Электронная библиотека » Паулина Гейдж » » онлайн чтение - страница 5

Текст книги "Проклятие любви"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 17:53


Автор книги: Паулина Гейдж


Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)

Шрифт:
- 100% +
4

Начавшиеся в день Нового года праздники Опета и вместе с ними третий юбилей фараона проходили с соблюдением всех церемоний, приличествующих этим торжественным событиям. На седьмой день празднований Амона, покоящегося в золотой божнице, вынесли из святилища карнакского храма и под возбужденные крики толпы поместили в золотую барку; жрецы, одетые в белые одежды, совершали обряд очищения, поливая дорогу перед баркой молоком и вином, струи смешивались и текли розовыми потоками между плитами мостовой. Трепещущие опахала из страусовых перьев укрывали бога от ослепительного дневного света; жрецы-носильщики, истекая потом и пошатываясь под драгоценной ношей, несли барку к священной ладье, качавшейся на волнах у храмового причала, а их собратья воспевали хвалу Амону. Он все еще был могущественным, милосердным богом, гордостью Египта, богом, который благословил великого воина Тутмоса Третьего на покорение диких стран, помог ему создать великую державу и наделил огромными богатствами. Гордые иноземные царевичи смирялись пред живым его воплощением, Аменхотепом, тысячи людей собрались, прославляя его, готовые идти за ним до самого Луксора, к его второму дому.

Как только Амона медленно опустили в позолоченную ладью, рабы на берегу взялись за канаты, и царское судно, стоявшее на середине реки, подняло якоря. По команде ладья неуклюже сдвинулась с места и пошла по воде. На четырех высоких мачтах перед миниатюрным храмом[17]17
  Ладья Амона представляла собой плавучий храм длиной от ста двадцати до ста тридцати локтей, гораздо крупнее большинства нильских судов. Построенная из пихты, она вполне годилась для плавания, несмотря на тяжесть отделки из золота, серебра, меди, бирюзы и лазурита. Корпус украшался наподобие храмовых стен рельефами, на которых фараон совершал ритуальные обряды в честь Амона. На палубе посередине ладьи возвышалась большая кабина, целый дом под балдахином, где хранились переносные ладьи, статуи и священные принадлежности для храмовых церемоний. Перед этой кабиной, как перед настоящим храмом, стояли два обелиска и четыре мачты с лентами. Две гигантские бараньи головы украшали нос и корму.


[Закрыть]
заполоскались на ветру флаги Амона, солнечные лучи отражались от золотой статуи бога, державшего весло, будто он сам греб к Луксору. Толпа у причала стала рассеиваться вдоль берега, люди бежали за ладьей и бросали в воду венки, каждый надеялся накинуть свой венок на одну из бараньих голов с закрученными книзу рогами – древнее изображение Амона-Ра, – украшавших нос и корму. Вокруг ладьи кружили дюжины маленьких лодочек, полных оживленных фиванцев, жаждущих благословения. Люди махали гусиными перьями, протягивали к ладье головы гусей[18]18
  Баран и гусь – священные животные бога Амона.


[Закрыть]
на вытянутых руках, чтобы бог, скрытый от мирской суеты в складках льняного полотнища, мог узреть рвение своих верующих.

За ладьей бога следовали ладьи поменьше, в которых везли его жену Мут и сына Хонсу. Многие придворные дамы изъявили желание сопровождать на ладье вошедшую в моду богиню. Беспрерывно били барабаны, играла музыка, заводили свои песнопения храмовые певчие. На берегу, разложив товар на переносных коробах, трясли талисманами и амулетами бродячие торговцы, зазывая нерешительных покупателей и выкрикивая ругательства вслед тем, кто, отворачиваясь, проходил мимо. У разносчиков еды и питья торговля шла бойчее, потому что многие люди пришли издалека, чтобы занять местечко получше, у самой воды, и теперь были не прочь подкрепиться.

