Текст книги "Соблазненная роза"

Глава ШЕСТАЯ

Лунные блики, точно обломки льда, посверкивали на траве перед поместьем. Бланш сквозь щелку в ставнях неотрывно смотрела на извилистую дорогу, но там не было ни души. А она ждала, несколько часов уже ждала гостя. Но конский топот никак не вторгался в тишь этой ясной лунной ночи. Беспокойство леди Бланш нарастало, и она все крепче стискивала зубы и кулаки. Гнев закипал все яростнее, и, наконец дав ему волю, она простонала:

– Ну погоди, Генри, ты еще заплатишь за сегодняшнее мое унижение, Господом клянусь.

Она, чуть потопав затекшими от долгого выстаивания у окна ногами, направилась к очагу и, затаив дыхание, стала вглядываться в потрескивающие искрами головни, горевшие совсем слабо. Однако, прежде чем положить свежих дров, она достала с полочки над очагом шкатулку и, отсыпав какого-то порошка, бросила на головни: пламя вспыхнуло с новой силой, языки его были теперь причудливо окрашены, и, прежде чем они опали, гадальщица успела разглядеть в их неверных очертаниях мужскую фигуру – меж двух женских… потом пляшущие всполохи явили ей падающую корону, какую-то яростную сечу – много крови… война!

Она в ужасе отвернулась, не желая знать, что огонь напророчит дальше. Такие гадания часто тревожат душу, а от вызванных ими боли и страха черная магия уберечь не может… Тут она услышала слабый перестук – он приближался: конские копыта выбивали дробь на твердой, прихваченной морозом дороге. Наконец-то…

Бланш кинулась к двери, позабыв про гнев и обиду. Она пышнее взбила блестящие рыжие кудри, кокетливо напустив несколько локонов на белые плечи, остальные же убрала под пурпурный бархатный тюрбан. Уолтер привез когда-то похожий из Святой Земли, и так он ей тогда приглянулся, что она объявила, что теперь будет ходить только в тюрбанах. В ту пору муженек Бланш исполнял любые ее прихоти и повелел изготовить ей целую дюжину – из лучших тканей. Особенно она любила тюрбан из черного бархата, расшитый звездами и полумесяцами… обычно надевала его, когда ей приходила охота погадать.

– Уж не чаяла тебя дождаться, дорогой, – проворковала она, подпустив в голос соблазнительной хрипотцы.

– Я изрядно продрог. – Он подошел к очагу и потянул носом, ибо уловил знакомый запах «магического» порошка. Значит. Бланш опять надумала потешиться ведьминскими своими забавами.

И что же уготовано нам в будущем? – спросил он, обнимая ее за плечи и довольно равнодушно их поглаживая.

– Какая-то неразбериха. Не знаю, как и толковать. – Она погладила холодную щеку, на которой успела отрасти щетина. – Теперь ты человек женатый, – продолжила она, невероятным усилием воли пытаясь не выдать свое смятение. – Ну и как все прошло? Ты доволен?

Генри отпрянул, досадливо дернув плечом:

– О Господи, промерз до самых костей. Чем ты можешь меня отогреть?

Грациозными шажками Бланш просеменила к стоявшему у стенки столику и, взяв блюдо, стала раскладывать на нем мясо, хлеб и розовое песочное печенье. А еще у нее был припасен крепкий эль. Поблагодарив за угощение, он устроился с подносом на скамье и жадно принялся есть. Подождав, когда он насытится, Бланш опять принялась вызнавать:

– Ну а теперь ты ответишь на мой вопрос?

Она отхлебнула эля и прищуренными глазами стала смотреть на блестящий оловянный ободок своей кружки.

– Все как положено. Только теперь несколько месяцев придется запасать провиант: кладовые подчищены не хуже, чем после королевского визита.

– Я не о провианте, – сухо заметила она. – Я про твою девицу спрашиваю.

Померещилось ей? Или он и в самом деле отвел глаза?

– А что именно ты хочешь узнать? Ее только что привезли из французского монастыря. Вот, пожалуй, и все, что могу о ней сказать.

Его ответ показался ей чересчур уклончивым. У Бланш заныло в груди и сперло дыхание.

– Она хороша собой и кроткая нравом?

