Электронная библиотека » Паулина Брен » » онлайн чтение - страница 15


  • Текст добавлен: 8 ноября 2023, 06:08


Автор книги: Паулина Брен


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Нива Нельсон выдала серьезный критический анализ, аргументируя тем, что это статистика Кинси, но «даже статистика опроса 9640 человек не должна рассматриваться как абсолютная правда» [27]. Дженет Вагнер смело ответила: ей понравилось, что «факты развенчивают расхожие убеждения», и заметила: «хотя то, что девушки, имеющие добрачный опыт, лучше подготовлены к браку» [28], может кого-то обидеть – это ведь взгляды мистера Кинси, а не редакции «Мадемуазель»; таким образом, журнал вне подозрений. Хотя Сильвия вечно называла Дженет «деревенщиной», той всегда был присущ некоторый элитаризм, и она не без удовольствия отметила, что «Кинси изучал женщин из разных социальных слоев, и образованные оказались на высоте». Другую же именно это и возмутило: «Многим лучше не знать „про что это все“… Это может быть верным для рабочего класса и тех, кто не учится в колледже: они и так оказались в невыгодных условиях, чтобы им еще пеняли за отсутствие сексуальных реакций» (этот комментарий Сирилли Эйблс выделила огромным восклицательным знаком: неясно, был ли то снобистский жест выпускницы колледжа Рэдклифф или же свидетельство «левых» симпатий). Автор комментария была абсолютно права: впоследствии Кинси всерьез критиковали за то, что выборка состояла по преимуществу из белых образованных женщин среднего класса.

Должно быть, самым прямолинейным вышел комментарий Лори Глейзер о последствиях публикации текстов о сексе: «Очень своевременно (а когда секс не был своевременным?), если бы только люди решились и признали, что секс занимает огромное количество времени общества: в виде фильмов, рекламы и даже моды – „оденьтесь так, чтобы радовать мужской глаз“, т. д.» [29].

В самом деле, «Отчет Кинси» сыграл ключевую роль в начале сексуальной революции 1960-х, потому что выявил двуличие американского общества, отказывавшегося говорить о сексе напрямую, тогда как за закрытыми дверями и мужчины, и женщины практиковали его в разных видах. Кэрол Аеварн, лучшая подруга Сильвии в «Барбизоне» и прототип Дорин из романа «Под стеклянным колпаком», девушка свободной морали и подчеркнутой сексапильности, порадовалась, что «Отчет Кинси» покончил со «старыми предрассудками» – «давно пора», в самом деле; но «основное критическое замечание» предполагало человека совсем иного характера, нежели Дорин: «Неужели никак нельзя избавиться от нечеткого различия между сексом и любовью – что Кинси, что автору статьи?» [30]

Самый длинный, почти в две страницы [31] – но для человека, который вечно балансирует на грани и размышляет, как быть с противоречиями 1950-х, требующих от женщин чистоты, и ее собственными сексуальными устремлениями, на удивление пустой ответ – написала Сильвия Плат. Она подробно расписала, почему и каким образом текст должен появиться в «Мадемуазель». Она хотела, чтобы автор статьи придержал комментарии до самого финала. Что до возможности того, что «некоторые читательницы могут воспринять статистику и намек на поощрение собственного опыта всерьез, как желательное и желанное. А родители могут воспротивиться такой трактовке», Сильвия решила, что автор статьи привел достаточный аргумент: статистика должна восприниматься «в соответствии с моралью и философией каждой читательницы». Прямота, свойственная Сильвии в дневнике и письмах [32], улетучилась. Лишь героине книги «Под стеклянным колпаком» Эстер Гринвуд выпало озвучить истинные мысли Сильвии Плат:

«Ненавижу саму мысль о том, что от женщины требуется прожить одной добродетельной жизнью, а мужчина может жить двойной: одна добродетельная, вторая нет».

