Текст книги "Соблазненная роза"

В конце концов, сэр Исмей, вздохнув, поднял голову, в которой неотступно крутились мысли о том, как бы нарядить дочь в пышный свадебный наряд, и как можно скорее. Ей бы только добраться, перетерпеть всего денек дорожные невзгоды. Да, но Генри Рэвенскрэгский не такой простак, вынужден был признать сэр Исмей. И не следует совершать действий, которые могли бы насторожить будущего зятя и заставить его получше проверить положение дел. И тогда он непременно прознает, что лен, предназначенный невесте в приданое, отягощен долгами. И еще: он наверняка захочет провести с молодой женой брачную ночь. Потребовать то, что ему причитается. Но не сыскать сэру Исмею такого кудесника, который сумел бы превратить это истекающее горячечным потом, бредящее существо в робкую новобрачную с потупленным по монастырской привычке глазками, Никто на свете не смог бы скрыть роковую истину: девушка смертельно больна.

Внезапное подозрение вдруг заставило его отступить от ложа страдалицы. А что, если несчастная его дочь подцепила во Франции чуму? Мамка да няньки, ходившие за ней, уж конечно не могут распознать такую болезнь, они, наверное, подумали, что это всего лишь морской недуг. Он и сам первым делом подумал про то же, ведь по каналу унеслись на всех парусах. «Дурнота от болтанки, эка важность», – утешил он тогда себя. И лишь хорошенько приглядевшись, он заметил, как неестественно бледна его дочь, какой исхудалый у нее вид. А уж когда услышал и сухой кашель, сердце у него так и зашлось. Сэр Исмей понял, что алые ровные пятна на щеках – вовсе не от избытка здоровья. Напротив, это скорбные меты тяжкой болезни.

Снова появилась нянюшка, и он, стоя в сторонке, молча смотрел, как она, обмочив тряпицу в ледяной воде, отирает лоб своей питомицы.

А ведь будто бы жар немного спал, или ему просто очень хочется в это верить? Нет, так и есть, хворь вроде бы меньше лютует… Сэр Исмей воспрял духом. Пока еще ему рано хоронить свои мечты… Признаться, он никак не ожидал, что его молитвы будут так скоро услышаны… Может, и правда его девочке удалось перемочь лихорадку…

– Вроде бы ей полегчало, – вдруг охрипнув, проговорил он, но женщина лишь молча пожала плечами. – Если будут перемены, сей же час дай мне знать, в любое время.

– Как прикажете, господин. Так мы едем завтра?

– Все в Божьей воле.

Обрадованный явными переменами к лучшему, сэр Исмей на этот раз нашел пару добрых слов для раздираемых зевотой стражников. А, вернувшись в спальню, заметил, что она смотрится светлей и приветливей. Как знать, глядишь, все еще наладится. Пик болезни позади, дочка сумела побороть ее. Пробормотав благодарственную молитву, он скинул халат и забрался под одеяло. Тома он будить не стал, малый ведь уже услужил ему как должно перед сном. Сэр Исмей это вам не какой-нибудь неженка, из тех дворянчиков, которые, как он слыхал, не могут сами поправить собственную подушку или подтянуть одеяло. Сэр Исмей очень гордился своей независимостью от слуг.

Стояла глубокая ночь, все постояльцы мирно почивали в своих постелях, когда в дверь сэра Исмея настойчиво постучали. Спал он чутко и пробудился сразу, хоть устал непомерно, а постель была мягкой и теплой…

– Входите, – крикнул он, чувствуя, что будят его неспроста. Он никому не спускал, когда его по глупости беспокоили из-за пустяков.

Это был Хартли, верный его капитан. За ним, еле волоча ноги, в комнату вошла нянюшка.

– Простите, что разбудил вас, милорд, но у Сары есть для вас новость.

От этих слов сердце сэра Исмея окаменело.

– И какая же? – спросил он, откидывая одеяла и опять натягивая халат.

– Беда, милорд. Видать, наша возлюбленная госпожа… умерла, – с почтительной скорбью тихо произнес Хартли.

– Умерла? – недоуменно повторил сэр Исмей, не в силах осмыслить услышанное.

