Текст книги "Проклятие любви"

– Матушка? У тебя утомленный вид. Сегодня все выглядят утомленными. Это из-за жары. – Голос у него был высокий и тонкий, как у ребенка.

Ей не хотелось говорить о пустяках, ей не терпелось сообщить ему поразительную новость, но в какое-то мгновение она поняла, что не может подобрать слова. Поборов нерешительность, она начала:

– Долгие годы я мечтала о том, чтобы сказать тебе это. Хочу, чтобы ты приказал своим управляющим и слугам упаковать все, что желаешь взять с собой. Ты покидаешь гарем.

Улыбка не исчезла с лица, но длинные смуглые пальцы стиснули сиявшую белизной ткань юбки.

– Куда я поеду?

– В Мемфис. Ты будешь назначен верховным жрецом Птаха.

– Фараон умер?

– Нет. Но он болен и знает, что должен назвать тебя своим преемником. Прямой наследник всегда служит верховным жрецом в Мемфисе.

– Значит, он умирает. – Он устремил взгляд к небу. – Мемфис совсем близко от Она, правда?

– Да, да, очень близко. И ты увидишь громадные гробницы предков, и город мертвых в Саккаре, и чудесный Мемфис. Ты будешь жить в летнем дворце фараона. Ты рад?

– Конечно. Можно мне взять с собой моих музыкантов и зверушек?

– Все, что захочешь. – Ей было немного досадно, что он не проявил никаких эмоций, но она объяснила это тем, что он еще не до конца осознал, насколько может теперь измениться его жизнь. – Думаю, нужно полностью освободить твои покои, – продолжила она. – Сюда ты уже не вернешься, и, кроме того, тебе как Гору-в-гнезде предстоит жениться, а будущая царица Египта вряд ли станет жить где-либо, кроме собственного дворца.

Впервые ей удалось расшевелить его. Он резко повернулся, и на мгновение в его глазах вспыхнуло удовлетворение.

– Мне отдадут Ситамон?

– Нет. Ею по-прежнему располагает фараон.

– Но она моя сестра, и она истинно царской крови. – Он поджал губы, нахмурясь.

Доволен он или разочарован тем, что не может получить ее в жены? – задумалась Тейе.

– Сын мой, дни, когда трон передавался только человеку, женатому на особе истинно царской крови, прошли. Теперь выбор делает либо сам фараон, либо оракул Амона.

Аменхотеп скривил губы в презрительной усмешке.

– Меня сын Хапу выбрал бы последним из всех. Я рад, что он умер. Я его ненавидел. Матушка, это ведь ты заставила фараона принять такое решение, правда? – Он оторвал руки от колен и принялся задумчиво теребить крылья своего белого кожаного шлема. – Я хочу Нефертити.

Тейе была поражена.

– Я тоже выбрала для тебя Нефертити. Твоя двоюродная сестра станет тебе достойной супругой.

– Она порой навещает меня и приводит дядюшкиных бабуинов. Она ходит в библиотеку и берет для меня свитки для изучения. Мы говорим с ней о богах.

Значит, Нефертити серьезнее, чем мне казалось, – подумала Тейе.

– Это очень мило с ее стороны, – вслух сказала она. – Тебе предстоит служить в Мемфисе в течение года. Потом вернешься в Фивы, женишься и построишь собственный дворец. Я помогу тебе, Аменхотеп. Знаю, тебе придется нелегко после стольких лет заточения.

Он потянулся к ней и погладил ее руку.

– Я люблю тебя, матушка. Это все благодаря тебе. – Его нежные пальцы ласкали ее запястье. – Захочет ли фараон увидеть меня перед отъездом?

– Не думаю. Он очень плох.

– Но его страх передо мной вполне жизнеспособен! Пусть будет так. Когда я должен ехать?

– Через несколько дней. – Она поднялась, он поднялся тоже, и, поддавшись порыву, она поцеловала его гладкую щеку. – Желает ли царевич Аменхотеп основать свой собственный гарем?

– Со временем, – важно ответил он. – Но я сам стану выбирать себе женщин, когда буду готов. Пока в Мемфисе мне будет не до этого.