В тот же вечер, когда приглашенные редакторы [33] прочли статью и написали свое мнение, Блэкуэлл переправила результаты издателю Джеральду Смиту, извиняясь, что отвлекает его в выходной, хотя, написала она, «рада, что вам не надоело „дело Кинси“». Но к следующему дню те, кто занимался бизнес-аспектами деятельности журнала, прослышав о том, что грядет, занервничали и написали Блэкуэлл: публикация статьи об отчете будет означать «лавину отказов от рекламодателей и подписчиков» [34]. Такие штуки подобны динамиту… и им нет места в «Мадемуазель». Соображения прибыли взяли верх, и «Отчет Кинси» даже не упоминался в журнале.

Таким, вкратце, и был журнал «Мадемуазель»: полным противоречий, и в этом смысле абсолютно отражающим эпоху. Редакция, хорошо образованные женщины, каждый июнь привозили в «Барбизон» партию девушек, чтобы с их помощью сформировать журнал, предназначенный для них же: смесь моды и новинок литературы и искусства с комментариями. Приглашенный редактор Динни Лейн (писательница Диана Джонсон) заметила [35]: если «Вог» был журналом для опытных женщин, «Мадемуазель» предназначался для более молодой аудитории, но «какую же строгую версию того, чтобы быть женщиной… нам навязали». Воистину, то было поколение канатоходцев. Как пояснила еще одна из победительниц сезона 1953 года: «Мы были первым поколением после войны и последним – до изобретения противозачаточных» [36].

Правила были ясны, а ожидания заоблачны: женщины должны быть чисты, но не стыдливы; женщины должны учиться в колледже и искать карьеры определенного толка, чтобы затем оставить ее и выйти замуж. Более того: жизнь в таких противоречивых условиях не должна сбивать их с толку, сердить или, хуже того, вгонять в депрессию. Они не должны были пытаться забыть обо всем, выпив пузырек таблеток. Мэри Кэнтуэлл видела [37] множество случаев, что бывает с теми, у кого не получилось следовать этим ожиданиям: рыдания в туалете, слухи об абортах и спешных поездках в Гобокен, Нью-Джерси, чтобы «решить проблему».

* * *

В пятницу, 26 июня 1953 года, большинство приглашенных редакторов уехали домой. Сильвия была не единственной, кто ощущал разочарование. Только Дженет Вагнер, казалось, не требовалось смиряться с диссонансом между возвращением в обычную жизнь и развлечениями Мэдисон-авеню: она стала моделью агентства «Форд». Должно быть, тяжелее всего было ехать домой Ниве Нельсон. Когда она писала о том, что думает о добрачном сексе и «Отчете Кинси», то еще не знала. Только дома, в Калифорнии, на автобусной остановке ее стошнило, и она все поняла. Нива была беременна. От Джона Эпплтона, с которым танцевала на крыше отеля «Сент-Реджис». В конечном итоге Сильвия и Кэрол правильно догадались о том, какой оборот приняли отношения Нивы с Джоном Эпплтоном.

Он хотел, чтобы Нива осталась в Нью-Йорке [38], и попросил своего дедушку, работавшего в «Стрит энд Смит», помочь ей найти работу. Тот, ужаснувшись происхождению Нивы, притворился, будто позвал ее на собеседование, но на самом деле откупился от нее; он заплатил за «Барбизон» (долг за отель рос из-за путаницы с билетами на самолет), а она должна была возвратиться в Калифорнию. Что она и сделала, хотя предложил он ей не так уж и много; она села на «Калифорнийский зефир», блестящий серебром и быстрый, точно пуля (на таком же два года спустя поедет домой Джоан Дидион), знаменитый своими «видами» сквозь застекленный верхний ярус. С собой Нива прихватила коробку консервов, вареные яйца, хлеб и застоявшийся на полке майонез. Когда она доехала до калифорнийского Окленда, оставшись без гроша, ей требовалось добраться до Сан-Хосе; она зашла к кому-то из собутыльников матери попроситься на ночлег и занять денег на автобус. Только стоя на автобусной остановке в Сан-Хосе и ощутив тошноту, Нива все поняла. Последние месяцы беременности она «пряталась» в мансарде за 12 долларов в месяц, в которой не было ничего, кроме кровати, и продавала гамбургеры в киоске, чтобы свести концы с концами. Познакомившись с семейной парой, которая предложила помощь, она в конечном итоге родила сама в их ванной, пока они спали.

Перед тем как они увезли новорожденного мальчика – вероятнее всего, пара промышляла незаконным усыновлением где-то близ Федерального аэропорта Моффетт, – Нива дала ребенку имя, записав его на распашонках: Майкл Мартин Мерфи, Епископальная церковь. И хранила это в секрете большую часть жизни.

Когда приглашенные редакторы сезона 1953 года представлялись читательницам, каждая написала, что желает стать женой и матерью (предпочтительно троих) без отрыва от карьеры. Но между собой говорили иначе.

Ближе к концу поездки Лори Глейзер и Сильвия распили бутылку белого вина в номере Лори, разговаривая до утра [39]. О будущем – о нем частенько говорилось в те дни; обе клялись, что не станут спешить с замужеством, а может, вовсе не выйдут замуж; на самом деле, все что угодно – лишь бы не очутиться в пригородной «коробке». В романе «Под стеклянным колпаком» Сильвия писала:

«И я знала, что, несмотря на розы, поцелуи и ужины в ресторанах, которыми мужчина осыпает женщину перед тем, как на ней жениться, больше всего с самого завершения брачной церемонии он втайне хочет вытирать об нее ноги, точно она коврик на кухне миссис Уиллард» [40].

Трудно сказать, считала ли так Сильвия уже в 1953-м, сидя в номере Лори Глейзер в «Барбизоне», или же это ощущение придет десять лет спустя, когда писался роман, а она уже имела опыт замужества.

В самом деле, несмотря на все клятвы себе и друг другу, довольно быстро они, одна за другой, повыходили замуж. Пребывание в Нью-Йорке соответствовало их устремлениям; но их-то в большинстве своем и пришлось оставить, потому что после свадьбы довольно быстро родились дети. В 1956 году Сильвия Плат вышла замуж за подающего надежды британского поэта Теда Хьюза, которого встретила, обучаясь по Фулбрайтовской программе после окончания колледжа. Они станут самой известной литературной парой Великобритании, и в 1960 году она родит первого ребенка. Диана Джонсон по возвращении из Нью-Йорка [41] выйдет замуж за человека, с которым была помолвлена летом 1953 года [42]. Через год она родит ребенка, а потом, в течение шести лет – еще троих. Она «проживала клише 1950-х, не веря в них по-настоящему – просто так получилось». Энн Шобер вышла замуж за Дика Столли, к которому ее «прикрепили» в бытность приглашенным редактором и который потом стал одним из первых редакторов журнала «Пипл». Прошло два года с того лета, и Дженет Вагнер стала женой юриста.

Давление, двойные стандарты, желания и запреты – все это было чересчур. Ранее, в 1953 году, приглашенный редакцией эксперт-графолог проанализировал почерк всех двадцати победительниц конкурса «Мадемуазель» и сообщил Бетси Талбот Блэкуэлл, что одна из девушек находится на грани нервного срыва. Разумеется, сразу же пошли слухи, что это – Сильвия, но на самом деле это была ее лучшая подруга Кэрол («Дорин»), которая недавно потеряла отца, и оттого в редакции решили относиться к ней снисходительно. Но красноречивым оказалось то, что некоторые участницы программы, прослышав об этом, решили, будто это они внушают такие опасения. И ощутимо вздохнули с облегчением, поняв, что это не так. Суть в том, что на ее месте могла быть любая.

Но именно Сильвия Плат, в возрасте тридцати лет, в 1963 году, в своей лондонской квартире, недавно расставшаяся с мужем, поэтом Тедом Хьюзом, однажды ранним утром сунула голову в духовку, предварительно закупорив мокрыми полотенцами дверь в детскую, где спали двое ее малышей. Это стало ее последней, успешной попыткой самоубийства – первая случилась в 1953 году, сразу после июньской эпопеи, а также наверняка случались и промежуточные.

– Сильвия спасала меня все эти годы, – осторожно призналась Нива Нельсон. – Мне не хотелось, чтобы говорили: «Еще одна из них наложила на себя руки» [43].