– О, мой господин, ничего я, горемычная, не могла уж поделать. Она тихохонько так отошла. Я и глазом моргнуть не успела, – проговорила женщина, обливаясь слезами. – И вот сразу пришла, как вы приказывали.

Капитан и нянюшка благоговейно молчали, обрушив на своего хозяина страшную весть. Сэру Исмею показалось, что сердце его сейчас лопнет от жгучего горя и выскочит из груди. Он слышал, как яростно заструилась кровь по жилам. Мучительная боль утраты, шок от внезапного удара, крах надежд – все навалилось на него разом. Сэр Исмей вдруг почувствовал, что у него подкашиваются ноги, и потянулся к скамейке. Хартли быстро пододвинул ее хозяину, осмелившись даже поддержать его за плечо.

– Кто еще знает об этом? – спросил сэр Исмей после долгого молчания.

– Никто, кроме нас, милорд.

Вот и ладно. Теперь мне надобно обдумать, как быть дальше.

– Да, милорд, – с обычной для военного человека краткостью отозвался Хартли и крепко ущипнул нянюшку за пухлую руку, когда та открыла рот, чтобы что-то брякнуть, – Прикажете удалиться?

Сэр Исмей кивнул и, поразмыслив, добавил:

– Охрана у ее дверей пусть остается на месте. И никому ни слова. Ты понял?

– Можете положиться на меня… на нас, – уточнил он, строго посмотрев на рыдающую женщину. – Будем ждать ваших дальнейших приказаний.

Сэр Исмей даже не слышал, как они вышли. Он долго сидел, обхватив голову руками, чувствуя в душе полную опустошенность. Значит, теперь его дочке больше не надобно будет терпеть дорожные невзгоды и обводить вокруг пальца Рэвснскрэга. Теперь уж точно все потеряно: возможность продолжения старинного рода де Джиров, имущество, фамильный замок – все теперь кануло в пучину постыдных долгов и стариковского одиночества.

Сэр Исмей сжал кулак и стал трясти им над головой, изрыгая проклятия Всевышнему, сыгравшему с ним такую злую шутку:

– Ты все же отобрал ее у меня! Ну, тебе-то она на что. Господи?! Такая худосочная, бледная девица? Отобрал только ради того, чтобы поиздеваться надо мной?

Снова сжав виски ладонями, он пугливо вздрогнул от собственного богохульства, но боязнь его тут же испарилась. Божий гнев больше не страшил его. Ведь Господь уже нанес ему смертельный удар. Дом де Джиров обречен, он рухнет как карточный домик. Спасти его мог лишь брак наследницы сэра Исмея с властительным Рэвенскрэгом.

И снова безутешного отца будто опалило огнем и застучало в висках от прилива крови: он мысленно попытался примерить ненавистное рубище неудачника. Мало что ли было Господу его сыновей. Все до одного младенцы мужского пола, которыми разрешалась его супружница, покидали этот мир не прожив и дня. Одно лишь дитя выжило – его первенькая.

При этой мысли сэр Исмей вскинул голову. Отчего же первенькая? Первая его дочь была зачата в одно прекрасное весеннее утро на мокрой от росы обочине. Небесное блаженство познал он тогда, когда его крепко обвивали пухлые ручки дочери дубильщика, девицы фигуристой и страстной. То восхитительное утро навсегда связалось в его памяти с алмазным блеском росы и ласковым теплом первых золотых лучей. Дочь деревенского дубильщика стала его юношеской любовью, а было это еще до того, как он уехал во Францию, из которой воротился совсем другим – с чувствами, затупленными кровавыми сечами и смертями. Жизнь, однако, текла своим чередом. Канули в прошлое юность и золотоволосая ядреная крестьяночка, оставшаяся и поныне незабываемым воспоминанием о той данной поре… оно и сейчас согревает ему душу.

Сэр Исмей выпрямился, вновь ощутив себя отпрыском гордых де Джиров. Минутная слабость и отчаяние заставили его пресмыкаться перед каким-то там божком, не соизволившим ему помочь. В конце концов, истинного дворянина отличают от прочих находчивость и уверенность в себе, вот его тавро. Эти две редкостные добродетели еще помогут ему одержать верх в ратоборстве с судьбой.

