Текст книги "Барбизон. В отеле только девушки"

Джордж Дэвис утверждал, что его отвратили политические взгляды Эйблс, но природа его жалоб предполагала иную, негласную подоплеку: ее женские устремления. Он писал: «Поймите, я уверен, что мисс Эйблс не состоит в коммунистической партии. Теперь я понял, кто она: человек неустойчивых стремлений, умеющий пользоваться подручными материалами» [52]. Он уверял, что Сирилли освоила тактику проникновения, характерную для коммунистической партии, чтобы разжечь свои амбиции – в том числе «милостиво и без жалоб взваливала на себя всю грязную исполнительную работу, приходила первой и засиживалась затемно. Чтобы мне, вам, всем стало чудовищно стыдно… Постепенно верность и тяжкий труд получают вознаграждение. В ее руках сосредоточивается все больше и больше власти». Джордж объяснял, что «в прошлом году вообще ничего не говорил, потому что не хотел получить гадких обвинений в травле прогрессивных идей». Но, наконец, когда у него не осталось иных средств, он «решил убежать, уйти, умыть руки и убраться из проклятого бизнеса». Да, да, «я буду писать, я снова буду свободен», убеждал он себя, решившись наконец все бросить.

Но как только он это решил, Джордж увидел, как Эйблс «беспощадно захватывает мой отдел. Я увидел, как спадает маска милой робости» [53]. Все еще зажатая между молотом и наковальней, по выражению Джорджа, «мисс Эйблс не нашла более подходящей идеи, как сделать меня своим Уиттакером Чемберсом, а самой прикинуться Элджером Хиссом[10]10
  Уиттакер Чемберс – американский писатель и журналист; состоял в Компартии США, был агентом советской разведки. После выхода из партии стал воинствующим антикоммунистом. Элджер Хисс – высокопоставленный сотрудник госдепартамента США, подозреваемый Чемберсом в шпионаже на СССР. Уиттакер Чемберс обвинил Элджера Хисса в антигосударственной деятельности, Хисс сел на пять лет по обвинению в лжесвидетельстве. В данном случае автор подразумевает конфликт, в котором одна сторона обвиняет другую примерно в том, в чем когда-то провинилась сама, а обвиняемая сторона всячески открещивается от обвинений.


[Закрыть]. Я никогда на это не пойду; дело в ее личных амбициях, а не политических убеждениях».

Джордж Дэвис предупреждал, что «Мадемуазель» постепенно «уплывает в руки левацкой братии», о чем давно поговаривают в нью-йоркских литературных кругах.

По его словам, редактор левой газеты «Нью-Йорк стар» заметил: «Здорово, правда, что творит малютка мисс Эйблс под носом у старой душной конторы и реакционера-муженька своей начальницы?» Супруг Бетси, Джеймс Мэдисон Блэкуэлл, которого в редакции за глаза звали «полковник», был известен своими ультраконсервативными – вплоть до антисемитизма и расизма – взглядами [54]. Но в конечном итоге Джордж опасался влиятельных женщин.

* * *

Джордж всего лишь отражал дух времени. В 1945 году холодная война все еще была далеко на горизонте. Три года спустя, в 1948 году, аккумулировав растущие антикоммунистические взгляды американцев, президентские выборы выиграет Гарри Трумэн. Охота на «красных» прочно вошла во все сферы жизни: и семья – с женой и матерью, – а вовсе не офис стали считаться самой эффективной обороной от идеологической угрозы, исходящей из Москвы. В 1949 году, когда Советский Союз поиграл на публику атомными мускулами, к коммунистическому лагерю присоединился Китай, а Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности призывала граждан «опасаться коммунистов, их „попутчиков“, тех, кто занимается подрывной деятельностью, и „извращенцев“ (гомосексуалов), которые рыщут среди них».

«Красную угрозу» быстро соотнесли с послевоенной боязнью феминизма. Многих волновало: согласятся ли женщины оставить «мужскую работу», которую им пришлось взять на себя в военное время, и вернуться в кухню? Те, кто отказался, сразу же попали под подозрение. В особенности школьные учителя – в основном женщины – внезапно стали рассматриваться как потенциально опасные, те, кто вероятнее всего станет распространять советскую пропаганду.

Один профессор Колумбийского университета рассуждал так: «Школы для девочек и колледжи для молодых женщин таят в себе самых верных учениц России. Учительниц, которые часто суть разочаровавшиеся женщины. Им пришлось много претерпеть, чтобы получить свой пост. И догмы, основанные на ненависти, отражают их личное отношение» [55].

Так что же тогда говорить о женских журналах, этих уникальных кластерах, где работали сильные, влиятельные женщины? А об отелях для женщин?

Ничего не подозревавшая Нанетт Эмери сделала все возможное, чтобы выиграть одно из мест в программе приглашенных редакторов 1945 года, включая участие в апрельском форуме Филлис Ли Шуолби. Однако в 1947 году, когда Джордж Дэвис озвучивал обвинения в адрес Сирилли Эйблс, подспудно попадала под подозрение и Нанетт Эмери. В «Контратаке: бюллетене фактов о коммунизме» «Мадемуазели» и ее издателям, Стриту и Смиту, поставили на вид: «Руководству „Стрит энд Смит“ рекомендовано пристально присмотреться к форуму журнала „Мадемуазель“, узнать, кто именно принимает участие. Задать несколько вопросов. Кто выбирает докладчиков? По каким критериям? Кто-нибудь выясняет их истинные убеждения?» [56] Намекая на бульварные романы, которыми некогда славились издатели, – особенно на серию под названием «Рассказы Фрэнка Мэрривелла» о накачанном студенте Йельского университета, который расследует преступления и наказывает «плохих», «Контратака» предположила, что «поклонники Фрэнка Мэрривелла будут расстроены, узнав, что в современных офисах в доме 122 Е по 42-й ул., НЙ, конторе “Стрит энд Смит“ не хватает присутствия духа старины Мэрривелла, для того чтобы форум „Мадемуазель“ засиял чистотой». Другая газета, пропитанная духом борьбы против «красной угрозы», писала: пятьдесят пять девушек из сорока двух колледжей, участвующих в форуме, названы «лучшими», но если их будут вести не туда, они станут «заблудшими» [57].

Однако в теории и сам Джордж Дэвис в свете своих сексуальных предпочтений тоже попадал под подозрение. Трумэн Капоте в своем неоконченном романе «Услышанные молитвы» рисует не самый привлекательный портрет Джорджа Дэвиса, превращенного в персонажа по имени Боути: «Есть такие гомики, в крови которых течет холодный фреон. Дягилев, скажем. Дж. Эдгар Гувер. Адриан[11]11
  Дягилев Сергей Павлович – русский художественный и театральный деятель, импресарио, основатель группы «Мир искусства», организатор труппы «Русский балет Дягилева».
  Джон Эдгар Гувер – государственный деятель, «долгоиграющий» директор ФБР, антикоммунист.
  Адриан – римский император Публий Элий Траян Адриан (XII в.), один из пяти «хороших императоров», правление которых отличалось стабильностью и отсутствием массовых репрессий.


[Закрыть]. Не то чтобы я сравнивал его с этими небожителями, но персонаж, которого я имею в виду, зовется Тёрнер Боутрайт, или Боути, как звали его те, кто желал ему польстить. Мистер Боутрайт был редактором литературного отдела женского журнала, печатавшим „качественных“ авторов. Он обратил на себя мое внимание, или, если быть точным, обратил на меня свое, когда выступал перед нашей литературной студией. Я сидел в переднем ряду и по тому, как скользил по мне его ледяной взгляд, то и дело задерживаясь в районе паха, понимал, что творится в этой хорошенькой курчавой голове» [58]. В 1951 году Дэвис неожиданно женился на Лотте Ленье, знаменитой певице и вдове Курта Вайля [59]. Джордж помог возродить постановки прославленной «Трехгрошовой оперы» Вайля и оживить карьеру самой Леньи. Скандально известный гей, демократ, обожаемый приглашенными редакторами, видевшими его исключительно в том свете, в каком он позволял себя видеть, в разгар маккартизма стал женатым человеком и едва ли не борцом с «красной угрозой»: и снова он не смог удержаться и написал Бетси Талбот Блэкуэлл, сообщив, что жизнь его вернулась в привычную колею, и все благодаря «замечательному и дорогому человеку – моей супруге», и что он готов кое в чем признаться [60]. Мол, пусть это будет между нами, писал он, хотя не возражал, если она покажет это письмо своему мужу, «полковнику». Пять лет назад, пояснил Джордж, в сорок восьмом, его самого ужасали слова вроде «охота на ведьм» и «травля прогрессивных», и даже сейчас, в 1953-м, ему решительно не нравилось «то, что зовется маккартизмом».

«Тем не менее…»

Тем не менее месяцем ранее, признался Дэвис, он по собственной воле отправился в ФБР, чтобы «рассказать им все, что я знаю о проникновении коммунистических идей в издательский мир. Все, что я знаю, ограничено деятельностью одного человека, вам известного». Речь, естественно, шла о шеф-редакторе «Мадемуазель» Сирилли Эйблс. В ФБР Джорджа «внимательно» выслушали, и когда спросили, что он думает о благонадежности самой Бетси Талбот Блэкуэлл, он ответил положительно – «настолько положительно, насколько вы только можете себе представить». Все еще не желая оставить Эйблс в покое, он добавил постскриптум: «Я прекрасно понимаю, что наша бедная подруга, в соответствии с линией партии, теперь будет представляться „запутавшимся либералом“, проникшимся идеями во время гражданской войны в Испании, и так далее, и тому подобное». Блэкуэлл была умна и понимала: нужно действовать на опережение. Маккартизм не жаловал влиятельных женщин. Она связалась с юристами «Стрит энд Смит» [61] и две недели спустя, в Париже, получила их ответ: мы постановили, что вам лучше самой, «добровольно» явиться в ФБР.

Быстрый разворот Джорджа Дэвиса к маккартизму, пусть даже он клялся, что ненавидит «травлю», свидетельствует о том, что коммунизм слился с неприятием влиятельных женщин. В этом Джордж, хотя и был представителем богемы, гомосексуалом и ньюйоркцем, мало чем отличался от миллионов американцев. Сидя в своем зеленом кабинете с бокалом виски, а потом еще одним, Бетси Талбот Блэкуэлл перечитывала пятилетние излияния Джорджа и, должно быть, понимала истинную цель его подозрений и нападок. Такое она неоднократно видела [62] и в свой адрес. В чем ее только не обвиняли – то, что она прячет «под женственной атласной перчаткой железную руку», было самым мягким. «Мадемуазель» стал прорывом для издательства «Стрит энд Смит», после которого они оставили издание бульварной литературы и переключились на журналы. Однако Б.Т.Б. намеревалась побороться за то, чтобы взять свое. Джеральд Смит, председатель совета директоров издательства, был ее давним другом и доверенным лицом, и однажды, в 1952 году, она снова вознамерилась пообедать с ним в какую-то из пятниц – рассказать о своем возмущении. Значит, он не понял, что ее так возмутило? В последующий понедельник, в конце рабочего дня, она села писать ему письмо, заново повторяя аргументы, которые приводила годами. Она ужасно устала от неравенства. Больше всего меня беспокоит [63], повторяла она, «признание», разделяемое на две категории – «профессиональный статус и деньги».

«Не сомневаюсь, – писала она, – что не будь я женщиной, меня бы уже давно взяли в высшее руководство».

Да, ей пошли на уступки, ввели в члены правления – единственную женщину; она вспоминает, как на первом же собрании, ошарашенные присутствием дамы и тщась придумать приветственный жест, ей пододвинули коробку с сигарами. Но и участие в собрании на поверку оказалось лишь минимальным – у нее не было ни статуса, ни какого-то особенного права слова. Что до денег, то она жертвовала повышением собственного жалованья ради блага компании – чего не скажешь ни об одном мужчине ее уровня и даже ниже; все они прекрасно считали себя вправе просить прибавку за прибавкой.

«Полагаю, я стала жертвой дискриминации – а если нет, то в чем дело?»

К 1950 году к послевоенному силуэту «нью лук» Диора прибавился кринолин и дополнительные слои нижних юбок, что стесняло движения не хуже, чем модный в девятнадцатом веке турнюр. Но находились те, кто не желал, чтобы им стесняли движение. Нанетт Эмери, уехавшая из «Барбизона» с чемоданом, набитым сувенирами, вернулась в Брин Мор, который окончила в 1947 году. Она жила неординарной жизнью, работала по всему миру, поздно, в сорок лет, выйдя замуж за сотрудника Госдепартамента. Сохранилось фото с ее свадьбы в 1946 году, в Париже: на ней – сногсшибательное белое платье-пальто в стиле Джеки О.[12]12
  Джеки О. – прозвище Жаклин Кеннеди Онассис. Несмотря на то, что Жаклин стала первой леди уже после описанных в данном отрывке событий, платья-пальто и прочие наряды, которые потом составили «характерный стиль» Жаклин Кеннеди, уже входили в моду в сороковых.


[Закрыть], длиной до колена, и шляпка-таблетка. Живя в Парагвае, Нанетт удочерила девочку Марию. Элизабет Моултон, еще одна участница программы, которая не смогла потянуть «Барбизон» второй раз подряд, стала писательницей и художницей, автором нескольких романов. Редакторы Сирилли Эйблс и Рита Смит продолжили искать и публиковать лучших и самых современных авторов, отчего «Мадемуазель» прославилась на этом поприще больше прежнего. Блэкуэлл продолжала править редакцией до 1970 года. Без сомнения, типичную женщину 1950-х заново вернули в обновленный послевоенный пригород, в дом, обнесенный белым штакетником. Но и отступлений от нормы было огромное количество – и маккартизм желал наказать их за то, что они осмелились не быть как все. Кое-кто искал убежища и нашел его в коридорах редакции «Мадемуазель» и номерах отеля для женщин «Барбизон».

Глава 4
Кукольный дом

Грейс Келли и «королевы красоты»

В течение второй половины сороковых и начала пятидесятых годов спрос на номера в «Барбизоне» рос в геометрической прогрессии; заявки поступали отовсюду, от индийского Нью-Дели до британского Борнмута. Мече Ацкарате из Мексики, к примеру, мать разрешила остановиться исключительно в «Барбизоне» [1]. Но даже если бы ей позволили решать самой, она не захотела бы ничего менять: ей понравилась атмосфера общежития женского колледжа, где всегда есть у кого попросить «невидимку» для волос. Управляющему отеля Хью Дж. Коннору и его помощнице миссис Мэй Сибли теперь приходилось туго: управляться с бронью и датами заезда-отъезда стало непросто.

Вместе они подсчитали, что в любое время в «Барбизоне» проживало «до ста знаменитых манекенщиц, актрис радио и телевидения» наряду с «огромным количеством желающих преуспеть на сцене и экране, девушек, изучающих изобразительное искусство, балет и дизайн».

Филлис Кирк, игравшая главную роль в телесериале «Худой человек», жила в «Барбизоне» по настоянию матери [2]. Ширли Джонс, впоследствии сыгравшую экранную мать Дэвида Кэссиди в сериале «Семья Партриджей» (и бывшую его мачехой в реальной жизни), родители высадили у «Барбизона» с двумя сотнями долларов в кармане [3]. Год она провела как обладательница титула «мисс Питтсбург», а потом играла в драматическом театре Питтсбурга. Следом конечно же были Нью-Йорк и «Барбизон». Разумеется, она сходила на все открытые пятничные прослушивания для всех бродвейских шоу Роджерса и Хаммерстайна, и, услышав, как она поет, директор по кастингу отправил всех остальных по домам. Джуди Гарленд настояла, чтобы ее дочь Лайза Миннелли остановилась в «Барбизоне», и изводила персонал, каждые три часа звоня и справляясь, как там ее бесценная Лайза – и если той не оказывалось в номере, заставляла всех ее искать [4].

Послевоенный «Барбизон» упрочил репутацию нью-йоркского «дома кукол», где украдкой можно было любоваться красивыми молодыми девушками, желанными тем более мучительно, что обитали они в изолированном, недоступном для мужчин месте. Многие мечтали попасть туда.

Даже Дж. Д. Сэлинджер, автор вышедшего в 1951 году романа «Над пропастью во ржи», просиживал в кофейне «Барбизона», чтобы знакомиться с женщинами [5].

Он зачастил туда после того, как его девушка, Уна О’Нил (дочь драматурга Юджина О’Нила), ничего ему не сказав, вышла замуж за Чарли Чаплина. Чарли Чаплин мог ее рассмешить, а Сэлинджер – нет. Но у него были другие достоинства. Одна постоялица «Барбизона» вспоминала: «Никогда не встречала такой глубины чувств», а другая отметила его странное чувство юмора: она вернулась в отель в полном убеждении, что встречалась с вратарем «Монреаль Канадиенс», – за которого выдавал себя Сэлинджер.

Многие мужчины пытались пробиться через кордон безопасности на стойке регистрации. Мэй Сибли привыкла, что ее вызывают к стойке [6], чтобы поговорить с человеком, представившимся врачом, вызванным к одной из постоялиц. «Можно не сомневаться: ему будет на вид лет двадцать и из его кармана непременно будет торчать стетоскоп. Самый старый трюк „Барбизона“».

Каролин Шеффнер вполне могла быть одной из тех, для встречи с которыми мужчина был готов переодеться в хирургический халат. Каролин, уроженка Стейбенвилля, штат Огайо, походила на Одри Хепберн: бледное лицо и черные, блестящие, точно напомаженные, волосы. Хотела Каролин только одного [7]: сбежать из закопченного Стейбенвилля и от отчима, который видел в ней лишь бесплатную няню для своих детей от ее матери. Каролин понимала: мечты требуют работы. И изучала модные журналы: выражения лиц моделей, их жесты, и когда настало время выбирать королеву красоты в честь сто пятидесятой годовщины со дня основания города, Каролин принялась собирать голоса. В прямом смысле: ходила по домам и агитировала, пусть даже и так считалась самой хорошенькой девушкой в городе. Она понимала: в таких вопросах нельзя полагаться на случай. Каролин завоевала титул и прокатилась на высокой платформе во главе парада, приветствуя жителей Стейбенвилля; ей предложили выбор: съездить в Голливуд на кинопробы или же пятьсот долларов. Каролин хотела сбежать, а не стать звездой, так что выбрала деньги. На дворе стоял 1947 год, и Каролин, девятнадцати лет от роду, села на поезд до Нью-Йорка. Проводить ее не пришел никто из домочадцев: матери пришлось остаться дома и готовить ужин для отчима.

В те времена многие девушки лет двадцати делали то же самое, что и Каролин. В 1940-е и 1950-е местные конкурсы красоты представляли собой билет в один конец из одноэтажной Америки. В 1945 году Лоррейн Дэвис завоевала титул «мандариновой королевы Флориды» и укатила в Нью-Йорк на поезде [8]. Она раздавала мандарины, а ее фотографировали. Она прибыла в Нью-Йорк 1 декабря и впервые увидела снег; ее отвезли на официальный банкет цитрусовой индустрии. Пятнадцать сотен человек не сводили с нее глаз, когда она вплыла под аккомпанемент оркестра, игравшего «Мандарин» Виктора Шерзингера. В завершение вечера знаменитый руководитель джаз-оркестра Гай Ломбардо угостил ее напитком и сыграл для нее «Прекрасную Лоррейн». Подобно Каролин, Лоррейн, местная красавица, выиграла возможность если не лучшего, то, во всяком случае, более увлекательного будущего – главное, суметь ей воспользоваться. Пусть по контракту Лоррейн должна была раздавать мандарины всюду, где появлялась, часть ее выигрыша представляла собой встречу с Гарри Коновером, подавшимся в модельный бизнес при виде успеха Джона Пауэрса. Коновер заключил, что Лоррейн вполне годится, и пригласил ее в Нью-Йорк после окончания школы. В восемнадцать лет она так и сделала, отправившись прямиком в «Барбизон».

* * *

Поездка из Огайо до станции Пенн в Нью-Йорке заняла у Каролин Шеффнер ровно день. Про Нью-Йорк она знала мало, но достаточно, чтобы поймать желтое такси и попросить отвезти ее в отель для женщин «Барбизон». Потому что модные журналы, которые она так внимательно изучала, как один твердили:

«Барбизон» – единственное место, где следует останавливаться впервые прибывшей в Нью-Йорк молодой девушке.

Здесь она будет в безопасности. Каролин вошла во вращающиеся двери и огляделась. Подойдя к стойке регистрации, она спросила, как можно снять номер. Явилась Мэй Сибли и осведомилась о ее рекомендациях; Каролин, умевшая организовать свою жизнь, имела их при себе. Великая депрессия давно закончилась, послевоенный бум уже дал о себе знать, и Сибли, работавшая в «Барбизоне» с 1936 года, разработала и успешно применяла на практике собственную систему оценки. Бывшая сотрудница стойки регистрации вспоминала: «Поняв, что вы платежеспособны, вас сначала оценивали с точки зрения привлекательности. Позднее, после сентябрьской школьной суматохи, требования несколько снизятся. А если дама за сорок захочет остановиться в „Барбизоне“ больше, чем на несколько дней, ей придется туго. Старых и некрасивых селили крайне неохотно» [9]. Сама Мэй поясняла: она заботилась о том, чтобы отель был «особенным»; прочие утверждали, что она «превращала юных девушек, входивших в двери, в товар», прекрасно понимая, что таким образом закрепляет скандальную известность отеля.

Миссис Сибли уведомила Каролин о правилах: алкоголь в номерах запрещен, поздние возвращения не приветствуются – во всяком случае, в том количестве, в котором это может сигнализировать о возможных нарушениях. Пожароопасные кухонные приборы [10] тоже запрещены – и в подтверждение демонстрировался шкаф в подсобке, полный изъятой техники: электроплитки для разогрева дешевых полуфабрикатов, кипятильников для утреннего кофе, фенов или ламп для загара. (Степень влияния миссис Сибли была такова, что никто не удивлялся, если юная постоялица говорила что-то вроде «услышь такое миссис Сибли, она меня прибьет…» [11].) Днем можно было бесплатно выпить чаю [12], что особенно выручало тех, кому приходилось туго, хотя миссис Сибли ничего не говорила вслух. По вечерам играли в карты или триктрак и слушали лекции. О правиле «никаких мужчин» Каролин знала, но с удивлением обнаружила, что по вечерам даже все лифтеры-мужчины заменялись на женщин.

Номер свой Каролин сочла скромным и маленьким. Но, хотя крошечная комната создавала впечатление, будто «живешь в шкафу», девушка не возражала: занавески и покрывало с сочетающимся цветочным рисунком делали номер по-домашнему уютным. Она сняла туфли, прошла в чулках по мягкому зеленому ковру, потянулась к кнопке радиоприемника над кроватью, и в комнате тихо зазвучала классическая музыка. Каролин нашла убежище – за 18 долларов в неделю. Теперь не она убирала за своими единоутробными братьями и сестрами, а горничная наводила порядок в ее номере, когда она уходила. У нее были накопления и, конечно, внешность. Но на накоплениях и призовых деньгах – пусть все вместе и составляло внушительную сумму в две тысячи долларов, – долго не протянешь.

В стенах «Барбизона» ночевали вместе девушки различного происхождения и достатка. Такие, как Каролин: буквально и фигурально «из ниоткуда», но были и дебютантки. В скандально известном документальном фильме «Серые сады»[13]13
  «Серые сады» (Grey Gardens) – независимый американский документальный фильм 1975 года о жизни Эдит Бувье Бил, кузины Жаклин Кеннеди.


[Закрыть], в котором «маленькая Эди Бил и большая Эди Бувье, ее мать, кузина Джеки Бувье Кеннеди, выживают в обветшавшем особняке в Хэмптоне в компании чересчур расплодившихся кошек», «маленькая Эди» с тоской вспоминает время, проведенное в «Барбизоне». Она жила там с 1947 года – прибыв в одно время с Каролин – по 1952-й [13]. Кое-где подрабатывала моделью, ждала своего шанса преуспеть в шоу-бизнесе. Только-только этим чаяниям появился шанс сбыться (возможно, мнимый), ей велено было вернуться обратно в Хэмптон: мать объясняла это тем, что ей уже не по карману оплачивать счета, но на самом деле она боялась остаться одна. (Злополучные кошки начали наводнять дом еще тогда, когда маленькая Эди жила в «Барбизоне». Много лет спустя она писала в письме [14]: «Кошек отдали нам клиенты моего брата-юриста, которые жили поблизости. Мать их дрессировала – они были домашними питомцами. Я вообще не имею к ним никакого отношения – хотя все вечно винят во всем меня!»)

Но именно такие, как Каролин, а не дебютантки, лучше всего понимали, что возможности, которые предоставляет «Барбизон», конечны: они работают, пока ты молода, хороша собой, желанна и полна сил. Можно устроиться секретарем, зарабатывать съемками в рекламе или актерской игрой. Но все постоялицы «Барбизона», от уроженок «ниоткуда» до дебютанток, имели общую цель: замужество. Какими бы дерзкими ни были твои мечты, горшочек золота в конце радуги для всех одинаков: брак, сколько бы ты ни желала быть актрисой, писательницей, моделью или художницей. Дебютанткам не приходилось ехать далеко, чтобы найти подходящих холостяков (в своей социальной среде их хватало – скажем, в папином клубе или на ежегодных балах). Но такие, как Каролин, ехали в Нью-Йорк ради другой жизни, другого выбора. В родном городке была та жизнь, которую вели их матери, – и это последнее, чего им бы хотелось для себя.

С первого же дня в Нью-Йорке Каролин Шеффнер одевалась так, точно идет на работу, даже если ей никуда не надо было идти. В белых перчатках, точно таких же, какие носили «девушки Гиббс», она уходила на улицу вместе со многими другими постоялицами «Барбизона»: они шли в офисы, студии и школы, а она ходила по улицам и все изучала. В одну из таких вылазок она и набрела на кафе-автомат «Хорн энд Хардарт» на пересечении 57-й улицы и Шестой авеню. Кафе-автоматы, прежде импортируемые из Германии, были тогдашними аналогами сети заведений быстрого питания, а «Хорн энд Хардарт» являлось самым знаменитым в Нью-Йорке: серебристые автоматы в стиле ар-деко, запускавшиеся монеткой. Каролин ужасно понравилось. Она разменивала доллар и бродила вокруг стеклянных коробок, выбирая, чем бы прельститься. Выбрав, бросала монетку, вращала ручку и открывала стеклянную дверцу. Кофе наливалось изо рта серебряной дельфиньей головы, а витрина с паровым подогревом выдавала стейк Солсбери и картофельное пюре. Взяв еду, Каролин поднималась за один из столиков наверху и неспешно ела, поглядывая на Западную 57-ю улицу.

Прошла всего неделя с ее появления в «Барбизоне» [15], и вот, когда она сидела в «Хорн энд Хардарт», к ней подошел мужчина и попросил разрешения сесть рядом за столик. Сказал, что фотограф и что она очень фотогенична. Спросил, не думала ли она пойти в модели и не желает ли встретиться с агентом Гарри Коновером. Каролин приехала из маленького городка, но знала, что ее время в «Барбизоне» не беспредельно, так что на встречу с Коновером согласилась. Фотограф написал на бумажке адрес: «52 Вандербильт-авеню». Она взяла бумажку с собой.

Каролин знакомилась с городом и с обитательницами «Барбизона». Каждый понедельник она внимательно изучала недельное расписание чаепитий, лекций, отпечатанное на машинке администратором культурного обслуживания – прежней постоялицей «Барбизона». С кем-то Каролин общалась, кого-то знала только в лицо. Она видела, как из «Барбизона» выходила совсем юная круглолицая девушка со светло-каштановыми курчавыми волосами, в черном пальто и такой же шляпке с голубыми цветами. И снова встретила ее – та запирала дверь своего номера на девятом этаже. Оказалось, что они с Каролин соседки.

Каролин протянула руку.

– Каролин, из Огайо, Стейбенвилль, – представилась она.

– А я Грейс. Грейс Келли из Филадельфии, – был ответ.

Грейс рассказала, что изучает актерское мастерство в Американской театральной академии. Они с Каролин быстро подружились. Выяснилось, что Келли приехала в «Барбизон» на два месяца раньше, в сентябре. Но казалось, что она знает город от и до: отчасти потому, что ее дядя был драматургом и жил в Манхэттене, и она частенько приезжала к нему навестить и посмотреть самые последние бродвейские шоу. Грейс хранила корешки билетов и программки, разложив их по датам в альбоме и снабдив подробнейшими подписями. Она была одержима театром точно так же, как Каролин – модой: изучала выкройки, шила себе одежду – целый гардероб блузок и юбок и даже перчатки (сказать по правде, тесноватые, но носить вполне можно, особенно если не сильно шевелить пальцами).

Они отлично иллюстрировали выражение «противоположности притягиваются». В отличие от всегда элегантной Каролин, Грейс Келли носила очки в роговой оправе, без которых ничего не видела; впоследствии, в ходе короткой, но чрезвычайно успешной кинокарьеры, снимая очки, она излучала чувственную мечтательность, за которой скрывалась банальная близорукость. Чаще всего она носила твидовые костюмы, юбки и кардиганы – отголоски воспитания в состоятельной филадельфийской семье.

Но также подруги носили одежду, прямо противоположную своему характеру: если одетая по последней моде Каролин была тихоней и скромницей, то старомодный твид Грейс не мешал ее уверенности в себе и озорству. Родители предпочли бы, чтобы она поступила в колледж, а не в театральную академию, но ей повезло: после окончания войны наблюдался наплыв военнослужащих, которые имели преимущество при поступлении, и мест на всех не хватало. Так что когда Грейс не смогла попасть в Беннингтон, но расценила это как шанс пойти против родительских ожиданий. Скоро она убедила их отпустить ее в Нью-Йорк. Отец, Джек Келли, поставил одно условие, которое не обсуждалось: поселиться дочь должна в отеле для женщин «Барбизон».

Каждое утро Грейс шла на занятия – впечатлять преподавателей. Каролин тоже нужно было что-то делать. На следующий после встречи с фотографом день она отправилась в дом 52 по Вандербильт-авеню, близ Центрального вокзала. Это могло быть небезопасно: одной из причин того, чтобы остановиться в не самом доступном «Барбизоне», являлось то, что швейцары, как и прочий персонал, оберегали тебя от «волков» – мужчин, рыскавших по нью-йоркским улицам. Но когда Каролин пришла в офис, ее и вправду представили Гарри Коноверу – с темными, зализанными назад волосами (крашеными, что ли? – подумала Каролин). Она слышала, что некогда он был диск-жокеем, а потом – моделью-актер ом агентства Пауэрса, который понял, что настоящие деньги получают те, кто управляет, а не те, кто торгует лицом. Во многом подобно своему прежнему боссу [16], Джону Пауэрсу, Коновер искал естественных, «чистеньких» красавиц, не истощенных подиумных манекенщиц. Он прославился тем, что советовал моделям есть все, что хочется, поскольку «вернувшиеся с войны хотят пышку, а не спичку». Для поиска типажа «стопроцентная американка» Гарри отправил агентов во все колледжи Восточного побережья – на вечеринки студенческого братства, и во многом полагался на региональные фестивали и конкурсы красоты.

Каролин со своим ростом в 162 сантиметра не подходила для «высокой моды», но миниатюрность и тонкие черты лица делали ее идеально подходящей для «молодежной моды», сегмента, который в это время начал бурно развиваться: подростки и те, кому еще нет двадцати, осознали свою отдельность от тех, кто на десять лет старше, чему во многом поспособствовало открытие прибыльного «молодежного рынка», сделанное журналом «Мадемуазель» и лично Бетси Талбот Блэкуэлл.

Гарри Коновер усадил Каролин и объяснил ей: в Нью-Йорке полно хорошеньких девушек, но шанс чего-то добиться есть лишь у тех, кто усиленно ищет работу и готов вкалывать. Чего-чего, а упорства у Каролин было хоть отбавляй: иначе как бы она выбралась из Стейбенвилля? И она скрупулезно выполняла задания, ни от чего не отказывалась, ходила темными коридорами, поднималась по узким лестничным пролетам, ждала в зловещих полутемных вестибюлях. Это нисколько ее не тревожило: дома было точно хуже. В офисе или демонстрационном зале, в любом месте, куда отправляло ее агентство Коновера, Каролин рассматривали без малейшего стеснения. Иных это сломило бы – конечно, стоять и слушать, как тебя обсуждают так, точно тебя здесь нет, но она внимательно слушала, узнавая, что надо подкорректировать: к примеру, замаскировать темные круги под глазами.

Первым серьезным заказом стал двухстраничный разворот в журнале «Джуниор базар» [17], где она была изображена окруженной тем, чем бывают окружены молодые жены: грязным бельем, бельевой корзиной, гладильной доской с утюгом. За ним быстро последовали другие; и вот она уже полностью загружена работой. На фото в визитной карточке модели, которая демонстрировалась клиентам при каждом заказе и содержала ее параметры, Каролин в облегающем фигуру костюме смотрит в витрину универмага «Лорд энд Тейлор» – откуда на нее смотрела ее же фотография в свадебном платье. Очень хорошая задумка. Когда она снова встретила фотографа, который подошел к ней в кафе-автомате, тот без обиняков спросил, поедет ли она с ним – не на свидание, а на уик-энд [18].