* * *

Сильвия опубликовала роман «Под стеклянным колпаком» в последний год своей жизни – в том же году Бетти Фридан писала «Загадку женственности». И та и другая книги очутились на острие женского движения, которое подвергло критике основные ценности пятидесятых и то, как они досаждают женщинам. Фридан стала голосом белых американок среднего класса «поколения канатоходцев». Она заявила: несмотря на привилегированное положение, они страдали от «проблемы, у которой нет названия». Однако проблема эта жила в пропитанных валиумом пригородах, полных выпускниц колледжа, убедивших себя в том, что муж и шестеро детей – то, о чем они мечтали всю жизнь. Только чтобы выяснить, что это не так.

Годами раньше Бетси Талбот Блэкуэлл уже заметила, что «стоит им поселиться в пригороде, они становятся одинаковыми. Одинаковые дома, автомобили и холодильники стирают индивидуальность» [44].

Более того, дух соседства укрепил идею того, что нужно соответствовать; в журнале «Форчун» написали, что одна пара, жившая в пригороде, до того стеснялась пустоты своей гостиной, что забрызгивала окна очистителем до тех пор, пока не доставили мебельный гарнитур.

К концу 1950-х средний возраст вступающей в брак женщины снизился до двадцати лет [45]. Одна женщина, предположительно испугавшись своего статуса «двадцать пять и до сих пор не замужем», за полгода сменила тридцать пять мест работы в тщетной надежде найти мужа. Соотношение девочек и мальчиков, поступавших в колледж, с 47 % в 1920-е, эпоху флэпперов, упало до 35 % [46]. К середине пятидесятых 60 % женщин бросили колледж ради замужества, или же полагая, что отсутствие образования сделает их более привлекательными для такового. После брака единственным, чему они учились, стала «наука помогать» (мужу окончить колледж или старшие классы). В 12 лет девочек поощряли «иметь постоянного кавалера», а бюстгальтеры с резиновой прокладкой, увеличивавшей грудь, продавались уже для десятилетних. Двое детей – уже недостаточно; куда сильнее впечатляли четверо, пятеро, а лучше всего – шестеро. Три из десяти красились в блондинок; еще больше «вместо еды ели мел под названием „метрекол“», чтобы похудеть до размера юных моделей. Из универмагов сообщали, что в сравнении с 1939 годом женщины стали худее на три-четыре размера.

Филлис Ли Шуолби, прежний редактор Студенческой редакции «Мадемуазель», спутавшая Джорджа Дэвиса с носильщиком, в 1960 году написала для «Нью-Йорк Таймс» статью, ставшую основанием для знаменитой книги Фридан. Летом 1960 года [47], когда Сильвия Плат начала работу над своим романом, Шуолби писала: «В июне, когда зазвонили последние звонки в колледжах, они выпустили 100 тысяч женщин по всей стране. С течением времени для большинства из них атласные корочки дипломов станут означать, что из башен из слоновой кости они спустились на детские площадки в парках, пришли к кухонным комбайнам, в супермаркеты и новостройки. Путь от Фрейда к холодильнику „Фригидер“, от Софокла к педиатру Бенджамину Споку вышел тернистым. Ректоры женских колледжей страны бьются над обоснованием причин того, зачем женщины, лучше всего приспособленные для замужества и материнства, нуждаются в хорошем академическом образовании: не из-за него ли они страдают от депрессий и заливают в себя валиум, чтобы не очутиться на грани нервного срыва?»

«Причина, по которой домохозяйка с дипломом колледжа часто чувствует себя шизофреником с раздвоением личности, кроется в следующем, – писала Филлис. – Вот учили ее говорить о том, что архитектура – это музыка, застывшая в камне, а теперь она переживает лишь о том, как бы не остыл обед. Когда-то она писала курсовую по „кладбищенской поэзии“, а теперь пишет записки молочнику. Когда-то она изучала точку кипения серной кислоты, а теперь ее доводит до кипения опоздание сантехника».

И Сильвии Плат не удалось избегнуть участи своего поколения. Писательница Дженет Барроуэй, приглашенный редактор сезона 1955 года, нехарактерно для самой себя позавидовала Сильвии Плат, но, встретившись с ней на приеме в британском посольстве, заявила, что та «до невозможности мила» [48]. После «Мадемуазель» Дженет во многом пошла по стопам Сильвии: она тоже получила премию имени Глэскок, а потом стала Фулбрайтовским стипендиатом и отправилась в Англию, в Кембридж. Но только спустя пять недель после рождения дочери Сильвии Плат Фриды, в 1960-м, на вечере в доме Плат в Лондоне Дженет увидела то, что впоследствии назвала «откровением»: «Вот что мне особенно запомнилось. Я стояла в узком дверном проеме в кухню и разговаривала с Сильвией, которая держала Фриду левой рукой, правой же гремела кастрюлями… нельзя готовить одной рукой, укачивая ребенка другой… Наконец она отнесла малышку в гостиную и преувеличенным жестом вручила – всучила, я бы сказала, – ее Теду» [49].

Позднее Сильвия напишет рассказ «Удачный день», который Тед Хьюз пренебрежительно назовет «безделицей для женского журнала» [50]. Это история о писателе и его жене. Он продает сценарий для телепостановки и отправляется на обед с «влиятельной женщиной, пока супруга нянчит ребенка и мучится от ревности». После смерти Сильвия Плат станет иконой феминизма, но своего времени она не предавала. В семнадцать лет Сильвия писала: ее беспокоит, что замужество, дети и быт отнимут драгоценное пространство, которое она желала бы оставить для творчества, – но в двадцать два смирилась с этим. И писала романистке и поэтессе Оливии Хиггинс Праути [51], что больше не ищет научной или деловой карьеры, а желает жить в тихом согласии с собой: хозяйкой дома, матерью и писателем. И получила желаемое даже раньше замужества.

Но в то самое время, как Сильвия исписывала лист за листом, мучаясь сомнениями, остальным даже в голову не приходило что-либо оспаривать. Однако снаружи уже чувствовалось дыхание трудных последствий. Грейс Келли и ее соседки были одного поколения с Сильвией и прочими. Вспоминая те годы, одна из подружек невесты на грандиозной монаршей свадьбе Грейс писала: «Романтический идеал 1950-х о том, что ты находишь Того Самого и живешь с ним долго и счастливо, подвергся тяжелым испытаниям. Все подружки невесты, кроме одной, оставили карьеру, чтобы заняться семьей. В 1960-е с их эпохальной переоценкой ценностей случались тяжелые разрывы. Все, кроме одной, подружки невесты развелись. Две – дважды. Романтические идеалы пятидесятых угодили в ловушку феминизма семидесятых» [52]. Сильвия Плат и ее соседки по «Барбизону» исключением не стали. Брак писательницы Дианы Джонсон продлился до 1965 года. Брак Энн Шобер с одним из основателей журнала «Пипл» Диком Столли разрушила его неверность – но слишком поздно, чтобы Энн смогла начать новую жизнь. Как только их прекрасно спланированные жизни дали трещину, трудно было не оглядываться на Сильвию, которая, казалось, отлично устроилась. Получив мужа, детей и вроде бы состоявшись как поэтесса и писательница.

Для женщин, с которыми Сильвия провела лето 1953 года, она стала центром притяжения – и в то же время превратилась в тяжкую ношу, в мрачную тень, нависшую над их жизнями даже после того, как оборвала свою. Для Лори Глейзер [53] это началось еще при жизни Сильвии Плат; однажды она обнаружила одно из ее стихотворений в журнале: «Бесило, что она преследует меня из (роскошной) Англии даже тогда, когда я сижу и читаю ее стихи в квартире, полной подгузников и забытых литературных амбиций». После самоубийства Сильвии Плат в 1963 году и, позднее, публикации романа «Под стеклянным колпаком» в Америке в 1971-м, эти отголоски стали общим местом. Лори стояла в очереди в магазине [54], когда, сняв со стойки журнал и доли став до «очередного нервного панегирика» Плат, она внезапно наткнулась на их групповое фото в Центральном парке: в клетчатых юбках, выстроившись в форме звезды. Она подумала, что «Плат по-прежнему наверху звезды, а я в самом низу». Нагруженная пакетами продуктов, Лори пошла к машине, спрашивая себя, преследует ли образ Сильвии остальных восемнадцать бывших приглашенных редакторов с фотографии. Дело даже не в тяжести повседневной ноши, дело в анонимности. Даже со страниц «Под стеклянным колпаком» ее имя было стерто [55]: «Вот что случилось с Сильвией и диск-жокеем» (а где то, что случилось со мной?). Вот Замужняя Женщина – и мы все ее жалели – а вот Хорошая Девочка. (Бетси – это я? Нет.) Не дылда-деревенщина, худая и с кожей цвета стебля пшеницы, которая превратилась… Двадцать девушек превратились в двенадцать, а меня среди них не видать». Что до Кэрол Леварн [56], лучшей подруги и соседки Сильвии по «Барбизону», она и вовсе выбросила книгу, возмущенная «смесью боли и стыда».