Надежда, пусть совсем слабенькая, оживила сердце волнением. Как бы то ни было, дитя, которое Бог нынче прибрал к себе, у него не единственное. Существует еще та красавица, что встретилась ему на Эплтонском тракте.

Сэр Исмей отворил дверь и кивком подозвал стоявшего в зыбко освещаемой свечой темноте Хартли. В гостинице царила полная тишина, ни шага, ни шороха кругом. Это было как нельзя кстати.

– Прикажи людям собираться в дорогу. Пусть готовят фуры, как и уговаривались ранее, словно бы ничего не стряслось. Ты, женщина, останешься здесь. – Сэр Исмей приказал одному из охранников проводить нянюшку в ее комнату. – А ты, Хартли, зайди ко мне. Знаешь дорогу на Эплтон?

Хартли кивнул и замер в ожидании приказа.

– Все должно быть проделано очень осторожно, чтобы никто ничего не проведал, – сказал сэр Исмей, понизив голос. – Вся наша будущность зависит от успеха этого маневра.

– Сделаю все, что изволите приказать, милорд.

– Садись и слушай в оба уха.

Глава ТРЕТЬЯ

Розамунда бежала по дороге, пока совсем не уморилась, ей пришлось замедлить шаг. Проснувшись поутру, она с облегчением обнаружила, что покамест цела и невредима и лежит себе под яблонькой в саду Гуди Кларка. Она даже улыбнулась, дивясь своему везению, без него ей бы нынешней ночью нипочем не уберечься. Не иначе как Ходж испугался собаки. Она знала, что ей еще не миновать расплаты за то, что улизнула от этого черта. Если б Джоан была на ее стороне, можно было бы как-нибудь выкрутиться. Но матушка предпочитала забыться за кружкой браги, а не выслушивать жалобы дочери, и тем более ей верить.

Небо над головой было еще черным. В декабре солнце всходит поздно, когда вообще появляется на небосводе. На дороге никого не было. Розамунда гадала, уехали ли Мэт с Джиллот на ярмарку, или еще совсем рано? Если еще не уехали, то они нагонят ее по дороге. Но вот вдалеке послышались вроде голоса. Стайка лоточников вышла из леса. Как только они скрылись за поворотом, Розамунду снова обступила тишина зимнего утра.

Несколько миль прошагала девушка, чутко прислушиваясь, в надежде распознать желанное цоканье копыт Доббина и знакомый скрип старенькой повозки. Но нет… видать, ей придется добираться до ярмарки пешим ходом. Заслышав сзади дробный перестук копыт, она отпрянула вбок, чтобы пропустить всадников. Хотя небо уже немного посветлело, Розамунда боялась, что ее не приметят и ненароком затопчут. Когда конники подъехали ближе, она поняла по громкому гулкому цоканью, что их и впрямь много. Оглянувшись, Розамунда увидела (глаза ее уже привыкли к темноте), что солдаты направляются прямо к ней…

– Эй, кто там? Ну-ка стой, девонька!

Розамунда кинулась бежать что есть мочи, но, поняв, что это лишь напрасная трата сил, покорно замерла. Сердце ее колотилось от страха. Но что она могла поделать? На дороге ни души. А по обочинам сплошь заросли колючек да терновника, Ни убежать, ни спрятаться… И лоточники уже далеко вперед ушли, до них не докричишься… Розамунда была в отчаянии.

Головной всадник, видать их предводитель, развернул коня и подъехал совсем близко, преградив ей путь. К нему подъехали еще двое, у одного из мужчин был в руке фонарь, он наклонил его к лицу Розамунды. Посовещавшись с подчиненными, главный спросил, не из Виттона ли она.

– Да, я тамошняя, – убитым голосом подтвердила девушка.

– Держишь путь на Эплтонскую ярмарку?

Розамунда кивнула, настораживаясь все сильнее. У предводителя был йоркширский выговор, – стало быть, он здешний, хотя она ни разу не встречала этих всадников на ярмарке. И вдруг он спрыгнул с лошади и направился к Розамунде… Девушка отскочила назад, ее ноги соскользнули с обочины, и она по щиколотку провалилась в ледяную воду, придорожные канавы были полнехоньки ею.

– Да ты не бойся, девонька. Я тебя не обижу, – усмехнулся главный. Он схватил ее за руки и вывел обратно на дорогу, – Тебе придется поехать с нами.

– Нет!

– Но у тебя нет другого выбора, – уже сердито проговорил он. Мой хозяин послал меня за тобой.

– А кто таков твой хозяин и что ему от меня нужно?

– Этого мне говорить не велено. Ну, пошли. Не теряй понапрасну времени. Своей ли волей пойдешь, или мне придется действовать силой – все одно я тебя увезу.

– Нет! – снова закричала Розамунда. Потеряв в конце концов терпение, он ухватил ее за плечо, и один из солдат тут же поспешил на подмогу. Вскоре они с ней сладили и положили поперек седла, точно мешок с мукой. Отчаянно крича и пытаясь сесть, Розамунда хорошенько помучила своего похитителя, пока он не усадил ее перед собой, предварительно обвязав ее веревкой, так что локти вжались в бока, и предупредив заодно, что, если она не прекратит голосить, ему придется вставить ей в рот затычку.

Мерно покачиваясь в седле, пленница смотрела на светлеющие окрестности и, пытаясь собраться с духом, обдумывала план избавления. Увидев проходящих мимо крестьян, она стала молить их о помощи. Но ее похититель тут же закрыл ей ладонью рот, напомнив таким образом, что самое разумное в ее положении – помалкивать. Какое-то время Розамунда надеялась, что они наткнутся на повозку Мэта и Джиллот. Но, доехав до перепутья, отряд свернул в сторону деревни Гаттон, и ей стало ясно, что на встречу рассчитывать нечего. Доехав до Гаттона, всадники свернули еще раз – вправо – и подъехали к вымощенному булыжником гостиничному двору, где стояли несколько груженых фур, – видать, кто-то собрался уезжать.

Розамунда сидела ни жива ни мертва, изнемогая от гнева и обиды: огромная лапища предводителя до боли крепко зажимала ее рот. Розамунде не раз доводилось слышать истории о похищенных женщинах, которых потом продают в публичные дома, где несчастных понуждают распутничать. Кошмарные картины одна страшнее другой возникали в ее воображении, а ее похитители тем временем обсуждали, что делать с добычей дальше. Немного успокаивало то, что на разбойников эти солдаты не походили. Видать, офицеры, вон какие богатые сбруи и амуниция… должно быть, они служат у какого-то знатного лорда. А знак на трепещущем на легком ветерке штандарте она вроде как видела раньше: леопард с разъяренно оскаленной пастью. Как сверкает золотое шитье!.. И вдруг сердечко ее затрепетало: она вспомнила, где видела этого шитого золотом леопарда. Точно такой же был вышит на попоне у того богатого господина, которого она встретила вчера на Эплтонской дороге!

Все теперь окончательно прояснилось. Так вот почему за ней охотились! А зачем она понадобилась их хозяину, понятно и так… Она тут же вспомнила, как восхищенно он ее тогда рассматривал. Восхищенно, да, но любострастия в его взгляде вроде бы не было. Раздумья Розамунды были внезапно прерваны: мучители стащили ее с седла и развязали веревки.

– Если будешь держать рот на замке, я не стану тебя тащить силком, пойдешь сама как вольная женщина, а не пленница, – милостиво разрешил предводитель, он же капитан Хартли.

Розамунде страшно хотелось дать ему за такие дерзости оплеуху, но она справедливо рассудила, что гонор eй сейчас ни к чему. Видать, силища у этого офицера огромная, и он обязан выполнять приказ своего господина. Гордо вскинув голову, Розамунда проследовала с солдатами в гостиничный двор. Капитан шел впереди, двое ратников по бокам и один замыкал шествие. Остальные, спешившись, разбрелись по двору, переговариваясь и потягивая эль. Но вот бледное солнце проглянуло-таки сквозь облака, одолев зимнюю утреннюю хмарь.