– Тогда я покидаю тебя, чтобы передать твои распоряжения. Да живет твое имя вечно, Аменхотеп.

Он поклонился. Когда через несколько мгновений она оглянулась, он все еще стоял там, где она оставила его. Лицо Аменхотепа было непроницаемо.

Прежде чем погрузиться в ежедневную официальную рутину, Тейе отправила сообщение своему брату Эйе с просьбой оставить все дела на заместителей и ждать ее дома. Потом она с трудом досидела до конца приема, слушая ежедневные отчеты царского казначея, рассеянно отказалась от фруктов, предложенных Пихой во время короткого перерыва. Все ее мысли были поглощены изменениями в судьбе сына и бременем новой ответственности, которое налагала на нее его свобода, ей не терпелось обсудить все это с Эйе. Не успел последний управитель с поклоном покинуть зал, как она уже сошла с трона, нетерпеливо вызывая свой паланкин.

Дом брата располагался к северу от дворца, у дороги, что пролегала вдоль реки. Едва носильщики опустили паланкин на землю, и она ступила под жидкую тень деревьев сада, поджидавший ее Эйе опустился коленями в траву.

– Оставайтесь у ворот, пока я не позову, – приказала она слугам и шагнула вперед, давая Эйе возможность поцеловать ступни ее ног, потом села в приготовленное для нее кресло.

Эйе поднялся.

– Я знаю, что выгляжу утомленной. – Она улыбнулась, перехватив его взгляд. – Мне почти не удалось поспать этой ночью. Но мы с тобой выпьем вина, разбавленного водой, и я немного отдохну. Здесь ничего не меняется, Эйе. Дом так величественно стареет; цветы, которые нравились мне в детстве, все еще цветут, и кроны деревьев такие же непокорные, как прежде. Немало загадок мы с тобой разрешили здесь за долгие годы.

Он сделал знак слуге наполнить чашу, тот исполнил приказание и удалился.

– Судя по веселому настроению царицы, можно предположить, что ты нашла фараона в добром расположении духа? – с улыбкой поинтересовался он.

Тейе поставила чашу на столик и посмотрела ему в глаза.

– Дело сделано, – ответила она. – Он отпустит царевича. Это моя окончательная победа над сыном Хапу, да перемелет Себек его кости! Все еще не верю, что он действительно мертв. Столько людей при дворе верили в то, что он пребывал под защитой самих богов и давно обрел бессмертие.

Эйе взял метелку с ручкой, украшенной драгоценными камнями, и принялся отгонять мух, роившихся над его влажным лбом.

– Мы с тобой часто обсуждали, как доказать, что они ошибаются, – невозмутимо возразил он. – Когда Аменхотеп обретет свободу?

– При первой возможности. Я дам тебе знать. Будь готов отправить солдат из части Птаха, чтобы сопровождать его в Мемфис. Командиром лучше бы назначить Хоремхеба. Он молодой, но очень способный.

– И будет бесконечно рад вернуться в Мемфис. Любой был бы рад. Фивы – зловонная дыра, кишащая нищими, крестьянами и ворами. В это время года вонь от реки такая, что даже цветы гибнут. Хорошо, Тейе, я с особой тщательностью отберу людей. Я несказанно рад. Мир замер в ожидании, чтобы выказать почтение твоему сыну.

– Да вознаградят его боги за потерянные годы, – тихо сказала она. – Фараон также желает скрепить печатью брачный договор между Аменхотепом и Нефертити. Он не захотел отдать Ситамон. Я и не ждала, что он отдаст ее, и это совсем не важно. Я сдержала обет, данный семье, – отстояла наши интересы при дворе. Теперь твоя дочь и мой сын сделают то же самое. У нас никогда не возникало трудностей с отпрысками митаннийского воина марианне,[10]10
  Основой могущества Митанни была армия, передвигавшаяся на колесницах, укомплектованная воинами – марианне.


[Закрыть] которого пленником привел в Египет с войны еще Осирис Тутмос Третий.

