеально соответствовали моменту, подтверждая его теорию. Рай и ад. Одно без другого невозможно. Сад наслаждений невозможен без темной, нижней части картины, где теснятся низость и злодейство мира. Ничто прекрасное не может быть достигнуто без прохождения через темноту.

Он посмотрел на Пам. Они должны попытаться снова быть вместе. Пройти через боль, страдание, несчастье, ведь где-то там спрятана последняя возможность их любви. Сад наслаждений, сокрытый в самой темной части души.

18
27 августа 2001 года. Париж, улица Ботрейи
Тревожный причал

У стены в комнате – огромная картина на станке, полная красок и форм, которые я не могу сразу распознать. Цвета напоминают иллюстрации к сказке, отдельные черты похожи на наивный стиль. Легкие фигуры, гармонично парящие в круге между небом и землей, словно собрались в хоровод.

Хоть и поздновато для художницы, но меня наконец осеняет: Шагал. Великий художник использовал цвет, чтобы создать иллюзию полета, преобразуя драму в поэзию. Да, рождает те же ассоциации, что и Шагал, но это не он.

Я в оцепенении: не могу оторвать глаз от полотна, пытаясь понять его и отмечая, что, кроме человеческих образов и фигур животных, там присутствуют странные предметы: серп, африканская маска, зеркало, что-то похожее на пару книг, ящерица. Все вместе создает впечатление собрания религиозных символов.

Все предметы вписаны в лабиринт, который извивается внутри леса на холме из дантовского «Чистилища» и заставляет думать об «Острове мертвых Бёклина»[13]13
  Бёклин Арнольд (1827–1901) – швейцарский художник и скульптор, известен своими идиллическими и мифологическими пейзажами, которые несли в то же время в себе контрасты будущей экспрессивности. Знаменита его картина «Остров мертвых», от которой исходит странный дух жестокости. Считался в кругах символистов Германии предвестником экспрессионизма и сюрреализма.


[Закрыть], о тревожном причале. Все кажется начинающимся и заканчивающимся под огромным лунным серпом…

Неожиданный шум возвращает меня к реальности, я настораживаюсь: стук оконной створки напоминает, что нужно закрыть ставни, если я не хочу привлечь внимание соседей к дому, заброшенному уже много лет. Вместо того чтобы терять время на изучение картин и декораций, мне следует обустроиться в этом странном убежище. Как я буду здесь жить? Сможет ли Раймон помогать мне? Возможно, мне придется остаться тут надолго, пока хоть что-то не прояснится в кошмарной ситуации с самоубийством.

Надеюсь, как только разрешится это абсурдное недоразумение, я смогу вернуться в Новый Орлеан, которого мне так не хватает.

Чувствую себя в ловушке. Этот дом вызывает тревогу. Возникает впечатление, что тот, кто жил или умер здесь, хочет мне что-то сообщить. Думаю о рассказе Дениз. А вдруг тут есть привидения или злые духи? Осторожно обхожу комнаты. Находка в последней из них полностью меняет мое настроение – в углу собрано все, что необходимо для рисования: листы плотной бумаги и карандаши, холсты и мольберты и, самое главное, краски, растворители, кисточки. Все в пыли, но отличного качества и в прекрасном состоянии. Надеюсь, Раймон разрешит мне пользоваться этим богатством. Рисуя, я смогу выжить, перенести все невзгоды своего заключения. Наконец-то я вижу выход из положения – так совершится мой побег от реальности.

Там же в углу – стопки блокнотов и папки с работами художника. Я усаживаюсь, не обращая внимания на пыль, и начинаю разглядывать их. Все блокноты и папки заполнены рисунками, эскизами – уголь, акварель, темпера. Технически совершенные, они кажутся выполненными в традициях старинной живописи, хотя изображены на них очень странные предметы, вызывающие тревогу. Рисунки не подписаны, но все датированы, год за годом. Разглядываю их снова и снова и прихожу к убеждению, что принадлежат они тому же автору, что и большая картина. Очевидно, их нарисовал отец Раймона, бо́льшую часть своего времени и сил посвятивший созданию одного-единственного полотна.

Снова думаю о Раймоне и вспоминаю постоянную грусть в его взгляде. Сейчас я понимаю, почему ему трудно выражать свои чувства. Вижу его сидящим за столиком на площади перед Нотр-Дам и снова переживаю все случившееся в ту ночь.

Беру блокнот и карандаш и начинаю рисовать лицо незнакомца, покончившего с собой на моих глазах, затем окровавленный нож, который я бросила в реку, потом бродягу с Вогезской площади.