У причала Луксора тоже было людно, но здесь собрались величественные, молчаливые сановники и старшие жрецы. Сам фараон восседал в тени на своем троне и взирал, как неуклюже причаливает увешанная драгоценностями ладья. В этот день у него на плечах лежала леопардовая шкура – убор верховного жреца, а сзади был привязан символ божественности – леопардовый хвост.[19]19
  Вообще хвост привязывали львиный, и имел он отношение к юбилею фараона, а не к празднику Амона. В силу тех же представлений, по которым на этапе развития родового общества племенной вождь считается ответственным за силы природы, полагают, что ослабевший, больной, стареющий вождь не может обеспечить благосостояние племени, так как в таком случае производительность и самого племени, и окружающей его природы также ослабевает. Отсюда происходит широко распространенный обычай убийства царя, имеющий целью замену слабеющего вождя полным сил преемником, могущим магически обеспечить благосостояние племени. Следы обычая ритуального убийства вождя сохранились в Древнем Египте в ряде пережитков, одним из которых является так называемый праздник хвоста. Слово «хеб-сед», собственно, значит «праздник хвоста», вероятно потому, что царю, как бы вновь начинающему царствование, снова привязывали одно из главных отличий власти – львиный хвост.


[Закрыть]
Если ему и скучно, он умело это скрывает, – думала Тейе, сидя рядом с фараоном и краем глаза наблюдая за выражением его лица. Она заметила, как напряглись мышцы его нижней челюсти – то ли он подавил зевоту, то ли боролся с приступом боли. Священная ладья слегка коснулась причала, и жрецы-носильщики ринулись поднимать божницу. Снова разлилось по камням молоко, и вино, ароматное и соблазнительное, тонкой струйкой потекло в траву. Аменхотеп приподнял ноги, носитель сандалий опустился на колени и разул его, чтобы фараон не осквернил святилище грязью подошв.

В святилище храма вела галерея, где насчитывалось свыше пятидесяти стройных колонн, венчавшихся капителями в форме цветка папируса, созданная сыном Хапу по рисунку фараона. Аменхотеп, традиционно сопровождаемый Птахотепом и Си-Мутом, прошел по галерее в святилище, где совершил кровавый обряд жертвоприношения. Во время заклания он вознес надлежащие моления, потом разоблачился, оставшись лишь в двойной короне и набедренной повязке, и принялся медленно раскачиваться в магическом ритуальном танце, предписанном вековыми традициями. Тейе с волнением наблюдала за ним, опасаясь за его состояние и восторгаясь его непреклонной волей. Когда все закончилось, она с облегчением присела рядом с ним для ритуальной трапезы в присутствии Амона, хотя беспрестанный гул толпы за стенами храма и тяжелый запах горячей крови совершенно лишили ее аппетита.

– Я выполнил свои обязанности на год вперед, – обратился к ней фараон, прихлебывая вино, все еще тяжело дыша и обливаясь потом. – Завтра мы начнем празднование юбилея, а Амон пока побудет здесь. – Он подтолкнул локтем бога, который теперь обосновался на троне, пустующем большую часть года. Золотое изножие Амона утопало в цветах, перед статуей были расставлены пища и благовония, дым воскурений вился у лица, на котором играла легкая улыбка, двойное перо короны вспыхивало в свете факелов. – Как мне жаль его гарем! Бедные маленькие жены и танцовщицы! Они все умрут девственницами. – Не было секретом, что фараон изредка беспокоился о судьбах женщин бога, уединенно живущих здесь и в Карнаке. – Мне будет приятно посидеть рядом с тобой на царской ладье в розовом сиянии рассвета, дорогая Тейе.

Она с удовольствием сносила его поддразнивания.

– И мне будет приятно посмотреть, как ты поднимаешь джед в юбилейной зале.[20]20
  Джед – столб, считавшийся символом Осириса. В канун юбилея фараона происходила церемония поднятия столба джед, которая должна была обеспечить фараону долгое и благополучное царствование. Во время церемонии фараон и жрецы сами тянули канаты.


[Закрыть]

Они ухмыльнулись друг другу. Тейе ненавидела рано вставать, а Аменхотеп не особенно любил неблагородную, хотя и исполненную символического смысла церемонию натягивания канатов.

В полумраке луксорского святилища ритуального дара царственного семени фараона в образе бога ждала не Тейе. У подножия статуи лежала скучающая Ситамон, равнодушно пожевывая кусочки дыни в меду, пока в преддверии святилища ее отец боролся с приступом недомогания, а врачеватель отпаивал его спешно приготовленной настойкой мандрагоры.

