Текст книги "Человеческое тело"

Пыль

Все новое вызывает у Йетри любопытство. Из вертолета он рассматривает чужую страну, каменистые равнины, перемежаемые изумрудными лугами. Посреди склона стоит верблюд – как он по-научному называется, Йетри не помнит, вроде бы “дромадер”. Он и не знал, что бывают дикие верблюды: думал, все верблюды живут в зоопарке. Йетри решает показать верблюда сидящему рядом Чедерне, но того пейзаж, похоже, не интересует. Взгляд из-за темных очков направлен на вертолет, а может, он просто спит.

Йетри снимает наушники. На смену мрачному вою гитар “Cradle of Filth” приходит мало чем отличающийся рев пропеллера.

– Интересно, на базе есть бар? – спрашивает он у друга. Приходится орать.

– Нет.

– А спортзал?

– Тоже нет.

– Ну хоть пинг-понг?

– Ты так и не понял. Там, куда мы летим, ни черта нет.

Он прав. На базе “Айс” нет ничего, кроме пыли. Желтой липкой пыли – в ботинках проваливаешься в нее по лодыжки. Отряхиваешь пыль с формы – она кружится в воздухе, а потом садится на прежнее место. В первый вечер в Гулистане, когда Йетри высморкался, на платке остались черные полосы. На следующий день из носа пошла кровь, смешанная с землей, и так в течение недели, а потом все прошло. Тело привыкло, молодое тело ко всему привыкает.

Взвод расположился на северо-западе базы, рядом с железобетонной коробкой – одним из немногих оставшихся от морпехов строений. Просторное голое помещение, кое-где со следами побелки. На стенах – граффити: звездно-полосатый флаг, несколько похабных рисунков, оскалившийся бульдог в ошейнике с шипами. Десятки пулевых отверстий – стреляли изнутри.

– Ну и развалина! – говорит Симончелли, когда они входят туда в первый раз, и название приклеивается. Развалина. Здесь у них будет генеральный штаб.

Вскоре обнаруживается, что в Развалине полно тараканов. Они прячутся по углам и щелям, но то и дело какой-нибудь любопытный таракан вылезает и появляется на полу. У тараканов блестящий коричневый панцирь, который хрустит, когда наступаешь на него ботинком, капли крови разлетаются на полметра.

К счастью, у Пассалакуа есть порошок от тараканов, он рассыпает его по внешнему периметру здания и по углам.

– Знаете, как это работает? – спрашивает он, стуча по донышку банки, чтобы высыпались последние крупинки. Если порошка не хватит, они пропали: придется истреблять всех тараканов, одного за другим. – Порошок издает запах, от которого тараканы возбуждаются. Называется “феромон”.

– “Ферормон”, дурак! – поправляет его Чедерна.

– Ладно, пусть будет “ферормон”. Такой же запах издают самки тараканов, когда они готовы к размножению. Тараканы распаляются, ищут самок, а вместо этого находят яд.

– Круто!

– Когда тараканы попадают на яд, они сразу же дохнут и сами начинают издавать другой запах, от которого остальных глючит.

– Глючит?

– Да, глючит. Они жрут друг друга.

Йетри представляет себе, как таракан вылезает из Развалины, пробирается в палатку, вскарабкивается по ножке раскладушки и, пока Йетри спит, разгуливает у него по лицу.

– Прикиньте, если бы талибы сделали то же самое, – говорит Чедерна, – вместо того чтобы обстреливать базу, распылили бы на базе порошок, пахнущий, как у бабы между ног. Мы бы все друг друга поубивали.

– У нас от Дзампьери пахнет ферормоном, – говорит Ровере.

– Ты чего, у нее только под мышками воняет.

Все ржут. Один Йетри стоит, нахмурившись.

– Ты думаешь, мы похожи на тараканов? – спрашивает он.

– Чего?

– Ты сказал, что если талибы распылят порошок, от которого пахнет бабой, мы друг друга поубиваем. Как тараканы.

Чедерна скривляет рот в подобие улыбки.

– Может, ты и спасешься, целочка. Тебе же этот запах еще не знаком.

Первое задание, которое поручают третьему взводу роты “Чарли” (с тех пор как шестьдесят шестая рота вступила на иностранную территорию, ее название изменилось на боевое), – построить каменное помещение для стиральных машин. Из-за песка две машины уже сломались и теперь валяются вместе с прочим мусором в одном из углов базы, баки набиты банками из-под пива и прочими железяками.

Уже часа два Йетри работает вместе с Ди Сальво и четырьмя деревенскими каменщиками. Вообще-то военные просто следят за тем, чтобы афганцы все делали правильно. У кого больше опыта в строительстве – неясно. План здания – приблизительный, размеры сторон не указаны, они просто обозначили периметр, измерив его ладонями и подсчитав количество кирпичей. Только что пробило полдень, солнце падает прямо на голые плечи.

– Пивка бы, – говорит Йетри.

– Ага, холодненького.

– С лимоном на соломинке.

– А я люблю сперва выпить пиво, а потом пососать лимон.

Стена получается ровная, по крайней мере на вид, но все-таки что-то не так. Уже пошел восьмой ряд кирпичей, скоро понадобится лестница, Йетри надеется, что ему не придется сопровождать афганцев на склад за лестницей.

Внезапно афганцы прекращают работу, бросают инструменты за землю, берут сложенные в углу циновки и расстилают их в единственном треугольнике, где есть тень. Опускаются на колени.

– Блин, чего это они?

– А ты как думаешь?

– Им что, прямо сейчас приспичило помолиться?

Ди Сальво пожимает плечами:

– Мусульмане всегда молятся. Они фундаменталисты. Йетри набирает в ведре цемента и швыряет на стену.

Размазывает мастерком. Сумасшедший дом, думает он и поворачивается к афганцам. Они словно занимаются гимнастикой: склоняются до земли, поднимаются, потом снова склоняются, беспрерывно что-то завывая. На мгновение его охватывает желание сделать, как они.

– Да пошло оно все! – говорит Ди Сальво.

– Пошло! – соглашается Йетри.

Военные бросают винтовки. Раз афганцы решили устроить перерыв, им тоже можно передохнуть. Ди Сальво находит в боковом кармане брюк пачку сигарет и угощает Йетри. Они прислоняются к стенке, раствор еще не подсох.

– Послали нас в такую даль строить прачечную, – говорит Йетри, – это нормально?

– Ничего нормального.

Йетри никак не может успокоиться. Ему обещали американок, а ими здесь и не пахнет, его просто подкалывали (“Ууу, американочки!”). Конечно, он мельком видел американок в Герате, где они простояли несколько дней: женщины-военные с волосами, собранным в конский хвост, круглым грудями и таким видом, будто они сейчас повалят тебя на койку и съедят живьем, а потом его отправили в Гулистан строить эту дурацкую стенку. Вернее, наблюдать за тем, как ее строят другие. Вряд ли в мире есть место, где плотских искушений еще меньше.

– Нет, ты прикинь: наши предки приезжали сюда курить травку, – говорит Ди Сальво.

– Какую травку?

– Ты что, не помнишь? В шестидесятые. Всякие дебильные хиппи.

– А, ну да, – говорит Йетри. Вообще-то он не помнит. На секунду задумывается. – А мои сюда не приезжали. Они вообще никогда никуда не ездили. – Мать уж точно. Отец, насколько ему известно, мог и ездить в Афганистан. Вдруг он присоединился к отряду талибов и сейчас занимается тем, что ходит и закапывает под дорогами мины? От него всегда можно было ожидать чего угодно.

– Это я так сказал. Мои тоже никуда не ездили. Но их поколение – да. Обкуривались, а потом все со всеми подряд трахались с утра до ночи.

– Вот житуха! – говорит Йетри.

– Да уж, житуха что надо. Не то что сегодня. Сегодня все девчонки типа “нет-я-не-пью, нет-я-не-курю, нет-я-никому-не-даю”.

Йетри смеется. Ди Сальво прав, сегодня девчонки коленки раздвигать не спешат.

– На некоторых, прежде чем уложить их в постель, сперва надо жениться. А вообще-то где как.

– В каком смысле где как?

– Например, в Венето дают сразу. – Ди Сальво щелкает пальцами. – Хотя в Беллуно – нет. Надо ехать южнее – туда, где много студенток. Студентки – настоящие оторвы. Однажды я был в Падуе, за неделю трех перетрахал.

Йетри запоминает в уме места и цифры. Падуя. Трое. Вернется домой – обязательно туда смотает.

– А ты знал, что все студентки бреются?

– Зачем?

Ди Сальво сплевывает, засыпает плевок песком.

– Мода такая. И потом так гигиеничнее.

Йетри охватывают сомнения. Он ни разу не видел женщины с бритым лобком, разве что на видео в Интернете, ну и маленьких девочек на море. Он не уверен, что, увидев такое, не растеряется.

Афганцы бьются лбом о пыль, словно пытаясь зарыться в нее с головой. Йетри снова хочется встать на колени, проделать все вместе с ними и понять, что они чувствуют. Ди Сальво выгибает спину, крутит шеей, зевает. Солнце нещадно жарит. У Йетри в рюкзаке есть защитный крем, но он не умеет им мазаться, а просить помощи у товарища не хочет. Солдаты не мажут друг другу спину кремом.

– Ты только прикинь! Приехать бы сюда, когда не будет войны, и прокатиться по всей стране вместе с какой-нибудь девчонкой! – мечтает Ди Сальво. – Курить листья марихуаны, сорванные прямо с куста!

– Здорово!

– Куда уж лучше!

Он подходит к Йетри.

– А сам-то ты куришь?

Тот растерянно глядит на сигарету у себя в руке.

– Да я не про это, тормоз! Я про траву.

Йетри кивает:

– Пробовал пару раз.

Ди Сальво обнимает его за голые плечи. Кожа у него на удивление прохладная.

– Абиба помнишь?

– Переводчика?

– Ага.

– У него есть трава.

– А ты откуда знаешь?

– Неважно. Хочешь – пошли со мной. Заплатим пополам. На десять евро тебе дадут вот такой мешок! – Ди Сальво рисует руками огромный шар.

– Ты сбрендил? Если нас застукают, нам каюк.

– Да кто нас застукает? Капитан Мазьеро разве нюхает, чем пахнет у тебя изо рта?

– Нет, – соглашается Йетри.

– Здесь трава не такая, как у нас. Здесь настоящая, она просто вау! – Ди Сальво еще сильнее стискивает ему шею, прижимаясь губами к уху, его дыхание не намного горячее воздуха. – Послушай! У Абиба в палатке стоит маленькая деревянная статуэтка, божок, которому молится его племя, видал такие? Квадратная башка и тело, выпученные глаза. Это местная древность, Абибу ее дед подарил. Он мне рассказывал про нее, но я тогда накурился и ничего не запомнил. Ну вот. Эта статуя глядит на тебя нарисованными желтым глазищами. В последний раз, когда я курил траву у Абиба и смотрел на статую, а она смотрела на меня, меня вдруг – бам! – пробрало, и я понял, что эта статуя и есть смерть. Я глядел в лицо смерти!

– Смерти?

– Ну да, смерти. Но она не такая, как мы ее себе представляем. Не злая. Спокойная, так что тебе не страшно. Ну, равнодушная, что ли… Ей было на меня наплевать. Просто глядела и все.

– А почему ты решил, что это смерть? Тебе Абиб сказал?

– Да нет, я это знал. Вернее, до меня потом дошло, когда я уже вышел из палатки. Во мне было столько силы, но только какой-то особенной силы. Совсем не похоже на то, как бывает, когда накуришься и потом чувствуешь себя разбитым. Голова ясная, сосредоточенная. Я взглянул в лицо смерти, а чувствовал себя прекрасно. А потом, слушай, знаешь, что было? Прохожу я мимо флага, ну, на главной башне, помнишь? Флаг развевался, потому что в тот день был ветер, и тут я… не знаю, как сказать. Я чувствовал, как развевается флаг, понятно? Не в том смысле, что я увидел флаг. Я это и правда чувствовал. Я был и ветром, и флагом.

– Ты был ветром?

Ди Сальво снимает руку с его плеч.

– Ты думаешь, я несу чушь, как какой-нибудь дебильный хиппи?

– Да нет, я так не думаю, – говорит Йетри, хотя он уже ничего не понимает.

– В общем, не то чтобы мне было весело или грустно. Это все… детали. А не полная картина. А я чувствовал все, все сразу. Флаг, ветер – все.

– А при чем тут статуя и смерть?

– Очень даже при чем. – Ди Сальво почесывает бородку. – Ты так на меня смотришь, будто я несу чушь, как какой-то дебильный хиппи.

– Да нет, рассказывай!

– Я закончил. Вот что произошло, понимаешь? Внутри меня что-то открылось.

– Откровение, – говорит Йетри.

– Ну, не знаю, откровение или нет.

– Думаю, откровение.

– Говорю тебе, я не знаю, что это за чертовщина. Что было, то было. Я просто пытаюсь тебе объяснить, что у Абиба трава другая. Чувствуешь себя другим. Чувствуешь все вокруг. – Внезапно он мрачнеет. – Ну что, пойдешь со мной?

Йетри не очень интересует наркота, но разочаровывать приятеля не хочется.

– Наверное.

Тем временем афганцы уже сложили коврики и вновь принялись за работу. Друг с другом они почти не разговаривают, а когда разговаривают, Йетри кажется, что они ссорятся. Он глядит на часы: без двадцати час. Если поторопиться, может, удастся не стоять в очереди в столовую.

Когда через три дня настает время высунуть нос с базы, Йетри не берут.

– Сегодня съездим оглядимся, – говорит Рене утром, – со мной идут Чедерна, Кампорези, Пеконе и Торсу.

Все смотрят, как названные солдаты одеваются, стоя у раскладушек. Церемонно, словно античные герои, хотя им предстоит обычный патрульный выезд на деревенский базар.

Чедерна задирает нос больше других, правда, он и умеет больше. Будь в третьем взводе роты “Чарли” Ахилл, это был бы Чедерна – неслучайно на спине, чуть выше пояса, у него даже вытатуирована первая строка “Илиады”. Написано по-гречески, татуировщик почти без ошибок скопировал текст из лицейского учебника Аньезе – лежа в постели, Чедерна часто просит, чтобы ему этот стих читали снова и снова.

В штанах и футболке он вырастает у койки Митрано, который уже понял, что его ждет, и теперь нехотя поднимается, во взгляде сквозит тоска.

– У твоих родителей есть еще дети?

– Так точно, синьор!

– Наверняка они жалеют, что произвели тебя на свет! Ты такой урод, что мог бы стать шедевром современного искусства! Как тебя зовут, толстяк?

– Винченцо Митрано, синьор!

– Имя, как у дворян, ты что, королевских кровей?

– Никак нет, синьор!

– А хуй ты сосать умеешь?

– Никак нет, синьор!

– Не ври! Спорим, ты можешь высосать мяч для гольфа через поливочный шланг!

– Никак нет, синьор!

– Мне не нравится фамилия Митрано! Только педиков и морячков зовут Митрано! Теперь тебя зовут Гомер Куча!

– Так точно, синьор!

– Солдат Куча, я тебе нравлюсь? Тебе смешно?

– Никак нет, синьор!

– Тогда убери эту отвратительную ухмылку со своей рожи!

И далее в том же духе, пока Митрано не опускается на колени и не подставляет шею Чедерне, который делает вид, что хочет его придушить, – он и правда слегка его душит, пока у того не синеет лицо. Маттиоли подзадоривает Чедерну, остальные ржут, как ненормальные, хотя видели эту сцену десятки раз. Чедена способен воспроизвести по памяти первые сорок минут “Цельнометаллической оболочки”, одна реплика за другой: Митрано – его Гомер Куча, любимая жертва, и, как и Гомеру Куче в фильме, ему вовсе не весело. Когда представление заканчивается, Митрано ложится обратно на койку и отворачивается. Если он отказывается участвовать в игре, Маттиоли дает ему подзатыльники, пока у Митрано не сведет шею.

Насладившись всеобщим вниманием, Чедерна может продолжить одеваться. Снаряжение гвардии старшего капрала включает боевую рубашку Tru-Spec, тактический жилет Defcon 5 камуфляжного цвета итальянских ВС с амуницией в тон, кевларовый шлем, защитные баллистические очки ESS Profile TurboFan, брюки Vertx с сетчатой вставкой на промежности и защищенными коленями (сидят на порядок лучше, чем другие тактические брюки, потому и стоят дорого), носки и трусы Quechua, кварцевые часы Nite MX10 с подсветкой GTLS, благодаря которой риски и стрелки даже днем отсвечивают зеленым, водоотталкивающие перчатки Ottegear, кефию, бинокль 12×25, ремень Т&Т, налокотники и наколенники той же марки, нож ONTOS Extrema Ratio со стальным лезвием длиной 165 миллиметров, гранатомет GLX, флягу Camelbak, пистолет Beretta 92FS в набедренной кобуре, штурмовую винтовку Beretta SC70/90, ботинки-амфибии Lowa модель Taskforce Zephyr GTX HI TF Desert, монокуляр ночного видения с усилителем яркости изображения, семь магазинов с патронами. Кроме огнестрельного оружия и шлема, все куплено через Интернет. Во внутреннем кармане куртки лежит фотография, которую Аньезе тайком засунула ему в рюкзак (она сняла себя в три четверти, поставив на автоспуск) – на ней одни трусики-перизома, грудь неловко прикрыта рукой, – увидишь такое, и глаза полезут на лоб. Шестнадцать килограммов одежды и оборудования на две тысячи евро: с оружием Чедерна ощущает себя кем-то другим – тем, кто ясно соображает и действует четко. Умелым. Решительным.

– Куплю вам орешков, – обещает он товарищам, уходя. Проходит мимо койки, на которой в трусах валяется Йетри, красный от зависти (а также из-за того, что у него сгорели нос, уши и плечи), шлепает того по бедру. – Будь паинькой, целочка! – В ответ Йетри поднимает средний палец.

Чедерна сидит в “Линче” спереди справа, контролирует связь. Кампорези – за рулем. Сзади – Пеконе и Рене, между ними, в башне, стоит Торсу. Командует конвоем из трех бронеавтомобилей Мазьеро. Капитан и сержант недолюбливают друг друга, Чедерна это знает и иногда поддразнивает Рене.

Чедерне не страшно. Ничуть. Он возбужден. Если они попадут в засаду, он знает, что менее чем за две секунды зарядит винтовку или вытащит пистолет и наведет на цель, и знает, что “менее чем за две секунды” может оказаться слишком долго, но какой смысл думать об этом – он гонит от себя эти мысли и старается настроиться на хорошее.

Никаких внештатных ситуаций. Патрульный выезд проходит спокойно, словно прогулка. Бронетехника останавливается у казармы афганской полиции, возвышающейся над ведущей к рынку улицей, солдаты заходят внутрь – на экскурсию, разведать, что это за место: начиная со следующей недели, им придется приезжать сюда каждый день – тренировать “мао-мао”, местных полицейских. По тому, как афганцы держат оружие, Чедерне сразу ясно, что случай безнадежный: реши политики вывести войска и доверить этим молодцам ведение войны, талибы мгновенно вернутся к власти – Чедерна готов дать руку на отсечение. Политиков он на дух не переносит: он считает, что у них одна забота – поплотнее набить карманы деньгами.

За воротами форта атмосфера менее напряженная, и солдаты решают пройтись по улице. Бронемашины ползут за ними, словно дрессированные зверюшки. Афганцы глядят на военных из своих грязных каморок. Чедерна берет их по очереди на прицел винтовки, представляя, как попадает в голову, в сердце, в колени. На курсах переподготовки его научили дышать животом, чтобы плечо, на котором лежит приклад, не дрожало, – обычно так поступают штурмовики, а Чедерна мечтает стать штурмовиком. Когда командировка закончится, он подаст заявление о зачислении в отряд особого назначения.

А пока что ему приходится заниматься совсем другим: капитан Мазьеро раздал солдатам конфеты, и к ним, как пчелы на мед, слетаются дети. Рене пытается растолкать их, размахивая руками.

– Спокойно, сержант! Они ничего вам не сделают, – издевается Мазьеро.

– Нельзя, чтобы они подходили одновременно, – отвечает Рене. – Так написано в уставе.

– Вы думаете, в такой чудесный день кто-нибудь бросит бомбу? Будете так себя вести, придется запретить вам покидать базу. – Капитан склоняется к одному из мальчишек и взъерошивает ему волосы. – Боюсь, сержант, вы еще не поняли, зачем нас сюда послали.

Чедерна видит, что командиру приходится все молча глотать. Он тоже терпеть не может Мазьеро и охотно дал бы ему коленом под дых. Чтобы утешить Рене, он похлопывает его по плечу и начинает раздавать конфеты.

Самый маленький мальчуган, в рваном халатике, чуть не попадает им под ноги. Чедерна поднимает его в воздух, малыш не сопротивляется, глядит на него выпученными водянистыми глазками, под носом засохли сопли.

– Малыш, тебя мама вообще не купает?

В ответ – беззубая улыбка.

– Ты не понимаешь, что я говорю, да? Ничего ты не понимаешь. Тогда я могу тебе сказать все, что хочется. Например, что ты блохастый. Грязный. Вонючий. Смешно? Правда? Вонючий, вонючий. Гадкий. Ну что ты смеешься? Тебе хочется конфетку, как у других? Правда? Вот, держи! Эй, эй, спокойно! Обещай только, что, когда вырастешь, не станешь талибом, договорились? А то придется мне взять вот это и всадить тебе пулю в лоб. – Он размахивает перед малышом винтовкой, тот следит за ней. – Торсу, эй, Торсу, поди сюда!

Торсу быстро подбегает к Чедерне, за ним следует рой мальчишек.

– Ну-ка сними меня!

Одной рукой Чедерна держит ребенка (тот попытался развернуть конфету, а потом засунул ее в рот прямо в обертке), а другой поднимает вверх винтовку, держась за магазин. Выглядит он круто – выложит фотографию в Сети.

– Хорошо получилось? Давай сними еще раз!

Он опускает мальчишку на землю, достает из кармана последние конфеты и бросает их в пыль.

– Вон там. Идите собирайте!

Запасы продовольствия

Продовольствие падает с неба – не очень регулярно и часто без предупреждения. Хотя на базе всегда подробно расписывают, что им нужно, сидящие в Герате чиновники обычно решают сами и шлют то, чего у них на складе навалом: туалетную бумагу вместо боеприпасов или сок, в то время как солдатам не хватает воды. Из-за плохой видимости уже шесть дней вертолеты в их район не летают. Еще немного и придется перейти на сухой паек. К счастью, за последние часы метеоусловия улучшились, небо вновь голубое, и ребята из “Чарли” высыпали на площадку перед базой в ожидании самолета.

Самолет появляется между холмом и горой – маленький, бесшумный, как насекомое. Глаза всех ребят, защищенные зеркальными линзами, обращены к черной точке, но никто не делает шаг вперед и не опускает скрещенные на груди руки. Самолет снижается, теперь можно различить круги, которые выписывают крутящиеся пропеллеры. Ничего не поделать: сколь бы часто ты ни видел, как С-130 подлетает с открытой задней дверью, сколько бы часов ты ни просидел неподвижно в его брюхе, все равно всякий раз замечаешь, что он похож на птицу с дыркой вместо задницы.

Паллеты быстро вылетают одна за другой, стропы парашютов, а их около десятка, натягиваются, белые полотнища раскрываются на фоне кобальтового неба. Самолет выполняет вираж и через несколько секунд исчезает из виду. Сброшенные на парашютах грузы покачиваются в воздухе, словно гигантские медузы. Но что-то идет не так. Резким порывом ветра один парашют почти складывает, он наклоняется и касается строп соседнего парашюта, словно пытаясь прижаться к нему. Затем и вовсе оборачивается вокруг соседа, стропы пойманного парашюта тоже закручиваются. Получившаяся спираль набирает скорость, стропы спутываются снизу и до самого верха, стискивая куполы. Превратившиеся в сиамских близнецов парашюты ударяются в два парашюта, летящие ниже, и все вместе образуют огромный клубок.

Солдаты стоят, не дыша, некоторые инстинктивно закрывают лицо руками, в то время как грузы, спутавшиеся друг с другом и ничем не поддерживаемые в воздухе, стремительно падают вниз, приобретая неслыханное ускорение, с которым летят к земле тяжелые предметы.

На месте падения поднимается облако пыли, висящее в воздухе несколько секунд. Ребята не знают, как быть. Понемногу, прижимая к носу кефии, они продвигаются вперед.

– Ну и дела! – говорит Торсу.

– Все из-за этих уродов из ВВС, – заключает Симончелли.

Они окружают вырытый паллетами кратер. Продукты питания – вот что там было. Сотня банок с очищенными помидорами взорвалась, забрызгав все вокруг красным, развалились упаковки с замороженной индеикои – разбросанные на песке красные ошметки блестят на солнце, а еще там были банки с пюре и молоко, которое теперь хлещет из продырявленных пластмассовых канистр.

Ди Сальво набирает горсть поломанного печенья.

– Позавтракать не желаете? Можно в молоке размочить.

– Ну и дела! – повторяет Торсу.

– Да уж, дела, – соглашается с ним Митрано.

Молочная лужа расплывается вокруг кучи еды, лижет ботинки солдат, смешивается с мякотью помидоров. Хищные птицы, выписывающие над ними все более сужающиеся круги, принимают помидоры за манящую лужу крови. Сухая почва впитывает алую жидкость, на несколько секунд темнеет, а потом становится как прежде, словно ничего не случилось.

Почти все мясо пропало. Индейки, которую удалось спасти, едва хватит на четвертую часть людей, а резать куски повара отказываются, потому что тогда получатся детские порции. Из-за опоздания и нестыковок солдаты уже больше недели не едят мясо, и когда они приходят в столовую и снова видят поддоны с макаронами, приготовленными с подсолнечным маслом, в воздухе пахнет бунтом. Чтобы успокоить людей (а еще потому, что и сам он соскучился по бифштексу), полковник Баллезио впервые соглашается нарушить устав и разрешает отправить две бронемашины на деревенский рынок – купить мяса у афганцев. Через три часа участники экспедиции возвращаются на базу с победным видом, под свист и аплодисменты – к крыше машины привязана лежащая на боку корова.

Корову разделывают на пленке, расстеленной позади казарм сто тридцать первого взвода, дают мясу ночь отлежаться, не убирая в холодильник, а на обед жарят. Из-за встречного ветра в столовой висит дым, однако запах горелого не раздражает солдат, а, наоборот, возбуждает и подстегивает аппетит. Они кричат, что хотят мяса с кровью, и повара рады им услужить. На столы подают толстые, красные внутри бифштексы: воткнешь в такой вилку – и на дно пластмассовой тарелки струйками льет прозрачная кровь. Мясо жесткое и не очень вкусное, но все равно оно лучше, чем замороженная индейка, гниющая в мусорных баках. Ребята наедаются до отвала. Все аплодируют полковнику Баллезио, который взбирается на лавку, поднимает стакан и произносит слова, которые все надолго запомнят:

– Говорю вам как полковник: ничего вкуснее в этом чертовом Афганистане вам не съесть!

После обеда ребята из третьего взвода идут в палатки поспать. Торсу и кое-кто еще направляются к Развалине. Они постарались навести уют: теперь здесь стоят столы, которые они смастерили из того, что было, над ними висят кабели Этернета и омерзительные рулоны липкой ленты, покрытые дохлыми мухами. Микелоцци, которого отец научил работать по дереву, соорудил барную стойку, сколотив вместе доски нескольких лавочек. Этого вполне достаточно, чтобы в Развалину стягивался народ, особенно к вечеру, хотя обычно выпивки на всех не хватает.

Как и почти у всех, у первого старшего капрала Анджело Торсу в двойном дне рюкзака спрятаны порножурналы, но пока что они не потребовались: с тех пор как у Торсу завелась виртуальная подружка, у него есть кое-то получше. Ради нее он подписался на спутниковую связь, которая стоит кучу денег и вызывает зависть товарищей по оружию, но дело того стоит: можно болтать с ней, когда захочется.

Он усаживается в уголке и подсоединяет к компьютеру модем. Ждет, пока огонек рядом с ником Tersicore89 в списке контактов переключится с красного на зеленый.

THOR_SARDEGNA: ты здесь?

TERSICORE89: привет, любимый

Одна из вещей, которые ему безумно нравятся в новой девушке: она здоровается с ним так, что по спине мурашки бегут.

THOR_SARDEGNA: чем занимаешься?

TERSICORE89: я в постели…

THOR_SARDEGNA: да ведь у вас уже пол-одиннадцатого!!!

TERSICORE89: сегодня суббота! а я вчера поздно вернулась

У Торсу от ревности начинает ныть в животе. Внутри что-то медленно шевелится.

THOR_SARDEGNA: с кем ты была?

TERSICORE89: не твое дело

Ему хочется закрыть, захлопнуть экран ноутбука. Не нравятся ему эти игры. “Дура”, – пишет он.

TERSICORE89: кино с подругой + бокал вина, доволен?

THOR_SARDEGNA: мне плевать

TERSICORE89: ладно, брось, как служба, солдат? я ужасно скучаю, нашла на Google Earth место, где вы находитесь, и распечатала карту, повесила над кроватью

Благодаря Tersicore89 Торсу обнаружил, что чистая фантазия обладает неоспоримыми преимуществами. Во-первых, секс через Интернет длится столько, сколько хочется, главное – сдерживать собственные руки. Сдерживаясь и не кончая, он испытывает ранее незнакомое, почти болезненное возбуждение, порой ему кажется, что он вот-вот взорвется. Во-вторых, так он может вообразить себе невероятно красивую, сексуальную, рослую девушку, намного более красивую-сексуальную-и-рослую, чем он заслуживает (пока что он не пытался представить себе Tersicore89 целиком, проще воображать отдельные части тела, детали). В-третьих, в Сети ему легче признаться в том, о чем сказать вслух он не осмелится. Когда рядом живое, манящее тело женщины, он тушуется.

Тем не менее с некоторых пор ему не терпится увидеть Tersicore89. Не во плоти и крови, это еще рано, а хотя бы по пояс через веб-камеру. Это желание возникло у него перед командировкой. Она не согласна, но он настаивает, даже сейчас.

THOR_SARDEGNA: покажись

TERSICORE89: прекрати

THOR_SARDEGNA: на минутку

TERSICORE89: еще рано, ты же знаешь

THOR_SARDEGNA: уже четыре месяца

TERSICORE89: мы еще так мало знаем друг друга

THOR_SARDEGNA: я о тебе знаю больше, чем об этом мерзавце Чедерне, который спит на соседней раскладушке…

TERSICORE89: если я покажусь, ты больше не станешь меня слушать и будешь думать только о том, красивая я или нет, о моем теле, о моей груди… может, тебе нравится грудь побольше…

а что я за человек, тебе будет неинтересно.

так уж вы, мужчины, устроены, я уже обожглась, спасибо

THOR_SARDEGNA: я не такой

Он лжет и знает, что лжет, и она это чувствует. Его последняя история – с Сабриной Кантон – закончилась из-за бородавки у нее на подбородке. Торсу не мог глаз оторвать от темного пятнышка. За последние недели бородавка выросла до огромных размеров и поглотила Сабрину.

TERSICORE89: вас, мужчин, только внешность интересует

THOR_SARDEGNA: хочешь, я покажусь?

TERSICORE89: не смей!

THOR_SARDEGNA: значит, это тебя только внешность интересует.

боишься, что я не очень красивый?

TERSICORE89: нет, дело не в этом, ты загоняешь меня в ловушку. показаться – значит, заявить: мне нечего скрывать, а из этого вытекает, что раз я не показываюсь, то мне как раз есть что скрывать, ловушка.

THOR_SARDEGNA: вытекает??? что ты как учено выражаешься!

Если честно, то, как она говорит, вернее пишет, и подкупило его. Он и представить себе не мог, что в женщине его могут интересовать подобные вещи. Да, Торсу нравится болтать с Tersicore89. За несколько месяцев они друг другу поведали столько тайн, сколько никогда никому не раскрывали. Например, только она знает, что у его матери недавно было плохо с сердцем и теперь, когда мама жует, у нее изо рта подтекает слюна. А Торсу, по крайней мере Tersicore89 его в этом заверила, – единственный, кто читал стихи, которые она записывает по ночам в тетрадку в кожаном переплете. В стихах он мало что понял, хотя местами они его тронули.

TERSICORE89: вот вернешься из командировки… тогда может быть

THOR_SARDEGNA: меня могут сегодня убить

TERSICORE89: такими вещами не шутят

THOR_SARDEGNA: запустят ракету по палатке, из которой я с тобой разговариваю, и руки и ноги у меня разлетятся в клочья, из глаз и ушей брызнут мозги, запачкают экран, и тогда я не смогу тебе больше писать

TERSICORE89: прекрати

THOR_SARDEGNA: не смогу

TERSICORE89: я сейчас отключусь!

THOR_SARDEGNA: ладно, ладно, но грудь-то у тебя на самом деле не маленькая?

TERSICORE89: нет. большая и крепкая.

THOR_SARDEGNA: а поподробнее?

TERSICORE89: что тебя интересует?

THOR_SARDEGNA: все. какая она, как ты…

– По-моему, это мужик.