Текст книги "Эти синие глаза"

– Ради всего святого, Бренна, – промямлил он. – Зачем ты это делаешь?

Бренна с невероятной поспешностью и ловкостью отскочила от него на безопасное расстояние и оказалась в самом дальнем конце комнаты, а вокруг нее, нервно повизгивая, сгрудились собаки.

– Ты прекрасно знаешь зачем, – ответила девушка, ничуть не обеспокоенная тем, что голос ее дрожал. – Если ты будешь продолжать вести себя как негодяй, то я буду отвечать тебе таким же образом.

– И все же, – потерянно и удрученно возразил граф, – тебе не следовало бить так сильно.

Бренна нашлась тотчас же:

– А тебе не следовало хватать и тискать меня.

– Я знаю. Но дело в том, что я… – граф с усталым видом снова опустился в кресло и потянулся за стаканом с виски, – дело в том, что я чертовски влюблен в тебя.

– Вовсе нет, – живо возразила Бренна.

Она даже испытывала к графу нечто похожее на жалость. Право же, он был просто большим ребенком.

– Тебе это просто кажется. Ты снова перепутал любовь с похотью.

– Нет-нет, – продолжал упорствовать лорд Гленденинг. – Ты всегда это твердишь, но это неправда.

Бренна вздохнула. Право же, было бесполезно спорить с ним, когда он был в таком настроении, как сейчас. Ей следовало немедленно уйти, как только она заметила в нем опасные признаки. Но она не могла удержаться и не крикнуть напоследок:

– Ты должен отослать доктора Стэнтона обратно в Лондон!

– Нет, – хмуро ответствовал граф.

Она круто повернулась и вышла, от всего сердца желая, чтобы весенний паводок наступил как можно раньше и лорда Гленденинга заживо съели крысы, которые побегут наверх из подвала, спасаясь от воды.

Глава 4

– Доктор Стэнтон!

Рейли вздрогнул, но не открыл глаз и не поднял головы.

– Доктор Стэнтон! С вами все в порядке?

Рейли осторожно приоткрыл один глаз, потом поспешно закрыл его.

Конечно, он все еще спал. По-видимому, они с Пирсоном и Шелли слегка набрались прошлой ночью, и теперь он страдал от похмелья.

Он видел один из этих чудовищных снов-кошмаров о романтических поэтах, навеянных, несомненно, тем, что Кристина снова потащила его на ужасно нудный вечер поэзии…

– Доктор Стэнтон? Я видел, что вы открывали глаза. Знаю, что вы не спите.

Где-то рядом раздался ужасный скрип. По-видимому, кто-то очень громоздкий усаживался на стул, недостаточно прочный, чтобы выдержать этот вес.

– Ну же, просыпайтесь! Давайте позавтракаем вместе.

Рейли открыл глаза. И тотчас же пожалел об этом. Нет, это был не сон! Прямо рядом с ним сидел лорд Байрон. Ну ладно, не Байрон, потому что тот умер лет двадцать назад, но кто-то, выглядевший точь-в-точь как лорд Байрон… или как некто, старавшийся изо всех сил походить на него. Человек, сидевший рядом с Рейли, был широкоплечим, узкобедрым, и на нем не было ни унции жира. Он весь состоял из мускулов и, как показалось Рейли, волос. Волосы ниспадали волнами от его лба и до плеч, обнаженные руки и грудь тоже были покрыты волосами. Он был чисто выбрит, но на его худощавом, прекрасной лепки лице уже проступила синева будущей щетины. Человек показался Рейли на редкость мужественным.

Если, разумеется, не считать юбки.

Нет, не так. На человеке была не юбка, а шотландский килт. Но что было чрезвычайно удивительным, это количество волос на голых ногах ниже колен, под каймой килта.

– Кто, – спросил Рейли плохо ворочающимся языком, все еще ощущая привкус виски во рту, – кто вы?

– Гленденинг, – ответил человек. Голос у него был низким и глубоким, и Рейли показалось, что он раскатился в его голове, как гром, – Йен Маклауд, граф Гленденинг. Я прибыл, как только смог. Меня задержал этот чертов туман. Но похоже, что вы времени зря не теряли и развлекались вовсю.