Они немного помолчали. В дни ее детства, когда она была уже обещана, но еще не доставлена фараону, Эйе был ее наставником, он учил ее, что носить, что говорить, как удержать интерес юноши, который был предназначен ей в мужья. Он рассказывал ей о том, что любит царь и чего не любит, о его слабостях, о том, каких женщин он предпочитает. Он то и дело напоминал ей, что невозможно удержать мужчину только своим телом. Цепь для него следует ковать из способности к пониманию и юмора, живого ума и лукавого сердца. Когда в возрасте двенадцати лет Тейе, накрашенная, в парике, наконец, предстала перед Аменхотепом, ее встретил взгляд его черных глаз, в них светилось чувство, не входившее в расчеты брата. Они полюбили друг друга. Аменхотеп возвысил ее до положения великой царской супруги, и спустя много лет после того, как она перестала безраздельно царить в его опочивальне, их связь все еще оставалась прочной. Она не обманула его ожиданий. Она происходила из крепкого рода, который из поколения в поколение стремился к власти и господству, поэтому ее семья, простолюдины без капли царственной крови, постепенно укрепляла свое влияние при сменах верховных правителей, начиная с Осириса Тутмоса Третьего. С тех пор семейство тщательно оценивало каждого фараона, выверяло степень его могущества, отдавая дань его слабостям и умело используя их. Отец Тейе был начальником колесничих войск, смотрителем царских конюшен и главным наставником в военном искусстве молодого Аменхотепа. Эту последнюю должность он использовал, чтобы добиться расположения юноши. Ее мать была наперсницей царицы Мутемуйи и главной госпожой гарема Амона. Земля, богатство и влияние накапливались годами, как отложения плодородных иловых наносов Нила, но конец всему этому мог настать в один момент, порыв – и все могло быть сметено ветром нищеты и царской немилости. Поэтому ничто не принималось как должное, и каждый шаг тщательно выверялся.

– У Нефертити характер угрюмый, она очень беспокойна и своевольна, – сказал Эйе, немного помолчав. – Но все ее недостатки бледнеют на фоне ее необычайной красоты, недаром ей всегда потакали все, начиная с нянек и учителей и кончая моими собственными конниками. Честолюбива ли она, еще неизвестно. В свои восемнадцать она обвиняет меня, что еще не сделалась женой и матерью.

– Можешь сказать ей, что скоро она станет и тем и другим. Конечно, пока она будет на всех бросаться, потому что ей скучно и тревожно. Во дворце она быстро научится дисциплине.

– Не надейся на это, – коротко сказал Эйе. – Она моя дочь, и я люблю ее, но моя любовь не слепа… Возможно, если бы ее мать была жива, если бы я не был так занят…

– Это не важно, – прервала его Тейе. – Недостатки царицы затушевываются косметикой, украшениями и правилами этикета. – Она приподняла подол влажного от пота платья и принялась обмахиваться. – Если Исида не прослезится в ближайшие дни, я умру от этой жары. Да, я богиня. Конечно, я могу послать жреца к ее жертвеннику, чтобы он пригрозил ей.

Услышав легкое шлепанье босых ног по прохладным плитам террасы, она умолкла и обернулась. Из сумрака приемной появилась Мутноджимет, младшая дочь Эйе и единокровная сестра Нефертити; она медленно, будто прогуливаясь, направлялась к ним, из одежды на ней не было ничего, кроме золотого обруча на шее и алой ленты, свисавшей с детского локона. В одной руке девушка держала гроздь черного винограда, в другой – маленькую метелку. За ней торопливо семенили два карлика, тоже нагие: один волочил полотенца, другой – красное опахало из страусовых перьев. Завидев царицу, они остановились и принялись оживленно болтать между собой, строя смешные гримасы. Мутноджимет подошла к Тейе и почтительно распростерлась перед ней ниц, потом поднялась и бесцеремонно чмокнула Эйе в щеку.

– День уже давно наступил, – пожурила Тейе, заметив опухшие веки девушки и раскрасневшееся лицо. – Ты проспала все утро?

Мутноджимет смачно раскусила виноградину, потом вытерла сок в уголке рта тыльной стороной окрашенной хной ладони.

– Вчера была вечеринка в доме у Мэя и Верел, потом мы катались на лодках, а потом взяли факелы и до утра бродили по Фивам. Я не заметила, как рассвело. – Она задумчиво жевала виноградину. – Блудницы на улице домов терпимости начали носить ожерелья из маленьких разноцветных глиняных колечек. Думаю, раскрашенная глина будет модной при дворе в этом сезоне. Я непременно должна иметь такое ожерелье. У тебя все хорошо, тетушка?