Потом Розамунду долго-долго вели по узким ступенькам наверх, приказав, наконец, остановиться перед закрытой дверью. «Не иначе, как господская опочивальня», – подумала Розамунда. Она верно угадала: когда дверь распахнули, первое, что бросилось ей в глаза, была огромная постель. Розамунда вошла в освещенную свечой комнату, стараясь не выказать своего страха. Ее предчувствия сбылись – у окна стоял тот самый дворянин с Эплтонской дороги. Он был одет в дорожное платье, а рядом на скамейке лежал плащ. Когда он обернулся, на лице его тотчас вспыхнула приветливая улыбка.

– Вот та девушка, которую зовут Розамундой, – отрапортовал капитан Хартли.

– Это действительно та девушка, Хартли.

Капитан с облегчением вздохнул и пустился в объяснения:

– В такую рань девушки обычно по дорогам не ходят, так что найти ее было не так уж трудно, – честно признался он, однако при этом отер со лба пот, хоть был только что с морозца. Взопреешь тут: Хартли один знал, какое ответственное дело было доверено хозяином ему и его воякам…

– Благодарю тебя, Хартли. Можешь идти.

– Слушаюсь, милорд. Если что, я буду во дворе.

Розамунда подождала, когда капитан выйдет и, прислушиваясь к его тяжелым удаляющимся шагам, старалась придумать какие-нибудь предельно убедительные слова.

– Ты как будто чего-то боишься, милая. Клянусь, тебе не из-за чего волноваться. Я понимаю, как не испугаться: схватили да неизвестно куда повезли. Ты уж прости, не держи на меня обиду за то, что поневоле заставил тебя пережить. У меня не было иной возможности доставить тебя сюда в срок, до назначенного часа отъезда. Я не хотел забирать тебя, не испросив – при тебе же – согласия у твоей матери, но, увы, тебя не было дома – уже ушла на ярмарку.

Его речи звучали вроде бы правдиво, и Розамунда немного успокоилась. И даже ее гнев куда-то улетучился. Однако как бы этот человек се ни улещивал и ни виноватился перед нею, ему вряд ли удастся придумать оправдание тому, что он залучил ее в гостиницу.

– Зачем вы приказали привезти меня сюда? – спросила Розамунда.

– Совсем не за тем, о чем ты думаешь. Что? Небось, разочарована?

– Я не какая-то распутница, я честная девушка, – сердито выпалила она, призвав на помощь все свое бесстрашие.

– Вот это замечательно, твоя добродетель принесет тебе великую выгоду. – Он сделал шаг ей навстречу, и Розамунда тут же отступила на шажок назад. Он улыбнулся, изумленный такой недоверчивостью.

– Я вовсе не собираюсь посягать на твое целомудрие. Хоть нрав у меня отнюдь не монашеский, скорее напротив. Но что касается твоей особы, не бойся – тебя я не трону. Ты знаешь, кто я? Розамунда покачала головой.

– Зовут меня сэр Исмей де Джир, лорд Лэнгли Гаттонский.

– И что лорду Лэнгли угодно от меня, дочери простой деревенской прачки?

– Нет, дочь прачки куда более важная персона, нежели ты думаешь. – Он поднял свечу повыше, чтобы хорошенько рассмотреть ее лицо. – Розамунда. У моей дочери такое же имя, а назвали ее в честь бабки, леди Розамунды Лэнгли.

Девичье лицо вспыхнуло при упоминании этой знатной леди.

– На ее пожертвования была построена Сестринская обитель, что на торфяниках. Тамошние сестры говорили мне, будто бы меня назвали в честь этой леди.

Сэр Исмей кивнул и, взяв в руку ее толстую косу, стал поглаживать шелковистые пряди.

– Вы гак и не ответили, зачем приказали привести меня сюда? – резко спросила Розамунда, отшатываясь от ею ласковой руки.

Немного подумав, сэр Исмей, спросил:

– Не хочешь прислуживать моей дочери? – Он подошел к окну и, повернувшись к Розамунде спиной, добавил: – Ты ни в чем не будешь знать нужды. А жить будешь в замке. Что ты на это скажешь?

Розамунда впала в смятение. Неожиданное предложение так ее разволновало, что она стиснула руки, чтобы сдержать охватившую ее дрожь. Она и помыслить не посмела бы о такой удаче. Ей дозволят жить в настоящем замке, с лордами и важными дамами. Она будет носить дорогую одежду и питаться всякой лакомой едой… а главное, она избавится от Ходжа! Больше ей не придется терпеть ночных пьянок и гнуть спину, обхаживая домочадцев, а грязнее работы не придумаешь. И даже про обещание, данное Стивену, теперь можно забыть. Горничной дочери сэра Исмея никогда не бывать замужем за сельским кузнецом. Только можно ли верить слову этого дворянина, не обманет ли он Розамунду?

– Вы хотите приставить меня к вашей дочери горничной? – переспросила она и поспешила точно обозначить круг будущих своих обязанностей: – Прислуживать ей, помогать при умывании, держать в чистоте и справе ее одежду?

– Ты будешь скорее компаньонкой, а не служанкой. Согласна?

– Да, если это все, что от меня требуется. Рот сэра Исмея чуть дрогнул, удерживая улыбку.

– Все блюдешь свою честь? Ради твоего спокойствия я готов на святых мощах поклясться, что у меня и в помыслах нет взять тебя в наложницы.

Его порядочность озадачила Розамунду. Она только изумленно хлопала длинными ресницами, глядя, как снимает с шеи спрятанный под дублетом золотой ковчег со святыми мощами.

– Клянусь никогда не понуждать эту девушку разделить со мной ложе… Пресвятая Матерь, ведь тогда я совершил бы грех кровосмешения, – добавил он тихо, вроде как для себя, а в полный голос продолжил: – Клянусь, что не причиню тебе никакого зла. И ты получишь столько денег, сколько тебе и не снилось.

От его слов у Розамунды занялось дыхание: уж не сбывается ли предсказание гадалки? Может, странные слова старухи – будто судьба Розамунды в том, что ее приметит один богач – означали на самом деле, что он наймет ее в услужение к своей дочери? Розамунда немного воспряла духом.

– Ну и каким будет твое решение? Времени у нас в обрез. Через час мы должны уехать. Твоему семейству я велю дать денег. Думаю, увесистый кошель золотых монет хорошо подсластит им горечь расставания с дочерью.

Глаза Розамунды радостно просияли.

Кошель с золотом. Так вот о каких деньгах он говорил, и гадалка тоже все твердила про богатство…

– А поклянетесь еще раз? Что и впрямь заплатите моим родичам?

Сэр Исмей усмехнулся дерзости этой девчонки, посмевшей усомниться в его обещании, однако оговаривать ее не стал и снова положил руку на ларец с мощами.

Последние облака сомнений растаяли в душе Розамунды, и она затрепетала от счастья, предвкушая столь заманчивое будущее. Ее больше не будет преследовать отчим, и ей не придется коротать век с нелюбым. Теперь она свободна, теперь у нее своя жизнь… Сроду не бывала в замке, там, верно, страсть как красиво, ей и не догадаться, какое там убранство.

– Розамунда, – позвал сэр Исмей, чуть повысив голос, – я жду, что ты мне ответишь.

– Золото передайте матери, иначе Ходж все пропьет. Коли скажете, что деньги только для нее и детей, он побоится нарушить ваш наказ.

– Договорились. Ты не только прекрасна, но и умна. Не сомневайся, Джоан получит деньги. В конце концов, это самое меньшее, чем я могу ей отплатить. А теперь нам пора. Нельзя терять времени. Я пришлю сейчас женщину, которая поможет тебе одеться в дорогу.

Когда сэр Исмей вышел, Розамунда стиснула от волнения руки и глянула из окна во двор. Уж не снится ли ей все это! Вот чудеса, сэр Исмей знает даже, как зовут мать… И тут она прижала пальцы к губам. Как это она сразу не сообразила! Сэр Исмей – тот самый загадочный дворянин, о котором судачили в деревне. Наверняка он ее отец! Он ведь что-то говорил о кровосмешении, когда клялся не трогать ее. Она не ослышалась? Она вздохнула и радостно закружилась по комнате. Наконец-то сбылось! Теперь она больше не пригулянный по весне грех деревенской прачки, теперь она знает, кто ее отец!

Дверь заскрипела, но Розамунда все еще кружилась. Между тем в комнату вошла служанка, державшая в руках ворох всяких одежд, но в тот же миг буквально остолбенела, во все глаза глядя на Розамунду.

– О госпожа, – пробормотала она наконец, бухаясь на колени и целуя край платья Розамунды. – Благодарение всем святым… Вы оклемались! Истинное чудо! И вот вам мое слово, миледи, вы стали даже краше, чем прежде. Совсем здоровенькая. Хвала Пресвятой Богородице!

Розамунда ничего не понимала. Но когда она попросила женщину объяснить, в чем дело, та принялась что-то городить про море, по милости которого миледи и расхворалась, не давая Розамунде вставить ни словечка в свои причитания. Потом женщина и вовсе понесла какую-то нелепицу, и Розамунда больше не пыталась что-либо уяснить.

Ужасно стыдно, когда кто-то тебя одевает, даже в такие красивые одежды. Розамунда не могла отвести от этих вещиц глаз и все норовила хорошенько каждой полюбоваться, прежде чем позволить надеть ее на себя. А женщина непрестанно приговаривала, чтобы миледи поспешала. Нательная тонкого полотна рубашка, поверх нее шерстяная нижняя юбка, а на них еще и платье, расшитое по подолу блестящими голубыми цветами, Розамунда потрогала ткань, пытаясь понять, откуда такой блеск: может, в волокно добавили золотых нитей? Ежели уж ей, всего лишь прислуге, полагается столь богатое платье, то как же тогда одеваются сами господа? Неужто еще богаче?

Как только Розамунда закончила одевание, прислужница велела ей поскорее спускаться вниз. Люди сэра Исмея собрались у дверей, ожидая ее прибытия. Среди ждущих было и несколько женщин с очень бледными лицами, они стояли чуть поодаль от солдат. При виде Розамунды, облаченной в дорожное платье и вполне готовой тронуться в путь, они еле сдержали удивленное восклицание. Они тут же ее обступили, что-то лопоча на непонятном языке, гладили ее и смеялись, и глаза их сияли от радостных слез.

Розамунда никак не могла уразуметь, чем это они так взволнованы и обрадованы. Может, у богачей такие странные обычаи? Она тоже улыбнулась женщинам, но так и не сумела понять ни одного слова. Не зная, как им ответить, она просто протянула им руки – в знак признательности. Но к великому изумлению Розамунды, они схватили ее ладони и начали покрывать их поцелуями.

Тут подошел сэр Исмей и, пробравшись сквозь толпу, сердито шикнул на женщин, отгоняя прочь. Но они и ухом не повели, будто не замечая его нетерпения, и все норовили стать поближе к Розамунде. Тогда он строго-настрого приказал им отправляться к предназначенной им повозке, но они снова пренебрегли его приказанием. И тут уж вмешались солдаты, урезонивая строптивиц. Надув губы, те все же подчинились.

Одну из повозок откатили от остальных. Но, и забравшись в нее, женщины высовывались оттуда, выкрикивая слова прощания и размахивая платочками. Розамунда тоже им помахала, что вызвало ликующий смех: видать, они были страшно довольны, что она им ответила.

Сэр Исмей, насупившись, ждал, когда повозка с эскортом из четырех конников выкатится наконец из ворот. И только когда она окончательно скрылась из виду, лицо его просветлело.

– Французские балаболки – терпеть их не могу, – сказал он своим приближенным. Потом приказал Розамунде подойти поближе и встать рядом.

Услышав про французских балаболок, Розамунда догадалась наконец, почему не могла понять ни единого их словечка. Она улыбнулась сэру Исмею, уверенная, что в новом своем наряде пригожа как никогда. И по лицу его поняла, что действительно очень хороша, у того даже занялся дух, когда он поднял на нее глаза.

– Ты умеешь ездить верхом? – почти шепотом спросил он.

Розамунда кивнула, хотя и подозревала, что ее умения справляться с кобылой, привыкшей к повозкам, совсем недостаточно для благородной наездницы.

– Я пробовала ездить, правда только на деревенских лошадках, милорд.

– Пока тебе лучше путешествовать на носилках. А как ты чувствуешь себя в седле, выясним позже.

– А где же ваша дочь, милорд?

В ответ на ее нетерпеливый вопрос он уклончиво бросил:

– Отдыхает. Ты увидишь ее. В свое время. Как странно. Разве служанка не должна быть при своей госпоже?

– А те французские женщины… они тоже в услужении у вашей дочери?

– Были. А теперь они едут домой, в свою Францию. И скатертью дорожка!

Несколько солдат, учтиво склонив головы, помогли Розамунде забраться в носилки. Какова цель предпринятого сэром Исмея путешествия, они не знали. И даже не сказали Розамунде, как долго им предстоит быть в дороге. Носилки подняли и сразу же задвинули кожаные шторки. Розамунда негодующе снова их раздвинула, резко звякнув металлическими крючочками.

– Мне душно. Почему я должна задыхаться за этими толстыми занавесками? Нас ждут опасности? Вы поэтому меня прячете?

– Опасности? Да, и немалые. Так что не фокусничай. Сиди себе, отдыхай. Путь нам предстоит далекий.

Розамунду страшно раздражали бесконечные его недомолвки, но она уже поняла, что язык ей лучше не распускать. Как-никак сэр Исмей такой важный лорд. Она откинулась на обитую кожей спинку. Шелковые подушки и ширмочки. Как все богато. А покрывало из самого настоящего меха, коричневого и лоснистого, а на ощупь он даже нежнее шелка… «Дочку Исмея, небось, тоже несут в носилках», – подумала Розамунда. Но, глянув в шелку между шторами, увидела фуры и повозки. Всадники выстроились в каре вокруг ее носилок, а сам сэр Исмей ехал впереди: Розамунда узнала его черного жеребца по чуть подрагивающему смоляному хвосту.

Эдак через четверть часа одна из повозок отъехала вбок и свернула на дорогу, ведущую к Виттону. Розамунду это очень удивило: а туда-то зачем? Но спрашивать что бы то ни было бесполезно. Солдаты все равно ничего не знают, или им просто не велено вступать с нею в разговор. А значит, они будут попросту отмалчиваться.

Через несколько часов после отбытия сэра Исмея и его свиты гостиничный конюх обнаружил нечто ужасное. Парень тут же понесся к хозяину, бормоча про какую-то покойницу. Тело женщины, завернутое в ряднину, лежало в бочке с водой, припасенной для лошадей. По всему было видно, что ее удавили веревкой. Несколько слуг женщину признали: она покупала у знахарки мазь – для своей больной госпожи. А после ее уж никто не видал.

На третий день Розамунда, пренебрегши осторожностью, стала требовать, чтобы ее допустили к сэру Исмею. И снова принялась донимать своих охранников вопросами. Она устала от тесных носилок, которые раскачивались при передвижении, как корабль, ей было тошно сидеть тут одной-одинешенькой. Правда, каждый вечер их караван останавливался в придорожных корчмах, где Розамунде предоставляли лучшую комнату и несколько служанок. Они почему-то называли ее госпожой и, что было совсем уж непонятно, даже знали ее имя.

На очередном постое, выслушав с кислой миной ее жалобы на неудобства, сэр Исмей пообещал, что завтра позволит ей хоть немного проехаться верхом, прибавив при этом вполголоса – вроде как для себя:

– По-моему, уже можно, времени прошло достаточно. – И устало потер ладонью лоб. – И вот что, девушка. Скоренько поешь да ложись. Завтра последний день пути. Выезжаем на заре.

– Мы едем в Лэнгли Гаттон? – спросила Розамунда, отведав пряного мяса с вкуснейшим хлебом. Она сидела напротив сэра Исмея, остальные же его люди почтительно расположились чуть поодаль. Слуги споро наполняли тарелки и кружки и тут же отходили.

– Нет, Лэнгли Гаттон совсем в другой стороне. Он еще южнее Виттона, оттуда мы и начали путь.

– Поняла. А когда мне будет дозволено свидеться с вашей дочерью? Я думала, она тоже едет с нами.

– Что-то ты стала чересчур любопытной.

– Да сколько ж можно терпеть, сплошные тайны. Какая вам нужда скрытничать? Неужто большой грех, коли я захотела узнать, куда мы едем и когда я увижу свою госпожу?

Сэр Исмей молча продолжал поглощать еду, но после долгой паузы все-таки пробормотал, жуя:

– Вот когда я захочу, тогда все и узнаешь. Розамунда сверкнула глазами и грохнула о столешницу пивной кружкой: