Текст книги "Командир и штурман"

– Синий флаг, сэр, – доложил Пуллингс, прилипший к окуляру подзорной трубы. – Красный вымпел на грот-мачте и «синий Питер» на фок-мачте.

– Выбрать брасы, – скомандовал Джек Обри. – Курс зюйд-вест-тень-зюйд, полрумба к зюйду, – обратился он к рулевому, поскольку поднятый сигнал был изменен полгода назад. – Поставить бом-брамсели и марсель-лисели. Мистер Диллон, прошу выяснить, что это за судно.

Джеймс Диллон поднялся на краспицы и навел подзорную трубу на находившееся вдалеке судно. Как только «Софи» легла на новый курс и стала покачиваться на длинных волнах зыби, шедшей на юг, он выставил вперед руку и поймал корабль в сверкающий окуляр. В лучах полуденного солнца сверкнула бронза носового погонного орудия. С достаточной определенностью можно было сказать, что это фрегат. Он не смог сосчитать количество портов, но это был тяжелый фрегат – в этом не стоило сомневаться. Элегантный корабль. На нем тоже ставили нижние лисели, и у них появились какие-то затруднения с установкой выстрела[51]51
  Выстрел – здесь: горизонтальное рангоутное дерево, подвешенное перпендикулярно к борту. Предназначен для крепления шлюпок и посадки в них.


[Закрыть].

– Сэр, – произнес мичман, спускавшийся с грот-марсовой площадки, – Эндрюз считает, что это «Дедэньёз».

– Взгляни-ка еще раз в мою подзорную трубу, – сказал лейтенант, протягивая матросу свой оптический прибор – лучший на шлюпе.

– Да. Это «Дедэньёз», – подтвердил моряк, среднего возраста мужчина в грязном красном жилете, надетом на голое загорелое тело. – Видите его закругленный по-новомодному бак? Три с лишком недели я находился на нем в плену, работал угольщиком.

– Какое у него вооружение?

– Двадцать шесть восемнадцатифунтовых орудий на главной палубе, сэр, восемнадцать длинноствольных восьмифунтовых орудий на квартердеке и полубаке и длинноствольное бронзовое двенадцатифунтовое погонное орудие на носу. Меня заставляли драить его.

– Это определенно фрегат, сэр, – доложил Диллон. – Эндрюз, толковый грот-марсовый, говорит, что это «Дедэньёз». Он находился на нем в плену.

– Что же, – с улыбкой произнес Джек Обри, – как удачно, что вечера становятся короче.

Действительно, часа через четыре солнце зайдет, сумерки в этих широтах непродолжительны, а ночи безлунные. «Дедэньёз» придется идти на два узла быстрее «Софи», чтобы ее догнать. Джек не думал, что это удастся: у фрегата слишком тяжелое вооружение, да и ходок он неважный, не то что «Aстрея» или «Помона». И тем не менее он направил все усилия на то, чтобы выжать из своего шлюпа, ставшего ему дорогим, все, на что он способен. Вполне возможно, что ему не удастся оторваться от француза за ночь. Он сам, служа в Вест-Индии, участвовал в преследовании, продолжавшемся тридцать два часа, за которые было пройдено свыше двухсот миль. Так что каждый ярд имеет значение. В настоящее время ветер дул почти со стороны левой раковины, так что шлюп находился в довольно благоприятных условиях и развивал добрых семь узлов. Многочисленная и хорошо натренированная команда поставила бом-брамсели и лисели так быстро, что в течение первой четверти часа «Софи», казалось, отрывается от фрегата.

«Хорошо бы так продолжалось и дальше», – подумал Джек Обри, посмотрев на солнце, пробивавшееся через ветхую парусину марселя. Мощные весенние ливни в западной части Средиземного моря, солнце Греции и пронизывающие дожди унесли все апретирование, а также бóльшую часть основы ткани, в результате чего пузо паруса и рифы казались вытертыми и провисшими. При попутном ветре сойдет и так, но если придется войти в лавировку, то с фрегатом им тягаться не удастся и дело окончится плачевным образом.

Но так продолжалось недолго. Как только все паруса фрегата, поставленные без спешки, наполнились ветром, француз возместил свое отставание и начал догонять шлюп. Сначала было трудно в этом убедиться – на горизонте возникла тройная вспышка, под которой виднелось что-то темное, – но через три четверти часа появился корпус фрегата, который был виден со шканцев «Софи» почти все время. Джек велел поставить шпринтовый марсель, изменив при этом курс еще на полрумба.

Стоявший возле поручней на юте Моуэт объяснял Стивену характер этого паруса, прикрепленного с помощью оттяжки к ноку утлегаря, по которому ходил железный бегунок, – разумеется, необычное устройство на военном судне. Джек Обри стоял у кормовой четырехфунтовой пушки и внимательно наблюдал за каждым движением на борту фрегата. Он подсчитывал риск, сопряженный с постановкой брамсель-лиселей при крепнущем ветре, когда на носу послышался гул и раздался крик: «Человек за бортом!» Почти в тот же миг струя подхватила Генри Эллиса, и затем из воды появилось его изумленное лицо. Моуэт бросил ему конец от шлюп-талей. Юноша схватился было обеими руками за конец, но тут голова его скрылась под водой, и конца он не поймал. В следующее мгновение он оказался за кормой.

Все повернулись к капитану. На лице его появилось жесткое выражение. Он посмотрел на юношу, затем на фрегат, приближавшийся к ним со скоростью восемь узлов. Задержка на десять минут означает потерю мили, а то и больше: понадобится возня с лиселями – на то, чтобы поставить их снова, уйдет время. Он подвергает риску жизнь девяноста человек. В голове его проносились разные мысли: он вспомнил о сварливой натуре родителей юноши, о том, что тот является как бы гостем и протеже миссис Молли…

– Спустить «шестерку»! – скомандовал он наконец резким голосом. – На носу и на корме быть наготове! Мистер Маршалл, привестись к ветру!

«Софи» развернулась против ветра, «шестерка» плюхнулась в воду. Приказаний почти не потребовалось. Развернулись реи, паруса поникли, почти без слова команды заскрипели блоки фалов, гитовов, горденей, и даже взбешенный задержкой Джек не мог не восхититься ловкостью, с какой была осуществлена операция.

«Шестерка» обследовала кильватерную струю, оставленную шлюпом. Как медленно, медленно! Матросы, перегнувшись через борт шлюпки, вглядывались в воду, шарили отпорным крюком. Это казалось вечностью. Наконец шлюпка легла на обратный курс. В подзорную трубу Джек увидел, что матросы нагнулись к днищу шлюпки. Строук так налегал на весло, что оно переломилось, и он упал назад.

– Господи Иисусе, Пресвятая Богородица, – бормотал Диллон, стоявший рядом с капитаном.

На шлюпе уже разворачивали в нужном направлении реи, судно уже имело ход, когда «шестерка» подошла к его борту и бедного юношу подняли на палубу.

– Захлебнулся, – доложили матросы.

– Сниматься с дрейфа! – скомандовал капитан.

Нужные операции снова стали выполняться одна за другой – молча, бесшумно и с поразительной быстротой. Излишней быстротой. Судно еще не легло на нужный курс и не достигло и половины прежней скорости, когда послышался противный треск и фор-брамсель-рей сломался пополам.

Теперь команды следовали одна за другой. Оторвав глаза от мокрого тела Эллиса, Стивен увидел, как Джек Обри дает какие-то указания Диллону, который, в свою очередь, передает их в рупор боцману и фор-марсовым, тотчас взвившимся вверх. Отдельные распоряжения капитан отдает боцману и его команде, рассчитывает изменившиеся силы, воздействующие на шлюп, и руководит рулевым. Взглянув через плечо на фрегат, Джек внимательно посмотрел на тело юноши:

– Неужели ничего нельзя предпринять? Может, вам нужен помощник?

– У него остановилось сердце, – отвечал Стивен. – Но я попробую… Нельзя ли его подвесить за пятки над палубой? Внизу места недостаточно.

– Шеннаган! Томас! Нужна ваша помощь. Основывайте хват-тали и возьмите вон ту шкимушку. Выполняйте указания доктора. Мистер Лэмб, закрепите…

Стивен послал Чеслина за ланцетами, сигарами, кухонным мехом. И когда безжизненное тело Генри Эллиса приподнялось над палубой лицом вниз, с высунутым языком, он нажал на него, и из желудка у него вылилось немного воды.

– Держите его в таком положении, – распорядился доктор и пустил ему кровь за ушами. – Мистер Риккетс, будьте добры, раскурите мне эту сигару.

Те моряки, которые были свободны – не соединяли сломанный рей, не ставили заново парус и не поднимали его, не отлаживали такелаж, – украдкой поглядывая на фрегат, с удовлетворением наблюдали, как доктор Мэтьюрин вдувал табачный дым в мех, а затем вставил его наконечник в нос пациента. Пока его помощник придерживал рот и вторую ноздрю закрытыми, доктор накачивал в его легкие едкий дым, одновременно раскачивая подвешенное тело таким образом, чтобы кишечник давил на диафрагму. Эллис начал кашлять, задыхаться, его вырвало, в него снова накачали дым – послышалось судорожное дыхание, все более ровное, затем кашель.

– Можете перерезать веревку, – обратился Стивен к завороженным этим зрелищем матросам. – Теперь ясно, что он родился, чтобы быть повешенным.

За это время фрегат успел значительно приблизиться к «Софи», и его орудийные порты можно было сосчитать невооруженным глазом. Это был тяжелый фрегат – одним бортовым залпом – он мог обрушить на них триста фунтов металла против двадцати восьми фунтов у шлюпа. Однако он был очень тяжело нагружен и плохо держался на волне. Нос фрегата регулярно рассекал зыбь, вздымая ввысь белые буруны, и было видно, что движется он с трудом, хотя заметно приближался к «Софи». «Однако, – произнес про себя Джек, – могу поклясться, что с таким экипажем ему придется убрать бом-брамсели еще до того, как окончательно стемнеет». Внимательно изучая поведение «Дедэньёз», он убедился, что на нем множество новичков, если вообще не новая команда – вещь обыкновенная на французских судах. «Однако он может попытаться взять нас в вилку».

Капитан посмотрел на солнце. Оно все еще было высоко над горизонтом. Сделав сотню поворотов от кормовых поручней до пушки, затем от пушки до поручней на юте, оно по-прежнему оставалось высоко над горизонтом и находилось на прежнем месте, улыбаясь идиотской улыбкой через щель между нижней шкаториной марселя и реем. За это время фрегат заметно приблизился к «Софи».

Между тем будничная жизнь на шлюпе шла своим чередом, как бы сама по себе. Экипаж свистали на ужин в начале первой «собачьей» вахты; после того как пробило две склянки и Моуэт выбрал лаг, Джеймс Диллон обратился к капитану:

– Прикажете объявить боевую тревогу, сэр?

Говорил он несколько неуверенно, поскольку не знал, в каком настроении Джек Обри. Он смотрел мимо капитана на фрегат, паруса которого, сверкавшие в лучах солнца, производили незабываемое впечатление, а белые буруны под форштевнем словно придавали ему дополнительную скорость.

– Конечно, непременно. Выслушаем отчет Моуэта, а затем обязательно объявляйте боевую тревогу.

– Семь узлов четыре сажени, с вашего позволения, сэр, – доложил Моуэт лейтенанту, который повернулся к капитану и, коснувшись полей треуголки, повторил цифры.

Барабанная дробь, глухой гул босых ног, бегущих по палубе к боевым постам; затем длительный процесс привязывания сеток к марселям и брамселям, поднятие добавочных предохранительных бакштагов к брам-стеньгам (поскольку Джек Обри решил к ночи поставить дополнительные паруса); сотни незначительных изменений в распределении, нагрузке и угле установки парусов – все это требовало времени, но солнце еще не зашло, а между тем расстояние между шлюпом и «Дедэньёз» все больше и больше сокращалось. Фрегат нес слишком много верхних парусов и слишком много парусов на бизань-мачте. Однако казалось, что все на его борту сделано из стали: француз не убрал ни одного паруса и не рыскнул (как все надеялись), несмотря на резкое отклонение от курса, произошедшее дважды во время последней «собачьей» вахты, от которого у капитана фрегата, должно быть, едва не остановилось сердце. «Почему же он не подтягивает наветренную шкаторину у грота и не ослабляет напор ветра на паруса? – подумал Джек. – Чует добычу…»

Все, что можно было сделать на борту «Софи», было сделано. Оба судна мчались в полном безмолвии, рассекая теплое, ласковое море при свете лучей вечернего солнца; фрегат постепенно догонял их.

– Мистер Моуэт, – произнес Джек Обри, обойдя посты. Отделившись от группы офицеров, стоявших на левой стороне шканцев, внимательно разглядывая «Дедэньёз», к капитану подошел мичман. – Мистер Моуэт, – повторил Джек и замолчал. Снизу, заглушая пение дувшего с раковины ветра и скрип такелажа, доносились звуки сюиты для виолончели. Юный помощник штурмана внимательно, с готовностью услужить, смотрел на капитана, учтиво наклонив к нему долговязую фигуру, стараясь удержаться на ногах во время кренов. – Мистер Моуэт, будьте добры, прочтите мне ваше стихотворение, посвященное новому гроту. Я очень люблю поэзию, – добавил он с улыбкой, увидев на лице мичмана настороженное, невеселое выражение.

– Хорошо, сэр, – неуверенно ответил Моуэт обыкновенным голосом, затем довольно суровым тоном произнес: – «Новый грот» – и продолжил:

 
Грот, шквалом что разорван был недавно,
Поставлен вновь, на ветре трепеща,
Поднят на гордень,
Укреплен на рее
И к гитовам подтянут,
Нок-гордени, бык-гордени нужны,
Чтобы ослабить шкоты, нам важны,
Коль хочешь натянуть ты парус поскорей,
Возьмись за снасть, что надо, подружней.
 

– Великолепно, превосходно, – воскликнул Джек Обри, хлопнув юношу по плечу. – Такое стихотворение стоит того, чтобы его напечатали в «Журнале для джентльменов». Прочтите мне еще что-нибудь.

Скромно потупив глаза, Моуэт набрал в грудь воздуха и стал декламировать «Случайные строки»:

 
Ах, если бы умел я до конца
Искусством вечным открывать людей сердца,
Тогда бы перестал я целый век
С тоской взирать на тот далекий брег!
 

– Действительно, «далекий брег», – повторил Джек Обри, качая головой, и в это мгновение услышал первый пристрелочный выстрел с фрегата.

Буханье погонного орудия как бы ставило знаки препинания к стихам Моуэта, однако они увидели падение ядра лишь в тот момент, когда нижний край солнечного диска коснулся линии горизонта. Двенадцатифунтовое ядро упало в двадцати ярдах от правого борта шлюпа. В это время Моуэт дошел до злосчастного двустишия:

 
Дрожа от страха неизбежной смерти,
Они жалели лишь себя, поверьте!
 

Он был вынужден сделать паузу и объяснить, что, «разумеется, сэр, речь идет о моряках коммерческого флота».

– Тогда это объясняет дело, – отозвался Джек. – Однако, боюсь, вынужден прервать вас. Прошу вас, скажите казначею, что нам нужны три самые большие бочки, и поднимите их на полубак. Мистер Диллон, мистер Диллон, мы намерены построить плот и установить на него гакабортный фонарь и три или четыре фонаря поменьше. Надо сделать это под прикрытием фока.

Чуть раньше урочного времени Джек Обри приказал зажечь гакабортный огонь. Войдя в свою каюту, он убедился, что ее кормовые окна видны на большом расстоянии. После того как сгустились сумерки, ходовые огни зажглись и на фрегате. Более того, он увидел, что на грот– и бизань-мачте убраны бом-брамсели. Теперь, с убранными бом-брамселями, «Дедэньёз» превратился в черный силуэт, резко выделявшийся на фоне фиолетового неба. Его погонное орудие каждые три минуты выплевывало оранжево-красное пламя, появлявшееся раньше, чем звук выстрела достигал «Софи».

После того как над правой скулой шлюпа взошла Венера (и при этом звездный свет заметно померк), фрегат не произвел ни одного выстрела в течение получаса. Его положение можно было определить лишь по ходовым огням, которые определенно не приближались.

– Спустить с кормы плот! – приказал капитан, и неуклюжее сооружение поползло по борту, запутав при этом снасти, крепившие лисель-спирт и все, что только можно. На плоту, на высоте поручней шлюпа, на шесте был укреплен запасной гакабортный огонь и четыре фонаря поменьше в одну линию пониже его. «Где бы мне найти ловкого парня?» – подумал Джек и произнес:

– Люкок!

– Есть, сэр.

– Я хочу, чтобы вы спустились на плот и зажгли все фонари сразу после того, как каждый из таких же фонарей погаснет на борту шлюпа.

– Будет исполнено, сэр. Есть зажечь фонари, как только огни на шлюпе погаснут.

– Возьмите этот затемненный фонарь и обвяжитесь концом.

Операция была рискованной: набегавшие волны поднимали тучи брызг; кроме того, существовала опасность, что какой-нибудь деловой малый на борту «Дедэньёз», вооруженный подзорной трубой, разглядит фигуру, занятую каким-то странным делом на корме шлюпа. Но все вскоре было закончено, и Люкок перелез через поручни на темный квартердек.

– Молодчина, – негромко произнес Джек Обри. – Отвяжите плот.

Вскоре плот оказался далеко за кормой, и «Софи», освобожденная от помехи, рванула вперед. Сооружение очень правдоподобно имитировало кормовые огни шлюпа, а боцман даже соорудил оконный переплет из старых тросов.

С минуту посмотрев на него, Джек Обри произнес:

– Брамсель-лисели ставить!

Марсовые тотчас взвились наверх. Все находившиеся на палубе внимательно прислушивались, не двигаясь, и переглядывались друг с другом. Ветер немного ослаб, но ведь наверху стоял сломанный рей, а нагрузка на паруса была достаточно велика…

Поставили новые паруса, натянули дополнительные предохранительные бакштаги. Гул в рангоуте повысился на четверть тона: «Софи» шла с повышенной скоростью. С мачты спустились марсовые и теперь стояли вместе с товарищами, время от времени поглядывая назад, на удалявшиеся огни. Ничего особенного не происходило, и напряжение немного ослабло. Неожиданно внимание моряков было отвлечено новым событием: «Дедэньёз» снова открыл огонь. Выстрелы звучали вновь и вновь. Затем появился освещенный борт фрегата, он рыскнул и дал бортовой залп. Это было весьма внушительное зрелище: вспыхнула целая огненная гирлянда, и донесся глухой могучий рев. Однако никакого ущерба плоту залп не причинил, и моряки, стоявшие на палубе «Софи», довольно засмеялись. Один залп сменялся другим – по-видимому, француз рассердился не на шутку. Наконец огни погасли – все разом.

«Неужели он думает, что потопил нас? – удивился Джек, разглядывая далекий силуэт фрегата. – А может, раскрыл обман? Или же находится в недоумении? Во всяком случае могу поклясться, он не ожидает, что я пойду прежним курсом».

Однако одно дело клясться, и совсем другое – верить собственным предположениям. Когда созвездие Плеяд появилось над горизонтом, Джек Обри стоял в «вороньем гнезде» и в ночной оптический прибор неустанно прочесывал горизонт от норд-норд-веста к ост-норд-осту. Даже с первыми лучами солнца он все еще находился наверху, хотя к тому времени стало ясно, что они или окончательно оторвались от преследователя, или же француз лег на другой курс – ближе к осту или весту.

– Скорее всего, он пошел на вест-норд-вест, – заметил Джек, нажав животом на колена подзорной трубы и щуря глаза от невыносимого блеска восходящего солнца. – Сам я именно так бы и поступил.

С усилием передвигаясь, он спустился по вантам и, тяжело ступая, направился к себе в каюту. Послав за штурманом, чтобы уточнить местонахождение корабля, он сомкнул глаза в ожидании его прихода.

Оказалось, что они находятся в пяти милях от мыса Бугарун, что в Северной Африке, поскольку, скрываясь от преследования, они прошли свыше сотни миль, большей частью не в том направлении, куда следовало.

– Нам следует привестись к ветру, уж какой он ни на есть – дело в том, что в продолжение всей средней вахты он менял направление против часовой стрелки, а то и вовсе стихал, – и двигаться в самый крутой бейдевинд. Но и в этом случае придется распрощаться с быстрым переходом.

Откинувшись на спинку стула, он снова прикрыл глаза, думая о том, как им повезло, что за ночь Африка не успела переместиться к северу на полградуса, улыбнулся своей мысли и крепко заснул.

Маршалл сделал несколько замечаний, на которые не дождался ответа, посмотрел на капитана и, испытывая к нему бесконечную нежность, поднял его ноги на рундук, подложил под голову подушку и, свернув карты, на цыпочках вышел из каюты.

О быстром переходе нечего было и мечтать. Капитан «Софи» хотел идти на норд-вест. Между тем ветер если дул, то дул от норд-веста. Однако в течение нескольких дней подряд стоял полный штиль, наконец появился ветер, и они целых двенадцать часов меняли галсы, чтобы добраться до Менорки, где ползли по длинной гавани с высунутыми языками, поскольку последние четверо суток каждый получал лишь четверть рациона воды.

Более того, они ползли в буквальном смысле, поскольку шлюп буксировали баркасом и катером. Матросы выбивались из сил, к тому же их преследовало стоявшее в неподвижном воздухе зловоние, исходившее от дубильных фабрик.

– Невеселое местечко, – заметил Джек Обри, отвернувшись от карантинного острова.

– Вы так полагаете? – переспросил Стивен, поднявшийся на борт шлюпа. – А мне кажется, в нем есть своя прелесть.

– Выходит, вы обожаете жаб, – заключил Джек Обри. – Мистер Уотт, по-моему, матросики спят на веслах.

Самый последний неприятный, вернее, досадный случай произошел ни с того ни с сего. Он подвез на своей шлюпке Эванса, капитана бомбометного судна «Этна», хотя ему было совсем не по пути, к тому же приходилось обходить снабженческие суда и транспорты мальтийского конвоя. Эванс, верный своей грубой натуре, посмотрев на его эполет, спросил Джека:

– Где вы купили свою «швабру»?

– У Понча.

– Так и думал. Знаете, у Понча они на девяносто процентов бронзовые. Там почти нет золота. Вскоре эполет начнет темнеть.

Зависть и недоброжелательство. Он не раз слышал подобного рода замечания. Все они были продиктованы теми же низменными причинами. Сам он никогда не отвечал неблагодарностью человеку, которого подвез. Вопреки тому, что о нем думали, Джек не считал, что он чересчур удачлив. Мистер Уильямс встретил его с вытянутым лицом: часть груза, находившегося на «Сан-Карло», не была конфискована, поскольку ее отправил грек из Рагузы, находившейся под британской опекой; судебные издержки Адмиралтейства были бы слишком велики. При таком положении дел едва ли стоило присылать в порт мелкие суда. Кроме того, начальник порта, как ребенок, устроил сцену из-за сломанного брам-рея – обыкновенного бревна, которое следовало заменить на вполне законных основаниях. Так же как и бакштаги. Но хуже всего было то, что Молли Харт уделила ему лишь полдня. Она отправилась в гости к леди Уоррен в Сьюдадела, и, по ее словам, надолго. Он даже не ожидал, что это окажется так важно для него и так его расстроит.

Одно разочарование за другим. Мерси и за то, что она ему сообщила об отъезде, обрадовала, так сказать, дав от ворот поворот. Лорд Кейт отплыл два дня назад, удивленный задержкой капитана Обри, о чем поспешил сообщить ему капитан Харт. В придачу ко всему парочка монстров – родители Эллиса – еще не покинули остров, и капитану Обри вместе со Стивеном поневоле пришлось пользоваться их гостеприимством. Единственный раз в своей жизни Джек увидел, как полбутылки белого вина разделили на четверых. Не заставили себя ждать и другие неприятности. Матросы «Софи», получившие очередной аванс под призовые деньги, вели себя на берегу безобразно даже по портовым меркам. Четверо попали в тюрьму за изнасилование, еще четверо были избиты до полусмерти и лежали в кубрике балластом. Один повредил себе шею и сломал кисть.

– Пьяные скоты, – произнес Джек, окинув их холодным взглядом. Действительно, многие моряки во время смотра выглядели неподобающе: грязные, похмельные, небритые. Некоторые не успели снять праздничную одежду, которую они изгадили и замызгали. От них несло кислым дымом, табачной жвачкой, пóтом и борделем. – Думают, что им море по колено. Я повышу в звании чернокожего немого помощника боцмана по имени Кинг. Пусть узнают, почем фунт лиха.

Были и другие неприятности. Крепеж для третьего и четвертого паруса так и не доставили. В музыкальной лавке кончились струны для скрипок. В своем письме отец оживленно, чуть ли не радостно рассказывал о преимуществах повторного брака, о том, как удобно иметь женщину, ведущую домашнее хозяйство, писал о желательности брака со всех точек зрения, особенно с точки зрения общества, которое требует от мужчины выполнения его долга. «Происхождение не имеет никакого значения, – писал генерал Обри. – Женщина возвышается вместе с мужем, самое важное – это сердечная доброта, а добрые сердца, Джек, и чертовски красивых женщин можно найти даже в деревенской кухне. Разница между шестидесятичетырехлетним (без малого) мужчиной и двадцатилетним (с хвостиком) юношей имеет очень небольшое значение». Фраза «старый конь борозды не испортит» была зачеркнута. А под стрелкой, направленной на слова «ведущую домашнее хозяйство», было подписано: «как делает это твой старший офицер».

Джек взглянул на противоположный борт шканцев, где Диллон учил юного Люкока, как следует держать секстан и опускать солнце к линии горизонта. Всем своим существом Люкок выражал сдержанный, но откровенный восторг от понимания этой тайны, которую ему добросовестно объясняли, и от собственной значимости (благодаря повышению в чине). При этом зрелище Джек Обри стал забывать о своем мрачном настроении и тотчас решил обойти остров с юга и сделать заход в Сьюдадела. Там он увидит Молли и мигом исправит дурацкое недоразумение, возникшее между ними, когда они проведут восхитительный час в огороженном высокой стеной саду, возвышающемся над бухтой.

За мысом Святого Филиппа виднелась темная линия, пересекавшая море. Она дрожала в воздушных потоках, обещая западный бриз. Через два часа тяжелой работы на веслах под жарким солнцем, добравшись до нужной точки, подняли на борт баркас и катер и стали готовиться к постановке парусов.

– Можете войти в бухту острова Эйре, – произнес Джек.

– Идем на юг, сэр? – удивленно спросил штурман, поскольку, направившись к северу от Менорки, они пошли бы с попутным ветром прямо на Барселону.

– Да, сэр, – резко ответил Джек Обри.

– Зюйд-тень-вест, – скомандовал штурман рулевому.

– Есть зюйд-тень-вест, сэр, – ответил матрос. В это время передние паруса не спеша наполнились ветром.

Массы воздуха двигались со стороны открытого моря – чистые, солоноватые и резкие на вкус, разгоняя береговой смрад кожевен. «Софи» чуть накренилась после того, как к ней вновь вернулась жизнь. Увидев Стивена, возвращавшегося на корму от помпы из вяза, капитан произнес:

– Господи, до чего же хорошо снова оказаться в море. Разве вы не чувствуете себя на берегу словно барсук в бочке?

– Барсук в бочке? – переспросил доктор, подумав о барсуках, повадки которых он знал. – Нет, не чувствую.

Оба принялись говорить о чем угодно: о барсуках, выдрах, лисах, об охоте на лис – приводили примеры их поразительной хитрости, коварства, выносливости и памятливости. Об охоте на оленей. На медведей. Тем временем шлюп продвигался вдоль побережья Менорки.

– Помню, как я ел медвежатину, – продолжал Джек, к которому вернулось хорошее настроение. – Это было жаркóе, я тогда имел удовольствие впервые обедать с вами. И вы мне сказали, что это за мясо. Ха-ха, помните ту трапезу?

– Да, и я помню, что мы говорили о каталанском языке. В этой связи хочу сообщить вам кое-что, я собирался сделать это еще вчера вечером. Мы с Джеймсом Диллоном забрели в окрестности Уллы, чтобы полюбоваться древними каменными памятниками, – вне сомнения, они восходят к временам друидов. Двое крестьян, на некотором расстоянии друг от друга, перекликались, обмениваясь впечатлениями на наш счет. Я перескажу их разговор. Первый крестьянин: «Ты видишь тех двух надутых еретиков, которые тут шляются? Рыжий, ясное дело, произошел от Иуды Искариота». Второй крестьянин: «Когда англичане гуляют, у овец бывают выкидыши; все они одинаковы, хорошо бы, у них самих потроха повылазили. Куда это их несет? И откуда?» Первый крестьянин: «Идут поглазеть на языческое капище. А пришли от замаскированного двухмачтового судна, стоящего возле склада Бепа Вентуры. Во вторник с рассветом на шесть недель отправляются на грабеж вдоль побережья от Кастельона до мыса Крез. За двадцать свиней они платят по четыре монеты. Я тоже хочу, чтобы у них потроха повылазили».

– Ваш второй крестьянин не отличается оригинальностью, – произнес Джек и задумчиво добавил: – Похоже, они не любят англичан. А ведь мы защищаем их без малого сто лет.

– Удивительное дело, не правда ли? – отозвался Стивен Мэтьюрин. – Но я хочу отметить, что наше появление у материка может оказаться не таким неожиданным, как вы рассчитываете. Между этим островом и Майоркой постоянно снуют рыбаки и контрабандисты. Стол испанского губернатора снабжается нашими раками от Форнелла, нашим маслом от Ксамбо и магонским сыром.

– Да, я понял ваше замечание и премного вам благодарен за то внимание, которое…

В этот момент со стороны мрачного утеса справа по траверзу взвился темный силуэт птицы с огромным размахом заостренных крыльев – зловещий, как судьба. Хрюкнув по-поросячьи, Стивен выхватил из-под мышки у Джека подзорную трубу, оттолкнул его в сторону и, присев на корточки возле поручней, положил на них оптический прибор и стал напряженно вглядываться в окуляр.

– Гриф-бородач! Это гриф-бородач! – воскликнул он. – Молодой гриф-бородач.

– Что ж, – ни секунды не сомневаясь, отозвался Джек, – думаю, что он и впрямь забыл побриться нынче утром.

Его обветренное лицо сморщилось, глаза превратились в узкие голубые щелки, и он хлопнул себя по ляжке, согнувшись в приступе беззвучного смеха, довольный тем, что, несмотря на строгую дисциплину, царившую на «Софи», матрос, стоявший за штурвалом, не удержался и, заразившись весельем капитана, сдавленно выдохнул: «Хо-хо-хо!» – но был тотчас одернут старшиной-рулевым.

– Бывают моменты, – спокойно произнес Диллон, – когда я понимаю ваше заступничество за своего друга. Он получает гораздо больше удовольствия от малейшей шутки, чем любой другой, кого я только знал.

Была вахта Маршалла; казначей ушел на нос и обсуждал с боцманом счета; Джек находился у себя в каюте, по-прежнему пребывая в хорошем настроении. Он ломал голову, какую новую маскировку придумать для шлюпа, и в то же время предвкушал удачный исход свидания с Молли Харт нынешним вечером. Как она удивится и как обрадуется его появлению в Сьюдадела – как счастливы они будут! Стивен играл с Джеймсом в шахматы в кают-компании. Яростная атака Диллона, основанная на жертве коня, слона и двух пешек, чуть не привела его к роковой развязке. Стивен долго удивлялся тому, что не сумел поставить сопернику мат за три или четыре хода, но потом подумал, что спешить некуда. Он решил (Джеймс страшно не любил такие приемы) сидеть и дожидаться команды занять боевые посты, задумчиво помахивая ферзем и мурлыкая веселую песенку.

– Поговаривают о мире, – произнес Джеймс. В ответ Стивен поджал губы и прищурил глаз. До него в Магоне тоже доходили такие слухи. – Надеюсь, пока не поздно, мы сможем участвовать в настоящих боевых действиях. Мне очень хочется знать, что вы об этом думаете. То, что происходит с нами сейчас, достойно лишь сожаления. Война, как и любовное свидание, часто не оправдывает возложенных на нее надежд. Между прочим, ваш ход.