На следующее утро, на рассвете, «Сияние Атона» с Аменхотепом и Тейе на борту направилось обратно в Карнак. Празднование Опета закончилось, начался юбилей. Накрашенные и увешанные драгоценностями, Аменхотеп и Тейе сидели рядом и молчали: он – сжимая зубы, чтобы не стучали, лихорадка снова терзала его одряхлевшее тело, а она – еще не до конца проснувшись. Их путешествие символизировало каждый шаг фараона на пути к перевоплощению и повторному рождению в мир как бога, которое происходило при каждом праздновании юбилея. Кто из моих сыновей может быть воплощением бога? – рассеянно размышляла Тейе, когда сияющий Ра показался над горизонтом, уже готовый беспощадно выжигать землю.

– Пожалуйста, не устраивай больше юбилеев, – прошептала она на ухо Аменхотепу, так чтобы не услышали жрецы. – Утром я должна спать. Это пытка.

Он что-то промычал, но не ответил. Потом вдруг схватил ее за руку, и она поняла, как ему плохо: его рука была скользкой от пота и дрожала.

Позже, в великолепной зале, которую фараон построил в Малкатте для своего первого юбилея, началась его повторная коронация. Богини юга и севера, Нехбет и Буто,[21]21
  Каждая столица имела свою патронессу, или богиню-покровительницу: на севере – богиню-змею Буто, а на юге – богиню Нехбет в образе коршуна. Здесь имеется в виду символ объединения Северного и Южного Египта.


[Закрыть]
вновь возложили на его голову белую и красную короны. Птахотеп снова вручил ему цеп, крюк и скимитар. Собравшиеся в зале иноземные посланники и придворные с истинным благоговением наблюдали, как фараон получал право на обладание Египтом и всеми его подданными. И все же Тейе не испытывала радости при виде младенца Сменхары, которого вынес в корзинке растерянный жрец. Было совершенно очевидно, что Аменхотеп чувствует себя плохо. Он тяжело дышал, громкое хрипение было слышно всем. Сановники, перешептываясь, невозмутимо следили за его неуверенными движениями. Как шакалы, почуявшие падаль, – гневно подумала Тейе. – Как бледные жрецы-сем[22]22
  Жрец-сем – бальзамировщик.


[Закрыть]
в ожидании тела для потрошения. Она сидела рядом со своим владыкой под золоченым балдахином, на кайме которого были изображены сфинксы и солнценосный урей – священная кобра, попирающая связанных и гибнущих врагов Египта. Каждый нерв Тейе отзывался болью на страдания фараона, пока час за часом звучали торжественные речи, подданные благоговейно подползали к его ногам, целуя их и принося подношения вместе с уверениями, что он будет жить вечно. Если бы фараон не был таким упрямым, молодой Аменхотеп стоял бы сейчас рядом с ним, принимая эти безделушки и отвлекая на себя часть внимания, – думала она; голова болела под тяжестью огромного рогатого диска богини Хатхор и твердых серебряных плюмажей, поднимавшихся выше медных перьев ее короны. Она замечала взгляды, которые подданные бросали на нее и фараона, – холодные, вдумчивые, оценивающие. И не один вельможа пылко приложился устами к ее ногам, оторвавшись от ног фараона. Это был не просто знак вежливости. Это было признание ее положения правительницы Египта и обещание будущей преданности ей как олицетворению связи со следующим правлением.

Когда в конце церемонии настало время поднимать столб джед, фараон не поднялся с трона. От его имени веревки натягивал Птахотеп, поднимая высокие деревянные шпили с тремя крестовинами на каждом. «Долгое царствование!» – кричали зрители, благоговейно склоняясь перед символом вечной жизни, но в голосах не было убежденности, и ночной порывистый ветер, казалось, нес угрожающий холодок неизвестности.

Два изнурительных празднования подорвали здоровье фараона, он слег, снова терзаемый уже привычными приступами лихорадки и зубной боли. Поэтому, получив известие о том, что Аменхотеп-младший через месяц возвращается из Мемфиса, Тейе решила не устраивать ему торжественную встречу. Она слишком хорошо понимала, что громкая публичная церемония встречи наследника могла обернуться волной истеричного восторга со стороны придворных, которых уже порядком утомил Гор, изрядно задержавшийся на пороге смерти. Для встречи она собрала лишь небольшую группу: когда ей донесли, что ладья сына вскоре прибудет, на причал дворца направились только она сама, Эйе и Нефертити. Но ожидание встречи слегка затянулось, потому, что ладья царевича сначала причалила у шумной пристани Фив, где он взошел на свою колесницу и медленно проехал по узким грязным улочкам города, и только потом приказал плыть на другой берег реки, в Малкатту. Наконец, поднявшись с кресла, она приняла поцелуй сына, отослала их с Нефертити осматривать приготовленное для него крыло дворца и стала слушать отчет Хоремхеба. Тревога и удивление переполняли ее. Еще большим испытанием терпения стало появление Мутноджимет, которая спокойно спустилась по сходням вслед за Аменхотепом, белая лента развевалась на ее детском локоне, серьги покачивались, на гибкую руку намотан неизменный хлыст.