Он молча кивнул, почему-то не отводя глаз от огня. Тогда она спросила напрямую: И ты спал с ней?

Он поднял голову, но синие глаза были затенены капюшоном и в них ничего нельзя было прочесть.

– Ты что же, мнишь, что я монах? Конечно, спал. Иначе как же она родит мне наследника?

– Ради этого ты на ней и женился?

– Все, у кого есть земли, женятся ради этого.

– А если твоя французская малолетка окажется бесплодной?

– По рождению она англичанка, а плодовита она или нет, судить рано.

– Зато я чересчур плодовита, сам знаешь, – не удержалась она, усаживаясь рядом с ним на скамью.

Невольно улыбнувшись ее ревнивым словам, он коротко спросил:

– Неужели ты думала, что я не приеду?

– Ты опоздал на несколько часов. Но теперь это неважно. Ты ведь здесь, со мной, мой любимый, – прошептала она, взяв у него пустое блюдо и кружку и ставя их на пол. – Я не держу на тебя обиды. Но все равно – ты должен был позволить мне прийти на венчание. Она же не знает, кто я.

– Зато знаю я. С меня и этого хватит, – строго сказал он, незаметно от нее отстранившись. – Ну да ладно, венчание позади, свадебный пир тоже. Так что хватит об этом.

Она прижалась к нему грудью, досадуя, что сквозь толстый дублет он вряд ли что чувствует.

– А вот Мид Аэртон дозволил любовнице прислуживать своей супруге, – ввернула она, поглаживая его руку.

– Да попробовал бы я тебе предложить такое… твои разъяренные крики были б слышны на самих небесах.

– Речь не о том, что я хочу быть прислужницей, а о чувствах этого дворянина: он так ее любит, что, не стыдясь, держит ее в замке, а не прячет в глухом углу.

– Я не таков, как Мид Аэртон, – сказал Генри, тоже наслышанный про причуды своего соседа. – К тому же Эндерли не глухой угол, а лучшее мое имение. Если оно тебе прискучило, можешь переселиться в другое. Норткот еще свободен, дожидается Уолтера, ты можешь вернуться туда с ним вместе, ежели тебе будет угодно.

Бланш прикусила губу. Генри был не в духе. Эта монастырская невеста, наверное, совсем нехороша в постели.

– Уолтер не вернется. Он умер, – сказала она с подозрительной поспешностью.

– Про то нам ничего неизвестно – разве не так? – Он пристально на нее посмотрел. – Ты всегда так уверенна в своих речах, будто ты по меньшей мере папский посланник или король. Доселе говорили, что он попал в плен в Святой Земле, верно?

Говорю, что мне было многими говорено, – пожала плечами Бланш. – От него уж несколько лет нет вестей. Мы могли бы объявить его мертвым и повенчаться, Гарри Рэвенскрэг.

– Этому не бывать, пока он жив, неважно, что он в плену у сарацинов. И потом – теперь все иначе. Теперь у меня уже есть жена, запомни это.

– Но она ведь не станет помехой в наших отношениях, верно?

И снова ей показалось, что он слишком медлит с ответом.

– Не станет, хотя, само собой, я не смогу наезжать к тебе так же часто, как раньше.

Ледяной ужас сжал сердце Бланш. Неужто он бросит ее?..

– Но отчего?

– Женитьба налагает определенные обязательства. К тому же повсюду неспокойно, и поговаривают о близкой войне. Мне надо вооружать войско и следить за тем, чтобы люди мои не утратили ратной выучки. На прошлой неделе посыльный от Перси привез весть – все северные лорды того и гляди возьмутся за мечи. Король опасается заговора со стороны Йорков.

– Разве это может помешать нашей любви? – проворковала она, призывно поглаживая его мускулистое бедро. Как хорош его синий с серебром дублет! Бланш кольнула ревность: а на венчании с этой желторотой француженкой ее Гарри тоже был в нем?

– Ты ведь любишь меня? А твоя жена нам не помеха.

И снова он чуть помедлил с ответом… ее тревога росла. Она заметила, что зелье, подмешанное ею в эль, начинает действовать: он вроде отмяк, стал спокойнее. Если он реже будет ее навешать, значит, реже будет пить ее снадобья, как же ей тогда укрощать его буйный нрав? Ах как бы ей хотелось найти способы управлять им и на расстоянии!..