У каждого поколения – свои литературные пары [57], размышляла Дженет Барроуэй; в викторианскую эпоху были Браунинги, в эру флэпперов – Фицджеральды. В 1950-е – Хьюзы. Сильвия оказалась «в плену быта в самом начале женского движения», «не воспринимаемой всерьез», «считалась истеричкой и любительницей сцен», ее «не услышали». Многие приглашенные редакторы, «достигаторы», как и Сильвия, грезившие о том, чтобы стать знаменитыми и готовые ради этого работать, расстались с этой мечтой ради брака, мужа и детей – лишь затем, чтобы в конце сияющего пути их ждали развод, депрессия и, снова точно так же, как у Сильвии, мысли о самоубийстве. Вот что на самом деле представляла собой мрачная тень Плат: она избежала неверных шагов, на которые были обречены женщины пятидесятых. В 1973 году Лори Глейзер напишет Ниве [58]: «Интересно, сколько наших несло волной пятидесятых… стать женой, матерью, главным поваром и посудомойкой… а потом с головой нырнуть в „Загадку женственности“?»

Отель «Барбизон», точно так же, как Сильвия, станет преследовать приглашенных редакторов 1953 года. «Под стеклянным колпаком» придумал и обессмертил не только их, но и – под именем «Амазон» – сам отель. Теперь их связывали нерушимые узы. В последующие тридцать лет они трижды собирались в «Барбизоне». В первый раз – в 1977 году, в честь сорокалетия программы приглашенных редакторов «Мадемуазель». Нива Нельсон, в порыве патриотизма [59], вошла в вестибюль «Барбизона» в платье из полиэстера в бело-сине-красную полоску. Поднимаясь по лестнице из вестибюля в бельэтаж, можно было видеть портреты знаменитых участниц программы; Бетси Талбот Блэкуэлл, ныне отошедшая от дел, восседала на небольшом диване с изголовьем. Из-за своего полиэстерового патриотизма Нива чувствовала себя не в своей тарелке; однако Эди Локк, еврейская беженка, бывший редактор отдела моды и новый главный редактор «Мадемуазель», похвалила ее белую сумочку – она, по крайней мере, была вполне себе модным акцентом, – и Нива расслабилась. Как только в руках у каждого оказался бокал, приглашенных редакторов 1977 года поочередно представили по именам в главном вестибюле «Барбизона»; все остальные рассматривали их с высоты бельэтажа, громко аплодируя.

Вновь избранные мало походили на Сильвию, Ниву, Дженет, Лори и прочих из 1953 года. Их снова стало четырнадцать, а не двадцать, и трое из них были парнями. В 1972 году под давлением кампании [60] «вернем равенство на рабочие места» Эди Локк была вынуждена позволить мужчинам участвовать в конкурсе (где их таких нашли – отдельная история). Да и девушки не то чтобы обрадовались такому намеку на равенство, ехидно озвученному процветавшим женским движением. Одна из приглашенных редакторов сезона 1972 года [61], студентка колледжа Рэдклифф, задалась вопросом: «Зачем давать мужчинам места в правлении женского журнала? Тем более что женщине получить должность в мужских журналах не так-то просто». Одиннадцать победительниц [62] останавливались по-прежнему в «Барбизоне», а трое парней, которым был запрещен вход в отель для женщин, заселились в «Тюдор» на 48-й улице. В редакции «Мадемуазель» теперь отчитывались не Сирилли Эйблс, а новому выпускающему редактору – Мэри Кэнтуэлл. Приглашенный редактор сезона 1953 года Лори Глейзер [63], довольная, что ей удалось вырваться из дома, сняла номер в «Барбизоне» и веселилась до утра.

