Текст книги "Портрет моего сердца"

Патриция КЭБОТ
ПОРТРЕТ МОЕГО СЕРДЦА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Йоркшир, май 1871 года

– Скажи, что это не так, Джереми, – простонал лорд Эдвард, закрывая лицо руками. – Неужели из Оксфорда тоже?

Джереми озабоченно уставился на дядюшку, размышляя, не послать ли служанку за чем-нибудь покрепче эля. Судя по виду, Эдварду не помешала бы` пара глотков виски. Но было еще рано, да и сидели они в «Козле и подкове», таверне, расположенной всего в трех милях от поместья Ролингз. Тут удивятся, если герцог Ролингз с дядюшкой начнут спозаранку подкрепляться спиртным.

– Все не так плохо, как может показаться, дядя Эдвард, – шутливо сказал Джереми. – И не говори, что не ждал чего-нибудь подобного. В конце концов, меня уже выпроводили из Итона и Харроу. Не мог же я обездолить твою альма-матер, лишив ее той же привилегии.

Но дядя не засмеялся в ответ. За прошедшие с Рождества полгода, когда Джереми видел его последний раз, седины у дяди прибавилось. Молодой человек не льстил себя мыслью, что был единственной причиной этого, ведь лорд Эдвард – из самых влиятельных членов палаты лордов и умеренная седина ему просто необходима, чтобы придать солидности сорокалетнему мужчине, которого в противном случае консервативные собратья сочли бы слишком молодым для принятия ответственных решений. Тем не менее сознание, что он добавил хлопот и без того отягощенному заботами дядюшке, огорчало герцога.

– Выпроводили из Оксфорда, – снова простонал лорд Эдвард, уткнувшись в пену, венчавшую его кружку пива.

Герцог уже начал сожалеть, что поторопился со своим признанием, можно было спокойно приехать в поместье, дождаться конца обеда и заявить об этом в присутствии тетушки Пиджин. Меньше всего на свете Джереми хотелось бы разочаровывать тетушку, но она по крайней мере была способна отнестись с пониманием к его многочисленным и разнообразным прегрешениям. В отличие от своего мужа. То, что племянника выпроводили из Оксфорда домой, заставило бы ее лишь поднять брови. Конечно, если б она узнала причину… Да, это Пиджин расстроило бы всерьез, потому-то Джереми и предпочел встретиться с дядей наедине, до приезда в поместье.

– Будь все проклято! – выругался наконец Эдвард, глядя на племянника, который спокойно встретил его взгляд. – Неужели тебе непременно требовалось убить его, Джерри? Почему бы не прострелить только руку?

– Когда человек заявляет, что собирается драться с тобой до смерти, считается более разумным покончить с ним раз и навсегда. Если возможно. Если бы я всего-навсего подстрелил его, он бы, оправившись, начал снова меня преследовать. Не могу же я провести всю жизнь, оглядываясь, нет ли за спиной безумного убийцы.

Эдвард покачал головой:

– И ты утверждаешь, что никогда не притрагивался к той девице?

Впервые за весь разговор Джереми почувствовал себя неуютно.

– Ну-у, вообще-то я не говорил, что никогда до нее не дотрагивался…

– Джереми…

– …но я совершенно точно не хотел на ней жениться. Вот в чем дело.

– Джереми, – повторил лорд Эдвард рокочущим басом, который он приберегал для выступлений в парламенте и выговоров детям. – Разве я не объяснял тебе, что есть женщины, с которыми мужчина может… проводить время, не пробуждая в них мысли о браке, и есть другие, с которыми ему лучше не водить знакомства, если его намерения…

– Да, да. – Эту лекцию Джереми знал наизусть, поскольку с того момента, как начал бриться, выслушивал ее не меньше двух раз в месяц. – За прошедшие годы я научился их различать. Но молодую леди мне представили… намеренно. Причем ее собственный брат и в манере, дававшей любому мужчине повод счесть ее лишь хорошенькой кокеткой, от которой можно всего добиться, только попроси. Трудно вообразить себе нечто более низкое. Уверяю вас, мои деньги она принимала с готовностью. Только после того, как… ущерб был нанесен, на сцене появился Пирс, завывая, что я опорочил его сестрицу. – Джереми передернуло от воспоминания. – Он требовал, чтобы я или женился на этой потаскушке, или попробовал остроту его клинка. Разве странно, что я предпочел клинок? – Герцог отхлебнул пива и задумчиво добавил: – Зря Пирс выбрал шпаги. Ему бы повезло больше с пистолетами.

– Джереми. – Лицо Эдварда, которое с возрастом становилось все тоньше и красивее, по мере того как образ его жизни делался все более добродетельным, посуровело. – Ты хоть понимаешь, что совершил убийство?

– Ну дядя, – возмутился тот, – поединок же был честный. Так сказал и его секундант. К тому же, признаюсь, я метил ему в руку, а не в сердце… Но этот болван попытался ответить ложным выпадом, и в следующий миг я понял…

– Я не одобряю дуэлей, – властно прервал его лорд Эдвард. – Это я пытался разъяснить тебе в прошлый раз, когда случилось подобное, и, помню, даже подчеркнул: если хочешь драться на поединке, дерись на континенте. Ради всего святого, Джереми! Титул не ставит тебя над законом. Тебе остается лишь одно – покинуть страну.

– Знаю. – И эту проповедь он слышал уже десяток раз. Эдвард не обратил внимания на скучающую мину племянника.

– Думаю, тебе лучше отправиться на виллу в Портофино, хотя квартира в Париже тоже вроде бы свободна. Решай сам. Шести месяцев отсутствия должно хватить. Тебе очень повезет, Джерри, если у колледжа не хватит доказательств, чтобы отдать тебя под суд или же…

– Верно, – лукаво подмигнул Джереми, – иначе я уже сидел бы за решеткой, а не за кружкой пива с моим дядюшкой Эдом.

– Буду очень признателен, если ты избавишь меня от подобных шуток, – сурово откликнулся Эдвард. – Ты герцог, Джерри, значит, наделен не только правами, но и обязанностями, одной из которых является долг воздерживаться от убийства своих собратьев.

Теперь уже рассердился Джереми. Он с грохотом опустил кружку на стол.

– Думаешь, я не помню? – Он понизил голос, чтобы не привлекать внимания посетителей таверны, и продолжал: – Думаешь, ты напрасно вдалбливал мне это в голову последние десять лет? С того дня, как ты появился на пороге нашего дома в Эпплсби и объявил Пиджин, что я наследник герцогства Ролингз, я не слышал ничего кроме: «Джерри, ты герцог и делать этого не можешь!» или «Джерри, ты герцог и делать этого не должен!» Господи, ты хоть представляешь, как мне осточертели постоянные напоминания о том, что я должен и чего не должен делать?

Выражение лица лорда Эдварда при этом внезапном взрыве чувств стало удивленным. Он заморгал и чуть растерянно промолвил:

– Нет… о чувствую, ты мне сейчас это изложишь.

– Я никогда не хотел уезжать из дома в школу-интернат. Я был бы гораздо счастливее в сельской школе близ Ролингзгейта. Но ты все-таки отправил меня в Итон, а когда я добился, чтобы меня оттуда исключили, подкупил руководителей Харроу, потом Уинчестера и так далее, пока мне не сообщили, что следующие несколько лет жизни я проведу в колледже. Мне не хотелось учиться в Оксфорде… и ты опять настоял, хотя было совершенно ясно, что у меня гораздо больше способностей и склонности к мечу, а не к перу. Теперь меня изгнали из Оксфорда за участие в дуэли с однокурсником…

– Которого ты, по собственному признанию, убил, – подчеркнул Эдвард.

– Разумеется, убил. Пирс был негодяем и нахлебником, и я не единственный, кто был рад его смерти. Хотя я испытал не больше удовольствия отправляя его на тот свет, чем прихлопывая москита. И ты еще смеешь упрекать меня в шуточках по этому поводу. Ну а что мне оставалось делать? Разве до сих пор вся моя жизнь не была одной большой шуткой? – Джереми яростно сверкнул глазами на дядю.

Лицо Эдварда, такое же точеное и красивое, как у племянника, искривила циничная усмешка.

– О да, – протянул он медовым голосом. – Твое существование было поистине трагическим. Тебя не любили, не ценили, все эти годы тетя Пиджин не жертвовала для тебя всем. Не она ли заботилась о тебе, совершенно не подозревая, что ты унаследуешь герцогство? Не она ли холила и лелеяла тебя?

– Не примешивайте сюда Пиджин, – быстро прервал его Джереми. – Я говорю о времени, после того как вы перевезли нас в Ролингз и женились на ней. Вы…

– Если тебя, Джерри, огорчает, что я женился на твоей тетке, боюсь, этого уже не исправить, – весело ответил Эдвард. – Поздно. Мы уже снабдили тебя четырьмя кузенами. Архиепископу пришлось бы изрядно потрудиться, чтобы признать такой брак недействительным.

Молодой герцог даже не улыбнулся.

– Послушайте, дядя Эдвард, – произнес он. – Давайте посмотрим на это с другой стороны. Почему одиннадцать лет назад вы потратили столько времени и денег, когда могли просто объявить всем, что ваш старший брат умер, не оставив наследника, и забрать титул себе?

Эдвард озадаченно уставился на племянника.

– Это бесчестно. Я знал, что у Джона есть ребенок, а значит, он по праву должен унаследовать отцовский титул.

– Дядя Артур объяснил мне не так, – решительно мотнул головой Джереми. – Просто вы не хотели брать на себя ответственность титула герцога и приложили все силы, чтобы этого избежать.

– Видишь ли… – Лорд Эдвард поежился, словно безупречный сюртук вдруг стал ему тесным. – Строго говоря, это не совсем так, однако нечто подобное приходило мне…

– И как, по-вашему, я должен себя чувствовать? – возмутился Джереми. – Я тоже этого не хочу.

– Но почему? Разве не тебе принадлежит одно из самых больших состояний в Англии? Не ты ли владеешь лучшими лошадьми, какие можно купить за деньги? Разве нет у тебя прекрасного дома в Лондоне, великолепного поместья в Йоркшире, роскошной квартиры в Париже, виллы в Италии? У тебя более сотни слуг, лучший портной в Европе, место в палате лордов, которое теперь, когда ты достиг совершеннолетия, я тебе с удовольствием уступлю. Ты обладаешь всеми привилегиями, всеми преимуществами, которые может дать твой ранг…

– За исключением свободы делать то, что я хочу, – тихо возразил Джереми.

– Конечно, – усмехнулся лорд Эдвард, – поистине непомерная цена. Но что именно ты столь жаждешь делать? Я имею в виду, кроме шляния по бабам и убийства людей?

На счастье Джереми, в этот момент к их столу подошла служанка, иначе он стал бы виновником еще одного убийства.

– Что принести вашей светлости? – Розалинда с ее розовыми щечками и сложенными в пышный бутончик губками оправдывала свое имя. Она улыбнулась джентльменам и стала вытирать тряпкой стол, предоставив на обзор Джереми щедрое великолепие грудей. – Может быть, еще пива?

– Спасибо, Розалинда, нет, – ответил тот, не без труда оторвав взгляд от ее груди. – А вам, дядюшка?

– Мне достаточно, – сказал лорд Эдвард, не замечая прелестей Розалинды.

Впрочем, Джереми ни разу не видел, чтобы дядя обращал внимание на какую-либо женщину, кроме Пиджин.

– Как поживает твой отец, Розалинда? – добродушно поинтересовался лорд. – Слышал, он нездоров.

– О, ему лучше, милорд, благодарю вас. После укрепляющего, которое прислала ему миледи, он стал как новенькая монетка. – Розалинда ухитрялась разговаривать с ним, не сводя глаз с Джереми, который с трудом отвернулся от выреза ее платья и уставился на свинцовые переплеты окошка. – Вы немного побудете в поместье, ваша светлость, или быстро вернетесь в школу?

– Не знаю, – сухо ответил Джереми. – Вероятно, пробуду здесь несколько дней.

Поскольку он глядел в другую сторону, то не видел, как Розалинда заулыбалась и как засверкали ее голубые глаза.

– О, я рада, – пробормотала она. – И мисс Мэгги тоже будет счастлива. Я давеча спрашивала ее у лавки, когда она увидится с вашей светлостью. А она сказала, что не знает, но вы так давно не виделись, что, пожалуй, теперь и не узнаете друг друга.

Молодой человек лишь вежливо кивал, но, видимо, Розалинду это вполне удовлетворило, и она торопливо удалилась. Едва девушка отошла на достаточное расстояние и уже не могла их услышать, Джереми оторвался от созерцания повозки за окном и устремил взгляд на дядю.

– Видите, – произнес он, – на меня охотятся даже в местной таверне. Куда бы я ни пошел, мне нужно быть настороже, чтобы не поймали.

– Розалинду Мерфи вряд ли можно отнести к охотницам за твоим состоянием, Джерри, – заметил лорд Эдвард. – Она искренне интересуется твоими делами.

– Не моими делами, а моим кошельком.

– Нет, твоей персоной, – засмеялся дядя. – Ты ей понравился. Что в этом плохого?

– Да не меня она хочет. Ей нравятся мои деньги и проклятый титул! Любая женщина, узнав, что я герцог, начинает лепетать: «Ваша светлость то, да ваша светлость се!» Все они мечтают о том дне, когда смогут подписаться «герцогиня Ролингз». Я читаю это в их глазах. Они сразу воображают себя с тиарой на голове и горностаем на плечах.

– То, что ты видишь в их глазах, Джерри, это вожделение, которое относится вовсе не к твоему титулу. – Лорд Эдвард безуспешно пытался удержать смех. – Взгляни на себя в зеркало, Джерри. Ты можешь представлять себя хилым мальчишкой, каким был в десять лет, но Розалинда видит только высокого молодого здоровяка, темноволосого, светлоглазого, с белозубой улыбкой…

– Едва ли Розалинда Мерфи заметила мои зубы, – смущенно буркнул Джереми.

– Может, и нет, – засмеялся лорд Эдвард. – Но все равно ты великолепный образец мужчины и вряд ли рассчитываешь, что женщины на это не откликнутся. Поэтому не отметай их интерес как чисто корыстный.

– Ну, герцогский титул не облегчает подобное… подобные… Господи, я не могу даже жениться на ком захочу. Я обязан жениться на женщине, которая может стать достойной герцогиней.

– Верно, хотя из этого не следует, что нельзя обрести счастье в браке с женщиной, которая станет достойной герцогиней. Мне же это удалось.

– Жаль, что мой отец не оказался столь же разборчивым. Из двух сестер он умудрился выбрать ту, из-за которой и погиб.

Лорд Эдвард неловко откашлялся.

– Но ведь Пиджин было всего десять лет, когда Джон познакомился с твоей матерью, так что вряд ли у него был выбор. – И совсем другим тоном добавил: – Не рассказывай тете, почему тебя отправили домой на этот раз, Джерри.

– Я бы и сам не хотел, чтобы тетя Пиджин узнала мою историю, но ей и без того станет известно. Вероятно, это попадет в газеты.

– Наверняка, – кивнул лорд Эдвард. – Однако совсем другое дело, если ты явишься и сам признаешься. Лишь тогда она поверит, что ты способен убить.

– Да, – усмехнулся Джереми. – Я же тот мальчик, который после первой охоты рыдал несколько часов, ему было жалко лису.

– Не так уж долго ты рыдал. Но ты прав, трудно примирить то, каким ты был и каким стал.

– И каким же, дядя?

– А это зависит от тебя. Кем ты хочешь стать, Джерри?

– Только не герцогом, – сразу откликнулся тот.

– Это невозможно, – покачал головой лорд Эдвард.

Кивнув, Джереми стал молча подниматься из-за стола, и дядя удивленно посмотрел на него:

– Куда ты собрался?

– К дьяволу.

– А-а, – протянул лорд Эдвард и поднял кружку, словно тост в честь отбывающего племянника. – Тогда будь дома к обеду.

Глава 2

– О, Мэгги! – воскликнула леди Ролингз, отбрасывая бумагу. – О-о, какая прелесть!

Мэгги Герберт скептически наморщила веснушчатый носик, разглядывая из-за ее спины картину. «Слишком много зеленого, – решила она. – Точно. Фон чересчур зеленый». Пока Мэгги внимательно изучала свое полотно, бело-розовый цветок слетел с нависшей ветки и уселся, словно бабочка, на свежевысохшую краску. Мэгги сочла нежный лепесток явным украшением, но Пиджин нетерпеливо смахнула его.

– Прямо не дождусь, когда покажу его Эдварду, – заявила она, любуясь картиной. – Он глазам своим не поверит! На мой взгляд, ни один портрет наших детей не передает так верно их характеров…

– Правда? – недоверчиво спросила Мэгги.

Как она ни вглядывалась, но воспринять в целом картину, так восхищавшую Пиджин, не смогла, видя лишь ряд цветных образов и пятен, нанесенных ею днем ранее. Все-таки с зеленью перебор.

– Да, да, – уверяла ее мать семейства. – Ты словно души их сумела уловить.

– Вряд ли! – засмеялась Мэгги. – Если бы мне это удалось, Лиззи выглядела бы иначе. А тут она кроткий ангел… Чересчур милый.

– Что ты хочешь этим сказать? – Пиджин любовалась маленьким полотном шесть на шесть дюймов, держа его на вытянутых руках. – Лиззи выглядит прелестно. И Джон тоже. А как мило надула губки Мэри! А подбородок Алистера! Ты передала его в точности! Знаешь, кое-кто называет его упрямым, а он просто решительный, вот и все.

Мэгги посмотрела на свою мать, сидевшую напротив Пиджин в дачном кресле ажурного литья. Ответная улыбка леди Герберт была столь же понимающей, что и у Мэгги. Подбородки всех маленьких Ролингзов всегда упрямо задраны, как у их матери, когда та отстаивала свое мнение. Упорство, с которым Пиджин отказывалась это признавать, служило неиссякаемым источником развлечения всех ее друзей и соседей.

– Ох, Мэгги, – вздохнула Пиджин, – не знаю, как тебе это удалось.

– Я тоже не могу понять. – Леди Герберт чуть наклонилась вперед, наливая чай из серебряного чайника.

Пиджин снова ждала ребенка, хоть и позже, чем Анна, старшая сестра Мэгги, пристроившая чашку с блюдцем на крутой округлости живота. Отец Мэгги, сэр Артур, был поверенным в делах молодого герцога, и сейчас леди Герберт с дочерьми приехали в гости к Пиджин. Они проводили столько времени в поместье Ролингзов, что Мэгги привыкла считать его вторым домом и вела себя вполне свободно, чем смущала более чопорную Анну, которая особенно волновалась, когда сестра еще два года назад с завидной регулярностью съезжала по перилам господского дома.

– Свой талант она унаследовала явно не от меня, – продолжала леди Герберт. – Наверное, получила его с отцовской стороны.

– От папы? – Анна всегда чувствовала себя неловко при упоминании о художественном таланте сестры. – Не может быть! Никто из папиной родни не брал в руки кисти. Господи, мама, как ты можешь такое предполагать?

Мэгги опять бросила взгляд на детский портрет.

– Нет, все-таки улыбка у Лиззи не такая, – пробормотала она. – Недостаточно проказливая.

– Проказливая? – воскликнула леди Ролингз, прижимая картину к груди, словно боясь, что Мэгги попытается ее отнять и переделать. – Чепуха. В Лиззи нет проказливости, она настоящий ангелочек. Они все ангелочки. Анна, посмотри, как она передала глаза Джона! Видела ли ты когда-нибудь такое чудо?

Мэгги, вовсе не убежденная, посмотрела в дальнюю часть сада, где резвились «маленькие ангелочки» Пиджин, обрывая розовые кусты. Им помогали дети Анны, благовоспитанные племянники и племянницы Мэгги, несравненно менее шумные, чем юные Ролингзы, и еще пятнадцать сирот из приюта подкидышей. В этот майский день леди Пиджин устраивала в саду детский пикник. Единственный взгляд на старшего отпрыска Пиджин и Эдварда утвердил Мэгги во мнении, что она явно переложила сладости в изображение Элизабет Ролингз. Лиззи красивая девочка, но столь же упрямая и своенравная, как ее родители. Подтверждением этому служил комок сухой грязи, которым она запустила в брата Джона, когда тот отказался выполнять ее приказ.

– Удалось тебе поговорить с отцом насчет поступления в парижскую Школу искусств? – спросила Пиджин.

– Нет, – огорченно отозвалась Мэгги. – Он в ужасе даже от мысли, что я сойду с британской земли без сопровождения. Меня тут же совратят, похитят, увезут в Марокко и продадут в рабство арабскому принцу.

– Мэгги! – Чашка Анны звякнула о блюдце.

– Право же, Мэгги, – поддержала дочь леди Герберт. – О чем ты говоришь? Твой отец ничего подобного не думает.

– Нет, думает. Папа сознает мои личные плотские влечения.

– Мэгги! – вспыхнула от стыда Анна. – Сколько раз я умоляла тебя не произносить в общем разговоре слова вроде… вроде… О, леди Эдвард, пожалуйста, не смейтесь. Вы этим лишь поощряете ее.

– Господи! – Пиджин вытерла слезы, набежавшие от смеха на ее зеленые глаза. – Мэгги, дорогая, ты не должна говорить подобные вещи. Кончится тем, что ты заработаешь репутацию…

– У кого? – презрительно сморщилась девушка. – У местных фермеров-арендаторов? Вряд ли им интересно, употребляю я слово «плотский» или нет.

– Разумеется, не арендаторам, Мэгги, – заметила леди Герберт, – а молодым людям.

– Каким молодым людям? Единственные молодые люди, которые здесь есть, пасут овец и, ручаюсь, знают о «плотском» все, что можно.

– Мэгги! – Анна готова была ущипнуть сестру, лишь бы та замолчала. К несчастью, ей мешал большой живот, а она по опыту знала, что в подобном общении с Мэгги нужна быстрота. Ущипнуть и увернуться от шлепка. – Ради бога!

– Но ведь это так и есть.

– Верно, дорогая, но тебе почти семнадцать. В этом году ты выходишь в свет, и молодым людям, которых ты встретишь во время своего первого лондонского сезона, неинтересно будет выслушивать разглагольствования относительно твоих… влечений…

– Вообще-то, – задумчиво перебила Анну Пиджин, – я не сомневаюсь, что им понравится слушать об этом, только не уверена, что Мэгги следует громко заявлять о…

– Вот именно, – обрадовалась Анна. – Прислушайся к словам леди Эдвард. Если ты собираешься найти в Лондоне мужа, ты должна вести себя как леди…

– Мне не хочется вести себя как леди, – пробормотала Мэгги. – Это означает целый день бездельничать и примерять туалеты, а вечерами слушать нудные разговоры дурацких баронетов.

– Зачем ты ковыряешь дерево? – воскликнула леди Герберт. – Немедленно сядь и выбрось эту грязную палку.

Мэгги уронила палочку, но не села, а прислонилась к ободранному местечку на стволе вишни. Она сама не знала, почему ей неодолимо захотелось выместить свое раздражение на неповинном дереве, но с другой стороны, лучше на дереве, чем на беременной сестре.

– Если ты не хочешь вести себя как леди, Маргарет, то чего же ты хочешь? – шутливо поинтересовалась ее мать.

– Я уже говорила тебе, – вздохнула девушка. – Хочу заниматься живописью, хочу поехать к мадам Бонэр, чтобы научиться этому.

Леди Герберт возвела очи к небу, но Анна не выдержала:

– Мама, об этом не может быть и речи. Академия искусств мадам Бонэр! Мама, ты должна ей приказать, нельзя позволить Мэгги…

– Почему?

Возглас Пиджин прозвучал нетерпеливо и резко, и Мэгги не сдержала улыбку. Леди Ролингз постоянно вступала в борьбу за что-то, сегодня объектом ее защиты была Мэгги.

– Почему не может быть и речи, Анна? Нелепо дать погибнуть такому таланту, как у твоей сестры. Господи, да Мэгги в тысячу раз талантливее глупого художника, которого Эдвард нанял в прошлом году писать мой портрет. Взгляни на цвета. – Пиджин развернула картину к женщинам, чтобы они получше ее рассмотрели. – Она так смешала краски, что каждая светится, точно драгоценный камень. А как она ухватила детские лица… не сравнить с любым дагерротипом!

– Я согласна с тобою, Пиджин, – устало подтвердила леди Герберт. – Но…

– Неужели сэр Артур придерживается старомодных взглядов на образование девушек? – возмутилась Пиджин. – Если это так, я с радостью отправлюсь в Герберт-Парк, чтобы просветить его.

– Дело не только в этом, Пиджин, – торжественно объявила Анна. – Папа не одобряет, когда женщины отдают себя занятиям, не связанным с домашним очагом, а занятия искусством… Да одно упоминание об этом вызовет у него апоплексический удар. И признаюсь, я не могу с ним не согласиться. Просто скандал, какое число девиц отправляется в Лондон, чтобы стать няньками, медицинскими сестрами, учительницами, секретаршами и не знаю, кем еще. Полагаю, они вынуждены делать это, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Но Мэгги? Зачем ей работать? Ей просто хочется, что совершенно нелепо. Ведь единственно достойное предназначение женщины – это материнство.

– Дорогая, – прервала ее леди Герберт. – Мы знаем твои убеждения по поводу важности материнства. Однако ваш отец возражает против отъезда Мэгги, потому что она самая младшая. И единственная, кто пока остался дома. Мы еще не готовы считать ее взрослой.

– Рано или поздно вам придется отпустить ее, – сказала Пиджин. – Я имею в виду, что в следующем сезоне она начнет выезжать в свет.

Леди Герберт страдальчески вздохнула:

– Насколько я знаю Мэгги, ей будет ненавистна каждая минута.

– Разумеется, ей это будет противно, – согласилась Пиджин. – Девушка вроде Мэгги…

– Девушка вроде Мэгги ни минуты не выдержит в Лондоне! – воскликнула сама Мэгги, раздосадованная тем, что все говорят о ней, а не с ней. – Высший свет разорвет ее на клочки, девицы будут издевательски хихикать, потому что она слишком высокая, слишком громко разговаривает и у нее краска под ногтями… Мужчин, если они вообще обратят на нее внимание, отвратит то, что она употребляет слова типа «плотский».

– О нет, Мэгги! – возмутилась Пиджин. – Ты очень хорошенькая, у тебя чудесные темные волосы и огромные карие глаза. Ты гораздо красивее старшей дочери Смитов, а посмотри, как удачно она вышла замуж.

– Какое значение имеет ее внешность? – язвительно заметила Анна. – Едва Мэгги открывает рот, комната пустеет. Она слишком прямодушна.

– Нет, она просто говорит что думает. И всегда так поступала, за это я ее и люблю. – Пиджин с ободряющей улыбкой повернулась к Мэгги, но Анна не собиралась улыбаться младшей сестре.

– Она ляпает первое, что приходит ей в голову, совершенно не думая о последствиях. И чаще всего, когда ее мнения никто не спрашивает.

– Ее откровенность привлекательна, – встала на защиту дочери леди Герберт.

– Матушка, у нее совершенно нет понятия о приличиях. На днях я застала ее, когда она, подоткнув подол юбки… лезла на дерево!

Женщины укоризненно повернулись к Мэгги.

– Мне были необходимы цветы яблони. Для натюрморта, который я писала.

– Маргарет, – вздохнула ее мать, – ты иногда заходишь слишком далеко. Могла бы попросить садовника принести тебе цветущую ветку.

– Я, пожалуй, взгляну, чем занимаются дети, – нервно ответила Мэгги.

– По-моему, дорогая, тебе стоит поступить именно так, – с готовностью подхватила леди Герберт, которая намеревалась после ухода дочери продолжить обсуждение ее характера и будущего.

Вздохнув, Мэгги побрела туда, откуда доносились крики детей. Стоял необычно жаркий для мая день, первый по-настоящему теплый с начала весны, и Мэгги с утра ощущала какую-то истому. Частично ее состояние было вызвано скукой. После того как она закончила детский портрет Ролингзов, ей было нечего делать. Конечно, можно приняться за картину для старой леди Эшфорт, которая мечтала, чтобы Мэгги запечатлела на века двух ее кошек, но девушку такая перспектива не увлекала. То ли дело портреты людей! Надо верно найти выражение лица, передать сходство, не оскорбляя человека… Вот это захватывающе интересно. А кошки… их писать очень легко.

Мэгги увидела, что Элизабет, улыбку которой она изобразила на портрете слишком милой, зажала локтем голову брата. Няни и смотрительниц приюта видно не было. Девушка не удивилась бы, обнаружив несчастных женщин связанными в глубине садового лабиринта. Вздохнув, Мэгги подобрала юбку своего белого муслинового платья и бросилась выручать кричащего малыша.

– Он все время твердит, что премьер-министром будет он, – возмутилась Лиззи. – А сегодня премьер-министром полагается быть мне. Мама сказала, что я могу.

– Девочки премьер-министрами не бывают, – не сдавался Джон. – Так сказал папа.

Вспомнив подобные споры с герцогом Ролингзом, случавшиеся в прошлом, Мэгги взглянула на Джона и примирительно произнесла:

– Почему бы вам сегодня не поиграть во что-нибудь другое? Например, в игру, которой мы увлекались с вашим кузеном Джерри, когда были маленькими.

– Вы хотите сказать, что когда-то тоже были маленькой? – недоверчиво уточнила Лиззи. – Но вы же такая высокая.

– Не такая уж я высокая, – пробормотала Мэгги, скрыв раздражение.

– Высокая, высокая, – закивал Джон. – Выше папы.

– Совсем не выше. Может, я немного переросла вашу маму, но не отца.

– Нет, выше, – твердо заявил Джон. – Правда, Лиззи?

Элизабет внимательно оглядела Мэгги.

– Не выше, но все равно очень высокая. Для девушки.

Мэгги почувствовала, что краснеет, и рассердилась. Как она могла позволить невинной детской болтовне так задеть ее! Да, она всегда была самой высокой девочкой в школе. Ну и что? Зато быстро перестала расти. В десять лет ее рост составлял пять футов восемь дюймов, как и сейчас, она, конечно, выше матери и сестер и чуть уступает только отцу.

К тому же в высоком росте немало преимуществ. Она весьма мило выглядит в модных нынче полукринолинах, гладких спереди и пышных сзади, которые выгодно подчеркивают красивые округлости ее фигуры. А еще она легко дотягивается до самых верхних полок, что очень удобно при покупках.

– Знаете, – обратилась Мэгги к юным Ролингзам, – в детстве мы с вашим кузеном Джерри играли в «магараджу». Один из вас станет индийским принцем или принцессой, а другой отважным английским путешественником, которого раджа захватывает в плен, чтобы принести в жертву какому-то языческому богу. Остальные могут быть английскими солдатами, которые пытаются его спасти, или дикарями, пляшущими вокруг погребального костра и стреляющими в британцев отравленными стрелами. Разве это не увлекательно?

– Я буду магараджей, – объявила Лиззи.

– Нет, я, – закричал Джон.

– Ты будешь отважным путешественником, – невозмутимо заявила сестра.

Джон немедленно разозлился, прямо как Джереми, когда Мэгги настаивала, чтобы путешественником был он.

С чувством исполненного долга она пошла назад к дамам, сидящим под вишней, но их голоса заставили ее замереть на полпути.

– Анна, рисовать портреты вполне пристойное занятие, – говорила Пиджин. – История знает немало женщин-художниц…

– А сколько из них вышло замуж, хотела бы я знать? – негодующе возразила Анна. – Ручаюсь, что совсем немного. Женщина не может заниматься одновременно и семьей, и чем-то еще.

– Возможно. Но если она выйдет замуж за человека, который понимает… К тому же, обладая подобным талантом, Мэгги вообще может не выходить замуж. Я имею в виду, если она не захочет. Она чудесно может содержать себя, рисуя портреты детей из высшего общества.

Невольная свидетельница дискуссии покраснела. Она понимала, что нужно объявить о своем присутствии, но соблазн дослушать до конца возобладал. Изобразив внезапный интерес, Мэгги остановилась перед высокими ирисами и напрягла слух.

– Именно этого я больше всего и опасаюсь, Пиджин. Вы же знаете, какой непредсказуемой может быть Мэгги. Вдруг она влюбится в какого-нибудь голодного французского поэта, и ей придется жить где-то на чердаке Монмартра в окружении подобных «артистических» типов? Никто из них не признает брачных уз, считая их буржуазным предрассудком. Мэгги станет падшей женщиной. Что тогда скажут о нас люди?

Пиджин открыла рот, чтобы ответить, но ее опередила леди Герберт:

– Право, Анна, ты чересчур сурова к сестре. Она умная девушка и вряд ли совершит глупость, влюбившись во француза.

– Она наделает и больших глупостей, мама, не сомневайся. Вы с папой всегда позволяли ей своевольничать. И не отрицай этого. Вы ее избаловали. Ни одна из нас – ни Элизабет, ни я, ни Фанни, ни Клер – не стала такой упрямой и своенравной, как Мэгги.