Отложив рисунки, чувствую себя намного лучше. Но стоит расслабиться, и тело напоминает, что выспаться мне не удалось. Мои глаза закрываются.

19
Май 1971 года. Марокко
Запах рая

Решив покинуть Испанию, они оставили там свой красный «пежо» и перебрались в Марокко.

Джим надеялся погрузиться в другой мир, незнакомый, загадочный, экзотичный, но, достигнув места назначения, оказался разочарован: им овладело впечатление, что он вернулся к себе в Калифорнию.

В Марокко процветали мода на хиппи и снобизм, то, чему Памела так упорно следовала уже не первый год. Невозможно было вырваться из космополитической тусовки: героин, светские околокиношные междусобойчики, звезды рок-музыки и моды, отделаться от вездесущего влияния Жана де Бретея, от приглашений в сказочные суперэксклюзивные дома, где Джим ясно распознавал запах живых мертвецов.

В Марракеше Памела буквально заставила Джима остановиться в доме матери Жана, на невероятной вилле в центре оазиса. Слава богу, хотя бы Жана там не было, но Джим задавался вопросом, сознательно ли Памела хотела испытать силу своего влияния на него или была настолько инфантильна, что даже не задумывалась, что причиняет ему боль?

Но в чем он снова убедился, так это в том, что только Пам, единственная во всем мире, могла заставить его выполнять любое ее желание. Как всегда.

В последующие дни Джим и Памела упивались запахами, звуками, красками, терялись в манящих, загадочных лабиринтах восточных базаров. Памелу охватил азарт сумасбродных покупок. Вечерами они почти всегда ужинали на главной площади Марракеша, среди «сборища мертвецов», как их определил для себя Джим, окруженные акробатами и уличными музыкантами. Он все-таки нашел предлог уйти из того дома, где ему было невыносимо находиться: «При таком обжигающем воздухе пустыни мне нужно плавать».

Она поверила, зная, как он любит воду, и согласилась переехать в отель с бассейном.

Памела заполнила их номер типично восточными платьями ярких цветов, расшитыми и украшенными орнаментом, и развлекалась их примеркой. Джим выполнял ее капризы, но умирал от скуки: спасением для него служило плавание. Переодевшись в очередную обновку, Памела заметила, что Джим исчез из номера. Невозмутимо спокойная, она отправилась на поиски, одетая в новую тунику.

Когда она увидела его в бассейне, без бороды, с волосами, затянутыми в хвост, весело болтающего с двумя красивыми незнакомками, сердце больно кольнуло. Ее парализовал приступ ревности, но Пам тут же взяла себя в руки, вспомнив о многократно испытанном механизме борьбы с бесчисленными поклонницами за власть над самым привлекательным мужчиной на свете, – механизме, отработанном годами мук и терзаний. Настоящий авторский тренинг, предполагающий полное самообладание и анестезию чувства собственности в отношении своего любимого.

Она замерла на мгновение, глубоко вздохнула, восстанавливая самоконтроль, и с самой естественной улыбкой направилась к нему, чтобы увести с собой. Он, послушный и довольный, последовал за ней.

Той ночью случилось, казалось, невозможное – взаимное постижение, открытие, словно они никогда не знали друг друга.

В ту ночь было именно так. Потом они долго лежали обнявшись, пока Пам не заснула. Джим оберегал ее сон. Через открытое окно он наблюдал за звездами, пытаясь предугадать судьбу.

Ему казалось, что существует что-то превыше их собственной воли, что-то предначертанное задолго до их появления на свет. Он задался вопросом, как узнать, наказание это или дар судьбы, но вскоре сон одолел и его.

Утром он проснулся первым, полный энергии и энтузиазма. Его переполняла любовь к Памеле и желание приготовить для нее сюрприз, какой-нибудь особый подарок.

Джим быстро и тихо оделся, боясь разбудить ее, спустился выпить кофе, закурил первую сигарету и направился в сторону рынка. Долго бродил по этому фееричному скоплению восточных украшений, но не нашел ничего, что было бы оригинальным и достойным его единственной женщины в мире в это утро, насыщенное золотым цветом пустыни, что придавал всему оттенок корицы. Оттенок волос Пам.

Разочарование уже начало щекотать его нервы, когда, рассеянно рассматривая совсем не интересовавший его предмет, Джим вдруг увидел странное украшение. Медальон в форме солнца, похоже старинный, с загадочными символами, поблекшими от времени: конусом горной вершины и лунным серпом. Торговец сразу заметил его интерес и, опережая вопросы, заметил:

– Господин, этот медальон действительно очень редкий и очень-очень дорогой!