– Да, – ответила Тейе, стараясь скрыть изумление.

– Тогда Египет счастлив. Пойду, освежусь, пока кожа не пересохла от жары. О боги! Ра безжалостен этим летом!

Бросив ощипанную гроздь на столик, она вяло махнула метелкой карликам и пошла прочь. Тейе смотрела, как плавно перекатывались мышцы на пышных бедрах Мутноджимет, когда та вышла из тени на ослепительный солнечный свет. Карлики рысили за ней, визгливо вскрикивая, и шлепая друг друга.

– Мне жаль мужчину, который женится на ней, – заметила Тейе. – Ему придется стать деспотом.

– Ей давно пора, – ответил Эйе. – В любом случае, после брака Нефертити с наследником короны Мутноджимет окажется слишком близко к трону, и нельзя будет выдать ее замуж за человека, чья преданность семье вызовет хоть малейшие подозрения. Она же будет предана любому, кто возьмет на себя труд развлекать ее.

– Хоремхеб сумел бы совладать с ней, – задумчиво сказала Тейе. – Интересно, что если поженить их? Но не хотелось бы принуждать его. Он хороший военачальник и взятки берет открыто, а не исподтишка, как и подобает сановнику короны.

– Было бы неплохо придержать ее, пока Нефертити и царевич не сочетаются браком, – возразил Эйе. – Есть еще Ситамон, но я уверен, что фараон не отпустит ее до самой своей смерти. Она связывает его с Тутмосом, его сыном, и с его собственным прошлым.

Тейе молча оценила его проницательность и твердость.

– Слишком непочтительно ты говоришь о моем муже, – спокойно упрекнула она.

Он не извинился.

– Я говорю о политической необходимости, – ответил он. – Мы оба отдаем себе отчет, что, если бы царевич был волен предпочесть Ситамон и сделать ее верховной женой, ревность Ситамон к тебе и ее политическая недальновидность могли бы тотчас после кончины фараона низвести тебя до положения безвластной вдовствующей царской супруги. Ситамон не позволила бы тебе принимать участие в управлении, да и сама не стала бы с этим связываться. Аменхотеп может в дальнейшем жениться на своей сестре, но только после того, как верховной женой станет Нефертити.

Они замолчали. Тейе задумалась над его словами. Они с Эйе часто обсуждали эти вопросы, представлявшиеся им упражнением для ума и средством от скуки знойного летнего полдня, но, на сей раз, предметы обсуждения были слишком реальными, а возможные варианты решения жизненно важными. Тейе задумчиво смотрела на бабуинов, возившихся в сухой траве на другом конце сада. Они зевали, время от времени похлопывали друг друга, с удовольствием приподнимая нарядные ошейники и почесываясь, или запускали руки в шерсть друг другу в поисках насекомых.

Наконец Тейе сказала:

– Если что-нибудь случится с Нефертити до того, как будет подписан брачный договор, я бы скорее предпочла, чтобы на ее месте рядом с моим сыном оказалась Мутноджимет, а не Ситамон. Но мы подождем и постараемся не совершать опрометчивых поступков. Да, и убеди ее срезать детский локон и отрастить волосы. Уже четыре года, как она стала девушкой.

Эйе уныло ухмыльнулся:

– Я оставил попытки бороться с ней. Мутноджимет нравится быть не такой, как все. Она любит шокировать тех, кто ниже ее по положению, и дразнить равных себе. Она считает себя законодательницей мод в Фивах.

– И пока ее это развлекает, она не станет играть в более опасные игры. – Поднимаясь, Тейе хлопнула в ладоши, и Эйе тотчас встал тоже. Из полумрака дома выбежали слуги. Тейе протянула брату руки для поцелуя. – Когда буду готова, пришлю к тебе Херуфа. Да живет твое имя вечно, Эйе.

– И твое, моя госпожа.

Несмотря на внешнюю уверенность, которую я всегда выказывала, на самом деле мне не верилось, что этот день когда-нибудь наступит, – подумала Тейе, направляясь к воротам. Завидев ее, носильщики принялись усердно кланяться. – Аменхотеп свободен. У Египта есть наследник короны, а все остальное – всего лишь детали. Это моя величайшая победа, и я счастлива.

2

Переданный Тейе приказ об освобождении сына облетел дворец и казармы, как дуновение пустынного ветра. Уже через три дня после оглашения радостного известия Аменхотепу предстояло направиться в Мемфис во всем великолепии, подобающим наследнику престола. Замерщики доложили, что за эти три дня уровень воды в Ниле немного поднялся, и люди, столпившиеся на пристани у дворцового причала в надежде хоть краем глаза увидеть царевича, чье появление было сродни внезапному обретению слухами плоти, испытывали одновременно облегчение и радостное возбуждение. Тейе восседала на своем эбеновом троне под изысканно украшенным балдахином, над ней медленно покачивались опахала. Рядом сидела Ситамон в желтом одеянии, перья короны, которую она носила по праву верховной жены, подрагивали в такт ее дыханию. В ожидании царевича Эйе прохаживался между позолоченной ладьей «Сияние Атона» и строем солдат, истекавшх потом. Мутноджимет, закутанная в белый лен и ярко накрашенная, что помогало защититься от солнца, уныло щелкала хлыстом по финиковой пальме, у ее ног пыхтели карлики, будучи не в силах препираться на такой жаре.

Из Карнака прибыла небольшая группа жрецов под предводительством Си-Мута, второго пророка Амона. Жрецы держали систры и благовония, готовые ускорять путь царевича своими молитвами. Покосившись на торжественное лицо Си-Мута, по которому струился пот, Тейе вдруг ощутила острую тоску по умершему от лихорадки брату Анену, который еще год назад был вторым пророком Амона.

– Подай мне метелку, – приказала она носителю метелок и принялась раздраженно гонять мошкару, роившуюся у шеи и норовившую присосаться к покрытому испариной лицу.

Эйе склонился перед ней.

– Царица, я дал указания Хоремхебу временно разместить царевича в своем доме, пока все сановники и слуги дворца не пройдут тщательную проверку. Конечно, теперь, когда фараон официально распорядился о новом назначении, покушение маловероятно, но всегда может объявиться человек, желающий выслужиться перед фараоном, попытавшись нанести вред Аменхотепу.

– Или фараон сам пожалеет о своем решении, – ответила она, понизив голос. – Я не успокоюсь, пока не закончится предписанный законом год и царевич не вернется в Малкатту. Посторонись, Эйе.

Гул возбужденных голосов внезапно стих: показались солдаты с Хоремхебом во главе. Хоремхеб широкими шагами приблизился к трону. Предплечья его были схвачены блестящими серебряными обручами, свидетельствующими о звании сотенного; синий шлем колесничего обрамлял привлекательное лицо, носившее, несмотря на юный возраст, отпечаток раннего возмужания, наложенный образом жизни, который выбрал для себя юноша. Благодаря покровительству Эйе ему была обеспечена прекрасная карьера в армии и при дворе, и он понимал это, но полагался не только на своего наставника. Подчиненные знали, что хотя начальник суров, но мудр и справедлив. Хоремхеб опустился на колени и поцеловал ноги царицы.

– Надеюсь, ты понимаешь всю важность налагаемой на тебя ответственности, Хоремхеб, – сказала Тейе, жестом приказывая ему подняться. – Я буду ждать подробных и регулярных отчетов.

Он молча склонил голову.

Тейе, встав, шагнула навстречу сыну и с удивлением увидела рядом с ним Нефертити – высокую, грациозную, в желтом платье и длинном, до талии, парике, локоны которого увиты незабудками из ляпис-лазури, камня богов.

– Шли мне известия как можно чаще, – сказала Тейе, обнимая Аменхотепа.

Он уткнулся ей в щеку и с улыбкой отстранился; взгляд сына устремился за ее плечо, к колоннаде дворца. В тот же миг будто маска сковала черты вытянутого, болезненно-бледного лица, и он резко отвернулся. Тейе украдкой проследила за направлением его взгляда. Полускрытый за одной из колонн с капителью в форме цветка лотоса, которые украшали фасад залы для приемов, стоял ее супруг в сопровождении только одного личного слуги. В толпе пронесся ропот удивления, Тейе, отведя взгляд, резко повернулась к сыну как раз вовремя, чтобы заметить, что тот прижался губами к алым губкам Нефертити.

