Текст книги "Портрет моего сердца"

Глава 10

Джереми провел в доме на Парк-лейн несравненно меньше лет, чем в йоркширском поместье, но хорошо помнил расположение комнат, чтобы найти Белую, которую нынче занимала Мэгги. В отличие от других комнат особняка только здесь обои, ковер и обивка мебели не были разных цветов, поэтому она выпадала из художественно-декоративной практики тетушки, полагавшей, что при такой пестроте в убранстве комнаты меньше заметны следы грязных пальцев. Учитывая количество детей, обретавшихся в этом доме, включая Джереми, нельзя было считать подобную концепцию неразумной. За долгие годы она себя оправдала.

Однако Белая комната соответствовала названию: белые стены, роскошный белый ковер на паркете, белый тюль на окнах, белая мебель. Лишь сюда не позволяли входить детям с вымазанными руками и в грязных башмаках, лишь в этой комнате художник, перед глазами которого весь день мелькали разные цвета красок, мог спокойно отдохнуть. И только он.

Конечно, из десяти гостевых комнат Мэгги выбрала именно Белую. Даже в слабых отблесках пламени, угасающего в беломраморном камине, Джереми заметил у дальней стены мольберт и деревянный ящик, в котором она держала кисти и тюбики краски, там же темнела огромная и по виду тяжелая папка из черной кожи, где Мэгги хранила неоконченные работы и копии своих картин для демонстрации потенциальным заказчикам. На низком столике виднелись менее явные аксессуары ее ремесла: большое чучело птицы, заводная лошадка, кораблик из папье-маше и несколько пестро одетых кукол. Джереми понятия не имел, зачем могли понадобиться Мэгги в ее двадцать один год эти игрушки. Видимо, она до сих пор оставалась ребенком.

Гораздо больший интерес у Джереми вызвали другие вещи, разбросанные по комнате и развешанные на спинках стульев: корсет, панталоны с кружевными оборочками и тому подобное. Эти предметы были столь же соблазнительными, как и их хозяйка, раскинувшаяся на широкой кровати с балдахином всего в нескольких ярдах от камина. Она и во сне была столь же своевольно небрежной, сбросила почти все покрывала и, несмотря на холод в спальне, укрылась до пояса одной льняной простынкой. К его сожалению, ей, наверное, вполне хватало длинной ночной рубашки из ситца.

Все же, подойдя к кровати, Джереми смог получше рассмотреть спящую и обнаружил много интересных деталей. Во-первых, рубашка с одного бока задралась, обнажив упругую икру и тонкую лодыжку. Во-вторых, Мэгги закинула руку за голову, ткань сорочки натянулась, обрисовав грудь, по-прежнему, как с удовольствием отметил Джереми, высокую и пышную, особенно для девушки, у которой столько лет вообще не наблюдалось женских прелестей. Под тканью отчетливо виднелась мягкая точка непроснувшегося соска. Длинные распущенные волосы темной спутанной волной разлились по подушке. Лицо утратило детскую пухлость, и высокие скулы придавали ему изысканную надменность, ранее не свойственную Мэгги. Это подсказала Джереми его ошеломленная память.

Бог ты мой! В его отсутствие Мэгги превратилась в поразительную светскую красавицу!

Мысль об этом оказалась столь же неприятной, как и наличие у нее жениха. А чего он ждал? Надеялся, что родителям удастся вечно защищать ее от внимания других мужчин, и он будет единственным, кто способен оценить по достоинству ее красоту, взлелеянную в сельском уединении? Что такая девушка, чей ротик, как он хорошо узнал, имеет склонность зовуще открываться под поцелуем, станет ждать его до скончания века?

Джереми бессильно опустился на край постели, поднял руку ко лбу. Он был горячим, наверное, опять лихорадка. Но что в этом нового? Уже много недель он боролся с регулярными приступами болезни. Врачи в Нью-Дели уверяли, что это нормально и он будет страдать от них еще несколько лет после выздоровления. Услышав подобную весть, Джереми чуть не ударил врача, только от слабости не мог сжать кулак.

Он снова взглянул на Мэгги, которая дышала ровно и глубоко. Она всегда крепко спала, не просыпаясь, даже когда ее ребенком уносили из-за стола в кроватку. На этот раз она не слышала громкий трезвон у дверей, а сейчас безмятежно игнорировала его присутствие у своей кровати. Он мог бы ласкать и обнимать ее, и она наверняка бы не проснулась!

Мысль весьма соблазнительная. Джереми отчетливо вспомнил некий день пять лет назад, и его рука сама собой потянулась к голой белоснежной икре…

На секунду пальцы ощутили тепло атласной кожи, а в следующий миг уже отдернулись, словно от раскаленного металла. Да что с ним такое? Он больше всех из живущих на свете имел право прикоснуться к этой девушке. Покидая Англию пять лет назад, он был уверен, что по возвращении женится на Мэгги Герберт.

Конечно, нельзя сказать, что в последующие годы он воздерживался от радостей иных объятий, пытаясь изгнать память о поцелуях Мэгги Герберт. Он же не был евнухом! Сердечные подвиги полковника Ролингза стали притчей во языцех у его подчиненных, вызывая их безмерное восхищение и дружеские шутки со стороны женатых офицеров. Большей частью Джереми не обращал на них внимания, прибегая к кулачным ответам, если был зол или пьян, что случалось весьма часто, так как Индия – страна жаркая, невыносимая, полная нищеты и болезней, а отнюдь не край чудес, который они с Мэгги воображали себе в детских играх.

Но хотя Джереми увивался за дюжинами женщин, ни одна из них не заставила его сердце биться так, как тогда в конюшне с Мэгги. Он не встретил другой женщины, которая так безоговорочно завладела бы всем его существом. Иногда это мешало, например, в случае со Звездой Джайпура, однако придавало его жизни какой-то особый смысл и цель. Джереми, помня совет дяди, сосредоточил весь свой немалый ум на том, чтобы выказать себя достойным такой девушки, как Мэгги, что, к некоторому его удивлению, привело к довольно быстрому продвижению по службе. В кавалерии ее величества он четко и споро выполнял любое задание – от сопровождения важного посланника сквозь джунгли до подавления мелких крестьянских беспорядков. Во всяком случае, эти задания отвлекали от мрачных мыслей, одолевавших его на досуге и во времена безделья.

Джереми заслужил у начальства уважение смекалкой и бесстрашием, а поскольку он скрыл титул, то немногие знали, что молодой человек по имени Джереми Ролингз, старательно продвигающийся по службе, на самом деле один из богатейших людей Англии, герцог, дядя которого влиятельный пэр. Для друзей-офицеров Джереми был лишь капитаном Ролингзом, хотя вскоре получил чин майора и орден. Так королева отметила его решающую роль в подавлении джайпурского мятежа. К тому моменту, когда его свалила не вражеская пуля, а малярия, Джереми был признан храбрецом, бесстрашным героем и воротник его алого мундира украсила еще одна золотая звезда.

Тем не менее для него эти почести, звания, даже награждение Звездой Джайпура ничего не значили. Он лишь сознавал, что впервые в жизни делает нечто не только хорошо и умело, но и охотно. И все это время он терпеливо ждал письма от Мэгги, в котором она попросила бы его вернуться домой.

Он надеялся, что оно вот-вот придет, когда на четвертом году пребывания в Индии получил от тетушки Пиджин известие о смерти леди Герберт. Но его письмо с соболезнованиями, единственное, которое он написал кому-либо за свое отсутствие, осталось без ответа. Только спустя двенадцать месяцев, когда пришло сообщение о помолвке Мэгги, он понял, что долгие годы ожидания оказались бесцельными: девушка, которую он выбрал в жены, выходит за другого. Видимо, она с самого начала не приняла его предложение всерьез и быстро забыла о нем.

Значит, он обманулся… или был обманут… И пять лет напрасно страдал в далекой жаркой стране.

Теперь Джереми вернулся, чтобы отомстить.

С первой же минуты, узнав о ее предательстве, он стал думать о мести, именно эта мысль и помогла ему выжить в те страшные недели, когда он погибал в бреду от лихорадки. Джереми был уверен, что только жажда мести спасла ему жизнь. Иначе кто заставит коварную Мэгги Герберт пожалеть о содеянном? В результате он поднялся с больничной койки, настоял на отправке в Англию, хотя врачи уговаривали его побыть в госпитале подольше, чтобы окрепнуть перед трудным плаванием домой.

Но сейчас, когда объект его мучительных терзаний перед ним, Джереми осознал, что не может наказать ее. Пока не может.

Да, пока не может. Сначала он поиграет с нею, как тигр с добычей. Он уже наблюдал такое и представлял радость и удовлетворение помучить ее немножко перед тем, как добить.

Джереми посидел, разглядывая спящую Мэгги, а затем с силой опустил загорелую ладонь на ее тугую ягодицу, защищенную лишь ситцем ночной рубашки.

Глава 11

Мэгги завизжала, словно ей подожгли волосы, подскочила на месте и начала возмущенно оглядываться в поисках виновника, разбудившего ее так грубо. Увидев человека, сидящего на краю постели, она издала новый вопль, на этот раз оскорбленной скромности, и попыталась натянуть на себя простыню. К несчастью, та была придавлена смеющимся мужчиной, поэтому вытащить ее никак не удавалось. Наконец Мэгги прижала к груди подушку, стремясь прикрыть то, что не скрывала ночная рубашка, и заикаясь воскликнула:

– К-кто вы? Немедленно убирайтесь из моей комнаты! Я сейчас позову сыщиков с Боу-стрит, чтоб вас забрали!

Джереми хохотал от души. Выражение ее лица стоило пяти лет проклятого индийского климата. Да он бы пересек Сахару пешком, если б знал, что снова увидит такое.

– Ах, Мэгги, – сквозь смех выговорил он. – Если бы ты могла сейчас увидеть себя! Твое лицо… выражение… Бесподобное! Просто бесподобное!

Она узнала его, и выражение лица у нее мгновенно изменилось. В полумраке спальни трудно было разглядеть детали, но человек, сидевший на краешке ее постели, был похож… ростом и обликом…

– Джереми? – осторожно произнесла она. – Это ты?

– Он самый! Единственный и неповторимый. – Герцог смахнул выступившие слезы. – Господи, ну и вопль! Ты орала, как Прейхерст, когда мы свесили с галереи Большого холла змею и стали ее раскачивать.

– Какого… – Мэгги не оторвала от него изумленного взгляда. – Что ты здесь делаешь?

– Я здесь живу. Это мой дом. Не забыла? – ухмыльнулся он, кивком указывая на ее ночную сорочку. – Ты всегда надеваешь такие унылые рубашки? Нет ли у тебя чего-нибудь с кружевами?

Мэгги покраснела. Господи, Джереми! Вернулся из Индии! Джереми в ее спальне! Наверняка это лишь сон. Один Бог знает, как мечтала она о его возвращении. Хотя никакой сон не был таким… таким… Джереми, о котором она грезила, никогда бы не шлепнул ее по попке.

Однако Джереми, которого она видела во сне, никогда бы не обручился с индийской принцессой.

– Ч-что ты делаешь в Англии? Как я поняла… Я думала…

– Что я останусь в Индии, пока там не сгнию? Ты ошибалась.

Мэгги перевела взгляд на дверь спальни. Закрыта. А где же принцесса? Ждет в прихожей?

– Ты вернулся… один?

– А разве ты видишь рядом со мной кого-то еще? Конечно, я один, Мэгги. Что тебе в голову взбрело? Похоже, ты сильно поглупела с тех пор, как я уехал.

Джереми ожидал слов возмущения, но она продолжала вглядываться в него, кусая нижнюю губу. В темных глазах была странная озабоченность. Может, в ней говорит вина? Несомненно, так и есть. Ее мучит сознание вины за то, что она ему изменила.

– Ты выглядишь черт знает как, – наконец заявила она с прежней прямотой.

Мэгги изучала лицо человека, сидевшего в ногах кровати. Он, безусловно, похож на Джереми… по крайней мере на Джереми, каким она видела его в последний раз, когда он перелезал через перила террасы в Герберт-Парке… пять лет назад. И то, что он шлепнул ее, тоже походило на Джереми. Он не упустил бы случая потрогать ее. В этом-то она не сомневалась.

И все же это не мог быть Джереми Ролингз. Потому что Джереми Ролингз находился в тысячах миль отсюда, воюя в индийских колониях ее величества… где в каком-то дворце поджидала его Звезда Джайпура, награда за спасение города от разорения.

«Если только, – с ужасом подумала Мэгги, – если только эта награда не прибыла вместе с ним в Лондон».

Она нервно сглотнула, прогоняя горечь, подступавшую всякий раз, когда думала о Звезде Джайпура. Возможно, перед ней совсем не Джереми Ролингз. Тот был красавцем, от которого дух захватывало, а к этому человеку с бледным желтым лицом не повернулась бы ни одна женская головка, даже если бы он надел мундир.

Джереми смущенно прикрыл лицо рукой. Не такого приветствия он ожидал. Женская робость… застенчивость… возможно, слезы. Но Мэгги выглядела искренне встревоженной или недовольной его видом.

– Как тебя понимать? – спросил он. – Что ты хочешь сказать этим своим «выглядишь черт знает как»?

– Что с твоим носом?

Джереми смерил ее взглядом.

– Я его сломал. Ясно?

– И кажется, не один раз. – Мэгги опустила подушку. Нет, Это все-таки Джереми. Только он мог ответить на бестактные вопросы такой же грубостью. – В Индии нет пистолетов? Они дерутся на кулаках?

– Не все, – спокойно ответил Джереми. – Но когда у меня возникали разногласия с другими офицерами, мы прибегали к…

– Вы дрались? – Мэгги перекинула волосы через плечо. – Какая дикость. Судя по твоему носу, ты часто проигрывал.

– Не совсем так, – с достоинством начал он. – По правде говоря, я…

– А почему у тебя цвет лица такой странный?

– Я уже забыл, насколько приятно общаться с тобой по утрам.

– Если бы ты не разбудил меня столь грубо, я могла бы приветствовать хозяина в его доме гораздо более радушно и вежливо. А ты, по-моему, вежливости не заслуживаешь. Если же тебе нужна лесть, ты вообще обратился не по адресу.

– Да уж, – отозвался слегка ошарашенный Джереми.

Конечно, он не думал, что Мэгги бросится ему на шею… ну, ладно, думал… но ее враждебность просто нелепа. Неужели она все-таки не была в него влюблена?

– Который час? – Мэгги попыталась подтащить к себе одну из перин. – Здесь холодно до ужаса. Подложи в камин дров.

Он бы ни за что не поднялся, если б она не тянула из-под него перину. К тому же в спальне действительно стоял жуткий холод, причем ему наверняка холоднее, чем Мэгги, поскольку ведь не она жила пять лет под экваториальным солнцем и не она подхватила там малярию.

Джереми встал, и когда внезапно освобожденная им перина оказалась у Мэгги, она упала навзничь, вызвав тявканье какого-то мохнатого белого шара, который свалился с подушки и затряс широкими ушами. Этот звук напомнил герцогу лебедей в Ролингз-Мэнор, стряхивающих воду с крыльев.

– Господи! – пробормотал он, застыв у камина с поленом в руках. – Что это?

Мэгги уже набросила одеяло, погрузившись в пуховые глубины, откуда выглядывали только шея и голова. Джереми мысленно дал себе пинка: надо было сорвать с нее рубашку, пока у него имелся шанс.

– Это мой песик.

Джереми растерянно заморгал, глядя на крохотное существо с глазками-пуговичками.

– Он больше похож на швабру.

Казалось, Мэгги совсем не обиделась за своего любимца.

– Это бишон-фриз, – уточнила она.

– Швабра по-французски?

– Нет, собачья порода. И ты не ответил на мой вопрос.

Джереми отвел глаза от собачки, продолжающей сверлить его обвиняющим взглядом, и начал разжигать огонь в камине.

– Какой вопрос?

– Насчет твоей кожи, – повторила Мэгги. – У тебя очень больной вид.

– Это потому, что я болел. – Джереми выпрямился, глядя на разгоревшийся огонь.

– Неужели?

«Он остался таким же высоким, широкоплечим и стройным, – подумала Мэгги. – Болезнь его не истощила». За исключением странного цвета кожи, он выглядел столь же здоровым, как в их последнюю встречу…

А в памяти Мэгги она сохранилась ярко и отчетливо, словно это было вчера, а не полдесятка лет назад. Честно говоря, она старалась не вспоминать о том свидании, поскольку одна мысль о нем пробуждала чувства, которые ей не хотелось воскрешать.

– Пиджин не рассказывала мне о твоей болезни, – ответила Мэгги, невольно выдавая свой интерес.

Джереми мгновенно отреагировал, словно коршун на полевую мышь, и опять сел рядом, очень довольный происходящим.

– О, неужели? Значит, вы с тетушкой говорили обо мне, Мэгги?

К своему стыду, она почувствовала, что заливается румянцем. Господи, целую вечность не краснела, и на тебе! Ну почему это должно было случиться именно сейчас!

– Разумеется, нет, – фыркнула Мэгги. – Но когда леди Эдвард начинает восхвалять своего замечательного отважного племянника и его подвиги, ее не остановишь.

– А-а, – разочарованно протянул Джереми. – Я не сообщал тете Пиджин и дяде Эдварду о болезни.

– Да уж. Ты ведь им не писал ни разу. Не так ли? Все сведения о тебе мы черпали из газет или узнавали из Уайтхолла…

– Я не силен в письмах, они это знают. Кстати, Мэгги, как они поживают?

– У них все хорошо. – Она вытащила из-под одеяла руку, погладив собаку по головке. – Даже лучше, чем просто хорошо. Сам увидишь. Они сегодня должны вернуться в город. Если только не…

– Только что? – поднял брови Джереми.

– Разве она не сообщила тебе в последнем письме?

Он продолжал выжидательно смотреть на Мэгги. «Сейчас она наконец признается во всем, расскажет о своей помолвке».

– Нет, а в чем дело?

– Твоя тетя дохаживает последние недели беременности, скоро у тебя, видимо, появится еще один кузен.

– Господи! – воскликнул Джереми, падая навзничь. – Только не говори мне, что дядя с тетушкой не прекратили это занятие! Прямо кролики! В их-то возрасте! Позор.

– Ну, Джереми, – мягко укорила его Мэгги.

– И который по счету? Номер восьмой?

– Седьмой. Перестань, они же твоя семья.

– Полагаю, да.

Джереми перевернулся на живот и поглядел на нее. Лучше бы он этого не делал. Мэгги находила очень странным, что в ее спальне мужчина… на ее постели… Однако ей не хотелось, чтобы он догадался, как для нее это непривычно. Пять лет прошло с того последнего случая, она теперь гораздо взрослее… опытнее. Ведь она жила в Париже, повидала мир за пределами Йоркшира, рисовала обнаженных мужчин. Поначалу было страшно… но Джереми знать об этом не обязательно. Просто ему следовало знать, что Мэгги Герберт видела мужское тело, правда, это ограничивалось перенесением его на бумагу или холст карандашом и кистью… Однако подробности Джереми не касались. Она преодолела свою застенчивость, уже не смущалась в обществе посторонних, научилась беседовать с умными и остроумными людьми, которые признали за ней те же достоинства.

А главное, она преодолела свою привязанность к Джереми Ролингзу.

Да, это оказалось нелегко, потребовалось много времени, но она добилась своего. Излечилась полностью. Теперь никакой его поступок, никакие слова не могли на нее подействовать. Никакие!

– Я с грустью узнал о твоей матери, – произнес он таким ласковым голосом, что Мэгги чуть не вздрогнула от удивления.

Стараясь держаться столь же раскованно, как и он, Мэгги небрежно заметила:

– О, ты слышал? Наверное, тетя написала?

Серые глаза на смуглом лице блеснули, и Джереми резко приподнялся на локте.

– Конечно, слышал. Разве ты не получила моего письма?

– Твоего письма? Я никогда не получала от тебя писем, Джереми.

Она старалась взять себя в руки, чтобы ее слова не прозвучали жалобно. Ведь она ни разу не получала никаких писем. Ни когда умерла ее матушка, ни когда в газетах появились сообщения о его победе в Джайпуре, ни когда разнеслась весть о том, какой награды удостоил его магараджа за эту победу.

– Я тебе писал. – Теперь в голосе Джереми слышалось возмущение. – И, кстати, это было чертовски хорошее письмо. Куда же оно могло подеваться? Я адресовал его в Герберт-Парк.

– Вероятно, затерялось. С письмами такое иногда случается. Не стоит волноваться, главное, что ты вспомнил обо мне…

– Господи, Мэгги, конечно, я помнил о тебе.

Она быстро отодвинулась. Нет, дело не только в его взгляде, хотя серебристые глаза тревожили душу, как глаза хищника в ночи, поймавшие свет фонаря. Она уже не поддастся их чарам. Но упоминание о смерти матери пронзило ей сердце. Леди Герберт умерла больше года назад, но Мэгги все еще не могла спокойно думать о ней или вспоминать без слез лицо отца, когда миссис Паркс мрачно сообщила ему, что его жена скончалась.

Теплое прикосновение к руке оторвало Мэгги от грустных мыслей. Опустив глаза, она думала увидеть прижавшуюся собачку, однако на ее белых пальцах успокаивающе лежала загорелая ладонь Джереми.

– Мэгги, с тобой все в порядке? – Он сидел в нескольких дюймах от нее, заслоняя плечами и головой остальной мир. Она кивнула, боясь собственного голоса. – Ты уверена?

Когда она снова кивнула, Джереми, как в детстве, поднес к глазам ее руку и стал рассматривать пальцы.

– А-а, – весело произнес он. – Недавно мы работали умброй. А это что? Какая-то чернота! Ты осмелела, юная леди. Раньше ты не проявляла пристрастия к черному цвету. Что тут еще? Угу, немножко небесно-голубого…

– Лазури, – хихикнула Мэгги, хотя понимала, что следует отнять у него руку.

Вдруг появится ее служанка? Хилл будет поражена, обнаружив в спальне мужчину, пусть даже этот мужчина хозяин дома, и наверняка отругает ее утром за то, что она провела ночь под одной крышей с неженатым джентльменом… Тем более что она принимала его наедине, да еще в спальне…

– Лазурь? Полагаю, это результат пребывания в какой-нибудь особой художественной школе. Чем плох старый небесно-голубой?

– Ничем, – ласково откликнулась Мэгги, и герцог изумленно посмотрел на нее.

«О Боже, сейчас он меня поцелует!» Сердце у нее забилось, как пять лет назад… Они снова одни в спальне, и опять их некому остановить. Мэгги не знала, который час, но, судя по мраку за окнами, подозревала, что слишком ранний, чтобы в доме кто-то проснулся. Даже Хилл. Если Джереми ее поцелует, она вновь будет захвачена сладостью его объятий и не сможет противостоять… Что тогда?