Генри обнял ее. Аромат рыжих надушенных кудрей дурманил его. Тепло очага и незатейливое угощение навеяли покой, а поначалу он все никак не мог забыть про ту, что осталась в замке… А что он мог поделать? Он обещал Бланш приехать в ночь свадьбы – в ответ на ее обещание не приезжать на празднества и не учинять никаких свар по этому поводу. Не просто обещал – поклялся. Однако еще немного – и он нарушил бы клятву.

Бланш млела в его объятиях, чувствуя что становится ему все желаннее.

Голова его странно кружилась, и лицо Бланш словно бы затуманилось, отчего черты ее стали еще прелестней, а полуобнаженная грудь еще соблазнительней… Глаза Генри вспыхнули, и он точно завороженный смотрел на серебряные блестки, украшавшие фиолетовый бархатный лиф; в них отражалось пламя, оно слепило… постепенно ему стало казаться, что Бланш вся охвачена огненным блеском. На лице ее появилась манящая улыбка, она просунула руку под его рубашку и принялась гладить мощную грудь и плечи.

Наконец-то! Она почувствовала, как тело его напряглось от желания. Снадобье действовало, как положено. А она-то уже засомневалась в его волшебной силе.

– Докажи мне свою любовь, – попросила Бланш, обнажая груди и так изогнув стан, чтобы эти белоснежные сокровища упали в его ждущие ладони. Награда за дорогой подарок последовала незамедлительно: он ласкал их губами, гладил, сжимал…

Вскоре она ощутила, как твердеет его гульфик. Значит, Генри вожделеет ее… сам того не желая.

От непрошеной предательской мысли холодок пробежал по ее сердцу… «Сам того не желая», – снова промелькнуло в ее голове, и сразу стало казаться, что каждое его лобзание, каждая ласка, каждое словечко даны ей по принуждению.

А может, он переусердствовал на нетронутых пажитях девственницы-невесты, н ей, Бланш, сегодня не на что рассчитывать?

Она потянулась придирчивыми пальцами к его паху и с облегчением вздохнула:

– Ага, наш живчик еще хоть куда. А я-то думала, что ему, бедолаге, больше сегодня не подняться.

Генри, расхохотавшись, опрокинул ее на скамью, вполне удобную, ибо верх ее был набивной, обтянутый кожей.

– Все насмешничаешь, бесстыдница. Сейчас я покажу тебе, каков этот бедолага в деле. – Он грубо притиснул к себе ее бедра и зарылся лицом в пышные груди. – Уж я-то в твоих ведьминских зельях не нуждаюсь, – приглушенным голосом пробормотал он. – Убедилась, женщина?

Она только улыбнулась и ничего не сказала, чувствуя нежное щекочущее прикосновение его кудрей. Какой он у нее дурачок. Ей ли не знать, что даже его поистине неиссякаемому любострастию требуется иногда поддержка. Она прильнула к его губам и в предвкушении неги сунула ему в рот язык.

Однако он был неистов до грубости и слишком торопился – такая поспешность была ей совсем не по вкусу… Наверное, она перестаралась, добавила в эль слишком много снадобья. Приподняв колено, Бланш заставила его замедлить движения, чтобы оттянуть соитие.

– Ты, миленький, не спеши. Взгляни, какой жаркий я развела в очаге огонь – совсем не для того, чтобы меня потискали да только на минуточку, пригвоздили к лавке.

Одурманенный Генри не расслышал потаенной злобы в ее шуточке и расхохотался. Он с неохотой ей подчинился, но самому ему совершенно не хотелось сдерживать себя – только ради того, чтобы ублажить свою любовницу.

Розамунда увидела Генри лишь за полуденной трапезой. Когда она спустилась в парадную залу, он уже сидел за столом в обществе сэра Исмея и еще нескольких дворян. Войдя, она в ужасе замерла: с хоров для менестрелей наподобие воинской трофейной хоругви свисала ее свадебная простыня, ярко сверкавшая кровавым пятном. Розамунда вспыхнула и судорожно сглотнула… Выставить напоказ перед всем замком столь интимное свидетельство ее честности… Когда паж повел ее к ее креслу, Розамунда старательно прятала взгляд от любопытных гостей, кое-кто из них смеялся в открытую. Понятно, дескать, почему новобрачная так припозднилась – никак не могла оправиться от урона, нанесенного ей ночью ретивым супругом.