Джима это раздражало – он не любил торговаться.

– Цена меня не интересует, лучше скажите, откуда он?

– Он не отсюда, из Европы, и ему почти пятьсот лет.

– Нет, спасибо, он очень красивый, но я хотел бы что-нибудь восточное.

– Подождите, господин. Это талисман, наделенный великой силой…

– То есть?

– Он дает дар предвидеть будущее…

Джим взял медальон в руки, и вдруг ему показалось такое возможным. Он вообще верил во власть некоторых предметов, в душу вещей. И Памеле в любом случае пригодится талисман для защиты.

– Хорошо, я беру его.

Джим вытащил из кармана джинсов пачку банкнот, заплатив торговцу больше, чем тот спрашивал, и повернулся, чтобы уйти.

Но продавец остановил его:

– Пожалуйста, примите подарок. Возьмите этот флакон, в нем настоящая эссенция жасмина. Вдыхать ее в трудные моменты – помогает сердцу. У нее запах рая!

Он спешил подарить Пам антикварное украшение и почти вбежал в отель в состоянии эйфории. Взлетел по лестнице, распахнул дверь, задыхаясь. Номер был пуст. Сердце екнуло, он понял, что увидит уже много раз пережитую сцену. Охваченный ужасом, Джим начал звать ее, потом увидел в углу свернувшуюся клубочком Пам.

Казалось, она забыла о своем теле, освободившись от него, как от надоевшего платья.

Вчерашней Пам больше не было. Джим схватил ее за плечи и встряхнул: ему хотелось убить Пам за то, что она снова все разрушила. Но, посмотрев в ее глаза и увидев зрачки, суженные до игольного ушка, он ощутил свое бессилие и полное опустошение и позволил ее телу безвольно опуститься на пол. Их враг снова стоял между ними, и было совершенно бесполезно на что-то надеяться. Она снова выбрала наркотик и будет делать это всегда. Распинав нелепые покупки, Джим захлопнул дверь номера и бесцельно зашагал вдаль. Шел долго, покинул город и оказался там, где была уже только пустыня.

Он вытащил медальон из кармана и сжал его в кулаке. И вдруг пустыня как будто ожила: Джим увидел себя на улицах Парижа пьяным, играющим на гитаре. Рядом с незнакомыми музыкантами увидел Памелу, обнимавшую какого-то мужчину, увидел Альдуса в огромной старинной ванне, вода в которой имела неприятный красный оттенок.

Джим снова положил медальон в карман. Торговец был прав: этот особенный предмет, казалось, позволял заглянуть в будущее. Хотелось бросить его в песок в паническом страхе, но Джим не сделал этого.

Их путешествие закончилось. Все закончилось. Но, вероятно, могло начаться что-то другое.

В Париже.

20
27 августа 2001 года. Париж, улица Ботрейи
Нас преследует тень…

Слава богу, мне ничего не снилось – наконец-то просыпаюсь отдохнувшей. С трудом вспоминаю, где нахожусь и почему. Но когда туман в моей памяти начинает рассеиваться, чувствую себя парализованной, пригвожденной к кровати.

Случается, разум старается вычеркнуть события, причиняющие боль. Это своего рода способ защиты. Но я не могу себе такое позволить, – наоборот, должна сохранить в воспоминаниях каждую минуту, если хочу спастись. Мне нужно все понять, и как можно скорее. Собираю силы, чтобы снова просмотреть в памяти последние жуткие моменты, но ощущаю себя не вполне проснувшейся. Нужно встать.

Захожу в ванную и первым делом умываюсь холодной водой, но вдруг понимаю, что вытереться нечем. Нет ни полотенца, ни туалетной бумаги.

Изучаю эту заброшенную комнату, со стенами в трещинах, с запахом из полуразрушенных труб. Помимо умывальника, здесь есть унитаз и очень старая ванна (из тех, что стоят на ножках) с отвалившейся эмалью. Она что-то мне напоминает.

Продолжаю поиски. Должно же быть хоть какое-нибудь полотенце. Перерываю все в шкафах и в ящиках, но не нахожу ничего полезного. Нужно будет выбраться наружу, купить самое необходимое.

Выглядываю из окна: воздух кажется горячим и каким-то красноватым, солнце уже заходит. Значит, я проспала очень долго. Так даже лучше, выйду вечером, тем для меня спокойнее.

Снова сажусь на кровать – надо дождаться, когда темнота победит уходящий свет, – пытаюсь сосредоточиться. Бродяга с Вогезской площади сказал, что я должна пойти на кладбище Пер-Лашез. Но что я там найду?