Рейли огляделся – в глазах у него все туманилось и расплывалось. Адам Макадамс и его приятели, притулившиеся возле стойки бара, пребывали в разной степени опьянения. Недавно воскресший к жизни Стабен растянулся на постели, приготовленной миссис Мерфи для Рейли, на сиденье от дивана.

– Который, – начал было Рейли, но снова вздрогнул и, понизив голос, наконец спросил, который час.

– Около шести. Похоже, вы и эти джентльмены как следует повеселились.

Рейли окинул взглядом своих храпящих собутыльников. Как ни странно, ночью они показались ему старше и безобразнее, чем сейчас в холодном свете дня.

– Полагаю, да, – неохотно признал Рейли очевидную правду, хотя и не помнил отчетливо, как именно он веселился. – Только я не понимаю, как это миссис Мерфи не выкинула их за дверь, когда наступило время закрывать таверну.

– Время закрывать? – усмехнулся лорд Гленденинг. И Рейли подивился количеству и величине его зубов.

Откинувшийся на спинку стула и улыбающийся, он очень походил на волка.

– На острове Скай нет такого времени. Майра позволяет им пить, пока они не свалятся. И так почти каждую ночь. Готов поспорить, что некоторые по месяцу не бывают дома.

Рейли скорчил гримасу. Это обстоятельство объясняло, почему в таверне такой запах.

– Но это не значит, – продолжал Гленденинг, – что дома о них очень скучают. Многие из их жен – премиленькие бабенки. – Он подмигнул Рейли. – Пока эти шалопаи сидят в баре и напиваются до бесчувствия, я частенько скрашиваю их женам одиночество и грею их постели.

Ужаснувшись не столько тому, что Гленденинг так походя говорит об адюльтере, но скорее тому, что он спит с женами этих пожилых мужчин, Рейли уставился на него. Похоже, на острове Скай дела обстояли значительно хуже, чем он представлял.

Заметив изумление приезжего, Гленденинг усмехнулся и сказал:

– Понимаю, что вы подумали, но вы не правы. Видите старину Макадамса вон там?

Рейли кивнул.

– Его жене чуть за тридцать. А чему тут удивляться? Ему и самому не больше тридцати пяти.

У Рейли отвисла челюсть.

– Но, Господи, мне самому тридцать, а я…

– Это все море, – объяснил Гленденинг. – Все эти часы, которые они проводят на открытом воздухе при любой погоде, когда их треплет ветер и на их коже оседает соль… Все это старит человека, старит раньше времени. Рейли покачал головой:

– Никогда не думал об этом. И за миллион лет не догадался бы.

– Конечно, не догадались бы. Да и почему вы должны были об этом думать? – Гленденинг оглядел комнату. – Никто из девиц еще не встал? Мы могли бы поболтать за завтраком.

Гленденинг встал, при этом все его суставы захрустели, будто сопротивляясь, и направился к черной лестнице.

– Хочу взглянуть, не удастся ли мне уговорить одну из них поджарить нам яичницу. – И, многозначительно подмигнув Рейли, он исчез на лестнице.

Рейли бесстрастно наблюдал за ним. Едва граф скрылся из виду, он вскочил с места и схватил письмо Кристины, все еще висевшее над уже остывшим камином. О чем он только думал, когда оставил его сохнуть, будто это был рецепт или рекомендательное письмо? Это была не такая бумага, которой человек мог бравировать и хвастаться. Это было письмо, в котором его бывшая невеста просила его освободить ее от данного ею слова.

Слава Богу, что морская вода стерла большую часть того, что написала Кристина. Впрочем, это не имело особого значения. Он давно выучил письмо наизусть. И все же не было никакой надобности делиться его содержанием с людьми, с которыми, как он надеялся, его должны были в дальнейшем связывать деловые отношения.

Подойдя к сундуку, который с помощью миссис Мерфи удалось спасти из лодки Стабена, Рейли поднял крышку, сунул в него письмо и вытащил свой дневник, чернильницу и довольно грязное перо. Он сел к столу, открыл дневник на той странице, где была сделана последняя запись, и стал писать дальше:

«Пятнадцатое февраля 1847 года.

Прошлой ночью выпил слишком много и сегодня полон отвращения к себе. К тому же меня мутит. Кристина права. Я настоящий пьянчуга. Должен переубедить ее. Но как?

Конечно, надо сделать что-то еще, а не только бросить пить.

Прошлой ночью не сумел спасти жизнь человека. И меня посрамила перед всей деревней амазонка в штанах. Ее зовут Бренна, но она не похожа ни на одну известную мне Бренну».

Он остановился, не зная, как описать эту женщину, столь привлекательную и одновременно столь грубую. Решив, что из-за головной боли такая попытка никак не могла бы увенчаться успехом, он сосредоточил свое внимание на Йене Маклауде.

«Лорд Гленденинг поразительно и пугающе похож на Байрона. Даже страшно смотреть на его ноги, потому что может оказаться, что он и хром, как Байрон. Пока что еще никто не произнес слова „хаггис“ <Хаггис – национальная шотландская еда, особым образом приготовленный пудинг из овсяной каши, завернутой в бараний желудок, сильно прокопченный на костре.>. Пирсон и Шелли опять оказались не правы. Похоже, что будут какие-то неувязки с коттеджем».

Он поднял голову, услышав какой-то шум наверху. Отложив в сторону дневник, он сидел теперь у стойки бара, гадая, принесет ли облегчение кофе и прекратится ли эта пульсирующая боль в голове. Вернулся граф, а за ним, хихикая, следовала Флора, пытающаяся застегнуть свое платье. Рейли вдруг осознал, что разделит трапезу с человеком, ответственным за бедственное положение служанки, и невольно ему пришла в голову мысль о том, сколько же бастардов породил лорд Гленденинг с помощью служанок «Истерзанного зайца».

– Мисс Флора согласилась приготовить нам поесть, доктор, – заявил граф своим громоподобным раскатистым голосом. – Что вы скажете, если мы удалимся вон за тот столик и подождем, пока она выполнит свое обещание приготовить завтрак, достойный короля?

От мысли о том, что придется что-нибудь есть, у Рейли начался приступ тошноты, но он все же сел вместе с Гленденингом за ближайший столик, осторожно переступив через своих новых друзей, лежавших на полу в беспамятстве.

– А теперь, – сказал лорд Гленденинг, поднимая стакан эля, налитый для него Флорой, – начнем с начала и с самого важного. У меня тост, доктор Стэнтон. Хочу выпить за ваше здоровье. Добро пожаловать на остров Скай.

Рейли нерешительно смотрел на свой эль. Поверх напитка шапкой поднималась легкая пена.

– Верно, – сказал он. – За Скай. И залпом осушил стакан с густым хмельным напитком. Волна тошноты подступила к горлу. На мгновение он испугался, что его тотчас же стошнит, что он запачкает и свою одежду, и стол, и лорда Гленденинга, и это, конечно, впечатлит его нанимателя.

Но вдруг совершенно неожиданно для себя он ощутил облегчение.

Похоже было, что пиво осадило все, что поднималось из его желудка и стремилось извергнуться, да и в голове у него прояснилось.

Должно быть, облегчение, которое он испытал, отразилось и на его лице, потому что граф рассмеялся и сказал:

– Я знал, какое действие это окажет. «Собачья шерсть» никогда не подведет.

Рейли с изумлением взирал на пиво:

– Не могу поверить. Миссис Мерфи должна это запатентовать и продавать как тонизирующее средство. Уж американцы-то ухватятся за него.

Гленденинг поднес палец к губам.

– Да вы что, тронулись умом, мой друг? Тогда она бросит нас, и что с нами будет, когда нам захочется опохмелиться?

– Верно, – согласился Рейли, признав мудрость этого заявления. – Конечно, вы правы.

– Ну так к делу, – сказал граф. – После завтрака мы пойдем и посмотрим на вашу больницу. Как вы догадываетесь, она закрыта с тех пор, как последний хирург…

– Врач, – поправил Рейли.

Гленденинг уставился на него:

– Прошу прошения?

– Врач, – повторил Рейли и сделал еще несколько глотков эля.

Он чувствовал себя лучше и лучше. Ну ясно же, что вернуть Кристину будет совсем нетрудно. Всего-то потребуется вылечить несколько человек от холеры и доказать, насколько важна для него работа врача, намного важнее, чем считала Кристина. Она еще попросит его, чтобы он на ней женился. И конечно, к следующему Рождеству он будет дома.

* * *

– Верно, речь шла о враче-терапевте, – пробормотал граф, – и потому вы называетесь доктор Стэнтон, а не мистер Стэнтон?

Рейли кивнул.

– Думаю, вы простите тех, кто станет называть вас поначалу мистером Стэнтоном? Наш бывший доктор не придавал этому значения, и мы называли его мистером. Его звали мистер Доннегал.

Рейли положил на стол вилку и подумал, что ему очень хочется дать графу в зубы.

– Я так понимаю, – сказал Рейли голосом, столь же холодным, как та вода, в которую он так по-рыцарски бросился накануне, – что врачу полагается коттедж.

– Верно, – согласился граф, шумно глотая эль. – Все так.

– Вы ведь давали объявление о том, что вам нужен просто врач, а не хирург. Но если прежний доктор там больше не живет, – от холода в голосе Рейли растопленное масло могло бы немедленно застыть, – как же может быть, что в коттедже доктора кто-то поселился?

– О! – Граф пожал мощными плечами. – Там живет его дочь.

– Вы хотите сказать, – Рейли от всего сердца надеялся, что неправильно понял графа или ослышался, – что собираетесь выгнать сироту на холод, сэр?

– Сироту? – усмехнулся Гленденинг. – Клянусь своими потрохами! Сироту!

Рейли подумал, что было бы недурно поставить графу синяк под левым глазом в пару правому. Он подумал, что смог бы справиться с этой задачей. Оба они были примерно одного роста и веса. В колледже Рейли случалось класть на обе лопатки мужчин много мощнее и сильнее.

И ни один из них не носил юбки.

– Послушайте, Гленденинг, – сказал Рейли, с отвращением бросая на стол салфетку. – Я этого не потерплю, слышите? Вы не станете выгонять из дома на снег невинную девушку. И все из-за меня. Если я могу снять другое жилище, я это сделаю. Бог свидетель! Что в этом такого забавного?

– Вы! – ответил граф между двумя пароксизмами хохота. – Право же, я никогда не встречал никого, похожего на вас, Стэнтон. Я-то думал, что такие люди, как вы, давно вывелись вместе с Круглым столом <Легендарный Круглый стол, за которым восседал король Артур вместе со своими рыцарями.>!

Рейли с негодованием смотрел на него:

– Почему? Потому что я осмеливаюсь перечить богатым землевладельцам, выгоняющим из дома горемычных сирот, чтобы освободить место для личного врача, который будет пестовать их нежные пальчики?

Теперь наступила очередь Гленденинга бросить на стол салфетку.

– Послушайте! – сказал он. – Мне не нравится ваш тон, Стэнтон. Во-первых, я сильно поранил большой палец. Смотрите, почти что сорвал ноготь. Видите?

Рейли бесстрастно взирал на палец графа, который тот буквально совал ему в лицо.

– Во-вторых, я нанимал вас не в качестве личного врача. Верно то, что после прошлого лета я опасаюсь… некоторых неприятностей. Но я нанял вас, чтобы вы лечили не одного меня, а всех, кто живет в этой деревне. И в-третьих, что касается горемычной сироты, то ей уже почти двадцать, она вовсе не сирота и не беззащитная крошка, как вы вообразили… Она вполне способна позаботиться о себе, и тому свидетельство – этот синяк у меня под глазом.

Рейли сказал бесцветным голосом:

– Вам следует приложить к синяку кусок сырого мяса. Отек спадет. А палец подержите в теплой воде.

Гленденинг с недоумением воззрился на пострадавший палец.

– Правда?

– Да. В дополнение к воде я дам вам кое-какие порошки. И палец следует забинтовать. А теперь скажите, как это может быть, что она не сирота, если ее отца больше нет? Вы, кажется, говорили, будто мистер Доннегал покинул этот мир.

Гленденинг покачал головой:

– Я этого не говорил. Доннегал жив и здоров.

– Жив и… – Рейли умолк и посмотрел на своего нанимателя. – Вы сказали, что его не стало во время последней эпидемии холеры прошлым летом.

– Ну в каком-то смысле его и правда не стало, – ответил Гленденинг, пожимая плечами. – Он упаковал веши, и взял жену, и всем выводком отправился в Индию. Он отправился исследовать… Ах, что… исследовать? О да, происхождение азиатской холеры!

– Господи! – вырвалось у Рейли. – И оставил здесь свою дочь?

Гленденинг закатил глаза:

– Опять вы за свое! Нет, он не оставил дочь. Он оставил ее в Лондоне на попечении брата. А она, своевольная и благодарная девица, вернулась на Скай при первой же возможности, улизнув от дяди.

Рейли воззрился на собеседника:

– Вернулась? Вернулась на Скай? Но почему?

– Откуда мне знать? Она мне не сказала этого. – Граф подался вперед. – Но есть кое-что, что мне известно доподлинно: теперь она должна освободить коттедж. Я хочу сказать, теперь, когда здесь вы.

Рейли продолжал смотреть на графа. Вне столицы Рейли не должен был встречать людей, похожих на графа… людей, принадлежащих к привилегированному сословию, к высшему классу, которые были столь высокого мнения о себе и столь низкого о тех, за кого им полагалось быть в ответе. Это были те, кто считал желание Рейли стать врачом неоправданным и достойным презрения. Они спрашивали его, почему человек, рожденный маркизом, должен стараться получить образование, не говоря уже о профессии. Ну, это сошло бы для младшего сына, считали они, но Рейли-то был старшим сыном.

Заявление Рейли о том, что для него медицинская наука и профессия врача таят особое очарование, было неубедительным. Они их просто не воспринимали. Его решение получить медицинскую лицензию было притчей во языцех и предметом шуток. За его спиной они называли это блажью и причудой Стиллуорта. Но когда он достиг своей цели и настоял на том, чтобы пациенты называли его доктором, а не лордом Стиллуортом, даже Кристина стала возражать. Разумеется, тот факт, что Рейли был маркизом, перевешивал его статус врача.

Что касалось самого Рейли, то звание, полученное благодаря собственному тяжкому труду и твердой решимости, было для него намного ценнее, чем то, которое он получил по смерти отца, сломавшего шею в результате падения с любимой лошади.

И вот даже на острове Скай, вдали от цивилизации, Рейли не удалось избежать лицемерия и эгоизма класса, принадлежности к которому он стыдился и который не хотел признавать.

– Я не приму его, – сказал Рейли, бросил не особенно чистую салфетку, врученную ему Флорой, и свирепо воззрился на графа. – Я отказываюсь позволить вам сделать беззащитную женщину еще и бездомной по моей вине…

Гленденинг ухмыльнулся:

– Спрячьте свой меч в ножны, Ланселот! Или вы сэр Галахад <Сэр Галахад – один из рыцарей Круглого стола.>? У меня есть все основания желать, чтобы упомянутая леди покинула Берн-Коттедж.

– Вы хотите сказать, что, кроме желания освободить его для меня, у вас есть и другие причины? – недоверчиво спросил Рейли, не сводя с собеседника глаз. – И что же это за причины?

– Простые. – Граф вернулся к прерванной трапезе. – Я хочу, чтобы она переехала ко мне и жила со мной. А теперь, – добавил он, пожимая плечами, – ей придется это сделать.

Глава 5

Рейли так стремительно вскочил, что с грохотом полетел стул, заставив не одного из его вчерашних собутыльников заворочаться и застонать.

Рейли не обратил на это внимания. Он так сильно подался вперед, что его сжатые кулаки легли по обе стороны тарелки графа, и зашипел ему прямо в лицо:

– Вы мерзавец! Если бы при мне был мой пистолет, я бы сделал большую дырку в вашей самодовольной физиономии, и она была бы так велика, что сквозь нее можно было бы увидеть океан!

Гленденинг, казалось, очень удивился, но не настолько, чтобы перестать жевать.

– Спокойнее, Стэнтон, – сказал он. – Я собираюсь на ней жениться.

Рейли недоуменно заморгал:

–Что?!

– Конечно, я женюсь на ней. Неужели вы вообразили, что я беру своих любовниц силой?

Рейли хотелось сказать: «Вы как раз и производите такое впечатление», но он вдруг подумал, что Гленденинг бравировал своим цинизмом и такое заявление только польстило бы ему, а он ничуть не собирался льстить этому субъекту и потому ответил:

– Ну, вы же не прочь переспать с женами своих друзей, поэтому нет ничего удивительного в том, что я подумал о вас плохо.

Лицо Гленденинга помрачнело.

– Они вовсе мне не друзья, – сказал он твердо, по-видимому, гораздо больше уязвленный предположением о том, что мог якшаться с рыбаками, а не обвинением в блуде. – Вы что, шутите? Они мои люди. Как вы понимаете, это большая разница. Право феодала и тому подобное.

Рейли недоверчиво помотал головой.

– Право феодала? – переспросил он. Это было намного хуже того, что он слышал в Лондоне, хуже того, что ему доводилось слышать в Оксфорде.

– Да. – Гленденинг взмахнул ножом для масла. – И вы это знаете. Хозяин поместья сохраняет право первой ночи. А почему бы и нет? Не то что я пользуюсь им. Вовсе нет. Я хочу только сказать, что имею право потребовать этого. Но похоже, что они сами не прочь… Я хочу сказать, они не против того, чтобы я лишал их невинности. И не могу сказать, что знаю почему.

Но Рейли-то это было ясно. В любом соревновании он одержал бы победу благодаря своей внешности и статям. Какая женщина в здравом уме предпочла бы Адама Макадамса Йену Маклауду?

Этот малый был величиной с дом и красив особой красотой.

И уж, несомненно, этот Гленденинг был самым богатым и желанным женихом на мили вокруг.

– В таком случае что же думает мисс Доннегал? – поинтересовался Рейли. – Если все леди этого острова только и мечтают прыгнуть к вам в постель, почему вам приходится силой заставлять мисс Доннегал перебираться из своего дома в ваш? Не должна ли она броситься к вашим ногам, как здешняя Флора?

Он кивком указал в сторону кухни, где скрылась Флора. Лицо Гленденинга приняло задумчивое выражение. Но жевать он не перестал.

– Конечно, она должна была бы это сделать, – ответствовал граф, – но она, как я уже сказал, несколько упряма.

– Неужели настолько упряма, что ответила отказом на предложение графа выйти за него замуж? – Рейли наклонился, чтобы поднять свой стул, и сел на него. – Не могу припомнить ни одной девушки в Лондоне, которая отказалась бы от такой чести и проявила подобное упрямство.

За исключением некой мисс Кристины Кинг. Но ведь она отказала маркизу, а не графу. Да и это можно было утверждать с большой натяжкой, потому что Рейли частенько отказывался признаваться в том, что он маркиз.

Гленденинг кивнул. Впервые с того момента, как принесли еду, он перестал запихивать ее в рот. Теперь же он подался вперед и заговорщически понизил голос:

– Знаю, Стэнтон. И скажу вам, что это начинает меня… слегка беспокоить. – Он заговорил еще тише: – Я начинаю думать, что даже не нравлюсь девушке.

Рейли тоже понизил голос, хотя следовало бы заметить, что в тоне его звучала явная ирония:

– Не могу себе представить почему. Вы ведь всего-навсего собираетесь выбросить ее из дома.

– О, да она и до этого ненавидела меня, – заверил его граф. – Как вы думаете, почему я прибег к таким низким уловкам? Уверяю вас, что не нахожу в этом ни малейшего удовольствия. Но девушку следует заставить понять…

– Какой вы заботливый малый!

Гленденинг заморгал, по-видимому, приняв иронию Рейли за чистую монету и сочтя его слова за комплимент.

– Нет, ну что за дура! Она нигде и никого не найдет лучше меня. Ни здесь, ни в любом другом месте. Я самый богатый, самый красивый и самый образованный человек на острове.

По мнению Рейли, это не особенно льстило графу, учитывая то, что Рейли удалось увидеть из мужского населения острова.

– И самый скромный, – решился съязвить он.

Но, похоже, Гленденинг не воспринимал сарказма.

– Верно. А что касается этого коттеджа, то он – ее последнее прибежище.

С минуту граф молчал, изучая остатки завтрака на своей тарелке. Потом взгляд его упал на недоеденный кусок бекона, он оживился и поднял глаза.

– Если…

Рейли выжидательно поднял бровь:

– Если – что?..

– Ну, если вы не…

По-видимому, пришедшая ему в голову мысль побудила его к дальнейшей откровенности.

– Если я не… что? – спросил Рейли, заподозрив какой-то подвох.

– Ну, вы умный человек, образованный. Оксфорд и так далее. Думаю, она должна питать уважение к образованному человеку.

– Боюсь, что не улавливаю вашу мысль, – сказал Рейли, осторожно подбирая слова, потому что ему не нравилось, что разговор принял такой оборот.

– Ну, мне просто кажется, что, если такой парень, как вы, я хочу сказать, такой образованный малый, подъехал бы к ней, возможно, она отнеслась бы к моему предложению более разумно…

Рейли в изумлении смотрел через стол на своего собеседника.

Он почти догадался, к чему ведет граф, но услышать это в столь прямолинейной форме было чем-то из ряда вон выходящим.

Он с трудом верил своим ушам.

– Вы что, тронулись умом? – спросил он.

Но граф Гленденинг, казалось, не слышал его. Он продолжал, захваченный своей идеей:

– Нет, это было бы великолепно! Она всегда благосклонна к парням вроде вас, ну к таким, кто пишет руководства по лечению зубов и так далее. Она, конечно, отнесется с уважением к тому, что вы ей скажете.

Обиженный Рейли возразил:

– Видите ли, я в своей жизни не написал еще ни одного руководства, не говоря уже о том, чтобы знать, как надо должным образом ухаживать за зубами…

– Вы должны ей все изложить, – настаивал Гленденинг, будто Рейли не произнес ни слова, – вы должны представить ей это все в научном свете. Ей это понравится. Скажите ей, что мы должны пожениться, потому что принадлежим к одному классу. Я слышал, что этот ее дядя, у которого она должна была жить в Лондоне, какой-то пэр. Поэтому нет причины…

– Лорд Гленденинг, – перебил Рейли своего нанимателя. Это было не совсем вежливо, но слова его прозвучали очень эмоционально: – Я врач. Я не сваха. И не стану помогать вам в том, чтобы принудить эту молодую женщину выйти за вас замуж.

Граф явно был не очень умен. Он был слишком хорош собой, чтобы пользоваться мозгами для достижения какой-нибудь цели, по крайней мере не привык использовать их регулярно. Рейли хорошо знал этот тип людей. Половина студентов Оксфорда были точно такими же, как этот граф, поступали они в колледж только потому, что их отцы и отцы отцов посещали его, а вовсе не потому, что их снедалa жажда знаний.

Но в отличие от многих известных Рейли молодых людей граф обладал некой хитростью, чем-то вроде животного инстинкта выживания.

Именно этот инстинкт, а не расчет, заставил Гленденинга произнести свою следующую фразу:

– Ну что за стыд! Право же, это просто позор! Потому что я надеялся выкурить ее из этого коттеджа до того, как начнется весеннее половодье и наводнение. Хорошо еще было, когда там жили се родители, но ведь теперь весной она будет там одна, одна со своей… проблемой… Я не уверен, что разумно оставлять ее одну в изоляции и без помощи…

Рейли не хотелось задавать вопроса, который напрашивался сам собой. Он понимал, что граф играет на нем, как на фортепьяно.

И все же не смог совладать с собой. Он против воли спросил:

– Проблема? Что, собственно, вы имеете в виду? У молодой леди есть… проблема?

– Ну… я ничего не хотел говорить, – ответил Гленденинг со смущенным и как бы извиняющимся видом. – И меньше всего мне хотелось бы посвящать в это вас. Но, право же, тревожиться не о чем. Во всяком случае, я не думаю, что стоит тревожиться. Просто… с тех пор как она вернулась, она ведет себя несколько странно… Ничего особенно тревожного. Ну, если не считать того, что она сбежала от тех, кто должен был за ней присматривать, и вернулась сюда без особенно серьезной причины. Но правда заключается в том, что с тех пор, как она вернулась, она… ну, стала какой-то… какой-то странной.

– Потому что не хочет выходить за вас замуж? – спросил Рейли деревянным голосом.

– Да, и это тоже, но есть и кое-что еще. Она бродит глубокой ночью по кладбищу и записывает что-то в тетрадь.

Вопреки своему намерению ничему не удивляться Рейли уставился на графа широко раскрытыми глазами.

– Записывает что-то в тетрадь, – повторил он. – На кладбище. И делает это глубокой ночью. Да, и это еще не все. Она повадилась ходить в деревню, когда стемнеет, все с той же тетрадью, ну той, что берет с собой на кладбище. Она ходит из дома в дом и что-то записывает в тетрадь. Потом запирается в задней комнате коттеджа и никого туда не пускает. И не говорит, что она там прячет. Возможно, что-нибудь вполне невинное. Но люди…

Гленденинг пожал широченными плечами, потом продолжил свой рассказ:

– Ну, люди всякое болтают. И должен вам признаться, что у меня возникает неприятное чувство… Представьте, молодая женщина живет в коттедже одна-одинешснька, а весной ей грозит наводнение. У нас, на острове Скай, зимы довольно мягкие, но, поверьте мне, когда снег на горах начинает таять… И если к тому же девица повредилась в уме… она и вовсе может рехнуться… Я никогда не прощу себе, если мы найдем ее замерзшую или выловим труп из моря. Скажу вам честно, мне не хотелось бы писать ее родителям о трагедии…

– Правильно.

Рейли старался говорить спокойно. Он не хотел, чтобы его волнение стало заметно графу. Гленденинг, должно быть, вышивал узоры своей фантазии по канве правды, чтобы склонить его к сотрудничеству.

Но если даже часть того, что ему рассказал граф, была правдой, им пришлось бы иметь дело с женщиной с серьезным психическим расстройством. Почему бы женщина – женщина вообще – пожелала предпочесть безопасности и защищенности жизни с любящими родственниками одиночество на острове Скай? Если даже оставить в стороне ее прогулки по кладбищу глубокой ночью?

Сердце Рейли тревожно и бурно забилось. Неужели эта мисс Доннегал станет его первой пациенткой? Но постойте! Если эта женщина действительно настолько неуравновешенна, как говорит Гленденинг, то почему он хочет на ней жениться?

– Ну это же очевидно, – ответил Гленденинг, когда Рейли прямо спросил его об этом. – Я люблю ее.

Да, это было так просто. Всего три коротких слова, а в них оказалось заложено столько бесценной информации. Право же, это было трогательно – привязанность к женщине, столь явно нуждавшейся в помощи Рейли.

Надо дождаться ответа Пирсона и Шелли, которым он опишет свою пациентку. Они просто позеленеют от зависти.

И все же ему не следовало выказывать свой энтузиазм. Гленденинг был явно без ума от этой женщины.

– Я полагаю, – медленно сказал Рейли, – мне следует нанести ей краткий визит. Просто чтобы убедиться в серьезности ее… гм… недуга.

Гленденинг одобрительно похлопал своими огромными ручищами. Эти хлопки прозвучали как не слишком отдаленные раскаты грома, и шум снова обеспокоил вчерашних собутыльников Рейли, которые вновь заворочались и застонали.

– Я знал, что вы как раз подойдете для этой работы, – сказал счастливый граф, – я понял это, как только увидел вас.

В тот момент, когда граф увидел Рейли Стэнтона, тот в беспамятстве лежал лицом вниз в баре местной таверны.

Но Рейли не счел необходимым напоминать своему нанимателю об этом обстоятельстве. Вместо этого он сказал:

– Если только вы мне скажете, где раздобыть теплой воды, я переоденусь, помоюсь и побреюсь…

Таким образом, несколькими часами позже Рейли ехал на лохматом, но резвом коньке, специально пригнанном из конюшни графа. И мальчик, доставивший его, пояснил, что эта лошадка выделена специально для личных надобностей доктора. Мальчик, сообщивший, что его имя Роб и что он назван так в честь давно усопшего древнего короля, был приставлен к Рейли в качестве проводника, готового сопровождать его в поездках по острову, и эту обязанность он принял, по-видимому, без лишних слов и возражений, но со времени начала их путешествия не назвал ни одного примечательного места, если не считать замка Гленденинг, возвышавшегося над деревней. Впрочем, едва ли этим именем можно было назвать ветхие хижины, выстроившиеся вдоль пирса. Замок походил на хищную птицу, примостившуюся на краю утеса примерно на высоте двести футов над уровнем моря.