– Садись, женушка. Видишь, все, как я обещал, – шепотом сказал он и заговорщицки ей подмигнул.

Розамунда в ответ улыбнулась и даже нашла в себе силы любезно поприветствовать сэра Исмея. Ее отец ободряюще кивнул, он буквально светился довольством, – видать, с души его упала тяжесть: он был безмерно счастлив, что дочка его не подвела и впрямь оказалась девственницей. Знал бы он… Розамунда улыбнулась своим мыслям, и грусть ее немного развеялась. И хватит ей прятать глаза. Или позабыла она, что отныне стала хозяйкой огромного замка?

Ей бы с мужем поговорить с глазу на глаз. Не выдержала бы, спросила, где был-пропадал, а главное, сказала бы, как худо и одиноко было ей без него. Она надеялась, что знатные гости уверены в том, что молодые всю ночь пробыли вместе. Она бы померла со стыда, ежели б его бегство открылось.

Перед Розамундой поставили блюдо с душистым паштетом и ситным белым хлебом и еще горшочек овощей. В сравнении с затейливыми угощениями минувших двух дней еда была очень проста, но Розамунде все показалось необыкновенно вкусным. Дома ей удавалось лишь раз в день поесть относительно сытно, тут она скоро вконец избалуется обилием пищи. Перемолвиться с Генри хоть словечком никак не удавалось: за столом сидели его капитан и стражники да еще сэр Исмей со своим Хартли. Так что на нее мужчины попросту не обращали внимания, как, впрочем, и на то, что лежало у них на блюдах. Они с азартом обсуждали военные маневры, поминутно хватая то нож, то солонку, то чашку – чтобы сподручнее было изобразить на скатерти расположение войск. Ни пошутит никто, ни посмеется – Розамунда томилась от скуки.

Оглядевшись по сторонам, она поняла, что гости, в основном, разъехались: много столов и скамеек стояли пустыми. Утром, лежа в одинокой своей постели, она то и дело слышала грохот повозок и цокот копыт, – верно, все разом тронулись восвояси. Чудно. Она-то думала, что наехавшие сюда дворяне пробудут в Рэвенскрэге все Святки, все двенадцать денечков.

Не очень-то приятные минутки выпали ей нынче утром. Горничные, заявившиеся ее одевать, отвели ее потом назад в башню. А пока они расправляли да раскладывали все для одевания, шептались напропалую и все время хихикали, обсуждая редкостную похотливость своего лорда. Конечно, когда Розамунда подошла, они враз умолкли, и однако ж ей кое-что удалось расслышать. Сплетницы называли все время какое-то Эндерли и Рыжую Ведьму, причем при ее упоминании всякий раз усердно крестились, будто хотели оберечься от нечистой силы. Судя по всему, эти женщины не сомневались, что Генри ускакал ночью в Эндерли. К тому же их бесконечные восхищенные причитания по поводу недюжинной мужской силы лорда дали ей понять, что ни одна из них не миновала его постели. Сердце Розамунды мучительно завыло. Этой ночью она так наплакалась, что новые печали не вызвали слез, только прибавили горечи и усугубили страх перед будущим…

Завтрак подходил к концу. Розамунда вдруг увидела, что Генри ей улыбается, и поняла, что тайком он все время за ней наблюдал. Она немного оживилась. Но ничего важного для них обоих он так и не сказал, спросил лишь, вкусной ли ей показалась еда. Когда мужчины закончили свой разговор, они, разом отодвинув стулья, поднялись, давая понять, что завтрак завершен. Пип, паж Розамунды, который теперь все время был при ней, тут же подбежал, чтобы отвести свою госпожу назад, в башенку.

Уязвленная очевидным пренебрежением Генри, Розамунда бросилась ему вдогонку и успела настичь его у лестницы, ведущей в теплые покои.

– Генри, погоди, – вцепилась она в его рукав. Он резко обернулся, однако на лице его не было гнева, напротив, оно сияло радостной улыбкой.