Раскрываю блокнот, который он мне оставил: «Тень, которая следует за нами…»

Человек с площади Нотр-Дам тоже говорил о тени – о тени моего отца. Что это значит? Как все запутанно! Ясно лишь одно: я не могу продолжать прятаться в надежде, что все прояснится и решится само собой. Я должна действовать, и быстро. И для этого нужно с чего-то начать. Если я хочу, чтобы меня оправдали, особого выбора нет: буду использовать то немногое, что хоть как-то поможет мне обнаружить и понять правду. А потом предоставлю эту правду моим обвинителям.

21
Май 1971 года. Париж, отель, улица Боз-Ар
Где вы нашли это?

По возвращении в Париж их ждал сюрприз: больше они не могли жить в доме на улице Ботрейи. Альдус был расстроен:

– Извините, но приехали мои друзья-художники на выставку, им нужно было где-то остановиться. Я устроил их там, но лишь на несколько дней. Очень сожалею.

Джима и Памелу это не обрадовало – приходилось селиться в гостинице, в более ограниченном пространстве, как раз тогда, когда им требовалась дистанция, независимость. Нужно было попробовать жить параллельно, в каком-то смысле расстаться, оставшись под одной крышей. Жизнь бок о бок, в одном номере гостиницы, в этой новой ситуации их никак не устраивала.

Альдус, чувствуя себя немного виноватым, постарался найти для них просторный номер в элегантной, хоть и обветшалой, гостинице в центре города, на улице Боз-Ар.

– Этьен, хозяин гостиницы, мой друг. Он устроит вас как надо. И потом, это только на несколько дней.

Джим подумал, что такое название улицы идеально для поднятия духа.

Джиму не хотелось оставаться одному в номере или читать в холле, поджидая Пам (часто и надолго уходившую в город), и он беседовал с Этьеном. Именно Этьен рассказал, что в этом отеле в шестнадцатом номере умер Оскар Уайльд. Там писатель произнес свою последнюю остроту: «Или исчезнут эти обои, или исчезну я!»

Оскар Уайльд для Джима был легендой, поэтом, перед которым он преклонялся и с которым всегда чувствовал особенную связь. Уайльд тоже был вынужден бежать от лицемерия. В Париж, как Джим.

Однажды, после нескольких кружек пива, пропущенных в бистро на БульМиш, Джим вернулся в гостиницу и остановился, как обычно, поболтать с Этьеном.

Разговаривая, он вытащил из кармана медальон, купленный в Марракеше, и стал играть им, даже не замечая, что делает. Странная реакция Этьена вывела его из состояния легкого опьянения.

– Где вы нашли это?

Джим уклончиво сказал:

– В какой-то лавке здесь, в Париже. Почему вы спрашиваете?

Этьен протянул руку к медальону, но Джим инстинктивно отвел свою.

– Извините, но, кажется, я знаю, что это такое и для чего служит. Можно посмотреть получше?

Джим неохотно положил медальон в протянутую ладонь Этьена. Тот стал жадно его разглядывать:

– Невероятно, но это именно он!

В этот момент вошел Альдус. Увидев медальон в руках Этьена, он сразу догадался, в чем дело. В свое время Анн Морсо рассказала ему об этом предмете и описала его волшебную силу: ясновидение, способность предсказывать будущее. Он думал всегда, что это просто очередная легенда, выдумка ее друзей-спиритов. И вдруг медальон здесь, у него перед глазами. Рассказывали, что когда-то Козимо Руджери, придворный астролог, подарил этот медальон королеве Екатерине Медичи. Со временем следы талисмана потерялись. В некоторых книгах он воспроизводился во всех деталях: серебряное солнце и гора в форме конуса, вершину которой венчал лунный серп.

В свое время Этьен, тесно общавшийся с Анн, показал Альдусу выгравированное на дне шкафа в комнате номер шестнадцать и отметил невероятную схожесть с репродукциями талисмана, который сейчас находился перед ними.

Втроем они поспешно поднялись в комнату Джима. Этьен, держа медальон, подбежал к шкафу, открыл зеркальную дверцу и наклонился. Гравировка полностью соответствовала рельефу загадочного медальона: легкое нажатие произвело еле слышный щелчок.

– Ящик!

Этьен, казалось превратившийся в ребенка, азартно потянул на себя то, что раньше считал просто основанием старинного шкафа. Внутри лежала книга. Старинная. Такая же, как та, что Джим привез с собой в Париж.

Альдус раскрыл ее и увидел, что это древнегреческий текст.

Это был знак: путь, который они выбрали, верен. Альдус и Этьен обменялись многозначительными взглядами.