Текст книги "Барбизон. В отеле только девушки"

Глава 9
Конец эпохи

Из отеля для женщин – в апартаменты для миллионеров

«Барбизон» → «Золотой тюльпан „Барбизон“» (1984) → «Мелроуз» (2002) → «Барбизон/63» (2005)

The Barbizon → Golden Tulip Barbizon → The Melrose Hotel → Barbizon/63

Как ни парадоксально, именно расцвет женского движения 1960-х стал предвестником похоронного звона для «Барбизона». Отель, построенный в 1920-х и обещавший женщинам независимость и подпитку творческих способностей и устремлений, станет жертвой этой цели. Движение поставит под вопрос саму потребность в обособлении женщин. Где грань между тем, чтобы способствовать развитию и независимости женщин на закрытой от мужчин территории, и тем, чтобы укрыть их от мира и его гендерной реальности?

В воздухе витали перемены. В сентябре 1959 года «Мадемуазель» связался с поэтом-битником Алленом Гинзбергом, жившим в доме 170 на Ист-Секонд-стрит, Алфабет-Сити Нью-Йорка. В качестве «приветственного жеста следующему десятилетию» редакция обратилась к «молодым творцам», которые в эти годы «озвучивали выразительный протест против укоренившихся порядков» [1]. Они хотели, чтобы Гинзберг и остальные написали что-нибудь для январского номера 1960 года. В результате появился материал «Семь молодых голосов обращаются к шестидесятым», который предварялся комментарием редакции: «Можно по-разному к ним относиться, но одно совершенно точно: если будет появляться больше таких голосов, живых и особенных, можно смотреть в грядущее десятилетие с радостным любопытством».

Январский номер 1960 года наделал много шуму; подруга Джека Керуака Джойс Джонсон сказала, что «Мадвлмуазель» «выдал девушкам от 14 до 25 лет карту революции» [2]. Журнал снова оказался впереди, предвосхищая перемены, едва видневшиеся на горизонте.

В следующем месяце четверо студентов-афроамериканцев колледжа уселись на предназначенные для белых места в закусочной «Вулворт» в Гринсборо, Северная Каролина, и отказались уходить. В ноябре президентом избрали молодого Джона Ф. Кеннеди; он вступил в должность в 1961 году, обратившись к американцам с вызывающим «не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя», но «что ты можешь сделать для своей страны». Женщины массово примыкали к движению за мир и гражданские права; однако чаще обнаруживали, что реальную политику делают мужчины, а им остается варить кофе.

В 1961 году миру представили противозачаточную таблетку. Впоследствии ее изобретение привело к революции сексуальных отношений и гендерного равенства, но эффект ни в коем случае не был мгновенным. Чтобы получить рецепт, все еще требовалось быть в браке – или делать вид. Джудит Иннес, выпускница колледжа Рэдклифф и постоялица «Барбизона» [3], смогла при помощи хитрости заполучить таблетки, но этой защиты едва хватало. Идеи, которыми руководствовались и контролировались Сильвия Плат и ее современницы, никуда не девались: убеждение, что мужчины без секса не могут, так что их нельзя винить. Вина, во всех смыслах слова, лежала на женщинах. Мужчины возбуждались, а женщины либо старались этого избежать, либо, если избежать не удавалось, утолить «боль». Все знали истории, когда подругу или одноклассницу завалил на стол мужчина в темной комнате. Типпи Хедрен, ослепительная блондинка и звезда триллера Альфреда Хичкока «Птицы» [4], в возрасте четырнадцати лет стала работать в универмаге «Дональдсон» в Миннесоте. Когда ей исполнилось двадцать, она прилетела в Нью-Йорк, заселилась в «Барбизон» и поступила на работу к Эйлин Форд. Весившая сорок пять килограммов Хедрен привлекла внимание Хичкока, когда снялась в рекламе диетического напитка «Сего». Мэтр любил приглашать на главные роли малоизвестных актрис; не в последнюю очередь потому, что они – легкая добыча. Типпи поняла это безошибочно, когда посмотрела в зеркало после первой же натурной съемки: вороны и сороки, заказанные Хичкоком, ободрали ей щеку и едва не выбили глаз. Но чтобы иметь такую власть над женщиной, даже Хичкоком быть не требовалось.

Следовательно, «Барбизон» оставался безопасным пристанищем, необходимым, пусть даже оптически мир стал меняться. Джоан Гейдж, начинающая писательница, прибыла в 1961 году, с серым лицом, истощенная; она только что пережила выпускные экзамены в колледже на кофе, сигаретах, батончиках «Марс» и «Декседрине» – популярных таблетках для похудения, а де-факто – безрецептурном наркотике [5]. Но яды стоили того. Она добралась до Нью-Йорка, и город ожидаемо изменил ее. Джоан, родом со Среднего Запада [6], неверно поняла словосочетание «салат-коктейль с креветками» в «Ла Фонда дель Соль» и выпила соус, но впервые познакомилась с коммунистом в таверне «Белая лошадь», завсегдатаем которой был Дилан Томас; она даже научилась есть артишоки. Ей нравилось носить широкие брюки; теперь на большинстве молодых женщин они уже не воспринимались в штыки, но модная полиция «Барбизона» у стойки регистрации такого не потерпела, и когда Джоан попыталась быстренько пройти от лифтов через вестибюль к парадной двери, ей тут же велели вернуться и переодеться, пока она не запятнала репутацию заведения.

1962 год ознаменовался публикацией скандально известной книги «Секс и одинокая девушка» – точно так же, как и январский номер «Мадемуазель» 1960 года, она задала тренд эпохи. До избрания главным редактором журнала «Космополитен» копирайтер Хелен Герли Браун прославилась экстравагантной книгой-справочником, в которой призывала, в некотором смысле, к сексуальной революции. Она советовала женщинам не спешить с радикальным решением выйти замуж (сама она вышла замуж достаточно поздно).

«Думаю, замужество – страховка на худшее время вашей жизни, – писала Браун [7]. – В лучшие годы муж вам не потребуется. Конечно же, вам будет нужен мужчина… но часто они эмоционально дешевле оптом, к тому же так веселее»[20]20
  Цитаты из Х. Г. Браун здесь и далее – пер. А. Логиновой.


[Закрыть].

Упоминая об участи множества женщин, вышедших замуж в пятидесятые, она добавила: «Глупо, правда? Мужчина может оставить женщину в пятьдесят – правда, это будет ему недешево стоить – так же запросто, как вы ставите в мойку грязные тарелки». Книга, рекомендованная довольно необычным дуэтом голливудской звезды Джоан Кроуфорд и танцовщицы бурлеска Джипси Ли Роуз, сменила дискурс или, во всяком случае, заставила Америку заговорить – почти так же, как в 1953 году это сделал «Отчет Кинси» о женской сексуальности.

При этом Хелен Герли Браун все еще была пропитана ценностями 1950-х. Женщина, настаивала она, должна делать все, чтобы хорошо выглядеть [8]: белковая диета; лучше купите платье, чем еду; делайте пластику носа, покупайте парики, тщательно наносите макияж. Обстановка вашей квартиры тоже важна и требует внимания. Ловушка для мужчин, которую собой представляет комната свободной девицы, предполагает хороший телевизор для него (но не настолько большой, чтобы отвлекал от тебя), коньячный бокал и сигареты, соблазнительные подушечки и хороший бар. Но все должно быть продумано: любая выпитая твоим принцем бутылка должна быть заменена за его счет; двадцать ужинов в ресторане – опять же оплаченных им, – равняются одному приготовленному тобой ужину. Сквозь трясину сомнительных советов проглядывала твердая почва постулата, давно известного постоялицам «Барбизона»: девушка должна зарабатывать сама. Сексуальная свобода возможна лишь при условии финансовой независимости. Это знали флэпперы, это знали «девушки Гиббс», это знали модели Пауэрса.

Сами советы Хелен Герли Браун были не так уж новы. Наутро хорош завтрак в постели: моллюски в томатном соусе с долькой лимона, торт-безе с мороженым, тост и кофе. Просто десятилетиями об этом умалчивалось. Романистка Мэри Маккарти, писавшая в 1930-х, упоминала «вечную незамужнюю» («одинокую девицу», как выразилась Браун), чья постель наутро после сексуальных подвигов всегда заправлена, в кофеварке кипит кофе на два глотка, а из электрического тостера выпрыгивает поджаренный хлеб [9]. Да и женские карьерные устремления Браун тоже открыла заново. Она советовала своим юным читательницам менять нижнее белье каждый день, покупать мебель разных стилей и эпох для создания атмосферы, перестать «лениться» и начать заниматься собой. Джоан Дидион встретилась с Браун в Лос-Анджелесе [10], когда та ездила с рекламным туром, и в статье для журнала «Сатердей Ивнинг пост» отмечала, что боевой клич Браун представляет собой «старомодные женские амбиции, успевшие так забыться, что юные читательницы видели их только в старых фильмах с Джоан Кроуфорд». Иными словами, в 1950-е женские устремления и женская сексуальность подавлялись настолько, что Хелен Герли Браун считалась новатором, написав старомодную книгу!

Спустя год после появления на полках книжных магазинов «Секса и одинокой девушки» Бетти Фридан опубликовала «Загадку женственности». Хотя по части того, что составляло женскую свободу, их мнения разнились, обе понимали: без независимой жизни женщина будет всячески страдать. Бетти Фридан писала, что женщину учат «привлечь и удержать мужчину», одновременно с тем «жалеть невротичных, неженственных и несчастных, которые выбирают стать поэтами, физиками или президентами». Фридан была права. В одном из многочисленных рыночных обзоров Бетси Талбот Блэкуэлл [11] одна студентка колледжа Рэдклифф в 1956 году повторила давно усвоенную мантру: «Мы посвящаем жизнь замужеству и семье – тем корням, которые питают гармонично развитых граждан в стабильном обществе». Услышать подобное заявление от студентки одного из самых престижных учебных заведений – и это спустя двадцать лет после первого выпуска «Мадемуазель», посвященного карьере и адресованного всем молодым женщинам, вступающим в рабочую жизнь (1938 год!). Будто бы нации устроили два с лишним десятилетия промывки мозгов.

Хелен Герли Браун сделала себе имя [12], продвигая поздний брак и секс для удовольствия; Бетти Фридан вызвала горячий отклик тем, что заявила: самый актуальный – и в то же время осуждаемый – вопрос, которым задаются женщины, звучит так: «И это всё?» Именно этот вопрос, заданный в форме жеста Сильвией Плат в своем лондонском доме, когда она всучила мужу Теду Хьюзу их младенца всего три года назад, в 1960-м, увидела и поняла Дженет Барроуэй. Речь шла не о материнстве: речь шла о нечестной сделке, разбитых мечтах и тщетных надеждах.

Десятилетиями «Барбизон» был тем самым местом, куда девушка, похожая на Сильвию и ее сверстниц, ехала, задаваясь вопросом: «И это всё?»

К середине шестидесятых 350 тысяч женщин пожили в отеле со дня его открытия в 1928 году.

Большая часть выбрала его из-за того, что о нем слышали в маленьких городках, а остальные впечатлились объявлениями в печати, сулившими место вечной молодости, где тебя будут окружать друзья в прекрасном, если смотреть издалека, городе. Актриса и «ангел Чарли» Жаклин Смит [13], тогда звавшаяся Эллен Смит, поселилась в «Барбизоне» в 1966 году, приехав из Техаса учиться балету в «Студии 61» Карнеги-холла. Как многие ее соседки, Жаклин много месяцев уговаривала родителей отпустить ее: те покорились при условии, что она даже носа не сунет в метро (она и не совала). Спустя пять лет после того, как Джоан Гейдж завернули обратно в широких брюках, дресс-код «Барбизона» оставался «очень пристойным»: каблуки приветствовались, брюки все еще запрещались. Маленькие, «точно детские» кроватки под теми же голубыми покрывалами и занавесками в тон. Но, как и многие постоялицы, Жаклин, уроженка маленького городка, совершенно не возражала против старомодных условий, продолжавших преподноситься как подходящие для постоялиц отеля; кофейня ей понравилась, друзей море. Она проводила время с моделью Дейл Хаддон и танцовщицей Марго Сэппингтон. Летом все загорали на крыше. Для Жаклин отель олицетворял «время правил и ожиданий», что ее абсолютно устраивало. Но два года, проведенных здесь, в отеле и в Нью-Йорке, научили ее «эмоциональной независимости», которая не раз пригодится ей с течением времени: способности полагаться только на себя не только в финансовом, но и в эмоциональном смысле. Во многом Хелен Герли Браун и Бетти Фридан учили своих читательниц тому же самому.

И правда: пусть перемены были не за горами и кто-то уже начинал возмущаться идее «только для женщин», «Барбизон» продолжал оставаться катализатором в историях вроде «приехала-в-Нью-Иорк-и-это-изменило-мою-жизнь», коими руководство отеля очень гордилось и не стеснялось использовать в рекламных объявлениях и публикациях. К примеру, история Даны [14], танцовщицы из Мичигана «с лучистыми глазами», вернувшейся в «Барбизон» и сидевшей в кофейне после проб в Джульярдскую школу искусств, все еще одетой в трико. Ее увидел композитор Джанкарло Менотти, живший в паре кварталов и любивший заходить в кофейню на чашку кофе; он подозвал официанта, знавшего имена и амбиции каждой постоялицы, и расспросил про Дану. Затем Менотти написал на салфетке свой номер и велел передать ей: «Если вы заинтересованы в участии в фестивале С полете в Италии, позвоните». После расспросов знающей подруги, которая тут же отвела ее к ближайшему телефонному автомату, Дана так и поступила. Бетти Бакли, позднее сыгравшая мачеху в классическом телесериале «Восьми достаточно» [15], прибыла на Центральный вокзал из Техаса, заселилась в «Барбизон» и через пятнадцать минут побежала смотреть город. В тот же день, на Бродвее, она вошла в зал для прослушиваний, где проходили финальные пробы для мюзикла «1776». И записалась в очередь, прикинув, что если в родном Техасе в парке развлечений она давала по четырнадцать концертов в день за семьдесят пять долларов в неделю, то это уж точно потянет. И получила роль, в буквальном смысле за один день совершив маршрут с вокзала на Бродвей. В том же году семнадцатилетняя Лорна Лафт [16], единоутробная сестра Лайзы Миннелли, бросила школу и заселилась в «Барбизон», где много раньше по настоянию матери, Джуди Гарленд, жила ее старшая сестра. Несколько недель спустя она также получила роль на Бродвее, в музыкальной версии «Лолиты».

* * *

Молодые женщины по-прежнему селились в «Барбизоне», но уже были не единственными, кто звал его «домом». К 1960-м обитательницы отеля представляли собой куда более разнообразную компанию.

В статье «Сатердей Ивнинг пост» от 1963 года отмечалось [17]: «В числе постоялиц имеется многочисленная компания аристократических дам за 70 (а одна за 80!); модель с разворота „Плейбоя“; многолетняя кандидатка в правительство Нью-Йорка; каскадерка; модель, приторговывающая китайскими прогулочными лодками; гранд-дама, с 1935 года каждый вечер играющая на стоящем в бельэтаже органе „Барбизона“; и изучающая модную торговлю студентка с запоминающимся именем – Леди Гринслит».

Даму, баллотировавшуюся в правительство, звали Элис Сакс, она работала редактором в издательстве. Элис была и самой давней постоялицей отеля – она заселилась туда еще во времена, когда для ужина на террасе требовалось переодеться в вечернее платье. Убежденный демократ среди республиканской обители Ист-Сайда, она не оставляла попыток баллотироваться, однажды заказав ближайшему китайскому ресторану печенья с предсказаниями со своей агитацией.

Бетси Джонсон, в будущем прославившаяся своими фантазийными костюмами [18], жила в «Барбизоне» в числе приглашенных редакторов «Мадемуазель» сезона 1964 года. Ее распределили в библиотеку тканей, какая имелась в те годы у каждого модного журнала. Ди-Джей Уайт, ею заведовавшая, ушла в декрет, и Бетси Джонсон попросили ее подменить. Она рылась в ненужных кусках материи и начала шить собственные модели: футболки, платья-футболки – ручная вязка и бархат, – продавая их в туалетах концерна «Конде Наст», прикинув, что каждая сотрудница «Мадемуазель», «Бога», «Гламура» и «Брайдс» все равно посещает уборную, где Бетси хитро пристраивала маленький каталог своих моделей.

Одна из подруг Жаклин Смит, часто заглядывавшая в ее номер на шестом этаже, звалась Мелоди. На таких как раз специализировался «Барбизон»: молодая девушка из маленького города, задавшая себе главный вопрос Бетти Фридан: «И это всё?» Те из них, кто не умел петь, танцевать, играть или быть моделью, прокладывали себе путь в большом городе при помощи печатной машинки. Мелоди бросила своего флоридского жениха и поступила на секретарские курсы в Нью-Йорке. В отель ее привезла мать, что оказалось кстати: особенно ранней осенью больше тысячи потенциальных постоялиц приходят к стойке регистрации, а номер получает в лучшем случае половина. Пока мать заполняла бумаги, Мелоди познакомилась с двумя вновь прибывшими девушками. Прямо в тот день в Нью-Йорк, в отель «Астор» приезжала группа «Битлз» [19]: вот бы на них посмотреть, решили они и придумали план. Проводив матерей, все три быстренько распаковали вещи и помчались к «Астору», где уже ждали тысячи таких же шумных фанатов. «Битлз» так и не появились, что не помешало девушкам запомнить свой первый день в Нью-Йорке. (В тот же день неуемный Лео Лерман, сменивший Джорджа Дэвиса и всегда державший руку на пульсе культурной жизни, сказал своей помощнице Эми Гросс, много лет спустя назначенной Опрой на должность главного редактора «О», что в апрельском номере будут молодые парни из Англии, группа «Битлз». Эми посмотрела на Лео, «одновременно походившего на раввина и на Оскара Уайльда» – шефа она обожала и доверяла его чутью – и решила, что с имечком «Жуки» [21]21
  «Beetle» переводится как «жук». – Примеч. пер.


[Закрыть]группа обречена на провал».)

Вскоре после заселения в «Барбизон» [20] Мелоди обнаружила бар Малахия. Простецкий, сообщила она новым подругам, но это настоящий бар, куда можно одной! Обнаружив, сколько новых возможностей предлагает Нью-Йорк, Мелоди разорвала флоридскую помолвку и быстро нашла кавалера, не менее быстро научившись искать запасные варианты.

Она разработала систему: готовилась, ждала, пока ухажер позвонит из вестибюля, просила подружку ответить ему, что она вот-вот будет, а сама Мелоди бежала в бельэтаж посмотреть, кто стоит у аппарата в вестибюле. Если ей нравилось то, что она видела, она бежала обратно за сумочкой. Если нет – пряталась в номере или удирала через выход в кофейне.

Окончив курсы [21], Мелоди нашла работу в рекламном агентстве, куда приходила, одетая по моде шестидесятых: мини, облегающий свитер в рубчик, туфли с ремешком и накладные ресницы. Однако, хотя талия в рюмочку и пышные нижние юбки пятидесятых ушли в прошлое, это вовсе не значило, что изменилось все остальное. В первый же день работы в рекламном агентстве Теда Бейтса двое сотрудников бросили ей на стол деньги и велели купить им сигарет. В первый раз она повиновалась; на второй отказалась. Этот отказ стал маленьким жестом в череде ему подобных, которые, накопившись, и приведут к изменениям, на которые намекал читателям номер «Мадемуазель» за 1960 год.

Однако скорость изменений зависела и от цвета кожи. Художница Барбара Чейз стала первой чернокожей участницей программы приглашенных редакторов и, вероятнее всего, первой такой же постоялицей «Барбизона», но спустя десятилетие мало что поменялось. Фили сия Рашад, которая сыграет миссис Хакстебл в «Шоу Косби» [22], прибудет в «Барбизон» в 1968 году для гастролей в составе престижной театральной компании «Негритянский ансамбль». Одна из немногих афроамериканок в отеле сочла первый данный ей «голубой» номер чересчур большим и дорогим для себя, после чего ее переселили в «желтый» – в каких жила Сильвия Плат, с тем самым цветастым покрывалом и общей ванной комнатой. Культурная жизнь Нью-Йорка поразила Фили сию своим многообразием, но что до расовых предрассудков, то «чувствовалось, что живешь в Америке», что означало сегрегацию и белых повсюду – что в «Барбизоне», что в Верхнем Ист-Сайде.

Хотя 1960-е стали десятилетием вопросов и медленной переоценки ценностей, видимые изменения произошли позже, в эпоху диско – в 1970-е. По иронии судьбы, «Барбизону» они ничего хорошего не сулили.

* * *

26 августа 1970 года Хелен Герли Браун прошла по Пятой авеню под руку с Бетти Фридан [23]. К ним присоединилась фотогеничная Глория Стайнем, соосновательница журнала «Мисс», которая в 1963 году отправилась на «секретное задание» в качестве девушки с разворота «Плейбоя», дабы обличить царившие в издании сексизм и расизм и сделать вывод, что ко всем женщинам относятся примерно так же, как к «зайчикам» из журнала. На Пятой авеню было десять тысяч женщин: молодые – в джинсах и футболках, зрелые – в летних платьях в цветочек, и они прошлись маршем в компании трех икон феминизма. Это был «Женский марш равенства» в ознаменование полувековой годовщины Девятнадцатой поправки, принятой в 1920 году и обеспечившей женщинам право голоса и, в частности, послужившей стимулом постройки отелей в тех же 1920-х. Фридан, Браун и Стайнем шли, взявшись за руки, с группой суфражисток прошлых лет; по мере продвижения колонны к маршу присоединялись прохожие: некоторые размахивали лозунгами вроде «Бросай утюг – иди с нами!» и «Я – не кукла Барби!». Мужчины Нью-Йорка наблюдали с тротуаров [24]; кто-то поругивался, на 45-й улице их встретил мужчина в корсете, а остальные кричали «Предательницы без лифчиков!» вслед колонне, удалявшейся в сторону 50-й улицы.

Это стало началом новой эры и закатом старой, о чем не преминул заметить «Мадемуазель». Со своего поста ушла Бетси Талбот Блэкуэлл [25]. Всю жизнь она не расставалась с сигаретой, и теперь ее кашель буквально оглушал. Новеньким приглашенным редакторам велели не обращать внимания на звуки, сравнимые по громкости с проходящим товарным поездом, хотя сама Бетси шутила, что «это чтобы все знали, что я вошла». Теперь почти вся редакция звала ее «матерью», но она продолжала держать руку на пульсе эпохи и курс на то, чтобы стать первооткрывателем. Ровно год назад она позволила появиться на страницах журнала нецензурной лексике.

В прощальной «колонке редактора» Б.Т.Б. рассказала читательницам, что на своем посту с 1935 года успела повидать «рождение и рост нейлона, телевидения, застежек-молний, пассажирских лайнеров; изобретение немнущихся тканей и рост культа больших боссов… антирасистского движения „Черный – это красиво“, студенческих революций и женского равноправия. Наблюдала, как приходили в язык новые слова: ООН, сигнал „воздух-воздух“, фривеи и хиппи, авторучки и „Битлз“, консьюмеризм и коммуны, рок-н-ролл, смог, дети из пробирки и этно-все-на-свете. Как вошли в моду и появились в гардеробе каждой женщины брючные костюмы, чего еще в сороковых невозможно было себе представить, как и ультра-мини, купальники-бикини, боди и короткие шортики» [26].

Уходила Блэкуэлл с размахом, с персональными подарками и ужинами в свою честь; актриса и бывший приглашенный редактор Эли Макгроу (как-то снимавшая комнату с Глорией Стайнем) прислала ей букет весенних цветов в благодарность за то, что Бетси поместила ее на обложку августовского номера 1958 года, тем самым дав старт ее карьере. Вишенкой на торте (розового цвета, конечно) стал прием, устроенный «Конде Наст», издателями журнала после «Стрит энд Смит», в том самом ресторане на крыше отеля «Сент-Реджис»; все утопало в розовых розах. Даже посреди всех пожеланий Бетси замерла, вероятно, вспоминая танцы для приглашенных редакторов, устраиваемые на этой самой крыше с июня 1937 года. Но она понимала: грядет новая эпоха, главным редактором становится Эди Локк, и шляпки, сигареты и виски Бетси Талбот Блэкуэлл навсегда уходят в прошлое.

Но не для всех эпоха принесла новые начинания. Дела «Барбизона» пошатнулись. Отель, построенный для «новой женщины» 1920-х, утратил былую привлекательность. Кто-то искал мужа, но туда не пускали мужчин. Одна бывшая постоялица сетовала [27]: «Вот уж не понимаю, отчего девушкам, желающим жить самостоятельно и встречаться с мужчинами, понадобилось селиться в подобном месте. Если у тебя были отношения, ты не могла никого к себе позвать – все парни оставались у входа». Тем, кто хотел ощутить дух Нью-Йорка, как многие тысячи молодых женщин, «Барбизон», олицетворяемый пожилыми постоялицами, «Теми Женщинами», как их неизменно звала молодежь, казался уже излишне чопорным. Культурная программа, некогда включавшая в себя концерты, читки и спектакли, ныне сводилась к телевизору в бельэтаже. Бесплатный чай продолжали подавать в «мрачной тюдоровской пещере над вестибюлем» [28], но теперь туда мало кто заглядывал. В основном то были пожилые леди, которые кучковались отдельно, мисс Энн Гиллен, в шляпке-таблетке и жемчугах, садилась за орган с пяти до шести, а более молодые, которым некуда было идти, собирались вокруг аниматора, полагавшей, что угадать, скаковая это лошадь или рабочая – очень веселая игра. В 1970-е из «Барбизона» окончательно выветрился весь лоск. Одинокие девушки Хелен Герли Браун теперь собирались в «Студии 54», а не там.

Шагая по-сестрински, рука об руку, по Пятой авеню, Бетти Фридан, Хелен Герли Браун и Глория Стайнем требовали гендерного равенства. Но миссию «Барбизона» фактически определяла как раз дискриминация по половому признаку. Это был отель исключительно для женщин, куда мужчины нарочно не допускались. В итоге «Барбизон» объединил усилия [29] с двумя маловероятными партнерами: бейсбольным клубом «Нью-Йорк Мете» и сетью отелей «Бауэри»; вместе они подали в Комиссию по правам человека петицию с требованием, чтобы на них не распространялись обязательные нормы гендерного равенства. «Мете» хотел продолжать устраивать «вечеринки для девочек» восемь суббот в году; сеть отелей «Бауэрс» с одноместным номером с кроватью считалась слишком опасной для женщин; ну а «Барбизон» желал и дальше оставаться «женским домом».

То, что для «безопасного пребывания женщин» «Барбизон» должен был запретить доступ мужчинам, сочли достаточным основанием – и его требования были удовлетворены. Ему разрешили выполнять миссию: служить отелем для женщин. Но победу скоро омрачила новая реальность: коэффициент заполняемости резко упал. Экономический спад 1969–1970 годов делу не помог, но последним гвоздем в крышку гроба стал уход Кэти Гиббс в 1972 году, вылившийся в освобождение двухсот номеров на целых трех этажах. Однако, хотя заполняемость отеля колебалась от 40 до 50 процентов, на стойке регистрации отказывались отменять прежние порядки и вполне могли отказать в номере одетой в «Гуччи» женщине, случись ей явиться без рекомендаций. То, что одетые в «Гуччи» вообще хотели там селиться, само по себе изумляло: отель, которым давно не занимались, стремительно старел.

Вдобавок ко всему в семидесятые Нью-Йорк стал «городом на грани банкротства». Президент Джеральд Форд, послушавшись советов Дональда Рамсфильда и Алана Гринспена, заявил, что государство не станет предоставлять финансовую помощь: как хотите, так и крутитесь. Газета «Дейли Ньюс» вышла под знаменитым заголовком «Катись к чертям, Нью-Йорк!» на первой странице.

Даже полиция раздавала листовки под названием «Приветствуем вас в Городе Страха» [30], украшенные скелетом в капюшоне и содержавшие советы, как уехать из Нью-Йорка живым.

Когда Джоан Файер в это самое время попала в «Барбизон», перед ней предстало зрелище, отражавшее плачевное состояние города того периода: «Тускло освещенные проходы, тяжелая мебель красного дерева и дыра, зиявшая в голубой краске потолка бельэтажа прямо рядом с причудливой хрустальной люстрой» [31]. Джоан сняла номер с одним окном; ныне устаревшее радио над кроватью было покрашено в «ужасный розовый цвет, как ополаскиватель для рта». Другая постоялица сказала, что отель напомнил ветшающий особняк старой девы-затворницы мисс Хэвишем из «Больших надежд» Диккенса. Более того, «Барбизон» уже не справлялся с защитой своих обитательниц от суровой реальности Нью-Йорка 1970-х; в 1975 году 79-летняя Рут Хардинг [32], одинокая постоялица, любившая побродить по вестибюлю, болтая со всеми, кто был готов слушать, была обнаружена задушенной в своем номере на одиннадцатом этаже. Убийцу так и не нашли [33].

* * *

В том же году, когда Рут Хардинг была убита прямо в номере, для спасения отеля привлекли модного и скандально известного бизнесмена Дэвида Тейтельбаума. Владельцы «Барбизона» [34], которым надоело падение заполняемости, обратились к Тейтельбауму, предпочитавшему джинсы и золотые цепи полосатым костюмам, гибкость – бескомпромиссности, голливудский лоск – консервативным вкусам Восточного побережья. Стоял 1975 год, эпоха диско была в разгаре. Тейтельбаум, явившись в отель в ковбойских ботинках из змеиной кожи, осматривал вестибюль, особенно отметив «Тех Женщин», опутанных морщинами пожилых леди, подобных покойной Рут Хардинг, служивших ежедневным напоминанием молодым: достигайте, пока достигается. Тех же самых «одиноких женщин», которых видела Гейл Грин, но два десятилетия спустя. Лори Натансон, окончившая колледж Вассар в 1979 году [35], разговорилась с одной из них в лифте – та спросила ее, надолго она тут. «Совсем нет», – ответила Лори. «Да-да, – ответила пожилая леди, – я тоже так думала». Дойдя до своего номера, Лори расплакалась.

«Те Женщины» – бельмо в глазу, подумал Тейтельбаум [36]. Маячат в отеле по двадцать четыре часа в сутки, «заседая в вестибюле в бигуди и домашних тапочках», и бранят молодых. Одна постоялица вспоминала две скамьи у лифтов [37], где пожилые леди занимали стратегическую позицию и раздавали юным постоялицам непрошеные советы:

– Куда это ты пошла?

– Не нравится мне, как ты оделась.

– А эти туфли… ты уверена?

Вместе с новым менеджером, Барри Манном из «Сент-Реджиса», Тейтельбаум принялся принимать меры [38]. Сначала из вестибюля убрали всю мебель, что не обрадовало «Тех Женщин»: одна из них, обнаружив это, завопила: «Где мое кресло?» Потом уволили дам, восседавших с кислым лицом за стойкой регистрации, которые делили постоялиц на категории и требовали рекомендательных писем даже теперь, когда с клиентами стало туго. Избавились также от розовой с лаймом мебели [39], зелено-розовых обоев и картин с плачущими клоунами; теперь кругом царили шоколадно-ванильные тона, плакаты «Вог» и зеленые растения. Ресторан и знаменитая кофейня также подверглись реставрации.

Тейтельбаум пытался воскресить годы процветания «Барбизона» или хотя бы отдать им дань уважения, надеясь, что этого будет достаточно для спасения отеля. В Нью-Йорке продолжали работать несколько других отелей для женщин: «Аллертон-хаус», «Эванджелин», «Марта Вашингтон». Но Тейтельбаум верил, что сможет сделать прибыльным новый «Барбизон», с которого «слегка протерли пыль» (уборка обошлась в полмиллиона). И по-прежнему делал ставку [40] на долговременное пребывание «новой девушки в городе», равно как и на ночлег бизнес-леди, которая будет благодарна за постой в отеле без мужчин. Отделанный дубом актовый зал превратили в конференц-зал. Библиотеку «Барбизона» тоже закрыли, а освободившееся место отдали фитнес-клубу, которому достался и бассейн, где некогда позировала для журнала «Лайф» Рита Хейворт. Книги из библиотеки переехали в «комнаты для свиданий» в бельэтаже. В качестве оммажа прежним дням белых перчаток, чаепитий и танцев в каждом номере Тейтельбаум разместил репродукции картин импрессионистов с изображениями девушек в шляпках с цветами.