– Прости. Я не оказал тебе должного внимания. Мы получили дурные вести. Поднимайся ко мне. Там мы сможем поговорить.

Розамунду до того взволновала и обескуражила его неожиданная доброта, что сердце ее едва не выпрыгнуло из груди, пока они поднимались по крутым ступеням. В просторных покоях приветливо пылал очаг, а в огромное, под каменной аркой (такая же, как в их виттонской церкви!) окно падал яркий свет, но холодный резкий ветер почему-то в него не проникал. Розамунда невольно провела рукой по зеленоватым стеклам, а потом, точно завороженная, стала смотреть на зимние поля и леса, которые были видны отсюда далеко-далеко…

– Владения Рэвенскрэгов, – сказал Генри, встав рядом. – А там, вдали, еще севернее, находится Шотландия, ею правит Яков Стюарт.

– Неужто все, что видно из этого окна, – твое?

Он невольно засмеялся ее простодушию.

– И не только это. Чтобы разглядеть все наши земли, тебе нужно иметь зрение орла. До границы с Шотландией расположены еще земли лорда Аэртона, лорда Клифорда, лорда Ру, да еще владения клана Перси. Чуть южнее проживают дворяне не столь именитые, они мои вассалы, ибо арендуют у меня землю, а еще южнее – владения твоего отца, которые он тоже частью роздал в аренду. Слыхала, что говорят про северные земли? Что их поделили меж собой самые могущественные роды. Так оно и есть.

Розамунда, открыв от изумления рот, слушала, как он перечисляет свои земли, только теперь поняв, почему сэр Исмей с таким упорством добивался родства со знаменитым лордом Рэвенскрэгом.

– А эти именитые и богатые лорды – они все твои друзья?

Генри криво усмехнулся:

– Не сказал бы. Некоторые очень стараются уверить меня в своей дружбе, но я всегда начеку.

А что, если они задумают тебя убить?

– Кое-кто только об этом и мечтает. Наверное, теперь ты спросишь, совпадают ли наши взгляды на то, как надо править землями. Да, в этом мы едины: привыкли управляться в одиночку, ни на кого не рассчитывая. До парламента Генриха отсюда далеко, и королевские солдаты не любят сюда соваться, поэтому местные усобицы мы предпочитаем улаживать сами. Объединяться мы вынуждены лишь в одном-единственном случае – когда начинают пошаливать на границах шотландцы.

– Короля зовут Генрихом? Так же, как тебя?

– Меня в честь него и назвали. Но боюсь, что мой тезка – король лишь по прозванию, рассудок его давно помутился. Однако ж он законный наш государь, я давал ему присягу и обязан защищать его от врагов.

Вспомнив давешний долгий разговор мужчин о войне, Розамунда осмелилась его перебить:

– А много у него врагов?

Генри опять рассмеялся над ее наивностью, но смех его был добрым. Она все-таки немного надула губы, и он на миг прижал ее к своей груди. Затем, словно позабыв про все другие дела, усадил ее на голубую скамеечку, стоявшую перед очагом, а сам оперся спиной о теплую стену и, глядя ей в глаза, начал говорить:

– Бедная моя овечка, неужто монастырские монашки не удосужились ничего тебе рассказать? Король наш отовсюду окружен врагами. Их, было дело, поприжали, скинули на землю, но долго там лежать они не намерены. Монарший кузен Йорк жаждет завладеть его троном. Ходят слухи, что сын короля, совсем еще младенец, прижит королевой от ее фаворита. Сам же Генрих предпочитает думать, что Господь отметил его своею милостью и что сынок его – дитя Святого Духа. Теперь ты, верно, поняла, как ненадежно положение будущего наследника и сколь слаб государев разум… Случись что, Йорк тут же начнет пропихивать к власти своих сыновей, оттолкнув прочь какого-то хиленького младенца. Он захочет основать свою династию, а это неизбежно приведет два великих рода – Йорков и Ланкастеров – к войне. Нынешнее ненадежное перемирие едва ли тогда удастся сохранить.

– Ты за короля? А к которому из родов принадлежит он?

Генри улыбнулся, все больше дивуясь ее невежеству.

– К дому Ланкастеров. Их герб – белая роза. Они потомки светлейшего Джона Гонта. Но наш монарх совсем не таков, как его доблестный предок. Ныне мы имеем нечто вроде жалкого триумвирата: сам наш несчастный слабоумный король, его французская ведьма – королева и их сынок, приблудное семя, – с горечью сказал Генри, оглядываясь, чтобы убедиться, что никто их не слышит. – Просто не верится, что ты ничего не знаешь про положение дел при дворе.

– Ничего, – подтвердила она, встревоженная грядущей войной. – Ты должен будешь воевать?

Он криво усмехнулся:

– Да. И видимо, вскорости: приближающийся Новый год не успеет даже немного повзрослеть. Сегодня же выезжаю собирать войско. Мои арендаторы обязаны служить мне верой и правдой.

Розамунда сидела ни жива ни мертва, стараясь переварить услышанное, а Генри рассказывал, какие ему предстоят пути-дорожки. Впереди долгая суровая зима, которую, судя по всему, ей придется провести в одиночестве. Живя в своем Виттоне, она пребывала в блаженном неведении, не подозревая о том, какие в ее стране творятся беды. Пожалуй, та незатейливая деревенская жизнь была на свой лад лучше, чем жизнь здешних дворян, обязанных печься о судьбе отечества.

– А как же я? Я могу поехать с тобой? – спросила она.

Он печально покачал головой:

– Нет, милая, я не могу подвергать тебя такой опасности и дорожным невзгодам. По топям да глухоманям скрываются шайки всяких разбойников. Да что говорить – все округи кишат бывшими солдатами и беглыми крестьянами. Ты должна остаться в замке.

– Точно какая-то пленница! А что же я буду тут делать без тебя?! – в ужасе вскричала она.

– Ну а что бы ты хотела делать?

– Перво-наперво научиться управляться с хозяйством.

– Хорошо, я распоряжусь. Между прочим, в одной из конюшен тебя ждет белая чистокровная кобылка – это мой тебе свадебный подарок. Но помни: за пределы замка ты можешь выезжать только с грумами и берейтором. Поняла? Одна – ни в коем случае.

Розамунда кивнула. Ему совершенно незачем знать, что она едва умеет держаться в седле.

– К твоему возвращению я научусь так скакать на этой кобылке, что мы сможем совершать вместе долгие прогулки.

Ее намерения явно пришлись ему по вкусу, и он ласково потрепал ей волосы, сказав:

– Превосходно. А собак любишь? Мы с тобой вроде бы говорили на эту тему в ту знаменательную ночь, но я был изрядно пьян и совершенно не помню, что ты тогда мне говорила.

– Я не очень-то разбираюсь в собаках. Но если их любишь ты, я тоже их полюблю, – тут же пообещала она, с опаской вспомнив огромных мастиффов, которых она видела возлежащими у очага в парадной зале. Она страсть как испугалась их клыков и свирепых морд… и еще она хорошо помнила рассказы своих соседей-крестьян про мастиффа Гуди Кларка: будто этот пес в клочья раздирал своих нечистых на руку жертв.

– Было б время, показал бы тебе и своих охотничьих псов, и ястребов, свозил бы полюбоваться зимними водопадами: их струи замерзли, и в солнечные дни сверкают, как груды брильянтов. Он резко умолк, будто устыдившись своего азарта и не желая распалять далее свои мечты. – Когда-нибудь, когда наши беды останутся позади, мы съездим туда. А сейчас я должен уйти: много дел перед отъездом. Я пришлю слуг и накажу, что бы каждый из них подробно растолковал тебе свои обязанности. Просмотри расходные книги и записи о закупке провизии, осмотри весь замок – в общем, решай сама, с чего тебе удобнее начать. Я сам хотел тебе все показать, но придется отложить до другого раза.

Генри отшатнулся от теплой стенки, намереваясь поскорее уйти. Но тут Розамунда подошла и взяла его за руку, сразу же почувствовав, как задрожали его пальцы, а потом увидела, как дрогнул его подбородок.

– Генри, а нет ли здесь поблизости местечка Эндерли? – спросила она, не сводя с него глаз.

Он судорожно вздохнул и весь насторожился:

– Это одно поместье, оно расположено к северу от замка.

– А чье это поместье?

– Мое.

– И кто же там живет?

Он помолчал, уверенный, что обязан этими расспросами болтливым слугам. Черт бы их всех побрал! Он сам намеревался рассказать ей о Бланш, когда сочтет нужным. А она, видимо, совсем не дура. И похоже, много чего уже знает.

– Леди Бланш.

Розамунда ни о чем больше не спрашивала, уверенная, что он не придумал этого имени, и окончательно убедившись, что ее худшие опасения подтвердились. Когда она упомянула Эндерли, лицо его было таким беззащитным… А потом знакомое выражение холодного гнева появилось на этом пригожем липе. Розамунда почти сожалела о том, что решилась-таки спросить. Похоже, больше он ничего ей не скажет… Вот он уже развернулся и уходит…

– Мне остаться здесь, у тебя? – спросила Розамунда.

– Как тебе угодно. Тут много света. Я могу, если хочешь, приказать камеристкам принести тебе сюда полотна и шелка для вышивания.

Она кивнула, сразу почувствовав себя очень маленькой и очень одинокой.

– Ты скажешь им, что без их советов мне не обойтись?

– Конечно. Пусть только посмеют намекнуть, что ты чего-то не знаешь, они мне за это ответят. Они обязаны быть приветливыми и предельно услужливыми. Мой управляющий, Тургуд, поднимется сюда. Тебе не мешало бы с ним поладить, ибо в мое отсутствие он будет твоей правой рукой. А теперь я действительно должен идти. Да хранит тебя Господь.

Генри ушел, бегом помчавшись вниз. Прижавшись к холодной каменной стене, она смотрела, как он идет по огромной зале. Ни разочка не оглянулся, сердечко Розамунды привычно заныло. Неужто воинские заботы настолько его захватили, что ему нет больше дела до ее любви? А может, ночная поездка в Эндерли навсегда отвратила его от нее?

Она с грустью стала обдумывать, как ей быть дальше. Снова укрывшись ото всех а его теплой просторной комнате, она заново повторила то, что ей надобно будет узнать. Разобраться в тонкостях ведения хозяйства. Это одно. Научиться хорошо держаться в седле, это второе… и еще нужно полюбить его псов. Как знать, может, одолев эти науки, она сумеет проторить дорожку к его сердцу? Конечно, ей приятно было покорить его тело, но Розамунда жаждала не только плотских, но и сердечных уз.

Вскоре белошвейка – ее звали Кон – принесла Розамунде чудесное белое полотно и целую корзину великолепного шелка для вышивания. Эта совсем молоденькая девушка, огненно-рыжая и с веснушчатым личиком, была настоящей мастерицей. Они вдвоем придумали замечательный узор: из птиц и цветов.

Было решено, что вышивка украсит затем сундучок у ее постели, а Кон сказала, что потом можно будет вышить и вторую накидку – для сундучка лорда. Среди цветного шелка поблескивали мотки золотых и серебряных ниток – Розамунда восхищенно пропускала их меж пальцев: никогда еще в ее рабочей шкатулке не было таких сокровищ. Только на церковном алтаре она видела покрывала с золотым и серебряным шитьем. Когда она научится вышивать половчее, обязательно вышьет покров для часовня…

Они устроились в светлой оконной нише, наслаждаясь декабрьским скудным солнцем. Оказывается, вышивать вдвоем очень увлекательное занятие. Кон была взята в замок из деревни, которая, судя по ее рассказам, очень походила на родную деревеньку новоиспеченной леди Рэвенскрэг. Розамунда с удовольствием слушала ее незатейливые истории, стараясь не выдать себя излишним знанием сельского обихода.

Ближе к сумеркам примчался Пип и сообщил, что лорд скоро тронется в путь, и, если госпоже угодно с ним проститься, надо поспешать. Розамунда похолодела при мысли о том, что Генри на каждом шагу будет поджидать опасность, законов-то, похоже, здесь не чтут. Конечно, у него вооруженная охрана и он человек бывалый… все равно она очень за него волновалась. Одно утешение: пока его не будет, она сумеет многому научиться. То-то он поразится тому, как славно она управляется с хозяйством и как смело садится на коня. Эта мысль немного ее ободрила.

Ее верный паж протянул ей меховую накидку, пробормотав, что на крепостной стене холодно. Розамунда поблагодарила его и уютно укуталась в роскошный мех. В ответ мальчуган покраснел до корней соломенных своих волос. Розамунда торопливо бросилась к крутой, продуваемой всеми ветрами лестнице, ведущей к зубчатым громадам. У нее в замке есть уже двое друзей; белошвейка Кон и этот мальчик. И вроде бы она здесь стала уже не совсем чужой.

Леденящий ветер обдал Розамунду, едва она оказалась на открытом воздухе. Проходившие мимо часовые почтительно коснулись рукой своих лбов, приветствуя ее. Во дворике замка царил страшный переполох: замковые охранники выстраивали в ряд дорожные повозки, чтобы они могли проехать по подъемному мосту. Яркие знамена реяли на ветру – с гербами де Джиров и Рэвенскрэгов. Значит, ее отец тоже едет? Однако в толпе отъезжающих сэра Йемен не было.

Она сразу признала черного жеребца, принадлежащего Генри. Сердце Розамунды больно встрепенулось – она увидела его… блестящие латы сверкнули, когда он обернулся к стоявшему у стремени молоденькому оруженосцу, протягивавшему ему шлем. Словно бы почувствовав ее взгляд, он обернулся, шаря глазами по стенам, пока не заметил ее.

И тогда, привстав в стременах, Генри стал махать всем рукой, а потом поднес руку почти к губам и послал воздушный поцелуй ей, Розамунде. Не помня себя, она крикнула ему «до свидания!», но ветер отнес ее крик в сторону. Помахав последний раз, он натянул шлем и развернул коня к воротам.

С развевающимися знаменами вооруженный отряд и караван повозок двинулись по деревянному мосту через ров. Генри выехал вперед и снова обернулся, глядя на стены, и снова помахал, хотя едва ли мог видеть, что Розамунда все еще смотрит ему вслед, размахивая над своей головой своей косынкой. Она еще долго стояла, пока повозки и люди не стали совсем крошечными, точно муравьи, и не достигли Хэмлбтонской гряды.

Едва Генри исчез из вида, страшная пустота заполонила душу Розамунды. Она вдруг остро осознала, что осталась одна-одинешенька в этом, говоря по чести, совершенно чужом замке.

– Да полно уж, ты с лихвой выполнила долг безутешной жены, – услышала Розамунда знакомый надменный голос и, невольно вздрогнув, обернулась. За спиной ее стоял сэр Исмей, зябко кутаясь в меховой плащ.

– А разве вы не уехали? – удивилась леди Рэвенскрэг.

– Нет, я отправляюсь на юг, поднимать к бою своих вассалов.

– Я еще увижу вас?

– А как же, – На лице его отразилось изумление. – Вероятнее всего, когда родишь мне первого внучка, а то и раньше.

Неприязнь, которую она испытывала по отношению к этому дворянину, оказавшемуся к тому же и ее отцом, внезапно усилилась.

– Вы что же, теперь стали мне доверять? – спросила она, когда они спускались со стены.

– О чем это ты? Почему же я должен тебе не доверять?

– Я могу раскрыть всем ваш обман.

– Нет, ты не станешь этого делать. Ты ведь не дурочка. К тому же теперь слишком поздно. Даже слепцу ясно, что Гарри Рэвенскрэг не просто лишил тебя девственности. Ты так и пылаешь, когда он рядом.

До чего она ненавидела эту лукавую улыбочку и пронырливый взгляд! Но возразить ей было нечего – он прав. Когда они вышли на лестницу, Розамунда, пользуясь тем, что они одни, спросила:

– Вы послали им золото? – Она хотела увериться, что сэр Исмей тоже выполнил свое обещание.

– Да, а еще Джоан получила целую корзину всякой снеди. Ты на коленях должна меня благодарить. Ты не просто пролезла в знатные дамы, но и заполучила такого мужа, которого половина здешнего женского населения мечтает залучить в свою постель. Конечно, дамская предприимчивость не всегда была напрасной, но об этом ты и сама могла догадаться. А теперь, милая, поцелуй на прощание своего отца, – уже громким голосом сказал он, заслышав чьи-то шаги.