– Да живет твое имя вечно, сестра, – громко сказал Аменхотеп, играя ее блестящим локоном, а она улыбалась ему, прищурившись от солнца. – Приезжай навестить меня, если твой отец позволит. Мне будет не хватать наших бесед.

Возмущенная таким явным попранием приличий, Тейе посмотрела на брата.

– Да будет твердой земля под твоими ногами, царевич, – дерзко ответила Нефертити.

Он повернулся и, поднявшись по сходням, исчез в тени маленькой кабины. Хоремхеб отдал приказание, и занавеси опустили. Си-Мут начал свои песнопения, вверх поползли струйки фимиама, солдаты заняли места по бортам ладьи. Выдвинули весла. Надсмотрщик задал ритм, и ладья под сине-белым флагом, легко скользнув от причала, пошла через озеро к каналу и дальше, к вольным водам реки.

Когда ладья исчезла из виду, Тейе крепче сжала свою метелку, горя желанием хлестнуть ею по румяному личику племянницы, но сдержалась и вместо этого принялась яростно стегать метелкой по своим ногам. Не успела девушка отойти, как Тейе быстро приняла решение.

– Нефертити, собери вещи, ты должна как можно скорее переехать ко мне во дворец, – приказала она. – Оставь своих слуг в доме отца, или отошли в Ахмин, или продай, мне все равно. Прислугой я тебя обеспечу. Настало время учиться вести себя как жена, а не как жеманная наложница.

– А я уже ни то и ни другое, тетушка, – ответила Нефертити без тени замешательства. – Это Аменхотеп поцеловал меня. Не я его.

– Ты отлично знаешь, что тебе следовало сделать шаг назад и преклонить колено, чтобы показать, что ты почла за честь царственное внимание к себе, но смущена проявлением его на людях. Что с тобой происходит?

А что происходит со мной? – мысленно спросила она себя. – Почему меня так раздражает маленькая оплошность сына, ведь он сегодня наверняка исполнен ликования, с которым так нелегко совладать? Я, что, боюсь потерять влияние на Аменхотепа, боюсь, что он не будет больше всецело зависеть от моей любви? Она заставила себя холодно улыбнуться Нефертити и ощутила, как отступает ревность.

– Я знаю, как мне следовало поступить, – произнесла Нефертити не то с вызовом, не то извиняясь, – но мой брат застал меня врасплох. Это был знак высочайшего расположения, и я почитаю его за честь.

Когда толпа начала расходиться, жрецы подошли к озеру и Си-Мут принялся бросать в воду цветы. Мутноджимет остановилась рядом с Тейе и с интересом прислушивалась к разговору.

– Как тебе и полагается, – неохотно вымолвила Тейе. – Хорошо, забудем об этом. Ты могла бы также взять на себя некоторые обязанности царевны, Нефертити. Вчера прибыли посланники этого выскочки, хеттского царевича, и сегодня фараон намерен дать им первое представление о египетском гостеприимстве. Вы все приглашены. Жаль, что Тии еще в Ахмине. Хотелось бы ее увидеть.

– Мама не выносит Фивы летом, тетушка, – вмешалась в разговор Мутноджимет. – Ей по душе только старое родовое поместье. Но я приду с удовольствием. Теперь мы с Нефертити можем идти?

Тейе кивнула, девушки почтительно поклонились ей. Хлыст Мутноджимет со свистом опустился на головы сонных карликов, и те подскочили с возмущенными воплями. Проведя по бритой голове оранжевой от хны ладонью и забросив за плечо схваченный лентой детский локон, она направилась к ладье Эйе, привязанной под сикоморами на другом конце причала. Нефертити, подав знак своей свите, последовала за сестрой. Тейе неслышно вздохнула и обернулась в сторону дворца; за колонной, где прежде маячила массивная фигура супруга, никого не было.

Суета, вызванная отплытием Аменхотепа, вскоре улеглась, двор взбудоражило новое событие: приезд царевны Тадухеппы. К этому времени река еще больше поднялась, и теперь вода стремительно неслась мимо берегов, будто вырвавшаяся из узды дикая лошадь, и, хотя она еще не начала разливаться на высохшие поля, тернистые акации, нависавшие корнями над самой рекой, уже покрылись свежей листвой. Воздух сделался насыщенным и тягучим, но в нем еще не чувствовалось прохлады. В гнетущей духоте было невозможно дышать, каждый вздох требовал почти физических усилий. В гареме от духоты заболели дети.

Восседая рядом с супругом на своем эбеновом троне, Тейе наблюдала, как царевна сходит на берег. Несмотря на жидкую тень балдахина и непрерывные взмахи опахала из алых страусовых перьев над головой, платье Тейе промокло от пота, а плиты розового и черного мрамора под ногами обжигали кожу сквозь тонкие подошвы сандалий. Аменхотеп сидел неподвижно, крюк, цеп и скимитар[11]11
  Регалии царской власти.


[Закрыть] покоились у него на коленях, пот скапливался под двойной короной и струился по вискам. Тейе подумала, что он, скорее всего, задремал. Прямо перед ней заманчиво прохладная темная вода лизала ступени причала. Из-за реки доносился приглушенный, будто задыхающийся от жары шум города, множество построек, разбросанных вдоль восточного берега, сливались в один мерцающий мираж. Придворные фараона в сверкающих париках и ослепительно белых одеждах лениво щелкали разукрашенными метелками и изредка перекидывались парой слов. Тейе почувствовала слабость и головокружение. Чуть поодаль, слева от нее, обособленной группой стояли под своими балдахинами Птахотеп, Си-Мут и другие жрецы из Карнака, над ними поднимались тонкие струйки фимиама, что еще больше затрудняло им дыхание. В отдалении, справа, в тени дворцовой стены, сидели обитательницы гарема, Гилухеппа тоже была там; служанки сновали между ними, разнося прохладное питье и блюда со сладостями, в траве прыгали кошки и обезьянки.

Наконец послышался окрик впередсмотрящего, и Тейе подняла глаза, щурясь от солнца. Ладья «Сияние Атона» возвращалась из Мемфиса, она уже повернула в канал и, лавируя, приближалась к причалу; парус был спущен, шли на веслах, двигавшихся медленно и монотонно. Теперь, когда ладья миновала толпу любопытного фиванского простонародья, откинули шелковый полог. Придворные музыканты загрохотали в барабаны, зазвенели кимвалами и лютнями. Флаги царского дома поникли, судно уткнулось в причал. Мокрые, сияющие на солнце золотистые борта ладьи бросили желтые отблески на его мраморные плиты. Рабы устремились вниз по сходням, в полумраке кабины поднялась суета, и вот появилась Тадухеппа. Лишь только она вышла из своего укрытия, служанки тут же подняли над ее головой балдахин – странно изогнутую жесткую конструкцию, затянутую белым атласом, верхушку которой украшал улыбающийся лик какого-то варварского божества. Тяжело и сипло дыша, Аменхотеп с трудом поднялся, подобрав символы власти, и застыл в ожидании.

Тейе пристально разглядывала царевну. У нее было смуглое лицо с мелкими чертами и живые черные глаза, голову покрывала мягкая шапочка из золотой ткани, кисти которой спускались на шею. Маленькие парчовые башмачки едва виднелись из-под тяжелой пестрой юбки с золотой бахромой, свободная шаль из той же ткани скрывала контуры тела, оставляя на виду только руки. Следом причалили еще шесть кораблей, из них высыпалась на берег щебечущая толпа ярко разодетых женщин – свита царевны.

Тадухеппа просеменила к трону, опустилась на колени, поцеловала ноги своего мужа, потом, помедлив в нерешительности, робко, но с интересом взглянула на Тейе и поцеловала ее ноги тоже. Несмотря на маленький балдахин, на жаре она, очевидно, сразу почувствовала дурноту. Тейе было видно, что ее лицо покрылось испариной.

Аменхотеп безразлично кивнул вестнику.

– Во имя всемогущего Амона и наипрекраснейшего Атона я, Нембаатра Хек-Уасет,[12]12
  Уасет – древнеегипетское название Фив.


[Закрыть] бог этой земли, приветствую тебя, Тадухеппа, царевна Митанни и дочь моего друга и брата владыки Тушратты! Добро пожаловать в Фивы, – провозгласил вестник, выставив перед собой свой официальный жезл. – Пусть этот брак станет залогом добрых отношений между нами.

Аменхотеп поднялся. Потом он наклонился и заставил Тадухеппу подняться с колен, эти движения дались ему с большим трудом. Тейе встала рядом с ним. Вдруг она ощутила, как его локоть скользнул по ее руке, и, мгновенно угадав желание фараона, незаметно поддержала его.

– Отец шлет тебе свои искренние приветствия, – запинаясь, сказала Тадухеппа. Она говорила по-египетски с сильным акцентом. – Он с полной уверенностью отдает меня в твои августейшие руки. Также он шлет тебе богиню Иштар, потому как до слез опечален твоей болезнью. Иштар счастлива снова посетить землю, столь любимую ею.

Повернувшись, она поманила пальчиком раба, стоявшего позади нее, и черный покров соскользнул с его ноши, открывая маленькую золотую статуэтку. Собравшиеся склонили головы. Дрожащими руками Тадухеппа передала статуэтку Аменхотепу.

Он не верит, но, вопреки самому себе, надеется, что Иштар сможет придать ему сил, он страстно желает этого, – подумала Тейе, глядя, как он передает крюк, цеп и саблю хранителю царских регалий и осторожно касается пальцами богини. – Это и мое желание. – Она сжала его руку. – Я не хочу, чтобы это заканчивалось, – в отчаянии думала Тейе. – Он борется за возвращение молодости, как слепец, что трет себе глаза пеплом. Это не дипломатический брак, это последний шанс бросить кости в игре со смертью. О, Аменхотеп! Вот и пришел конец всем светлым мечтаниям нашей юности. Старый бог, дрожащий под пристальным взором безжалостной вечности, и стареющая богиня, лишившаяся наконец всех своих иллюзий.

– Птахотеп! – хрипло крикнул фараон, и верховный жрец тут же подскочил к нему, чтобы принять из его рук Иштар. – Установи богиню в нишу в моей опочивальне и проследи, чтобы ей поднесли пищу, вино и благовония. А теперь давайте же возблагодарим Амона за благополучное прибытие моей жены.

Перед террасой установили маленький алтарь и рядом с ним огромную каменную чашу, в которой корчились языки пламени, почти невидимые при свете полуденного солнца. Аменхотеп, по-прежнему с Тейе по правую руку и Тадухеппой по левую, медленно прошествовал за жрецами к алтарю, а все придворные выстроились вслед за ними, замыкая шествие. На алтаре, закатив черные глаза, лежал уже связанный бык и жалобно мычал. Зазвенели кимвалы, затрещали систры. Какое-то время пришлось выслушивать песнопения жрецов. Тейе кожей чувствовала, с каким трудом Аменхотеп выносил это, и молилась, чтобы ему не сделалось плохо в самый ответственный момент.

Птахотеп занес нож. Зарокотал барабан. Под многоголосый крик толпы нож описал в воздухе дугу, из горла животного брызнула кровь и, источая пар, полилась в большой кувшин. Бык еще бился в предсмертных судорогах, а жрецы уже вспороли ему брюхо, и оттуда волнами повалились кишки, падая в подставленное корыто. Толпа принялась визжать и хлопать в ладоши. Другие жрецы искусно разрезали жертву на надлежащие части, и Аменхотеп, собрав последние силы, принялся хватать куски и бросать их в огонь. Танцоры начали ритуальный танец.

– Пусть Птахотеп сам сожжет антилоп и гусей, – прошептала Тейе Аменхотепу, воспользовавшись суетой. – Это допустимо. Херуф отведет девушку в гарем. А тебе надо отдохнуть.

Он не стал противиться. Взяв Тадухеппу за руку, фараон улыбнулся ей, не разжимая губ, чтобы не показывать гнилые зубы в беспощадном сиянии полуденного солнца.