В 1979 году Нива и остальные еще раз появились в отеле, на сей раз в рамках рекламной кампании нового фильма о Сильвии Плат. Молодая женщина, сидевшая за стойкой регистрации, воскликнула: «Вы были с Сильвией в пятьдесят третьем!» [64], из-за чего они почувствовали себя выжившими на «Титанике». Всем выдали толстые папки с пресс-релизами и романом «Под стеклянным колпаком» в бумажной обложке (хотя у каждой уже была книга). Повсюду были розы: намек на розу со знаменитой фотографии, на которой заплаканная после разноса Бетси Талбот Блэкуэлл Сильвия держит цветок. Бывшие редакторы болтали (двое признались, что до сих пор хранят ужасные клетчатые юбки с той фотографии, где они выстроились в форме звезды). Промокампания фильма о Сильвии Плат оставила гадкое послевкусие, и они редко обсуждали ее. Роман «Под стеклянным колпаком» и без того подпортил воспоминания о совместном лете, а теперь вот это: фильм, где все они показаны скрытыми лесбиянками – по крайней мере, так им показалось [65]. Энн Шобер привыкла к такого рода спекуляциям вокруг Сильвии: они ходили уже тогда, когда они с мужем жили в Англии как раз в начале «всеобщего помешательства на великой Сильвии Плат». Оглядываясь назад, Энн винила [66] в нервном срыве «Мадемуазель» и то, как распределялись позиции приглашенных редакторов. Энн, с дипломом журналиста, с превеликим удовольствием ухватилась бы за возможность стажироваться у выпускающего редактора: вместо этого ее отправили в отдел шопинга – куда ей совсем не хотелось; Сильвии же досталась работа со вниманием к деталям, которую ни ее темперамент творческой личности, ни навыки машинописи попросту не выдержали.

Последняя встреча приглашенных редакторов в «Барбизоне» состоялась в 2003 году: на сей раз в их честь, а не ради конкурса «Мадемуазель» или в память о Сильвии. В отель, теперь зовущийся «Мелроуз», пришли восемь человек. Кое-кто из прежних редакторов тоже был. Джиджи Марион, прежде работавшая в редакционном отделе Студенческой редакции, вспоминала, как она ездила в колледж Смит общаться с Сильвией и узнавать, подойдет ли она. В тот день после чая Сильвия написала матери, мол, уже не уверена, что ее возьмут: другие участницы оказались куда сильнее, чем она представляла. Марион вспоминала их встречу иначе: она видела, что Сильвия подходит, но находится слегка «на грани по поводу того, как ее воспримут. Ее поведение было почти актерской игрой, что мне виделось проблемой. Пробудь я еще один день, увидела бы совсем другого человека». Мэрибет Литтл, в то время работавшая в Студенческой редакции, будучи беременной, помнила лишь то, что Сильвия была «славная и будто бы искрилась», но многие другие производили то же впечатление. Эди Локк была права: они все походили друг на друга. Одно поколение, один тип девушек, много общего.

Но если облик Сильвии застыл в вечности – блонд и ярко-красная помада, – то остальным так не повезло. Когда Лори Глейзер пожаловалась [67], что так и не написала роман, кто-то из остальных попытался ее утешить. «Время еще есть», – сказала она. «Время уходит, милая», – ответила Лори. После встречи [68] одна из экс-редакторов написала остальным: «Вам тоже, как и мне, неприятна мысль, что, не засунь Сильвия Плат голову в духовку, встреча не состоялась бы?» Диана Джонсон заметила [69], что оставшихся девятнадцать называют «выжившими» – намекая, возможно, на слегка подозрительное, даже самонадеянное и неуместное упорство жить.

Это был последний раз, когда они собирались в «Барбизоне». Восемь «выживших» сидели на террасе отеля, на которой Сильвия Плат однажды лежала после того, как прыгнула в бассейн «Барбизона» в вечер, когда ей было особенно тоскливо. Мигая, смотрели они на заходящее солнце, вспоминая о тех временах и о том Нью-Йорке, которых – к лучшему ли, к худшему – давно уже нет.



Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации