Текст книги "Кольцо вечности"

Глава 5

Наступило молчание, длившееся совсем недолго, поскольку оно было буквально пронизано неподдельным интересом мисс Сильвер. Когда она заметила: «Поистине странное совпадение», Фрэнк Эббот рассмеялся:

– Вы верите в подобные совпадения? Я – нет.

Мисс Сильвер вернулась к вязанию.

– Мне доводилось наблюдать за странными совпадениями.

Фрэнк снова засмеялся.

– Столь же странными, что и это?

Хозяйка уклонилась от прямого ответа и продолжила:

– Кто же эта пропавшая женщина? Хозяйке наверняка известно о ней немного больше того, что та носила черное пальто и весьма необычные серьги.

– Ну, похоже на то, что знает она не очень много. Я съездил побеседовать с ней, и вот вкратце суть ее показаний. Пропавшая женщина прожила у нее не очень долго – чуть менее месяца. Зовут ее миссис Луиза Роджерс. Говорила она с легким иностранным акцентом. Рассказала миссис Хоппер – это хозяйка, – что по рождению она француженка, но в свое время вышла замуж за англичанина, который умер. Разговаривала квартирантка вежливо, к себе никого не приводила и за жилье платила точно в срок. Как-то раз она обмолвилась миссис Хоппер, что в былые времена ее семья была очень богатой, однако лишилась всего во время войны. Потом лицо ее сделалось загадочным, и она добавила: «Наверное, я смогу что-нибудь вернуть, кто знает? Вот поэтому-то я и приехала в Англию. Если какая-то вещь украдена, ее можно вернуть по суду. Вот почему я здесь». Миссис Роджерс вышла из дома в пятницу утром. Когда именно, миссис Хоппер не знает, поскольку уезжала делать покупки к выходным. Так вот, по словам Мэри Стоукс, в субботу вечером она видела в Роще Мертвеца тело светловолосой женщины с сережкой «кольцо вечности», а Луиза Роджерс в Хэмпстед так и не вернулась. Я спросил у миссис Хоппер, слышала ли она когда-нибудь о Дипинге, а та, похоже, решила, что это марка продуктов или мебельного лака. – Фрэнк подался вперед и протянул руки к ярко пылавшему камину. – Вы, конечно же, понимаете, что, если бы не Мэри Стоукс, можно было бы заключить, что миссис Роджерс просто укатила куда-то на выходные, не удосужившись поставить об этом в известность свою хозяйку.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Если бы она намеревалась уехать надолго или вообще навсегда, то взяла бы с собой чемодан. Из вещей что-нибудь пропало?

– Миссис Хоппер говорит, что нет.

Миссис Сильвер кивнула:

– Она явно прекрасно осведомлена. Женщина, сдающая внаем жилье, пристально следит за подобными «перемещениями». Люди обычно вывозят вещи по частям, а потом исчезают, не заплатив.

– Ну, хозяйка утверждает, что ничего не пропало. Миссис Хоппер сказала буквально следующее: «Она ушла в том, в чем была – в отличном черном пальто и берете. Все по последней моде, совсем как настоящая леди, хотя и иностранка». И вот в чем вопрос: отправилась ли она в Дипинг и выступила в роли трупа, виденного Мэри Стоукс, и если да, то куда потом исчезла?

Мисс Сильвер на мгновение перестала вязать и мрачно заметила:

– Полагаю, нельзя сбрасывать со счетов вероятность того, что ее убили.

– Согласен. Завтра я поеду в Дипинг и попробую что-нибудь разнюхать. Местные меня не жалуют, но все уже обговорено с начальником тамошней полиции. Решили послать именно меня, поскольку я находился там, когда Мэри заявила о происшествии, а еще потому, что я вроде бы как должен знать те места. На самом же деле мои знания о Дипинге весьма поверхностны. Дядя лишь совсем недавно вернулся туда после долгого проживания за границей. Моника всюду следовала за ним, так что единственный человек, с кем я более-менее общался за последние десять лет, – это моя двоюродная сестра Сисели. Я часто навещал ее, когда она училась в школе, и, так сказать, «выводил в свет». Моника написала об этом директрисе школы, и меня повысили до звания родного брата.

– По-моему, несколько месяцев назад я читала в газетах о свадьбе твоей кузины с неким мистером Хатауэем.

– Да. Однако они расстались, и Сисели снова живет в родительском доме. Никто не знает, что между ними произошло. Примерно три месяца она чувствовала себя на седьмом небе от счастья, как вдруг однажды заявилась к родителям, объяснив, что вернулась домой и больше не желает видеть Гранта. Знаете, Сисели ведь богатая наследница. Моя бабушка унаследовала целое состояние от своего отца, крупного судовладельца, и завещала его Сисели.

– Господи, дорогой мой Фрэнк!

– И я, и дядя Редж – мы оба оплакивали это решение. Бабушка не могла выставить его из Эбботсли, поскольку поместье находилось в семейной собственности, однако дядя почти ничего от нее не получал на его содержание. Она разругалась с ним, потому что он принял следовавшее ему назначение на службу за границей вместо того, чтобы откупиться. Мой отец, разумеется, долгие годы с ней вообще не разговаривал – она пришла в ярость от его женитьбы на моей матери. Поскольку отец был вторым по старшинству сыном, она заранее предопределила ему женитьбу на богатой невесте. И, конечно же, меня сразу вычеркнули из списка наследников, как только я поступил на службу в полицию.

Мисс Сильвер на мгновение сжала губы, прежде чем заметить:

– А ей не приходило в голову, что она могла бы обеспечить тебе возможность продолжить учиться на адвоката, как предполагал твой отец?

Фрэнк взглянул на нее с саркастической улыбкой:

– О да, естественно, ей это приходило в голову. Она вызвала меня к себе и принялась внушать, что мой отец всегда был расточительным глупцом и насколько это соответствовало его характеру – умереть, не успев дать мне образование и достойную профессию. Вот прямо вижу, как она сидит, вся мрачнее тучи, и читает мне нотацию, что не намерена расплачиваться за недомыслие и некомпетентность, принимая на себя обязанности моего отца.

– Господи боже, Фрэнк!

Его взгляд смягчился.

– Нет худа без добра, и нечего мне удивляться. Вероятно, я никогда бы не получил должность в Скотленд-Ярде, не говоря уже о том, что не познакомился бы с вами. Так вот, это был мой последний приезд в Эбботсли до недавнего возвращения дяди Реджа. – Фрэнк рассмеялся. – Несколькими тщательно подобранными словами я высказал ей все, что о ней думаю, и укатил восвояси. Знаете, особое очарование для меня заключается в том, что внешне я вылитая бабушка. Я даже сам это подмечаю.

– А твоя кузина тоже в нее?

– Нет, Сис худая и смуглая.

Наступило молчание, затем мисс Сильвер спросила:

– Зачем ты мне это все рассказал, Фрэнк?

По его губам скользнула мимолетная улыбка. Он непринужденно ответил:

– Ну, не знаю… Просто взял и рассказал.

Она бросила на него нежный и вместе с тем суровый взгляд, после чего процитировала своего любимого лорда Теннисона:

– «Не верь ни капли мне иль доверяйся мне во всем».

Фрэнк рассмеялся:

– И дальше: «Ведь с полуправдою мы ложь подлее всех несем». Или нечто в том же роде. Хорошо, буду откровенен. Монике до смерти хочется с вами познакомиться. Как бы вы отнеслись к предложению погостить в Эбботсли?

Мисс Сильвер впилась в него пристальным взглядом.

– Ты предлагаешь мне расследование?

Он слегка улыбнулся.

– Пока нет.

– Что ты хочешь этим сказать, Фрэнк?

Он чуть скривил губы.

– Не знаю. В голове сумбур какой-то. Самое большее, что я понимаю, – что это дело в теперешнем состоянии – полная бессмыслица. А у вас просто дар придавать происходящему смысл и выводить закономерности. Все тут как-то смутно и расплывчато, да и Монике прямо-таки не терпится с вами познакомиться… – Он помолчал, после чего серьезным тоном произнес: – Мне хотелось бы, чтобы вы встретились с Мэри Стоукс и объяснили мне, лжет она или нет. Если лжет, то в чем именно и в какой степени. И почему.

Глава 6

Поместье Эбботсли представляло собой большую постройку, лишенную четкой планировки и не имеющую признаков какого-либо архитектурного стиля. Изначально это был деревенский дом, обраставший пристройками по мере роста богатства и увеличения семьи. Один из Эбботов, живший в середине викторианской эпохи и имевший пятнадцать детей, после поездки в Шотландию прилепил к дому поистине жуткого вида крыло с башенками, имитирующее замок-резиденцию королевской семьи в Балморале. Времена леди Эвелин Эббот ознаменовались господством закостенелого консерватизма, выражавшегося в сохранении как можно большего числа предметов обстановки. Ее невестка, крайне ограниченная в средствах, залезла на чердак и обнаружила там массу приличной старой мебели из дуба в дополнение к сундукам, набитым чудесными портьерами эпохи Регентства, которые пошли на замену заполнившим весь дом гобеленам и плюшу. Одну за другой она приводила комнаты в более-менее человеческий вид: в частности, свою спальню, спальню Сисели, столовую и очаровательную малую гостиную, где было столько солнца, сколько природа отпускает людям в разгар английской зимы.

В большой гостиной новая хозяйка дома даже не пыталась ничего менять. Это была комната для приемов, а не для повседневной жизни. Портьеры из тяжелой позолоченной парчи, маленькие позолоченные стулья, огромные кресла с парчовой обивкой скорее выставляли напоказ богатство, нежели обеспечивали уют. Стены украшали множество зеркал в золоченых рамах и фамильные портреты, включая лик самой леди Эвелин, запечатленный в масле почти сразу после ее замужества. Никто из видевших его не мог не поразиться сходству леди Эвелин с ее внуком, украшавшим Скотленд-Ярд в качестве подающего большие надежды сержанта уголовной полиции. Тот же нос с высокой переносицей, слишком хрупкий и тонкий для женского лица, те же холодные голубые глаза, кажущиеся светловатыми из-за почти бесцветных, как и волосы, бровей и ресниц. Сами волосы, гладко зачесанные назад со лба после докучливой моды восьмидесятых годов девятнадцатого века, усиливали и без того поразительное сходство. Если обстоятельства вынуждали пользоваться большой гостиной, Моника Эббот постоянно чувствовала себя не в своей тарелке под желчно-презрительным взглядом свекрови. Полковник Эббот своих мыслей не высказывал. Он, несомненно, не мог заставить себя снять со стены портрет матери, и, как и Моника, предпочитал малую гостиную, где единственным портретом была акварель, изображавшая Сисели в детстве.

Мисс Сильвер, которую встретили в Лентоне и привезли к пылающему камину и со вкусом накрытому чайному столу, чувствовала себя комфортно и непринужденно. Полковника Эббота она сочла весьма представительным и привлекательным мужчиной, а миссис Эббот – сердечной и доброй женщиной. И к тому же довольно привлекательной с ее волнистыми темными волосами и большими карими глазами. У миссис Сисели Хатауэй были глаза матери, но в другом она ничем не походила на родителей, разве что пошла бы в мать волосами, если бы коротко их не остригла. Глядя на ее голову в обрамлении мелких кудряшек и маленькую хрупкую фигурку, трудно было представить, что она солидная замужняя женщина. Взглянув на безымянный палец левой руки Сисели Хатауэй, мисс Сильвер была потрясена, не увидев там кольца. Нынешние девушки легкомысленно относятся к ношению обручальных колец – чрезвычайно легкомысленно, – хотя мисс Сильвер опасалась, что дело тут не в легкомыслии, а в преднамеренном умысле.

Угощаясь лепешками с медом и слушая разъяснения Моники Эббот, что пчелами занимается Сисели, мисс Сильвер проницательно и вместе с тем добродушно рассматривала сидевшую на коврике у камина девушку. Она пила одну чашку чая за другой, но вообще ничего не ела. Фрэнк Эббот назвал ее худой и смуглой. Мисс Сильвер сочла это точным определением. У нее были темно-каштановые волосы, карие глаза и смуглая кожа; глаза и волосы не такие темные, как у матери, но вот кожа – гораздо смуглее. Сисели сидела рядом с камином, и на лице ее играли отсветы пламени. Одна щека разрумянилась от близкого огня, и румянец этот придавал ей какое-то неуловимое очарование. Сисели могла бы вплести в волосы алые ягоды и танцевать на ветру под осенний листопад.

Однако мисс Сильвер приходили в голову вовсе не такие полные поэтики и романтики мысли. Она видела несчастную девушку, до отчаяния уставшую от своих несчастий и страданий. Мисс Сильвер повернулась к хозяйке дома, и гостью вскоре проводили в отведенную ей комнату. Комната была обставлена массивной викторианской мебелью, на окнах висели шторы из темно-красного репса, и мисс Сильвер сочла ее милой и уютной.

Сняв черный жакет простого покроя с несколько поредевшим меховым воротничком и черную шляпку, переживавшую уже третий сезон, но выглядевшую свежей благодаря небольшому пучку лиловых анютиных глазок, мисс Сильвер поправила прическу, надела расшитые стеклярусом домашние туфли, вымыла руки, разыскала мешочек с вязанием из ситца яркой расцветки и вернулась в малую гостиную. На ней было купленное минувшей осенью шерстяное платье цвета бутылочного стекла с небольшим вырезом спереди и сетчатой вставкой у шеи, украшенное брошью из мореного дуба в виде розы с большой ирландской жемчужиной посередине. На тонкой золотой цепочке висело пенсне, которым мисс Сильвер иногда пользовалась для чтения мелкого шрифта при плохом освещении. Другая же цепочка была массивнее и плотно прилегала к шее. На ней крепился тяжелый викторианский медальон с выгравированной фигурной монограммой – семейная реликвия, хранившая память о давно умерших родителях мисс Сильвер. Буква А обозначала имя Альфред, а буква М – имя Мария. В те времена, когда медальон на груди носила Мария, в нем находилась прядь волос Альфреда. Теперь к ней прибавился мягкий седой локон Марии. Для мисс Сильвер Альфред и Мария были «бедным папенькой» и «дорогой маменькой», а медальон она считала очень красивым.

Устроившись у камина, мисс Сильвер достала из мешочка с вязанием моток светло-голубой шерсти и принялась набирать петли для новой кофточки в дополнение к той, что закончила предыдущим вечером. Чтобы ребенок всегда был в чистоте и в тепле, таких кофточек нужно несколько. Здравый и практичный подход.

Набрав нужное число петель, мисс Сильвер приготовилась к разговору с хозяйкой дома и, к своему удовольствию, обнаружила, что они остались одни. Полковник Эббот и Сисели куда-то исчезли, а Фрэнк позвонил и сообщил, что он уже в пути и, возможно, приедет поздно.

– Вы не представляете, как я рада с вами познакомиться, – начала Моника. – Фрэнк вами просто восхищается.

– Ах, дорогая миссис Эббот!

– Да, да, именно так. И хорошо, поскольку он не очень-то склонен перед кем-то преклоняться. Вы же знаете, он всегда такой холодный и презрительно-равнодушный. Конечно, в его поведении много напускного, но отнюдь не все. Моя свекровь относилась к нему из рук вон плохо. Они ведь с ним почти не виделись, потому что она рассорилась с его отцом – она со всеми рассорилась. Но он уж очень на нее похож – это могло бы даже испугать, если не знаешь, что внутри он совсем другой. А уж как она себя повела после смерти его отца… Полагаю, он вам об этом рассказывал. Просто ужас, как она отравила ему, бедняжке, жизнь. А мы тогда находились на другом краю земного шара и понятия не имели, что у Фрэнка все сложилось так плохо – мой деверь не оставил сыну ничего, кроме долгов. И уж конечно, Фрэнк нам и словом не обмолвился, хотя я не представляю, чем бы мы сумели ему помочь, даже если бы все знали: Сисели училась в школе, а у Реджа не было практически ничего, кроме офицерского жалованья. Леди Эвелин заполучила даже Эбботсли – муж был полностью у нее под каблуком. – Моника тепло улыбнулась мисс Сильвер. – В общем, сами видите, как это прекрасно, что Фрэнк вами восхищается. Леди Эвелин отняла у него больше, чем просто деньги, а вы возмещаете утраченное им. Именно поэтому я хотела с вами познакомиться. Разумеется, были и другие причины. Взять хотя бы это убийство – или, может, вообще не убийство, – Фрэнк утверждает, будто тут нет никакого смысла. Верно же? Однако… вся эта атмосфера… как-то пугает.

Тихонько позвякивая спицами, мисс Сильвер удивленно переспросила:

– Пугает?

Лицо Моники Эббот слегка вспыхнуло.

– Да, знаете ли, пугает. Если бы это было просто убийство… разумеется, ужасно… но на этом бы все и закончилось. Я в том смысле, что оно могло произойти из-за ссоры, из ревности, оттого, что кто-то напился и сам не ведал, что творил, или из-за денег. Это часть причин, по которым совершаются убийства. Но вот это… тут не только не знаешь, почему оно произошло, но и нет уверенности в том, произошло ли оно вообще. Это и пугает: будто бы что-то видишь и не понимаешь, действительно ли что-то видишь и видишь ли что-нибудь вообще…

Несколько чопорным и вместе с тем любезным тоном мисс Сильвер процитировала из «Макбета»:

– «Тут они в воздух превратились».

Моника Эббот внимательно поглядела на гостью:

– Да-да, именно это я и хотела сказать. Какая вы умница!

Мисс Сильвер улыбнулась:

– Расскажите мне подробнее об этом происшествии. Похоже, в нем заметную роль играет эта девушка, Мэри Стоукс. Разумеется, так всегда случается в любом преступлении: история, рассказанная одним человеком, представляется совершенно невероятной, а в изложении другого воспринимается как нечто естественное. Что собой представляет эта мисс Стоукс?

Моника Эббот протянула:

– Не… знаю.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Не знаете?

– Ну, я не могу толком ничего сказать. Мне она не нравится, но не следует так говорить, поскольку мне нечего толком сказать. Могу лишь сообщить вам ровно то, что вы бы и сами увидели через пять минут. Ей примерно двадцать четыре года, но выглядит она… как видавшая виды. В конце войны служила в одном из женских подразделений. В Дипинге недавно. Разумеется, мы сами живем здесь всего несколько месяцев. Перед отъездом мужа за границу мы ездили здесь с визитами и принимали у себя, но все-таки были тут чужими.

– А Мэри Стоукс – своя?

– Нет. Девушки помоложе стараются подражать ей в одежде и копируют ее прически, однако Мэри не любят – считают, что она выпендривается.

– А это правда?

– Полагаю, да. Понимаете, Мэри совершенно не похожа на деревенскую девушку, она гораздо умнее и изысканнее. Приезжает на ферму, когда остается без работы или для смены обстановки. Она быстро устает, но хозяева относятся к ней хорошо, вот только мне кажется, что они испытывают облегчение, когда она снова уезжает. Мэри работала в какой-то конторе в Лентоне, а потом заболела, и ей прописали месячный отпуск. Наверное, ее возьмут на прежнее место.

– А она симпатичная?

– О да! – раздраженно воскликнула Моника Эббот.

Со спиц уже свисала полоска шириной сантиметра полтора, напоминающая оборку. Бегло взглянув на нее, мисс Сильвер спросила:

– А подробнее?

Моника рассмеялась:

– Если подробнее – она из обесцвеченных перекисью блондинок, на которых клюют мужчины. Нет… так нельзя. Вероятно, она их чуть-чуть и подкрашивает, однако я полагаю, что волосы у нее светлые от природы. Потом еще голубые глаза и какие-то натянутые манеры. – Она выразительно взмахнула рукой. – Послушайте, так не годится… Мэри мне не нравится, и я не могу быть объективной.

Мисс Сильвер смерила Монику спокойным взглядом.

– А почему она вам не нравится?

– Не нравится, и все тут.

– Однако если бы вы знали, то назвали бы причину?

Наступило недолгое молчание, а затем Моника Эббот призналась:

– По-моему, она предательски двулична, как змея подколодная.

– Неужели?

Мисс Сильвер потянула за торчавшую из светло-голубого мотка нить и отмотала пару метров пушистой шерсти. Она нашла миссис Эббот весьма колоритной и привлекательной дамой, однако ее больше волновали суждения хозяйки дома касательно существа дела. Вряд ли она питала сильную неприязнь к той девушке, но… Вполне могли существовать какие-то потаенные причины. Мисс Сильвер подумала: а возможно ли, что эта Мэри Стоукс имеет какое-то отношение к расстройству замужества Сисели Хатауэй?

Легко и непринужденно мисс Сильвер перевела разговор на Сисели. Сначала она отметила, как уютно обставлена гостиная, затем поинтересовалась, верно ли, что на дивной акварели на дальней стене изображен Даремский собор, а потом обратилась к портрету, висевшему над каминной полкой.

– Это, конечно же, ваша дочь. Сходство просто поразительное.

Моника вздохнула. Детские годы Сисели навсегда ушли в прошлое.

– Да, это Сисели в семилетнем возрасте. Она и теперь похожа на себя в детстве, вот только вид у нее больше не такой счастливый.

– Разве?

– Она рассорилась с мужем – думаю, Фрэнк вам об этом сообщил. Не знаю, зачем люди заводят детей… А вокруг одни сплошные разговоры о росте рождаемости! Если бы она только рассказала, что же все-таки произошло, мы, вероятно, смогли бы ей чем-то помочь, но она ни словечка не говорит о случившемся. Когда думаешь, что когда-то ты ее мыла и одевала, укладывала спать и шлепала за шалости – хотя я не сторонник телесных наказаний, они лишь портят детей, – то прямо сердце кровью обливается. Но Сисели всегда отличалась упрямством, даже в шестимесячном возрасте. Она была, знаете ли, весьма милым, однако надоедливым ребенком.

Мисс Сильвер по-прежнему вязала.

– И вы вообще не представляете, отчего они могли разругаться?

– Сисели молчит как рыба, и ее муж тоже.

– Но иногда можно же о чем-то догадываться. А если в этом… замешана другая женщина?

– Не знаю… нет, не думаю. Боже мой, всегда найдется другая женщина, если получше присмотреться… Просто не каждый может себе позволить копаться в чужих тайнах. Я в том смысле, что слишком уж мало времени прошло после свадьбы, чтобы появилась какая-то новенькая со стороны – по крайней мере, это идет на ум, не так ли? Они были женаты всего три месяца и казались такой счастливой парой! Но если начать копаться в прошлом… – Моника подалась вперед и с жаром продолжила: – Дело ведь в том, что я ничего не знаю. Сисели замкнулась в себе, а я пребываю в полном неведении. А если начать гадать, я бы сказала, что не было никакой другой женщины. Причина может крыться в деньгах – у Сис их, знаете, довольно много.

– Да, Фрэнк мне говорил.

Моника сверкнула глазами.

– Мать Реджа оставила его без наследства и все состояние завещала Сисели. Просто возмутительно, верно? И хуже всего в этом деле то, что Сисели слишком много времени проводила с бабушкой. Мы жили за границей, а она приезжала сюда на все праздники и каникулы. – Моника замялась. – Могу ошибаться, но порой мне кажется, будто Сисели могла внушить себе превратные представления о роли и значимости денег. Понимаете, леди Эвелин считала, что все люди одержимы такой же жаждой денег, что и она. Она верила в то, что мы считаем ее деньги и стремимся ими завладеть, и решила наказать нас, оставив все свое состояние Сисели. А вот теперь я размышляю, не наказала ли она тем самым свою внучку Сис.

Мисс Сильвер кашлянула.

– В каком смысле?

– Сама даже не знаю, – несколько отрешенно ответила Моника Эббот. – Она озлобилась из-за этих денег, и это нельзя не заметить. Пусть она внешне совсем не похожа на бабушку, но в ней сквозит то же холодное упрямство и… Мисс Сильвер, как же мне тяжело! Сисели не ест, не спит и ничего нам не говорит. На самом деле у нее доброе сердце – по крайней мере, оно было у нее, пока она не превратилась в ледышку. Сисели ведь даже живет здесь не потому, что ей хочется тут жить, – а потому, что не хочет позволить ему увезти ее прочь. – Моника достала платок и быстро вытерла глаза. – Вы, наверное, думаете, что я не в себе, что разговариваю вот так с незнакомым человеком, но больше в деревне мне не с кем побеседовать, и вы не представляете, какое я испытываю облегчение, выкладывая вам все начистоту.