– Ты не должен был этого позволять! – сердито закричала Тейе молодому военачальнику, когда тот предстал перед ней в зале для приемов. – Что за демон овладел им, выставлять себя перед простолюдинами, как площадная девка, и, что еще хуже, подвергать опасности свою царственную особу?

Хоремхеб открыл было рот для ответа, лицо его покрылось краской смущения, а шрам на подбородке сделался синевато-багровым, но тут мягко вмешался Эйе:

– Императрица, довольно трудно простому военачальнику противоречить царевичу крови, тем более что он даже не подозревал о намерении Аменхотепа прогуляться по Фивам до того момента, как царевич приказал кормчему поворачивать к восточному берегу. У Хоремхеба не было времени ни разубедить племянника, ни как-то препятствовать ему. Он не виноват.

– Конечно, он виноват! – фыркнула Тейе, но лицо брата, с которым они были так похожи, сохраняло невозмутимое выражение.

– Тейе, дай ему сказать.

Тейе надула губы и сухо кивнула Хоремхебу. Молодой человек развел руками.

– Императрица, я должен был или тратить драгоценное время на то, чтобы пытаться переубедить царевича, а я знаю его достаточно давно, чтобы понимать, что это не под силу ни одному живому существу, или использовать эти минуты, решая, как наилучшим образом разместить вокруг него моих солдат, дабы обеспечить ему наиболее надежную защиту.

– Это понятно. Продолжай.

– Я защищал его, как только мог. Я вызвал подкрепление, состоящее при охране складов, и забрал их колесницы. Но царевич отказался от охраны. Его колесницей правил я сам. Он настаивал, чтобы его было видно как можно лучше.

– Его узнавали? – спокойно спросил Эйе.

– Нет, до тех пор, пока вестник, с белым жезлом наперевес, не выступил вперед и не начал выкрикивать его титулы. Но люди реагировали со странным спокойствием. Они, конечно, отступали назад и отводили глаза, но не встречали Царевича громкими радостными возгласами.

– Это неудивительно. Впервые за сотню лет член царской семьи проявил такую безрассудную смелость. Он проехал по всему городу?

– Да, каждый его локоть.[23]23
  Локоть – старинная линейная мера длины, равная 45 см, т. е. длине локтевой части руки человека.


[Закрыть]

Прямые плечи Хоремхеба вдруг поникли, и Тейе поняла, насколько он утомлен. Но в ней еще кипела ярость.

– Вижу, организация безопасности моего сына оставляет желать лучшего, – язвительно сказала она. – Я понимаю твое бессилие, Хоремхеб, но не забыл ли ты, что гнев моего сына не столь важен, как твоя ответственность передо мной, твоей царицей? И что с Мутноджимет? Это и вовсе крайнее безрассудство.

Хоремхеб выпрямился и подошел ближе к трону.

– Ты не представляешь, как царевич проводил время в Мемфисе. Я позволил Мутноджимет развлекать его в надежде отвлечь его внимание от людей из Она, которые следовали за ним повсюду. Известно, что нет на свете человека, которого вопросы религии волновали бы меньше, чем твою племянницу. Царевича забавляло кривляние карликов и ее умение обращаться с хлыстом.

– У меня большое желание предоставить ей возможность проявить свое умение на твоей спине. Не улыбайся. Я предупреждала перед отъездом, что если твои отчеты будут неполными или недостаточно правдивыми, ты будешь наказан. Почему обо всем этом ничего не сказано в свитках, которые ты посылал мне?

– Я старался быть откровенным, но это было непросто. Царевич завел собственных шпионов, и я уверен, что он регулярно читал мои письма к тебе, а потом запечатывал вновь. Моя печать не имеет такой власти, как твоя. И при этом я не мог доверять устным сообщениям.

Тейе принялась нервно постукивать пальцами по подлокотникам трона.

– Расскажи мне о людях из Она.

– Царевич собрал вокруг себя многих жрецов из храмов солнца. От рассвета до заката они спорили о религии. Твой сын теперь очень сведущ в этом вопросе, и к его мнению уже прислушиваются. Многих жрецов он пригласил в Фивы.

– И какова была реакция жрецов Птаха?

– Естественно, они разгневаны.

Тейе некоторое время молча смотрела на Хоремхеба.

– Царевич доверяет тебе? – наконец спросила она.

– Да, думаю, доверяет.

– Тогда можешь оставаться на правах его телохранителя, но будешь докладывать мне ежедневно. Эйе, отправь Мэя принять временное командование охраной границ вместо Хоремхеба. Вирел будет счастлива переехать с семьей в Мемфис. Ты свободен, Хоремхеб.

Он поклонился и попятился к дверям. Когда они закрылись, Тейе вздохнула от досады и разочарования и поднялась с трона.

– Поговори со мной, Эйе. К чему этот бессмысленный парад по небезопасным улицам города? К чему это стадо жрецов, которое он приволок в Малкатту? Или Хоремхеб ведет какую-то свою игру?

Эйе сложил руки на груди и принялся ходить взад и вперед. Он слегка прикрыл глаза, вдруг сделавшиеся сонными, его широкий лоб под желтым шлемом собрался складками.

– Если бы ты не была так озабочена состоянием фараона, ты сама смогла бы ответить на эти вопросы. Фараон всегда был одержим страхом, что ему грозит смерть от рук собственного сына, и ты носилась с этой идеей, как собака с костью. Но ты забываешь, что царевич тоже живет в постоянном страхе, и, пока его отец жив, он не будет защищен от прихотей старика, всю свою жизнь находившегося под влиянием самого могущественного прорицателя, которого знал мир. И этот старик еще может все переиграть и обвинить сына в том, что тот наслал на него болезни своими проклятиями. Безумная прогулка Аменхотепа по Фивам – не что иное, как способ заявить Египту о своем существовании, утвердить свое право на жизнь, право на отмщение, если он умрет.

– Тьфу! Ты говоришь глупыми загадками! Думаю, на него повлиял сладкий вкус грядущей власти. Он станет таким же самонадеянным, как его дядя.

Эйе остановился и опустил руки. Губы его расплылись в широкой заговорщицкой улыбке.

– Как жаль, что в твоих жилах нет царственной крови, Тейе. Нам с тобой надо было пожениться.

– Чтобы узаконить царственной кровью притязания брата, как в старые времена? Ты что – воображаешь себя в двойной короне?

Он скорчил гримасу, все еще улыбаясь.

– Только когда мне бывает совсем скучно.

– А что с Хоремхебом? – Тейе отвернулась от внимательного взгляда Эйе. – Он показал себя не лучшим образом.

– Напротив, он проявил здравый смысл прирожденного воина, когда, не задумываясь, отбросил невозможное решение и сосредоточился на возможном. И я думаю, тебе следует принять во внимание мотивы, по которым он с такой легкостью допустил к царевичу Мутноджимет. Во всяком случае, она уже вернулась домой. Двоюродный брат обманул ее ожидания. Честолюбие ничего не значит для моей дочери, если только оно не наполняет ее жизнь разнообразием и не развлекает ее.

Тейе задумчиво потрогала анхи на своем браслете.

– Слова, слова, – сказала она тихо. – И за ними огромное счастье – мой сын вернулся домой. Мы с тобой сделались слишком похожи на мышей, скованных страхом перед невидимыми им ястребами, что кружат в вышине. Пора расслабиться и устремить взоры на изобилие окрестных полей.

– Прелестная речь, – холодно проворчал он.

Она, посмеявшись над собственной напыщенностью, отпустила его.

Вечером она в сопровождении стражи отправилась на поиски сына. В его роскошных покоях еще царил беспорядок, слуги торопливо распаковывали сундуки и ящики, привезенные из Мемфиса, дворцовые служащие заносили мебель, заказанную для него Тейе. Заглянув в приоткрытые серебряные двери приемной, она вышла в сад. Сын сидел в траве на берегу озера, совсем как прежде в гареме, вокруг него расположились какие-то люди. Пока вестник объявлял о ее появлении, Тейе быстро их оглядела. Нефертити сидела рядом с Аменхотепом, они держались за руки, а Ситамон лежала в сладострастной позе, опершись на локоть, алого цвета платье туго обтягивало соблазнительный холм бедра. Нефертити опустилась на колени и поклонилась, а Аменхотеп поднялся и, протягивая руки, пошел навстречу Тейе. Он обнял ее и нежно поцеловал в губы.

– Скажи-ка мне, кто эти люди, уткнувшиеся лицами в грязь? – спросила она добродушно, усаживаясь в приготовленное Пихой кресло. – А тебе, Ситамон, не следует при всех валяться среди цветов, как безродной наложнице. Пиха, пусть принесут еще кресло.

Ситамон взглянула на нее, покорно поднялась и обеими руками нервно натянула на грудь тонкую, как паутина, голубую накидку.

– Но траву только что полили, – сказал Аменхотеп своим высоким, мелодичным голосом. – Ситамон наслаждалась ее свежестью – Он обвел жестом собравшихся. – Матушка, это мои друзья. Пенту, жрец храма Ра-Харахти в Оне. Панхеси, тоже жрец солнца, которого я сделал своим главным управляющим. Туту, который так старательно записывал мои слова, и чью руку ты видела в моих письмах к тебе. Кенофер, Раннефер…

Один за другим люди поднимались с травы и целовали ее ноги, глядя на нее снизу вверх с почтением и одновременно с вызовом. За несколькими исключениями головы у всех были выбриты, в толпе придворных выделялись длинные белые юбки жрецов. У каждого на шее или на плече виднелся символ бога горизонта, ястреб с солнечным диском.[24]24
  Во времена Аменхотепа Четвертого наряду со старым изображением солнечного бога с головой ястреба появляется новое, изображающее само солнце в виде диска с раскинутыми лучами, каждый луч заканчивается рукой, несущей символ жизни.


[Закрыть]

– Маху, – недоуменно произнесла она, когда очередной гость поднял на нее обведенные черной краской глаза. – Что ты здесь делаешь? Ты лишился своей высокой должности в Мазои?

Так вот кто шпионит для моего сына, – подумала она. – Глава службы, надзирающей за порядком в Мемфисе. Маху уныло улыбнулся:

– Нет, конечно, императрица, но царевич счел целесообразным принять меня, скромного солдата, в круг своих друзей.

Скромный солдат с не очень скромным пристрастием к секретам своей царицы, – снова подумала Тейе.

– А ты, Эпи? Пренебрегая интересами фараона, расселся в траве?

– Разумеется, нет, божественная, – поспешно ответил человек, склоняясь перед ней. – Я просто сопровождал царевича в его путешествии и перед возвращением домой решил воспользоваться возможностью и доложить смотрителю царских угодий о состоянии владений фараона в Мемфисе.

Тейе села, и собравшиеся расслабились. Аменхотеп опустился на траву, подтянув под себя ноги, и Нефертити немедленно последовала его примеру, усевшись рядом. Заметив в траве разбросанные свитки, тарелки с пирожными и чаши с недопитым вином, царица задумалась, чему же она здесь помешала. Почувствовав на себе безмятежный и спокойный взгляд сына, она повернулась к нему.

– Как тебе понравились Фивы, Аменхотеп?

Он отнесся к вопросу чересчур серьезно.

– Улицы загажены, – помедлив, сообщил он, – и простолюдины дурно пахнут.

Собравшиеся с готовностью рассмеялись, и Тейе уловила в этом взрыве веселости знакомую нотку подобострастия. Аменхотеп даже не улыбнулся, продолжая так же серьезно смотреть на нее. Вдруг она поняла, что он оценивает ее, взвешивает на каких-то своих весах, меры которых были ей неведомы. От этой мысли она смутилась и остро ощутила свой возраст, поскольку была намного старше всех собравшихся.

– Ты понял, что должен увидеть их, после рассказов Мутноджимет? – вежливо поинтересовалась она.

Он опустил глаза.

– Возможно.

– Мне тоже больше нравится Мемфис, – она улыбнулась, – но я стараюсь помнить, что, если бы не фиванские царевичи в старые времена, наша страна до сих пор пребывала бы под гнетом иноземцев.[25]25
  Имеются в виду царевичи династии Тао – Камее и Яхмес, изгнавшие гигсосов из Египта и объединившие страну под властью Фив.


[Закрыть]
Кроме того, Фивы – это дом Амона. За всей этой грязью и гнилью – благородный и гордый город.

Некоторые из молодых людей переглянулись. Аменхотеп старательно изучал свои руки.

– Все, что ты говоришь, – правда, тетушка, – ответила Нефертити, – но давайте лучше будем любоваться Фивами отсюда, из-за реки. – От Тейе не ускользнули оживление девушки, блеск серых глаз, подчеркнуто грациозные движения. – Скажи мне, о великая, как тебе нравится новый посланник Хеттского царства со своей свитой? Что за дикари!

После смены темы разговора все расслабились и принялись оживленно болтать. Некоторое время Тейе разговаривала с ними о всяких пустяках. Ситамон по-прежнему пребывала в дурном настроении. На вопросы она отвечала вежливо, но односложно. В конце концов, Тейе оставила их, чувствуя, что, едва она повернулась к ним спиной, они тотчас возобновили обсуждение, прерванное ее появлением. Выбросив из головы мысли об этой компании, она направилась в опочивальню фараона. На этот раз выкрашенные плетеные занавеси на окнах были подняты, лампы еще не зажгли, и вечерние тени мягко ложились на выложенный плиткой пол. Апуйя прислуживал царю во время трапезы, а Суреро стоял рядом, готовый помочь в любую минуту. По комнате молчаливо и сосредоточенно сновали слуги, одинокий арфист в углу медленно перебирал струны. Мальчишки не было видно, но, подойдя к ложу и поклонившись, Тейе услышала смех из сада. Она взглянула в окно и увидела, как он пробегает мимо, а за ним гончие фараона.

– Видишь, я ужинаю, – благодушно сказал Аменхотеп. – Лихорадка утихла, десны окрепли, и зубы перестали шататься. Иди, присядь рядом. Тиа-ха была прошлой ночью, принесла мне айву и презабавные слухи. Значит, евнух воротился.

Тейе устроилась у его ног, покачав головой, отказалась от предложенного угощения, но приняла от Суреро чашу с вином.

– Нельзя судить о человеке только по тому, как он натягивает лук, или мечет копье, как ты любишь повторять, – парировала она, с удовольствием потягивая прохладный напиток. – Твой сын не любит военное искусство, хотя он достаточно хорошо умеет править колесницей. Полагаю, ты не имеешь в виду его религиозные или музыкальные пристрастия, когда называешь его евнухом.

– Но он выглядит как евнух, – проворчал фараон, с удовольствием проглатывая пищу. – Со своими толстыми губами и недоразвитыми плечами. Тебе, видимо, нужна моя печать на брачном договоре.

– Время пришло, Аменхотеп.

– Вот и посмотрим, чего стоит твой евнух. – Он протянул к ней свой кубок, и его глаза озорно блеснули. – Я прочел свиток.

– Это совершенно обычный договор.

– Верни его мне завтра. Скреплю его своей печатью. Думала ли ты уже о брачном договоре для маленького Сменхары?

– Нет, но осмелюсь предположить, что ты уже подумал об этом. К тому времени, как он достигнет брачного возраста, Ситамон будет уже слишком стара, чтобы производить наследников с чистейшей божественной кровью в жилах.

– Но не настолько стара, чтобы не обеспечить Сменхаре столь же неоспоримое право на трон, как и нашему нынешнему наследнику, если бы он женился на ней.

Он сделал знак, чтобы слуги убрали остатки трапезы, и откинулся назад. Несмотря на его притворную веселость, Тейе видела, что одна сторона его лица распухла, бисеринки пота проступили над верхней губой.

– Но если Сменхара будет упорно претендовать на престол и от этого брака не будет детей – а их не будет! – тогда в стране возможна гражданская война! – гневно сказала Тейе. – Потому что у твоего сына и Нефертити родятся дюжины царственных отпрысков. Эта игра начинает приедаться, Аменхотеп.

– Да, действительно, – неожиданно согласился он и закрыл глаза. – Ты права. Суреро, веди сирийских акробатов и зажигай лампы. Ты уже уходишь, Тейе?

Вопрос был дерзким. Она стояла, сочувственно глядя на него, потому что Аменхотеп редко позволял себе жаловаться.

– Сегодня я должна быть на празднике в честь миссии из Алашии, – сказала она. – Договор будет у тебя завтра, Гор. Да живет твое имя вечно.

Он открыл глаза, удивленный таким формальным прощанием.

– Да, и твое тоже. Передай Нефертити мои соболезнования.

Всегда сумеет оставить за собой последнее слово, – подумала она, улыбнувшись про себя, и быстро вышла.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации